#42 Fr0st Ph0enix » 22.04.2012, 21:01
К их приходу двое горе-сторожей беззаботно лежали в хмельном бесчувствии. Третий, упитанный, торчал все там же и, похоже, ухитрился заснуть стоя. Антаглоуф даже нарочно притянул взглядом его лицо – ведь точно, дремлет. Глаза прикрыты, дыхание ровное, глубокое – брагу выветривает, бедолага.
Двое оставшихся, впрочем, к товарищам пока не присоединились – сидели на расстеленных куртках и вразнобой тянули какую-то залихватскую песню, которая у них почему-то выходила очень унылой. Данкаут показал ходоку раскрытую ладонь – подожди, мол. И впрямь: не прошло и семи минут, как тот из них, кто был одет почище, неуклюже поднялся и, шатаясь, словно былинка в ураган, побрел почти к тем же зарослям, где укрылись Антаглоуф и его чешуйчатый помощник. Оголившиеся ветки кустарника плохо скрывали затаившихся, поэтому Отражатель пригнулся и быстро переместился к тому месту, куда, судя по всему, должен был дойти подвыпивший разбойник.
И когда караульщик туда все-таки добрался и распустил пояс, то немедля получил по темечку окованной палкой. Не успев и пикнуть, незадачливый сторож свалился в кусты.
– Везучий – даже рожу вроде не расцарапал, – тихо высказался Данкаут. – Подождем – сейчас другой его проверять придет.
Верно. Последний из пятерых собутыльников, обеспокоенный долгим отсутствием товарища, сперва несколько раз громко его позвал, именуя каким-то “Шнырем”. Затем перешел к скверной брани, с усилием встал – правда, для начала на четвереньки. И, наконец, смог отнять руки от опоры, выпрямиться, а дальше уж кое-как зашагал. Широко расставлял ноги и, на всякий случай, руки, но так и не сверзился – тоже доковылял до кустов. Где и получил той же палкой, только не в затылок, а в лоб.
Дальше, правда, удача закончилась: детина со шрамом как-то различил посторонних сквозь дремоту. Он отлепился от бревна, неожиданно резво выхватил топор и заорал, будя остальных дозорных. Те на подмогу не спешили, но вроде бы зашевелились, продирая глаза.
Отражатель ринулся к разбойнику, перемахивая через кусты. После очередного прыжка несчастливо приземлился на ногу, где не было половины ступни, и растянулся на земле. Толстяк времени не терял, пнул нерасторопным выпивохам под ребра, огляделся в поисках пропавших. Не обнаружив их, завопил еще громче, и Антаглоуф со злостью подумал, что сейчас этот гад точно весь лагерь созовет. Что ж так орать-то? Всего ведь двое чужаков к воротам лезут!
Действовать приходилось живее, и потому Антаглоуф, поднявшись, не обратил внимания на то, что топор детина ухватил как-то неправильно. Зачем он так сделал – стало ясно сразу, как ходок оказался шагах в десяти: мужик лихо метнул топор в пришлого, угодив ему прямиком в правое запястье. Отражатель на бегу выронил свой шест, не смог удержать его одной рукой – в другой крепко увяз топор, проткнув ее насквозь и не давая согнуть кисть. Однако ходок не растерялся – не стал мешкать, поднимая оружие, а схватил кадушку из-под браги, которая подвернулась под ноги. Чуть не упал – надо все-таки с подрубленной ступней осторожнее! Но успел с размаху надеть кадку прямо на голову толстяку – а пускай не орет! – и хватить по ней обухом топора, засевшего в руке. Потом еще и еще – здоровой рукой, снова обухом. Вышло хорошо вдвойне: сотрясение выбило топор из развороченной мертвячьей плоти, а мужик икнул и шмякнулся брюхом вниз, нелепо подогнув колени.
С теми двумя караульными, которые все еще пытались протрезветь, Антаглоуф обошелся совсем просто: снял кадушку их дородного товарища и от души огрел разбойников по нечесаным затылкам. Все, стало быть, проход освобожден, теперь надобно поскорее разобраться с засовом на воротах.
– Быстрый ты, ходок, – отметил запыхавшийся Данкаут, ставя к ограде жердь Отражателя. – Я за тобой не поспел. Ну, давай, взялись за брус…
Засов сняли легко – вурдалачья сила пришлась кстати. Увы, рука, пробитая топором, слушалась гораздо хуже. Не зря ходок насчет нее опасался… Ну, разбойник, вот сволочь жирная! Хотя, конечно, Антаглоуф и сам виноват – поторопился, оплошал. Мог бы приметить и увернуться.
Совсем не ахти. Палец, отхваченный повелителем Привратницы, только начал отрастать, на другой руке мизинец слепым зверем откушен… Полступни на разведку выползало, теперь съедено. И вот еще с рукой нелады… Функциональность синтоида утрачена на 16%.
Приоткрыв створки, ходок с охотником проскользнули внутрь. Навесить засов обратно, разумеется, не получилось, но с той стороны рынка почти никого не бывает – иначе те пятеро не стали бы так нагло уж надираться. Значит, и побитых караульных, и незапертые ворота увидят нескоро. А потом разбойникам не до того будет – когда невольники-то разбегаться начнут.
До загона шли открыто, не таясь – пусть все думают, будто так и нужно. Лица, правда, старались прятать, наклонив головы: все-таки внешность у обоих не особо заурядная. Может, поэтому и нарвались у самого сруба на пару ухарей из числа разбойничьей обслуги, нежданно вывернувших из-за угла.
Парни – плюгавый и коренастый – вдвоем тащили пузатый чан с каким-то мутным взваром. Должно быть, рабов кормить. Встреча с чужаками, впрочем, для этих тоже была внезапной – плюгавый, раскрыв рот, сбился с шага, чан накренился, из него плеснуло на землю. Обернулся к нему коренастый разбойник, явно желая выругать подручного, но тут сам увидел Антаглоуфа и так, вполоборота, и остановился. Захлопал глазами, хлюпнул носом и выдал:
– А вы тут откуда?
– Из-за леса, из-за гор, – буркнул Антаглоуф, отводя руки для удара. Кажется, плюгавый вышел из отупения и о чем-то догадался, но ничего предпринять уже не сумел: увесистое оголовье шеста впечаталось ему в скулу. Отражатель намеревался другим концом зацепить второго разносчика, но покалеченная рука подвела – ушла вниз, пронося шест мимо противника. Зато Данкаут сейчас был рядом и залепил наборной рукояткой ножа ему в правый висок. Парни брякнулись почти одновременно, из чана шумно хлынуло на землю.
– Однако, ты скор! – с удивлением оценил чешуйчатый охотник.
– Упырям так положено, – предположил Антаглоуф и пнул по голове плюгавого, который излишне легко перенес удар жердью. – Пусти-ка меня к двери.
Он решил не возиться с крюком – вместо этого надкусил дверь там, куда крепился запор, и цапнул его, выдирая с корнем. Дерево крякнуло и уступило напору, дверь с черствым скрипом отворилась, впустила ходока в рабье пристанище.
Заторопился по длинному проходу, впопыхах считая стойла-клетушки по левой стороне. Кейрини лазутчик увидел в седьмой. Четыре, пять, шесть…
Вот! Та самая клетушка. Антаглоуф, не ожидая Данкаута, схватился за деревянную решетку. Никаких замков на ней не нашел – очевидно, просто разбирают, когда сажают туда раба или выводят к покупателю. Ну, мертвецу не привыкать деревяшки перекусывать.
Сухие жерди крошились, едва только Антаглоуф смыкал на них челюсти. Все, можно выбивать…
Отражатель поднял взгляд и встретился с глазами сестры, в которых плескалась горячечная отчужденность и смертная тоска. Потом на ее изможденном и чумазом лице промелькнуло узнавание, за ним – сверхъестественный ужас пополам с земной радостью.
– Братик… – прошептала она. – Вот и свиделись. Хворь-то у меня какая… А мне… эти… сказали, что умер ты… Что они тебя убили…
Антаглоуф глядел на нее и не мог насмотреться. Пока жив был – все в походах, чтоб ее кормить… Как она теперь будет, когда брат к колдуну в прислужники уйдет? Но ничего, главное – нашел. Теперь-то точно выручит, спасет, выведет…
Перед ним – дорогое родное лицо. Грязное, исцарапанное, горящее багровым румянцем, с набрякшими восковыми веками и густо-синими полукружьями под глазами – но сколько же он ждал, чтобы ее увидеть, легонько прикоснуться к щеке. Долгожданная тягостная встреча.
Надо что-то ответить, иначе она решит, что к ней пришел безмозглый хищный труп. И так натерпелась такого, чего некоторым и за три жизни не перенести. Нельзя ее больше пугать.
– Да, было такое, – неохотно признался Отражатель, клацнув гортанью невпопад. – Ну, всякое случается. С ходоками-то…
– Значит, ты за мной пришел? – прерывисто вздохнула сестра. – Меня забрать?
– Спрашиваешь. Конечно, за тобой, за кем еще. Смешная ты, сестренка…
– Я чуяла, что недолго мне осталось… – Кейрини безучастно откинулась на солому. – С собой меня заберешь? Ну… В Призрачные Чертоги?
– Чего еще выдумала! В какие Чертоги?! – Отражатель чуть не перекрестился, но передумал. – Домой заберу, домой к нам с тобой… Будешь жить еще, еще весной по траве босиком побегаешь…. Еще соседи перепьются, когда замуж пойдешь!
На этих словах Антаглоуф доломал решетку, опустился на колени и осторожно обнял сестру. Все тревоги, невзгоды и страшная заупокойная беда сразу остались там, где-то в далеком-далеком черном прошлом. Нашел. Жива.
– Ты знаешь, братец, что-то мне совсем плохо… – говорила Кейрини и съеживалась в ознобе. – Кашляю шибко, сердце заходится, в груди так и жжет, так и жжет… Не дойти мне домой.
– Ничего, ничего… – отвечал Антаглоуф, гладя спутанные пепельные волосы. – Доберемся. Как не добраться? Теперь-то я тут… С тобой я…
Они бы так еще долго сидели, отрешившись от жестокого мира, но жестокий мир им этого не позволил. Сзади раздался хриплый злобный окрик:
– Ты что это делаешь?! Почему не на воротах?
Сестра сдавленно вскрикнула. Мгновенно очутившись на ногах, Антаглоуф почти что нос к носу столкнулся с торговцем людьми – он был знаком ходоку по данным лазутчика.
Торговца в этот раз сопровождали не прежние покупатели, а ребята каторжного вида – снова парой, одеты в плотные кожанки. Выводить кого-то из рабов собирались, что ли?
От стены сбоку от них отлепился Данкаут – поможет, не увидели его в тени, а пока…
– Да я тут мимо шел, гляжу – крюк вырван, клетка разломана… – вяло оправдался Отражатель, пряча смоляные глаза и пытаясь состроить простецкое лицо. Неубедительно развел руками и резко ткнул ближайшего удальца кулаком в печень. Мертвячий удар куда сильнее, чем был у живого ходока: мужик закряхтел и согнулся в три погибели.
– Ах ты ж мразота! – заорал торговец. – Валите его, парни!
Антаглоуф искренне поддал пригнутому по лицу коленом, ловя другого за руку, в которой он держал тесак. Пока тот лягался и силился высвободиться из покойничьей хватки, торговец тюкнул ходока топором в грудь, где лезвие опять увязло. Повеяло чем-то едким. Из раны медленно полилась маслянистая жижа, смешанная, наверное, с кровяной стужей, поскольку одежда и железо подернулись инеем. Только этого еще и не хватало…
Тут торговец сипло взвыл и прекратил дергать топор. Это Данкаут пырнул его ножом под мышку. Ходок отцепился от руки врага и сбил торговца локтем на пол, а чешуйчатый хрястнул второго мужика обухом топора по переносице. Брызнула кровь, каторжник гнусаво охнул и шлепнулся на задницу. Первый разбойник, который пострадал от удара в печень, пытался встать, но струсил и счел за лучшее прикинуться обморочным.
Разбойников связали обрывками их же рубах и оттащили вглубь стойла. Кейрини порывалась помочь ходоку и его спутнику, но была так слаба, что даже у стены не могла удержаться стоя, сползала по ней вниз. Закончив с торговцем и его приспешниками, Антаглоуф подхватил сестру на руки и вынес из разломанной клетушки. Всколыхнулась полузабытая детская нежность – носил ее так еще тогда, когда она и через крыльцо перебраться не умела…
– Ты пока тут побудь, с ним вот, его Данкаутом звать, – пояснил ходок сестре, усаживая ее у поперечного бруса. – Я другие стойла открою, чтобы нам потом в суматохе уйти.
Отражатель пошел вдоль рядов, сокрушая по очереди деревянные решетки. Перед этим, подходя к следующему невольнику, скрипуче объяснял, что выходить из постройки нельзя до тех пор, пока не будет особого разрешения. Из уст существа, которое в один присест разгрызает толстые брусья и коротким укусом размыкает колодки, это звучало крайне внушительно. Волю покойника никто из рабов нарушать не спешил.
У одной клетушки Антаглоуф замешкался: оттуда на него смотрел черный дикарь, босой и замотанный в гнилые лохмотья. Ходок задумался, следует ли выпускать эдакого, но черный глядел с такой мольбой, что Антаглоуф решился попробовать. Очень надеясь, что не пожалеет об этом, ходок раскусил деревяшки и постарался втолковать дикарю, что выходить еще нельзя. Несколько раз с назиданием указал пальцем на пол стойла, потом – на проход, скрестил руки и выразительно тряхнул ими. В заключение сильно ударил кулаком в раскрытую ладонь и провел ребром ладони по горлу. Понять, дошло ли до черного, он не сумел, но дикарь остался в стойле, в проход не сделал ни шагу. Видимо, ходок был убедителен.
Выяснилось, что в загоне были и другие дикари – еще трое черных и… кажется, один белый. Ходок так и не смог понять, то ли он из лесного племени, то ли просто не в себе. С ними всеми Отражатель провел ту же немую беседу, рассудив, что дикие при побеге могут внести в неразбериху вескую долю. Все на пользу будет.
Среди черных была и женщина – на диво полная, с широкими по-мужски плечами и необъятными бедрами. Но при том мускулистая и подвижная, чем слегка походила на молчунов. Антаглоуф даже присмотрелся внимательно: нет, от третьего глаза ни следа, да и черты совершенно человеческие. Непривычны, конечно, были ее вывороченные ноздри, плоская переносица и обвисшая нижняя губа, но молчунов ходок уже видел – другие они совсем.
Вот перед следующим загоном Антаглоуф как встал, так и остолбенел, с одурением пялясь на его обитателя. Теперь понятно, что там за лапы заметил пробегавший модуль.
<...>