"Прототип бога"

Описание: ...для тех, кто только начинает...

Fr0st Ph0enix
Автор темы, Новичок
Fr0st Ph0enix
Автор темы, Новичок
Возраст: 36
Репутация: 27 (+27/−0)
Лояльность: 0 (+0/−0)
Сообщения: 37
Зарегистрирован: 24.09.2011
С нами: 12 лет 6 месяцев
Имя: Кирилл
Откуда: Пермь
Отправить личное сообщение

Re: "Прототип бога"

#41 Fr0st Ph0enix » 22.04.2012, 20:52

Да, я сам подумал, что совпадение очень уж удачное - дескать, случайно заглянул, и так получилось, что именно там эта девушка лежит. Но если описывать, как модуль забегает во все подряд стойла, прячась от торговца с покупателями - тоже как-то глупо получится. Так что это внеплановое посещение стойла должно быть одноразовым.
С другой стороны - в жизни еще и не такие совпадения иногда бывают. :mi_ga_et: Ведь, так или иначе, в загоны Антаглоуф все равно бы пошел, у него изначально замысел на этом основывался. А шанс встретить сестру был максимальным именно там, просто главгерой об этом еще не знал. Именно в этих срубах держали рабов, которые "залежались на прилавке" либо ждут особых покупателей.

А описание других рабов будет немного дальше. :-):

Fr0st Ph0enix
Автор темы, Новичок
Fr0st Ph0enix
Автор темы, Новичок
Возраст: 36
Репутация: 27 (+27/−0)
Лояльность: 0 (+0/−0)
Сообщения: 37
Зарегистрирован: 24.09.2011
С нами: 12 лет 6 месяцев
Имя: Кирилл
Откуда: Пермь
Отправить личное сообщение

Re: "Прототип бога"

#42 Fr0st Ph0enix » 22.04.2012, 21:01

К их приходу двое горе-сторожей беззаботно лежали в хмельном бесчувствии. Третий, упитанный, торчал все там же и, похоже, ухитрился заснуть стоя. Антаглоуф даже нарочно притянул взглядом его лицо – ведь точно, дремлет. Глаза прикрыты, дыхание ровное, глубокое – брагу выветривает, бедолага.
Двое оставшихся, впрочем, к товарищам пока не присоединились – сидели на расстеленных куртках и вразнобой тянули какую-то залихватскую песню, которая у них почему-то выходила очень унылой. Данкаут показал ходоку раскрытую ладонь – подожди, мол. И впрямь: не прошло и семи минут, как тот из них, кто был одет почище, неуклюже поднялся и, шатаясь, словно былинка в ураган, побрел почти к тем же зарослям, где укрылись Антаглоуф и его чешуйчатый помощник. Оголившиеся ветки кустарника плохо скрывали затаившихся, поэтому Отражатель пригнулся и быстро переместился к тому месту, куда, судя по всему, должен был дойти подвыпивший разбойник.
И когда караульщик туда все-таки добрался и распустил пояс, то немедля получил по темечку окованной палкой. Не успев и пикнуть, незадачливый сторож свалился в кусты.
– Везучий – даже рожу вроде не расцарапал, – тихо высказался Данкаут. – Подождем – сейчас другой его проверять придет.
Верно. Последний из пятерых собутыльников, обеспокоенный долгим отсутствием товарища, сперва несколько раз громко его позвал, именуя каким-то “Шнырем”. Затем перешел к скверной брани, с усилием встал – правда, для начала на четвереньки. И, наконец, смог отнять руки от опоры, выпрямиться, а дальше уж кое-как зашагал. Широко расставлял ноги и, на всякий случай, руки, но так и не сверзился – тоже доковылял до кустов. Где и получил той же палкой, только не в затылок, а в лоб.
Дальше, правда, удача закончилась: детина со шрамом как-то различил посторонних сквозь дремоту. Он отлепился от бревна, неожиданно резво выхватил топор и заорал, будя остальных дозорных. Те на подмогу не спешили, но вроде бы зашевелились, продирая глаза.
Отражатель ринулся к разбойнику, перемахивая через кусты. После очередного прыжка несчастливо приземлился на ногу, где не было половины ступни, и растянулся на земле. Толстяк времени не терял, пнул нерасторопным выпивохам под ребра, огляделся в поисках пропавших. Не обнаружив их, завопил еще громче, и Антаглоуф со злостью подумал, что сейчас этот гад точно весь лагерь созовет. Что ж так орать-то? Всего ведь двое чужаков к воротам лезут!
Действовать приходилось живее, и потому Антаглоуф, поднявшись, не обратил внимания на то, что топор детина ухватил как-то неправильно. Зачем он так сделал – стало ясно сразу, как ходок оказался шагах в десяти: мужик лихо метнул топор в пришлого, угодив ему прямиком в правое запястье. Отражатель на бегу выронил свой шест, не смог удержать его одной рукой – в другой крепко увяз топор, проткнув ее насквозь и не давая согнуть кисть. Однако ходок не растерялся – не стал мешкать, поднимая оружие, а схватил кадушку из-под браги, которая подвернулась под ноги. Чуть не упал – надо все-таки с подрубленной ступней осторожнее! Но успел с размаху надеть кадку прямо на голову толстяку – а пускай не орет! – и хватить по ней обухом топора, засевшего в руке. Потом еще и еще – здоровой рукой, снова обухом. Вышло хорошо вдвойне: сотрясение выбило топор из развороченной мертвячьей плоти, а мужик икнул и шмякнулся брюхом вниз, нелепо подогнув колени.
С теми двумя караульными, которые все еще пытались протрезветь, Антаглоуф обошелся совсем просто: снял кадушку их дородного товарища и от души огрел разбойников по нечесаным затылкам. Все, стало быть, проход освобожден, теперь надобно поскорее разобраться с засовом на воротах.
– Быстрый ты, ходок, – отметил запыхавшийся Данкаут, ставя к ограде жердь Отражателя. – Я за тобой не поспел. Ну, давай, взялись за брус…
Засов сняли легко – вурдалачья сила пришлась кстати. Увы, рука, пробитая топором, слушалась гораздо хуже. Не зря ходок насчет нее опасался… Ну, разбойник, вот сволочь жирная! Хотя, конечно, Антаглоуф и сам виноват – поторопился, оплошал. Мог бы приметить и увернуться.
Совсем не ахти. Палец, отхваченный повелителем Привратницы, только начал отрастать, на другой руке мизинец слепым зверем откушен… Полступни на разведку выползало, теперь съедено. И вот еще с рукой нелады… Функциональность синтоида утрачена на 16%.
Приоткрыв створки, ходок с охотником проскользнули внутрь. Навесить засов обратно, разумеется, не получилось, но с той стороны рынка почти никого не бывает – иначе те пятеро не стали бы так нагло уж надираться. Значит, и побитых караульных, и незапертые ворота увидят нескоро. А потом разбойникам не до того будет – когда невольники-то разбегаться начнут.
До загона шли открыто, не таясь – пусть все думают, будто так и нужно. Лица, правда, старались прятать, наклонив головы: все-таки внешность у обоих не особо заурядная. Может, поэтому и нарвались у самого сруба на пару ухарей из числа разбойничьей обслуги, нежданно вывернувших из-за угла.
Парни – плюгавый и коренастый – вдвоем тащили пузатый чан с каким-то мутным взваром. Должно быть, рабов кормить. Встреча с чужаками, впрочем, для этих тоже была внезапной – плюгавый, раскрыв рот, сбился с шага, чан накренился, из него плеснуло на землю. Обернулся к нему коренастый разбойник, явно желая выругать подручного, но тут сам увидел Антаглоуфа и так, вполоборота, и остановился. Захлопал глазами, хлюпнул носом и выдал:
– А вы тут откуда?
– Из-за леса, из-за гор, – буркнул Антаглоуф, отводя руки для удара. Кажется, плюгавый вышел из отупения и о чем-то догадался, но ничего предпринять уже не сумел: увесистое оголовье шеста впечаталось ему в скулу. Отражатель намеревался другим концом зацепить второго разносчика, но покалеченная рука подвела – ушла вниз, пронося шест мимо противника. Зато Данкаут сейчас был рядом и залепил наборной рукояткой ножа ему в правый висок. Парни брякнулись почти одновременно, из чана шумно хлынуло на землю.
– Однако, ты скор! – с удивлением оценил чешуйчатый охотник.
– Упырям так положено, – предположил Антаглоуф и пнул по голове плюгавого, который излишне легко перенес удар жердью. – Пусти-ка меня к двери.
Он решил не возиться с крюком – вместо этого надкусил дверь там, куда крепился запор, и цапнул его, выдирая с корнем. Дерево крякнуло и уступило напору, дверь с черствым скрипом отворилась, впустила ходока в рабье пристанище.
Заторопился по длинному проходу, впопыхах считая стойла-клетушки по левой стороне. Кейрини лазутчик увидел в седьмой. Четыре, пять, шесть…
Вот! Та самая клетушка. Антаглоуф, не ожидая Данкаута, схватился за деревянную решетку. Никаких замков на ней не нашел – очевидно, просто разбирают, когда сажают туда раба или выводят к покупателю. Ну, мертвецу не привыкать деревяшки перекусывать.
Сухие жерди крошились, едва только Антаглоуф смыкал на них челюсти. Все, можно выбивать…
Отражатель поднял взгляд и встретился с глазами сестры, в которых плескалась горячечная отчужденность и смертная тоска. Потом на ее изможденном и чумазом лице промелькнуло узнавание, за ним – сверхъестественный ужас пополам с земной радостью.
– Братик… – прошептала она. – Вот и свиделись. Хворь-то у меня какая… А мне… эти… сказали, что умер ты… Что они тебя убили…
Антаглоуф глядел на нее и не мог насмотреться. Пока жив был – все в походах, чтоб ее кормить… Как она теперь будет, когда брат к колдуну в прислужники уйдет? Но ничего, главное – нашел. Теперь-то точно выручит, спасет, выведет…
Перед ним – дорогое родное лицо. Грязное, исцарапанное, горящее багровым румянцем, с набрякшими восковыми веками и густо-синими полукружьями под глазами – но сколько же он ждал, чтобы ее увидеть, легонько прикоснуться к щеке. Долгожданная тягостная встреча.
Надо что-то ответить, иначе она решит, что к ней пришел безмозглый хищный труп. И так натерпелась такого, чего некоторым и за три жизни не перенести. Нельзя ее больше пугать.
– Да, было такое, – неохотно признался Отражатель, клацнув гортанью невпопад. – Ну, всякое случается. С ходоками-то…
– Значит, ты за мной пришел? – прерывисто вздохнула сестра. – Меня забрать?
– Спрашиваешь. Конечно, за тобой, за кем еще. Смешная ты, сестренка…
– Я чуяла, что недолго мне осталось… – Кейрини безучастно откинулась на солому. – С собой меня заберешь? Ну… В Призрачные Чертоги?
– Чего еще выдумала! В какие Чертоги?! – Отражатель чуть не перекрестился, но передумал. – Домой заберу, домой к нам с тобой… Будешь жить еще, еще весной по траве босиком побегаешь…. Еще соседи перепьются, когда замуж пойдешь!
На этих словах Антаглоуф доломал решетку, опустился на колени и осторожно обнял сестру. Все тревоги, невзгоды и страшная заупокойная беда сразу остались там, где-то в далеком-далеком черном прошлом. Нашел. Жива.
– Ты знаешь, братец, что-то мне совсем плохо… – говорила Кейрини и съеживалась в ознобе. – Кашляю шибко, сердце заходится, в груди так и жжет, так и жжет… Не дойти мне домой.
– Ничего, ничего… – отвечал Антаглоуф, гладя спутанные пепельные волосы. – Доберемся. Как не добраться? Теперь-то я тут… С тобой я…
Они бы так еще долго сидели, отрешившись от жестокого мира, но жестокий мир им этого не позволил. Сзади раздался хриплый злобный окрик:
– Ты что это делаешь?! Почему не на воротах?
Сестра сдавленно вскрикнула. Мгновенно очутившись на ногах, Антаглоуф почти что нос к носу столкнулся с торговцем людьми – он был знаком ходоку по данным лазутчика.
Торговца в этот раз сопровождали не прежние покупатели, а ребята каторжного вида – снова парой, одеты в плотные кожанки. Выводить кого-то из рабов собирались, что ли?
От стены сбоку от них отлепился Данкаут – поможет, не увидели его в тени, а пока…
– Да я тут мимо шел, гляжу – крюк вырван, клетка разломана… – вяло оправдался Отражатель, пряча смоляные глаза и пытаясь состроить простецкое лицо. Неубедительно развел руками и резко ткнул ближайшего удальца кулаком в печень. Мертвячий удар куда сильнее, чем был у живого ходока: мужик закряхтел и согнулся в три погибели.
– Ах ты ж мразота! – заорал торговец. – Валите его, парни!
Антаглоуф искренне поддал пригнутому по лицу коленом, ловя другого за руку, в которой он держал тесак. Пока тот лягался и силился высвободиться из покойничьей хватки, торговец тюкнул ходока топором в грудь, где лезвие опять увязло. Повеяло чем-то едким. Из раны медленно полилась маслянистая жижа, смешанная, наверное, с кровяной стужей, поскольку одежда и железо подернулись инеем. Только этого еще и не хватало…
Тут торговец сипло взвыл и прекратил дергать топор. Это Данкаут пырнул его ножом под мышку. Ходок отцепился от руки врага и сбил торговца локтем на пол, а чешуйчатый хрястнул второго мужика обухом топора по переносице. Брызнула кровь, каторжник гнусаво охнул и шлепнулся на задницу. Первый разбойник, который пострадал от удара в печень, пытался встать, но струсил и счел за лучшее прикинуться обморочным.
Разбойников связали обрывками их же рубах и оттащили вглубь стойла. Кейрини порывалась помочь ходоку и его спутнику, но была так слаба, что даже у стены не могла удержаться стоя, сползала по ней вниз. Закончив с торговцем и его приспешниками, Антаглоуф подхватил сестру на руки и вынес из разломанной клетушки. Всколыхнулась полузабытая детская нежность – носил ее так еще тогда, когда она и через крыльцо перебраться не умела…
– Ты пока тут побудь, с ним вот, его Данкаутом звать, – пояснил ходок сестре, усаживая ее у поперечного бруса. – Я другие стойла открою, чтобы нам потом в суматохе уйти.
Отражатель пошел вдоль рядов, сокрушая по очереди деревянные решетки. Перед этим, подходя к следующему невольнику, скрипуче объяснял, что выходить из постройки нельзя до тех пор, пока не будет особого разрешения. Из уст существа, которое в один присест разгрызает толстые брусья и коротким укусом размыкает колодки, это звучало крайне внушительно. Волю покойника никто из рабов нарушать не спешил.
У одной клетушки Антаглоуф замешкался: оттуда на него смотрел черный дикарь, босой и замотанный в гнилые лохмотья. Ходок задумался, следует ли выпускать эдакого, но черный глядел с такой мольбой, что Антаглоуф решился попробовать. Очень надеясь, что не пожалеет об этом, ходок раскусил деревяшки и постарался втолковать дикарю, что выходить еще нельзя. Несколько раз с назиданием указал пальцем на пол стойла, потом – на проход, скрестил руки и выразительно тряхнул ими. В заключение сильно ударил кулаком в раскрытую ладонь и провел ребром ладони по горлу. Понять, дошло ли до черного, он не сумел, но дикарь остался в стойле, в проход не сделал ни шагу. Видимо, ходок был убедителен.
Выяснилось, что в загоне были и другие дикари – еще трое черных и… кажется, один белый. Ходок так и не смог понять, то ли он из лесного племени, то ли просто не в себе. С ними всеми Отражатель провел ту же немую беседу, рассудив, что дикие при побеге могут внести в неразбериху вескую долю. Все на пользу будет.
Среди черных была и женщина – на диво полная, с широкими по-мужски плечами и необъятными бедрами. Но при том мускулистая и подвижная, чем слегка походила на молчунов. Антаглоуф даже присмотрелся внимательно: нет, от третьего глаза ни следа, да и черты совершенно человеческие. Непривычны, конечно, были ее вывороченные ноздри, плоская переносица и обвисшая нижняя губа, но молчунов ходок уже видел – другие они совсем.
Вот перед следующим загоном Антаглоуф как встал, так и остолбенел, с одурением пялясь на его обитателя. Теперь понятно, что там за лапы заметил пробегавший модуль.
<...>

Fr0st Ph0enix
Автор темы, Новичок
Fr0st Ph0enix
Автор темы, Новичок
Возраст: 36
Репутация: 27 (+27/−0)
Лояльность: 0 (+0/−0)
Сообщения: 37
Зарегистрирован: 24.09.2011
С нами: 12 лет 6 месяцев
Имя: Кирилл
Откуда: Пермь
Отправить личное сообщение

Re: "Прототип бога"

#43 Fr0st Ph0enix » 23.04.2012, 10:40

Лапы… Да что там лапы! Отражатель знал, что на рабьем рынке можно всякого навидаться, да и после каравана с уродами удивить его было трудно. Но тут сидела тварь, больше всего, если судить по рассказам, похожая на болотного ящера из восточных топей!
Ящер, осоловелый от осеннего холода, сидел у стены на корточках, подогнув под себя мясистый хвост. Сам – серо-зеленый, пегий какой-то. Кожа чешуйчатая – но не как у Данкаута, иначе. Больше за змеиную похожа, в темных разводах и пятнах. Верхние лапы – длинные, с худыми узловатыми пальцами, на пальцах – бороздчатые когти, загибаются внутрь… По два пальца на каждой лапе от других отстоят – почти как у человека… Недаром тварей этих, стало быть, ящеролюдами называют. Ну, в деревнях. По-настоящему-то их в срединных землях не так зовут… А как? Не вспомнить уж, хоть и слышал.
И зачем его тут держат? Кто его купит? Разве что с уродами возить, диковина же. И как сюда довезли, где поймали? Великие Топи-то очень далеко, а ящеролюды от них не уходят.
Антаглоуф так озадачился невиданным узником, что ненадолго забыл об остальных. Ящер сонно приоткрыл один глаз, безразлично покосился на ходока. Уже было опускал тонкое веко, но, похоже, заметил разгромленное стойло за спиной подошедшего. Вмиг оживился, разлепил второй глаз, медленно, неуверенно распрямился. Отражатель слыхал, что без тепла они вялые, как давешние жуки…
И, надо же, на цыпочках он ступает. Кривые когти ворошат соломенный настил, оставляют в нем ямки и борозды. А выходит, что ящер в четверть ниже человека – причем, вроде бы, взрослый. Хотя кто его знает.
Глаза твари обильно гноились, из узких ноздрей текла слизь. Ящеру было совсем неуютно и плохо в этих северных краях, так далеко от родных топей. Постояв, он наклонил вытянутую морду, вперившись мутно-зеленым глазом в лицо ходока. Раздул блеклый синий мешок под нижней челюстью и издал ноющий звук, закончив его глухой запинкой. Потом повторил снова, и этот звук подсказал Антаглоуфу, под каким именем ящеролюды в империи известны. “Н'дизарды” они, вот как.
Ходок подивился цепкости упыриной памяти, но она была, без сомнения, полезна. А ящеролюд еще сильнее наклонил голову, так, что показался горбатый загривок, из которого рос кожистый гребень. Костяные шипы-распорки в нем неровно заходили вверх-вниз, сжимая и растягивая шкуру в промежутках, по гребню будто побежали волны. Не отводя взгляда от Антаглоуфа, болотный хищник тонко и протяжно пискнул, перейдя на кваканье, и резко сложил гребень, прижал его к шее. Вновь встопорщил, опять прижал, пригибая морду к земле.
“Неужто говорить со мной пытается?, – оторопел ходок. – Ни в жизнь не поверить! Хотя, говорят, умные эти твари и хитрые до жути…”
Выпускать ящера Антаглоуф не отважился – это ж не дикарь и не нечисть даже, а вообще бездушная скользкая гадина. Ходок отвернулся и шагнул к следующему стойлу, как вдруг услышал тонкий пронзительный свист на одном тоне, хриплый клекот, нудящий писк, рык, ворчание и дробный стук. Метнувшись назад, увидел, как ящер, стрекоча на все лады, буйствует в клетушке, с налету колотясь о стену твердой головой и лапами. Взбесился с горя!
Однако, едва завидев возвращение Антаглоуфа, ящеролюд свое безумство тут же прекратил. Приблизился к решетке и неотрывно, словно испытующе, воззрился нагноенным глазом на ходока. И опять заиграл гребнем.
– Так ты, пакость, меня стращать надумал? – догадался Антаглоуф. – Дескать, если не выпущу, то на твой визг все разбойники набегут? Ишь, болотная скотина! Ну, ума у тебя, я надеюсь, хватит… Чтоб смирно сидеть и на людей не бросаться! А то, гляди, живо голову откушу!
В подтверждение своих слов ходок заскрипел куда жестче, чем ящер, и захрустел перегрызаемыми деревяшками. Ящер смотрит, смотрит и пофыркивает.
Где-то в загоне душераздирающе завизжали и запричитали, раздался утробный рев и звуки частых ударов. Отражатель выскочил в проход и был неприятно потрясен: белый дикарь, забыв о молчаливых наставлениях Антаглоуфа, вырвался из стойла и теперь таскал за волосы худенькую молодую рабыню, то и дело возя ее лицом по полу. Несчастная что было сил отбивалась и верещала, но дикаря, похоже, это распаляло еще пуще.
– Э! Отпусти ее, живо! – вмешался ходок. Его слова, конечно, действия не возымели: дикарь, не обращая на своего освободителя никакого внимания, продолжал увлеченно сдирать остатки лохмотьев с невольницы. Подскочив к нему, Антаглоуф двинул увечной ногой дикарю в бок и хлестанул по рукам, чтобы он выпустил девицу. Тот окончательно рассвирепел и с яростным воплем кинулся на ходока, вцепляясь пальцами в мертвецкое горло. Не долго думая, Отражатель ответил ему тем же. Дикарь бешено пучил глаза, надсадно кряхтел и сжимал руки на чужом горле все сильнее, но душить покойника – не самое умное занятие. Антаглоуф от его усилий не чувствовал ни малейшего неудобства, а вот белому людоеду от мертвячьей хватки приходилось туго. В том, что он из племени людоедов, ходок перестал сомневаться, едва разглядел узорчатую вязь шрамов на плечах и волосатых руках – с умыслом у них такое вырезают.
Людоед захрипел, лицо его посинело, глаза налились кровью, на шее вздулись багровые жилы. Закатив глаза, мыча и содрогаясь, он выпустил остатки воздуха из легких, разомкнул пальцы и отвалился назад. На горле четко отпечатались кровяные пятна, а под бездыханным телом разлилась лужа.
Брезгливо отступив от нее, ходок направился к стойлам черных. Посмотрел на дикарей пытливо, но они, явно впечатленные примером, забились подальше в клетушки, всем своим видом показывая, что будут слушаться. То-то же, ишь, волю почуяли.
Откуда-то возник Данкаут, поспешно осведомился:
– Ты как тут, справился? Зачем этих-то, горных, выпустил? Они же – совсем зверье.
– Я тебя где оставил, а? – Ходок сердито ответил вопросом на вопрос. – Я-то управлюсь, а ты мою сестру побереги!
В каком-то стойле хрустнула разбитая решетка, и в проход осторожно высунулась голова ящера. Огляделась и убралась обратно – умная тварь, по всему судя.
– А это что? Э… Неужто тисард?! – поразился Данкаут, кончиками пальцев дотрагиваясь до пересохших чешуек на лбу. – Зачем ты?.. Ну ты… Вообще уж! Этого еще не хватало! Болотного гада!
– Он смирно сидит, никуда пока не лезет, не бросается. Если б я его не выпустил – он бы полкараула взбаламутил. Ты слышал ведь, как он бушевал?
– Слышал, как не услышать… Думал, помирает кто-то. Ладно, сам с ним разбирайся. Я, если что, с ящерицей по-свойски поговорю, – охотник похлопал себя по поясу, где висел нож, и отошел к сестре ходока-покойника.
Закончив отпирать стойла, Антаглоуф окинул загон беглым взглядом и обратился к рабам:
– Я сейчас зайду во второй… такой же сарай и выпущу там других. Отсюда пока – ни шагу! Никто! Не приведи Всевышний, если вы отсюда хотя бы нос высунете! А уж если друзей моих тронете – умрете страшно, и после смерти покоя не сыщете! Как вшей передавлю! Я могу – вы видели. Когда придет время – позову, и тогда уж всей толпой, дружно – наружу! Не мешкая! Ладно, я быстро. Всем ждать!
Ходок поучительно оскалился и юркнул за дверь. Крадучись, пригнувшись, на полусогнутых ногах – припадая на левую. На счастье, больше никаких внезапных встреч не последовало.
<...>

Fr0st Ph0enix
Автор темы, Новичок
Fr0st Ph0enix
Автор темы, Новичок
Возраст: 36
Репутация: 27 (+27/−0)
Лояльность: 0 (+0/−0)
Сообщения: 37
Зарегистрирован: 24.09.2011
С нами: 12 лет 6 месяцев
Имя: Кирилл
Откуда: Пермь
Отправить личное сообщение

Re: "Прототип бога"

#44 Fr0st Ph0enix » 24.04.2012, 05:58

Двери второго загона очень удачно выходили на противоположную сторону от главного входа в лагерь. Антаглоуф уже почти совладал с крюком-запором на них, когда в его разум вновь беспокойно постучалась чужая мысль:
“Обнаружено загрязнение среды. Загрязняющее вещество: нейролептик органического происхождения. Категория: опасности не представляет.”
Что за?..
Но раздумывать об этом было некогда, оставались дела намного важнее. Отражатель наконец взломал запор и проник в постройку.
Там – все так же, как и в первом загоне: проход, клетушки… Эти, правда, еще меньше. У входа дремал седой всклокоченный разбойник. Он испуганно вскинулся на шум, но Антаглоуф уже наметанным ударом в висок отправил мужика досыпать. Ну, и дальше – погрызть решетку, успокоить раба, втолковать ему, чтобы тихо сидел, и к следующему стойлу…
Увы, среди невольников тут чаще всего попадались женщины – ходок-то рассчитывал, что в драку вступит побольше народу. Ну да и ладно, главное – сумятица, чтобы разбойники растерялись… А там, может, и те рабы вступят, которых держат в лагере у входа.
Освободив всех, Антаглоуф дал им новое наставление: чтобы чуть подождали и выбегали. Выдал пару ножей, из кусков решеток соорудил несколько дубинок и заточенных зубами кольев. Не бог весть что, но все же подспорье.
Так же украдкой вернулся в другой загон. Вооружил ломаными жердями и тамошних рабов. Ну, вот и все. Вот и все…
– Вы с Кейрини сразу назад, ни во что не ввязывайтесь, – предупредил ходок Данкаута. – Береги же ее, смотри! А я тут этим гнидам устрою… побоище, ха! Чтобы за вами они сразу не прыснули.
Первым на волю из смрадного стойла выскочил, дико хохоча и размахивая палкой, тщедушный рослый мужик. За ним лавиной рванули остальные. Тут же высыпали рабы из второго сруба, бросились кто куда. Больше – к задним воротам, на которые им указал Антаглоуф. А ящеролюд, зашипев, как тысяча змей, почему-то метнулся к главным. Врезался по дороге прямо в какого-то ошарашенного южанина, сбил его с ног мускулистым хвостом, разорвал острыми зубами мягкое человеческое горло. Подпрыгнул, полоснув когтями по лицу одного из подоспевших на выручку, а дальше, видимо, осеняя вялость сказалась: хищника мотнуло в сторону, жилистые ноги подогнулись. Однако он сумел извернуться и дернуть к ограде рынка. За ним, похоже, махнула тройка человек – с баграми и сетью. Что там было дальше – ходок не увидел.
За ящером туда же побежал зачем-то и один из черных дикарей. Успел размозжить кому-то голову, раздробить плечо, но потом его приняли на копья. Черный страшно, мощно гаркнул, швырнул в одного из убийц свою палку и, кажется, выбил тому глаз. Потом выгнулся и затих – с тремя сквозными дырами в теле долго не живут.
Антаглоуф сам уже спешил туда, держась, однако, в отдалении. Нечего в самую гущу лезть пока.
У главных ворот гневно и смятенно заорали пришедшие в себя от такой наглости разбойники, стали созывать кого-то. Погнались за ускользающим товаром, вот тут-то Отражатель их и встретил. Раскрутил шест – до чего ж сподручно им махать, если тяжесть тебе никак не мешает! И принялся направо и налево угощать бегущих, сам отступая к толпе невольников. Хорошо, что рядом кто-то из них тоже пытается драться – на ходока особо пока никто не наседает.
Черная баба разошлась в бою на славу – кто бы подумал, что женщина, да еще и такая тучная, так биться может. Враги отлетали от нее избитыми и переломанными, некоторые после и встать не пытались.
Еще Антаглоуф заметил двух с виду чахлых невольников, которые, прижавшись спиною к спине, лихо орудовали ножами – не иначе, уже у разбойников отнятыми.
И все же в этой свалке беглым рабам никак не одолеть. Очень уж много врагов. И не какие-нибудь там рыбаки и охотники, а настоящие каторжники и наемный сброд. Да и не с наскоро выломанными дубинами, а при железном оружии, и не в драные лохмотья обряженные, а в куртки и даже кольчуги.
Ну, так победа Антаглоуфу и не нужна. Лишь бы времени чуть-чуть выгадать, чтобы сестру отсюда подальше увели…
Ловить невольников ринулась целая орава, и сейчас она стремительно ломилась навстречу ходоку и его невольным соратникам. Будь он живым – может, уже зуб на зуб не попадал бы от страха, тряслись бы поджилки. А так – хочется только сохранить себя, чтобы еще раз сестру увидеть.
Ходок резко дернулся с места, устремляясь к врагам – так резко, что хлопнул пустым спереди сапогом. Не сразу понял, что движется сейчас намного быстрее, чем когда-либо: вопли раненых, топот и звуки ударов растянулись, стали густыми и низкими. Антаглоуф видел, как заходится в тягучем крике конопатый наемник, как медленно ходит вверх-вниз его язык, как опускается кадык, как вылетают изо рта брызги слюны. Понимал, что так не бывает, что за миг нельзя с полсотни шагов отмахнуть, и что слюни очень уж долго до земли летят – ходок уж успел троих своим шестом свалить, пока плевок падает. Это как так, а?
Поднырнул под руку следующему разбойнику – он, казалось, так и застыл в нелепой позе, чиркая ножом по чужой груди, и капли крови с клинка слетали вяло, как бы нехотя. Ходок щедро приложил ему локтем под дых, перехватив шест одной кистью, замолотил по рыхлой роже кулаком – кожа сминалась, запоздало спружинивая. Под ударами мужик размеренно выводил: “У-у-у-у-у …”
Ну, хватит с ним – сейчас тоже начнет падать, пора к другим. Деревяшка порхает, мечется в неживых руках, охаживает врагов по чему попало, веско лупит по немытым телам…
На одном замахе Антаглоуф не рассчитал силы: шест, зацепившийся за чужое колено, вынесло из пальцев. Там, куда он улетел, стал нарастать хрюкающий вой – не напрасно, значит, упал, приласкал кого-то.
Пришлось вытаскивать топор. Антаглоуф разогнался до того, что смог, когда выходило, на бегу уворачиваться от плывших в воздухе ошметков плоти, брызг крови и слюны, выбитых зубов, комьев взбитой грязи, каких-то щепок… Сам воздух, правда, неожиданно стал очень плотным, приходилось проталкиваться сквозь него, как через кисель. За Антаглоуфом из его следов неспешно вспухали облачка земли. И увечная нога подводила, упираться ей было сложно. Но железо воздушную гущу рассекало исправно. Глухо бормотало и пело в ладони крепко сжатое топорище.
Все наружные звуки пропали – точнее, слились в какой-то зудящий гул, который накатывал волнами. Вот сейчас еще этому отвесить… Эх, как красиво кто-то конопатого швырнул – залип над землей, сейчас в бедро другому врежется. А вот струйка крови – ну и демоны с ней, пусть пачкает.
“Внимание, двукратный перегрев, – безмолвно оповестило в голове. – Дальнейшая активность может привести к повреждению синтоида. Рекомендуется срочно завершить форсирование аналитических подсистем и двигательных цепей.”
Механическая мысль вещала о большой опасности, но остановиться Антаглоуф не мог – навалятся, сомнут, догонят Данкаута и сестру… Никакой колдун не поможет.
Топор описал дугу и рухнул на ключицу чумазого коротышки в нагруднике из дубленой толстой кожи. Свободной рукой ходок выхватил нож, сразу оставил его в чьей-то печени, потянулся за другим, который болтался в петле за пазухой… Так, похоже, он выпал где-то. Ничего, еще были, нарочно же побольше набрал…
И левая рука повисла плетью. Пальцы безвольно разжались, выронив только что обнаруженный нож. “Произведено отключение левого манипулятора, – сообщило изнутри. – Причина: перегрев оборудования, способный привести к его повреждению. Запустить манипулятор принудительно?”
“Да, да, да, скорее же!” – взмолился про себя Отражатель. Что-то ударило в спину, дернуло слабым ощущением вреда – замешкался, вот и достали. Антаглоуф подхватил выпавший нож и отмахнулся им в ответ. Гул рядом сделался громче – попал, выходит.
Теперь звуки начали возвращаться, разделяться – мертвячье тело теряло прежнюю резвость. Вот уже слышны отдельные крики и хлопки – протяжные, небывало перекатистые, но различимые. Даже чей-то далекий визг из общего шума выпал.
Прямо на глазах неживая кожа на кисти пошла желто-белой коростой и вспучилась волдырями, от них повалил вонючий дым. Куртка тоже, оказалось, тлела. Но нож рука все еще не выпускала – это было главным.
Внутри ходока словно текло жидкое пламя. Еще немного – и прожжет плоть и кожу, выльется наружу, спалив хлипкую оболочку. Тогда – конец.
Антаглоуф неистово вскричал от нахлынувшей безысходности – те, кто был рядом, аж похватались за уши. Из груди его поднялся какой-то неясный всплеск, ходок срыгнул то, в чем варился внутри него съеденный песок, и плюнул в хорошо снаряженного разбойника. Дальше было то, чего он никак не ожидал: упыриная отрыжка несколькими каплями попала на лицо и руки каторжника, и там сразу расцвели глубокие безобразные язвы. Мужик заревел и принялся тереть лицо ладонями, выпустив копье. Тогда ходок увидел, что несколько капель его плевка прожгли и древко оружия, оставили на куртке дыры с рыжими краями и даже – вот ведь! – оплавили железо кольчуги, из-за чего несколько колец разошлись. А брызги, упавшие на землю, оставили там ямки-червоточины.
Помимо нестерпимо кипящего жара, ходока теперь снедал и лютый голод. Ничего, ничего, поесть он всегда успеет, еда-то под ногами всегда, лишь бы не сгореть в бою…
<...>

Fr0st Ph0enix
Автор темы, Новичок
Fr0st Ph0enix
Автор темы, Новичок
Возраст: 36
Репутация: 27 (+27/−0)
Лояльность: 0 (+0/−0)
Сообщения: 37
Зарегистрирован: 24.09.2011
С нами: 12 лет 6 месяцев
Имя: Кирилл
Откуда: Пермь
Отправить личное сообщение

Re: "Прототип бога"

#45 Fr0st Ph0enix » 26.04.2012, 20:24

А эти-то разбойники оказались совсем не робкого десятка… Жалко, как жалко. Или просто ничего не успели понять? Тем более – в этой суете.
Позади что-то тренькнуло, и слева из груди Антаглоуфа вылез тусклый заточенный стержень. Неужто… арбалетная стрела? Тогда скорее к арбалетчику, если такая штуковина в голову прилетит – вечный упокой настанет!
Рванувшись туда из последних сил, Отражатель вдруг споткнулся на ровном месте, пролетел шага на четыре вперед и с размаху ухнул в грязь. Стрела чиркнула где-то совсем близко. Что такое?
“Произведено отключение правого шасси, – сказали в глубинах разума. – Причина: перегрев оборудования, способный привести к его повреждению. Запустить шасси принудительно?”
– Да, драть тебя ящерами! – взъярился Антаглоуф вслух. – Конечно, да! Сотню раз да! Демоны б тебя забрали, поганая мертвячья суть!
Он почувствовал, что нога снова шевелится, и, вскакивая, оробел. Вурдалачье проворство сошло на нет, оставив взамен себя только немощное тело, наполненное огнем и ненасытным тленом Преисподней. Кожа на руках – глазам не поверить! – стала не мучнисто-белой, как раньше, а лазоревой, словно бы небесным соком налитой. Кое-где ее покрывала серая хрупкая корка. И дымится все, пузырями идет и дымится…
Тело повело влево, но ходок удержался. Все-таки трудно стоять без половины ступни. А ведь только что носился… как угорелый. Как так?
Двигаться сейчас Антаглоуф мог только рывками, дергаными, размашистыми. Топором отбивался он теперь больше наудачу, чем прицельно. И хоть арбалетчика удалось надежно уложить, хоть разбойники теперь с ходоком осторожничали, он прекрасно понимал: сейчас на выручку явятся вот те трое-четверо, у которых копья и рогатина, и поднимут мертвеца на острия. Там уж хоть колесом вертись – не слезешь, а голову споро снесут.
Как же быть-то… Отойти к воротам он уже не успевает. Разогнаться не выйдет – жар сожрет изнутри. Если бы как-то их всех оглушить, хоть на пару мгновений…
Тут почему-то взбрела дурацкая мысль – на сей раз своя, родная. Но отчего ж не попробовать… Хуже-то вряд ли будет. Эк ведь уши-то иногда зажимают!
Не дожидаясь молодчиков с копьями и рогатиной, ходок со всех сил потянул в грудь воздух. Вбирался он, как оказалось, только через нос, поэтому рот Антаглоуф разевал зря. Через кожу тоже тянуло, но это ходоку сейчас без толку было, поэтому такое он постарался пресечь.
От натуги нос лопнул, с треском разошелся посередине, явив прежнюю длинную щель. Края раздались, задрожали, нос, наверное, на два пальца раскрылся… Воздух, оказавшись в напухшем под горлом зобе, словно бы сжимался, уплотнялся, слеживался, как солома в тюфяке.
Потом зубы вовлеклись куда-то в челюсти, в гортани поехали пластины и трубки, выпирая даже из-под кожи, и Антаглоуф наконец крикнул – отрывисто, резко, одним разом.
Крик грянул, как горный обвал, разорвал мертвецкие щеки изнутри, как гнилую холстину. Был он такой силы, что живых рядом отбросило в сторону. Упав, они уже не поднимались. Из ушей у них текла кровь – как и у тех, кто стоял подальше. Там бессмысленно шатались из стороны в сторону и озирались. Кто-то колотил себя по уху, как бы выбивая воду, и громко, однообразно завывал, кто-то гнусно ругался, кто-то неразборчиво звал другого по имени, кто-то жалобно переспрашивал: “Что? Что?”
Получилось, значит. Немногих, но оглушил! Теперь – живей назад, к малым воротам! И в лес, в лес, окунуться с головой в озеро и лежать на дне, гасить загробный пламень!
Однако… У тех ворот, как выяснилось, сбилась толпа из рабов и сторожей, успевших обойти рынок. Разбойники сильно не лютовали, товар все же береги, но сильно не церемонились – на земле валялось несколько растоптанных или изрубленных тел, слышались стоны, яростные выклики и вопли, полные боли и отчаяния. Не пробиться, а сзади опять паскуды эти, с копьями!
Антаглоуфу показалось, что он вновь не по-человечески ускорился, но спустя пару мгновений он понял, что это люди – и рабы, и наемники – вдруг как-то растерялись, замялись бестолково. Кое-кто попросту угомонился посреди драки, и вместо того неуверенно крутил головой.
Ходок оглянулся на преследователей и даже вроде обомлел: они тоже встали, как пришлось, и скованно переминались взад-вперед. Один – как раз тот, который с рогатиной – странно дергался, видно, стараясь совладать с собой. Другой потоптался на месте, всхлипнул – и разрыдался в голос! По лицу, неумытому и грязному, градом лились слезы, стекали по заросшим щекам, и мужик неуклюже растирал их рукавом. Ему вторили еще несколько разбойников – как тех, кто бежал от главных ворот, так и тех, кто оставался у малых. Они, правда, так не заливались, только смаргивали влагу и жалостливо хныкали. Тощий хмырь в протертой куртке воздел руки к небу, показывая драные локти. Закружился на месте и взмолился-запричитал нараспев, заходясь от восторга: “Какая красота! Вы смотрите, какая красота!” Весь его облик изображал такое невыразимое упоение небесами и солнцем, что ходоку бы, наверное, сделалось дурно, не будь он покойником. А дальше… кто пустился в пляс, дикий и безумный, кто запел, взявшись за руки, кто кувыркался на пожухлой траве, кто напал с ножом на частокол, пытаясь его своротить… Черная женщина, забыв о врагах, вопила и сдирала с себя что-то невидимое. Толстозадый храбрец носился кругами, сбрасывая одежду и вдохновенно бранясь почем зря. Какие-то из разбойников не поддались помешательству, но сделались тихими и вялыми, как сонливый ящер. Все так же стояли и глазели по сторонам, пялились огромными буркалами. Зрачки – что медные монеты, полглаза перекрывают.
Ладно, им-то можно, а вот ходоку глазеть некогда – кто их знает, когда опомнятся и снова биться полезут. Такая толпа, такая свалка… Как только обойти успели. Лишь бы Данкаута с Кейрини там нигде влипнуть не угораздило, лишь бы охотник просьбу выполнил…
Антаглоуф с опаской протолкался через скопище рабов и их врагов, изредка уворачиваясь от особенно рьяных богомольцев и горестных плакунов. Настолько он был обескуражен таким поворотом дел, что обращал внимание только на резкие взмахи рук, не пытаясь вникать в происходящее. Свихнулись – и пусть. Кейрини не с ними. Она должна быть уже далеко.
Но, протиснувшись к распахнутым створкам, ходок понял, что творилось с живыми. И как раньше не догадался-то? Хотя нет, кто ж мог подумать, что молчуны сюда сами явятся. Сюда, к рабьим торгам.
Серые увальни стояли смирным полукругом, будто их никак не волновала орава вооруженных мужиков. А было их, молчунов, куда больше, чем в прошлый раз. Десяток, а может, и свыше. Антаглоуфу о том, чтобы они такими большими ватагами из лесу выходили, никто не рассказывал.
Среди исполинов Отражатель неожиданно узнал и того, трехглазого, который выдыхал на ходока свою приторную вонь. Пусть серые все на одно лицо, но шрамы на щеках у него больно уж броские. Это он других привел, что ли? Подруга-то их, которую Антаглоуф из каравана вызволил, не здесь? Вроде не видно.
Ребра молчунов мерно вздымались, по коже стекали белые струйки. Легкий ветерок пригнал волну уже знакомого запаха – той самой молочно-травяной сладости.
А ведь тут и другие есть, у кого не бельмо на лбу, а зрячий желтый глаз! Смотрят на людей, помаргивают всеми глазами сразу, а то и полностью затянут их прозрачным третьим веком. Непростые они какие-то.
Знакомый молчун поднял руку и показал ходоку средний палец. В другой обстановке Антаглоуф бы оскорбился, но сейчас было как-то не до того. Да и вряд ли серокожий гигант подразумевал под таким жестом то же, что и люди в деревнях. Скорее уж… да, точно, он на солнце тычет. И что бы это значило?
Так… Морщинистый палец с почернелыми суставами указывает попеременно на солнце и… И направо! Стало быть, на запад! На запад уроды с его сестрой ушли, наверное!
Отражатель благодарно кивнул трехглазому верзиле и медленно, тяжко побрел туда, куда показывали. Сухая трава тлела под обугленными сапогами, трещали на теле две кожаных куртки, нетвердо ступала поврежденная нога, мир окутывался дымом. В животе разверзлась огненная бездна. А на безудержную механическую тревогу, которая металась внутри упыриной головы, Антаглоуф уже перестал отзываться.
Далеко уйти не успел – из подлеска выскочило шестеро местных, до рассудка которых, похоже, незримые тенета молчунов добраться не успели или не смогли. Явно не рабы – в таких кожанках-то и с оружием. Взгляд у всех мутный, движения неловкие, смазанные, но видно, что сброд-то этот в здравом уме. Шестеро… Как много.
Высокий кучерявый каторжанин, ни слова не говоря, остервенело скалясь, напрыгнул на ходока, занося широкий клинок. Антаглоуф из последних сил увернулся, перекатился в сторону и приподнялся, опираясь на колено. Беда…
Нужно разогнаться… Нужно, нужно! Пусть и сгорит потом – все лучше, чем так помирать второй раз!
Очевидно, тело все-таки откликнулось на мольбу – от следующего удара Антаглоуф ушел куда бойчее. Шум теперь не распластывался низким гулом, но быстроты вполне хватило, чтобы, поднимаясь, поймать руку кучерявого, сломать ее и забрать тесак. Или меч? Неважно.
– Давай, ублюдки, налетай! – скрежетал Отражатель, потрясая оружием.
– Уходи, погань, нас не трогай! – затараторил самый пузатый. – Не трогай нас!
– Какое там “уходи”! – взревел вдруг плечистый, кривой на один глаз разбойник. – Он сколько наших перекалечил! Он – вроде тот ведь! Нас товара лишил! Сдохни, гниль лесная!
– На куски порвем, если сам в пепел не рассыпешься! – сипло поддержал его кучерявый, баюкая увечную руку. – Вижу, урод, как тебя солнце жжет! Ажно посинел! Сдохни, сдохни, падаль!
Не убоялись, значит, бывалые каторжники. Может, от помутнения? Ведь сейчас мертвец куда страшнее, чем той ночью, когда уродов выпускал!
А это там что мелькает? Серое? Молчуны решили подсобить? Раньше-то не могли? Вовремя. Ну, и на том спасибо…
Деревянные дубины, которые держали двое противников, для мертвеца почти не опасны – ну, только голову поберечь, конечно… У третьего – круглый булыжник или железный шар на палке. Это уже страшнее.
Сосредоточиться на других ходок не успел, потому что на него налетели всем гуртом. Антаглоуф опять избегал замахов, подныривал под руки, вертелся, ставил подножки… Получал удар за ударом, глубокие разрезы, колотые дыры. А молчуны все никак не подходили.
Мир качался в зыби бесовского жара. Кто-то вскрикнул – подпалило и его. Горели нательные штаны. Пузырилась на кистях лазоревая кожа, каменела сплошной коростой…
“Внимание! ВНИМАНИЕ! Критический пере…”
Тьма. Небытие.

Fr0st Ph0enix
Автор темы, Новичок
Fr0st Ph0enix
Автор темы, Новичок
Возраст: 36
Репутация: 27 (+27/−0)
Лояльность: 0 (+0/−0)
Сообщения: 37
Зарегистрирован: 24.09.2011
С нами: 12 лет 6 месяцев
Имя: Кирилл
Откуда: Пермь
Отправить личное сообщение

Re: "Прототип бога"

#46 Fr0st Ph0enix » 14.05.2012, 12:36

X. Зимний шелест летних трав

Вначале не было ничего, кроме редких, мутных и бессмысленных всплесков – это обращалась к нему система самодиагностики. Потом долго шла обработка массивов внутренних данных, и пробуждалось темное, могучее, тупое – функциональное ядро управления. Оно было сложнее, чем вся мудрость веков, и проще, чем мысли опарыша. Затем прошла генерация интерфейсного слоя, закончилась загрузка операционно-вычислительной надстройки, пустились сенсорные подсистемы, возобновились когнитивные процедуры, и Антаглоуф снова начал существовать.
Он лежал на спине, как и тогда, наутро после смерти. Прямо над головой светило свежее, омытое дождями и выстуженное ветрами, осеннее солнце. Яркие его лучи совсем не слепили глаза мертвеца, хоть и били точно в них. Но все-таки плыли перед ходоком зеленые круги и пятна. Светло. Чисто. Холодно. И что-то нежно шепчет по щеке – вверх-вниз, вверх-вниз…
Кто-то всхлипывает прямо над ходоком. Плачет, похоже, давно – все слезы и причитания ушли, остались тихие судорожные вздохи. Горе глубокое, мрачное, тяжкое.
– Да не плачь же ты, не плачь! – ворчливо и ласково увещевал другой, грубоватый голос. – Он же все – для тебя только! Чтобы ты жила! Он сейчас не жалеет ни о чем. Да и, может, подымется еще! Я с ним уже всякого навидался. Думаю, подымется!
“Данкаут, – вспомнил ходок. – Подобрали меня, значит”.
Он попытался приподняться на локте, но получилось только шею повернуть. Кожа скрипнула, с нее облетела белая пыль.
– Очнулся! Живой! – радостно воскликнули рядом и осеклись. Ну да, живым-то такое лишь по привычке назовешь.
Тут же потянули за руку, помогли сесть. Зрение на миг размылось, но потом снова обрело остроту. Антаглоуф увидел, как сминается толстый слой инея на его одежде, осыпается с плеч и груди. Это ж надо! Изморозью покрылся, пока лежал. И не подумаешь, что до того одежда пламенем занималась.
– Очнулся, очнулся!.. – без конца повторяла сестра, крепко обнимая Антаглоуфа и качаясь с ним из стороны в сторону. – Очнулся! А я…
– Да, она тут все глаза выплакала, глупая, – сдержанно пояснил Данкаут. – Я ж говорил, что подымется.
– Так он весь продырявленный был! – воскликнул еще чей-то девичий голос за спиной. – И снегом-то подернулся, как стылое бревно. Я, было, тоже испугалась.
– Эко диво – продырявленный, – хрупнул горлом ходок. Голоса почти нет – весь в крик ушел. – Покойнику можно.
Эх, подумал Отражатель, можно-то можно, да вот функциональность близка к минимальной. И восстанавливаться он долго будет. Но живым об этом знать не обязательно, тем более – ей, Кейрини.
Больше даже не раны повредили ходока, а внутренний пожар, который полыхал, сжирая структурные связи и компоненты… мертвую плоть, стало быть. От него по всему телу, как подсказывают ощущения, спеклись какие-то комки, стержни и ядрышки. И снаружи, и глубоко под кожей. Ладно, главное – разум он, вроде бы, не разрушил. Послужит мертвяк еще.
И здесь она, сестра здесь, здесь и с ним… Наконец-то. Чудо, истинное чудо.
Он осторожно водил непослушной рукой по узким плечам Кейрини, дотрагивался до кончиков длинных волос. А пальцы-то почти ничего не слышат пока, почти нет в них откликов… Ходок смотрел на девушку, которая доверчиво прильнула к груди своего мертвого брата, и не верил глазам и мыслям. Боялся, что в следующее мгновение все развеется, как призраки на лысой поляне. Но всей душою надеялся, что уж теперь-то все будет хорошо. Пусть и умер – что с того. Правда, в кипящей ключами долине ждет его темный колдун…
Теперь Антаглоуф смог все-таки спокойно оглядеться, медленно поворачивая голову. Шея двигалась, как приржавевшая. С лица и с воротника тоже посыпался иней. Откуда его столько? Неужели ночью было так холодно? А, может, и не одна ночь прошла?
– Сколько я тут? – прошелестел Отражатель.
– В дороге мы, почитай, второй день-то, – ответила девушка, которая все так же сидела где-то позади ходока. Он с трудом обернулся и увидел, что это была Брисса. Вот, значит, как, смогли найтись. Наверное, и знакомые уроды тоже с ними едут.
Едут?.. Только сейчас Антаглоуф уяснил, что сидит, оказывается, в открытой повозке. А повозка трясется, качается – движется. Плывут кусты по сторонам – ладная дорога, добротно расчищенная, хоть и не шибко накатанная. Ходок приподнялся сильнее, заглянул через плечо сестры – так и есть, перед телегой мерно колышутся крутые рога и вытянутые черепные шишки тягуна. Ну, постарались бывшие невольники! Мало того, что сбежать умудрились, да горелого упыря забрать, да и встретиться потом … Так еще и чью-то повозку угнали. Все лучше, чем пешком ковылять. Но, пожалуй, держаться у дороги сейчас для них опаснее, чем даже лес…
– Что ж вы по дороге, а? Не боязно? – спросил Отражатель. – Увидят – кто-то костей не соберет, а кого-то – в сети, путы и колодки…
– Кто увидит, эти-то? С рынка? – хохотнул Данкаут и скривился. Должно быть, опять чешуя пересохла. – Им, после тебя с твоими серыми друзьями, еще долго будет не до погони.
– Ой, про серых не надо, про серых не надо… – испуганно зачастила вдруг сестра. Антаглоуф чуть удивился, но спрашивать пока не стал.
– Не надо – я и не буду, – продолжил чешуйчатый охотник. – А дорога тут, сам погляди, не такая уж проторенная. Если и встретим кого-нибудь – или разминемся, или отобьемся. Сил хватит, нас нынче много.
– Так-то оно так, а все же… – глухо протянул ходок. – Ну, пускай. Но случись чего – я помочь не смогу сейчас.
– Ну так ведь не нужно! – Кейрини отстранилась, заглянула в глаза-уголья и провела ладонью по неживой руке. Снова еле слышно зашептала там кожа. – Говорят же – справятся. А ты лежи, ты отдыхай… И так перепугал очень… Когда лежал и не шелохнулся… Я уж тут… Не поймешь ведь теперь, что с тобой. Все равно не дышишь даже…
– Ну, снова начала, – недовольно поморщился Данкаут. – Хватит уже. Твой брат еще всех нас… э, переживет. Ведь рассказали, как он там носился – говорят, толком и углядеть не могли, а он раз – и троих отлупил своей дубиной. Дубину, кстати, подобрали – аж обуглилась.
– И одежда на нем обгорела тоже… – робко добавил кто-то. Антаглоуфу опять пришлось вертеть закостеневшей шеей, и он увидел там Катрин, которая уселась, подогнув под себя ноги, и, прижав кисти к лицу, не сводила с ходока глаз.
– И ты здесь… Все сбежать успели… – Отражатель наметил улыбку на непослушном лице. Девчонка тоже застенчиво улыбнулась, наклонилась к нему и пробормотала:
– А я как боялась… Счастливый ты… Сестру отыскал, домой везешь…
Странно покосилась на Кейрини и отвернулась, быстро приложив пальцы к переносице. Никак плачет?
– Да что это вы все, сговорились, что ли… – с неудовольствием отметил Данкаут. Ходок поддержал его:
– И правда, перестаньте… Видите – я очнулся, я разговариваю… Значит, колдовства во мне еще много. Глядишь, и на поправку пойду.
“А потом – и в горы, на службу страшную…” – добавил про себя Антаглоуф. Но вслух продолжать, конечно же, не стал. Только грустно усмехнулся про себя и крепко прижал к плечу сестру, вдыхая лопнувшим носом запах ее волос – пряный, чуть дымный почему-то. Так много еще придется ей рассказать, и так не лежит душа к этому…
Точно, а ведь он упустил что-то важное, о чем-то Данкаут обмолвился… А, вот.
– Стало быть, говоришь, много вас теперь? – скрипнул Антаглоуф, медленно оборотив лицо к охотнику. – Кто и откуда – тоже рабы с торгов? И сколько же?
– Ну, с полтора десятка наберется, – прикинул урод, почесывая чешую на подбородке. Там пробивались редкие длинные щетинки. – Откуда… так с рынка, ясное дело.
– И где сейчас остальные? С нами едут? На повозке-то, по-моему, нас пятеро всего…
– Ну, не пятеро, а семеро, – поправил его Данкаут. – Остальные идут на других телегах. Там две еще. На одну-то ведь не погрузишься, если такой толпой.
– На каких еще других? – недоуменно спросил Отражатель. Попробовал легонько подвинуть сестру и приподняться на локте – не удалось, закаменевшее тело тотчас свалилось обратно.
– Да-да, там они, за нами, – правильно истолковав безуспешную попытку ходока, подтвердил чешуйчатый. – Позади. К нам сразу прибились. Ну, кому тоже вырваться побыстрее удалось… О тебе спрашивали, к слову.
– Спрашивали?.. И что же? – осведомился Антаглоуф. – Надеюсь, не про то, как бы с упырем вернее совладать?
– Вот еще, – со всей серьезностью ответила Катрин, переводя взгляд с ходока на его сестру и обратно. – Ты их от злой неволи спас. Как нас. Они по гроб жизни тебе обязаны. Спрашивали, ну… жив ли. То бишь…
– Я понял. – Ходок попытался отмахнуться, но лишь вяло шевельнул рукой. – Можешь им сказать, чтобы обязанными себя не чувствовали – я не их искал, а сестру мою. Если хотят – пусть идут своей дорогой. Еще не хватало, чтобы за нами по принуждению тащились.
– Да они сильно и не переживают по такому случаю, – слегка пожал плечами Данкаут. – Благодарны – и все. Потому и беспокоились, справлялись о здоровье. А надо будет – разойдемся. Пока за нами едут потому, что так всем удобнее. И отбиться легче – что от зверей, что от разбойников. Оружия-то мы тоже прихватили.
– Оружия? – Антаглоуф, проверяя лицо, с усилием поднял примороженные брови. С них снова опало снежное крошево.
– Немного, но все-таки. И пригодится, и сменять можно будет, если что.
– Да, дело-то очень славное… – согласился ходок.
Сестра вскоре задремала прямо на его груди, прижавшись щекой к оледеневшей куртке. Лед растаял, струйки воды сползли по покойничьему телу – навсегда бездыханному, теперь – почти что безвольному. От девичьей щеки, пылающей нездоровым багрянцем, растеклись тонкие мокрые полоски – как слезы. Кейрини временами заходилась от кашля, но не просыпалась. Часто, с присвистом, вдыхала студеный воздух, горько пахнущий хвоей, влагой, грибами, прелым листом и близкой зимой. Все же совсем не оправилась еще от хвори, от лихорадки своей, от пекущей боли под ребрами, на которую жаловалась… Но пекло там, конечно же, иначе, не как у Антаглоуфа – как у живых. А живым сносить огонь внутри куда как труднее…
– Укройте-ка ее чем-нибудь, замерзнет же… – попросил Антаглоуф. – И переодеть бы… И отвара горячего…
– Отвар на стоянке сготовлю, – вздохнула Катрин. – А укрыть – это мы сейчас, это скоро… М-м… Брисса, куда накидку уложили? Из шерсти которая…
<...>


Вернуться в «"Песочница"»

Кто сейчас на форуме (по активности за 5 минут)

Сейчас этот раздел просматривают: 31 гость