#11 Маргарита » 04.12.2011, 09:32
Большое спасибо всем, кто заглянул!
Вывешиваю следующий кусок. Мне кажется, что он немного затянут и местами "сладковат".
Далеко на востоке майя построили грозный город Майяпан, а правившая в нем династия Кокомо сделала его самым богатым и могущественным. Правящее семейство было очень воинственным и жадным. Они вынуждали правителей Ушмаля и Ицмаля считаться со своим желанием главенствовать на полуострове. Им платили дань по первому требованию - только бы не видеть у стен городов и селений военные отряды из Майяпана. Трудолюбие простых крестьян и руки рабов превратили земли Кокомо, отвоеванные у леса, в цветущий сад.
По этой земле благоденствия шел караван. Давно уже позади остались развалины непокорного города Чичен-Ицы - бывшей столицы гордых тольтеков. Заросли высокой травой ее полуразрушенные за три столетия теокалли, посвященные древним богам, и только ветер закручивает и весело гоняет пыльное веретено по прямым и широким проспектам. Чичен-Ица был вечным напоминанием всем майя о несокрушимом могуществе рода Кокомо, захватившем его и предавшем огню.
Страх и ужас охватывал простых жителей, когда вдали они различали приближающихся воинов - вестников семьи Кокомо - знак недовольства и требования беспрекословного повиновения. Это было и с нашим караваном. Только когда он подходил к селению достаточно близко, майя с усилием перебарывали дрожь и вспоминали, что год назад через их селение также следовал караван, спешащий на ежегодный праздник, посвященный богине радуги и луны - Иш-Чель.
Путники двигались к острову Косумель, где располагался один из храмов богини, который ежегодно посещала одна из дочерей правителя Майяпана, названная в ее честь. И не было женщины из знатной семьи майя, которая бы столь соответствовала своему имени.
Как внезапно возникшая на небе радуга вызывает у землепашца умиление и восторг своей неповторимостью и совершенством, так дочь правителя Майяпана одним своим присутствием могла сосредоточить на себе внимание окружающих. У нее была не только светлая кожа, но и огненные волосы, за что она получила при рождении свое имя. Был ли это результат многочисленных кровных династических браков в роду Кокомо, игра природы или дар богов, но все майя свято верили, что живая Иш-Чель - это сама богиня радуги. И она сошла на землю, чтобы в эти тяжелые годы войн и усобиц дарить смертным, смотрящим на нее, простую радость приобщения к прекрасному.
Жители с радостью откладывали дела и выходили на обочину мощеной камнями дороги, чтобы поприветствовать Иш-Чель, которую несли четверо воинов в открытых носилках. Майя с восторгом рассматривали живой образ своей богини, убеждаясь, что она по-прежнему очень красива, изящна и у нее все те же огненные волосы. С каждым годом наряд девушки становился все пышнее и богаче - он явно демонстрировал вызывающую мощь и богатство семьи Кокомо. Здесь было и многоцветие птичьих перьев и ожерелья из самых редких камней, и необыкновенно тонкая ткань одежд самой Иш-Чель и ее приближенных, которых всегда было не меньше сотни.
Большая часть свиты состояла из грозных телохранителей, единственной одеждой которых были белоснежные набедренные повязки, не скрывающие сильные мускулы воинов; остальное сопровождение гордо носило шкуры ягуаров.
Замыкала караван группа хмурых воинов, сопровождающих еще одни носилки, почти всегда занавешенные тонкой белоснежной тканью. В них несли самую красивую рабыню - жертву богине Иш-Чель. Она всегда была так же, как и дочь правителя, богато одета, на шее, запястьях, в ушах сияли драгоценности из сокровищницы госпожи, которые после ритуала отходили храму на Косумели. Ее купали и лелеяли. Она не знала ни в чем отказа в последние месяцы жизни.
Чаще всего, будущей жертве давали дурманящий напиток, после которого она со счастливой улыбкой смотрела на мир затуманенными глазами, словно, уже сейчас, здесь на земле, видела свою будущую веселую беззаботную жизнь после смерти в чертогах богини. С этой улыбкой рабыне предстояло взойти на жертвенный камень теокалли - пирамиды, на которой строились храмы. Именно там ее юное и красивое тело, еще не знавшее любви и материнства, должно было отпустить свою душу. А девушка была счастлива, она с радостью исполняла возложенную на нее миссию.
Внимательно рассмотрев кортеж Иш-Чель, жители принимались за свои насущные дела, в очередной раз, убедившись, что все в их мире постоянно, а власть и сила рода Кокомо незыблемы.
Караван, обогнув селение, приблизился к берегу - месту постоянных остановок паломников, следующих на остров Косумель, который виднелся в море. Стоянка для пришедших была уже обжитой: выложенные камнями площадки под навесы для ночевки, большие ямы и огромные кучи хвороста для костров. Деревянные мостки на берегу с привязанными длинными лодками и толпы галдящих гребцов, наперебой предлагающих свои услуги.
Многочисленная свита Иш-Чель суетливо готовилась к ночлегу – нужно удобно расположить госпожу, чтобы она хорошо отдохнула, так как на следующий день им предстояло переправиться в больших каноэ на Косумель. Только раз в году на острове в центральном храме богини Луны и Радуги отмечался грандиозный праздник, в котором стремились участвовать верующие. Люди плыли в надежде получить исцеление от недугов - добрая богиня Луны была сведуща в медицине. Ее мудрые жрецы знали толк в травах и спасли многих безнадежных. Они помогали даже женщинам, желающим, но не подарившим своим мужьям наследников.
Попасть на остров одновременно с земным воплощением богини считалось особой удачей, поэтому на стоянке к каравану Иш-Чель до конца дня присоединялось множество паломников. Одни люди устраивались на ночлег. Другие пытались договориться с лодочниками, потряхивая кожаными мешочками, в которых хранились кусочки драгоценных камней или зерна чоколатля для обмена за переправу. Более опытные просились в каноэ к счастливцам, которые уже обеспечили себе место среди первых отплывающих. Прибывшие утром, самые мудрые, спокойно готовились ко сну. Стоянка представляла собой пеструю, гомонящую, постоянно перемещающуюся массу людей. Было уже за полночь, когда лагерь полностью успокоился, доверив свой покой охранникам из свиты дочери Кокомо.
Утром люди пробудились от совершенно нехарактерного шума - это был не треск хвороста, который бросали в костер, горевший всю ночь, или шорох шкур, которые вновь собирали в тюки до следующего ночлега. Это был совершенно невообразимый шум: крики женщин, топот ног, ругательства мужчин. Ко всему этому примешивался ужас - девушка, которую приготовили в жертву богине - исчезла. Весть разнеслась мгновенно. Воины, охранявшие рабыню, лежали мертвыми. Следов совершивших убийство не было, как и ни какого шума ночью.
Когда Иш-Чель поинтересовалась, в чем дело, на стоянку опустилась тишина. Испуганного жреца, сопровождающего кортеж, вытолкнули из толпы приближенных. Голос у него дрожал сильнее, чем он сам, потому что жрец лихорадочно пытался найти подходящие слова для объяснения совершенно необъяснимому явлению. Но вот он, наконец, их нашел и тонко пропищал, пытаясь совладать с собой, одновременно стараясь не потерять мысль, не дрожать и не делать паузы.
- Моя несравненная госпожа... Возможно, Иш-Чель решила принять жертву раньше, на рассвете... Может быть, чтобы ты не совершала морского путешествия...
- Но... праздник только вечером! Как объяснить это знамение? - Лицо земной Иш-Чель оставалось невозмутимым. Только легкая тревога плескалась в ее светлых глазах, подведенных синей краской. Она не понимала происходящего и внимательно смотрела на жреца, который не знал, что ей ответить. Служанки вообще жались друг к другу и молчали.
От группы приближенных отделился воин, уверенным шагом подошел к госпоже. Соблюдая положенный ритуал, юноша, слегка поклонился, испросив тем самым разрешение говорить, и, приложив руку к груди, насмешливо произнес:
- Над знамением нашему служителю нужно будет подумать, а вот то, что девушка для приношения исчезла бесследно, то в этом нет сомнения, моя госпожа...
По мере того, как до Иш-Чель доходил смысл сказанного, она пыталась осознать его, но случившееся было настолько неожиданным, что скрыть удивление и растерянность не удалось. Ее округлившиеся от удивления голубые глаза встретились со смеющимися глазами воина. Чтобы скрыть растерянность она решила рассердиться:
- Кажется, происходящее тебя только забавляет, Кинич-Ахава! А ведь жертва должна быть принесена!
- Да? Если я не ошибся, то в этот раз твоя богиня получила не одну, а восемь лучших воинов твоего отца, моя госпожа!..
- Нет, нет...- забеспокоился оживший перепуганный жрец, испуганно взмахнув руками, - Они не могут считаться принесенными в жертву, господин, ведь... кровь не пролилась на жертвенный камень, да и час для ритуала не тот.
Кинич-Ахава поморщился - его раздражал трусливый жрец.
- Тебе мало восьмерых молодых мужчин?
- Но эта земля не освещена и не то время...- испуганно лепетал жрец, для которого происшествие начало принимать неприглядную и пугающую окраску. Теперь он думал только о том, как обезопасить себя от гнева халач-виника Кокомо и втолковать беспечным господам суть произошедшего. Но была одна проблема - он не знал и никак не мог придумать, как ее решить. Пропажа рабыни - это пустяковое дело в городе, где никто не будет проверять, ту или не ту рабыню принесли в жертву. А здесь уже ничего не скрыть, да еще и объяснить, растолковать нужно правильно. Но, как?.. Его язык отказывался говорить то, что ждали паломники.
- Послушай, это мы и сами знаем. Объясни, что делать дальше? - властный голос Кинич-Ахава наконец-то пробился сквозь пелену страха, и жрец понял, что может сыграть в этой истории довольно почетную роль. Он знал, что госпожа, нося имя богини, старательно изучила все ритуалы, посвященные ей, и могла трактовать любые знамения едва ли не лучше его. Он видел, с каким испугом и надеждой Иш-Чель смотрела на своего брата и жениха. Оставалась слабая надежда сохранить лицо и обратить ситуацию себе во благо.
Кинич-Ахава растерянный взгляд невесты был хорошо знаком. Сколько раз он его встречал, когда совсем юная Иш-Чель сталкивалась с неизвестным! Этот взгляд требовал совета и поддержки, смущаясь своей беспомощности. Он вселял в Кинич-Ахава уверенность в себе, как мужчины, главы их будущей семьи. Ему нравилась покорность и беспомощность будущей жены, стремящейся переложить решение важных вопросов на него - это было залогом их будущего мирного и счастливого существования, когда они станут супругами.
Жрец, уже с трудом скрывая свой страх - ему очень не хотелось брать на себя ответственность, жалобно пропищал, быстро подыскивая слова:
- Моя несравненная госпожа, нам нужно срочно найти другую жертву... я хотел сказать рабыню. То, что бывшая рабыня... жертва исчезла - плохой знак и... но богиня милостива к тебе и мы...
- Так займись этим! - перебил жреца Кинич-Ахава. Жрец с поклонами, скрывая радость, что избавлен от пытки что-либо объяснить, шустро скрылся в толпе.
- Мне нужно поговорить с братом. Займитесь все делом!
Прислуга разошлась, тихо перешептываясь. Все с усердием занялись своими обязанностями. Брат и сестра остались наедине. Иш-Чель пригласила Кинич-Ахава присесть рядом с ней на шкуры. Он сел достаточно близко, чтобы можно было говорить, не повышая голоса. Но свое копье продолжал держать одной рукой и изящно на него опирался. С детских лет ему внушали, что воин с оружием не расстается даже во сне.
- Ты испугалась? - участливо спросил сестру Кинич-Ахава. Большие глаза Иш-Чель наполнились слезами. В ответ она кивнула - мысли ее были в смятении. Собравшись с духом, ответила, мысленно благодаря Кинич-Ахава за ту паузу, которую он дал:
- Это плохой знак. Я хотела просить богиню дать нам счастье, а теперь... - в ее голосе было столько грусти, что Кинич-Ахава был вынужден срочно найти слова, которые смогли бы ее ободрить. Он нежно погладил руку сестры, стремясь выиграть время. Посмотрев по сторонам, улыбнулся:
- Свое счастье мы будем делать сами. Боги столько лет были к нам милостивы. Скоро мы совершим свадебный обряд, и ты станешь моей женой, в Коацаоке родятся наши дети.
- Но гонцов от твоего отца все еще нет... - Иш-Чель задумчиво взглянула на жениха, и через секунду ее светлые глаза подернулись дымкой - она уже погрузилась в себя, не слыша и не видя ничего вокруг.
Иш-Чель вошла в мир духов, в который начала убегать еще в детстве. Она не нуждалась в принятии специальных напитков, чтобы погрузиться в транс. При ее появлении, начинали играть золотые блики, переливаясь только нежными красками - так волшебная страна приветствовала ее. Откуда-то появлялось легкое дуновение, оно создавало ощущение полета. Яркие всполохи становились разноцветными. Они мягко и плавно превращались то в ступеньки, то в дорожки, или вдруг возникало каноэ, украшенное дивными цветами. И тогда казалось, что Иш-Чель скользит между миллиардов воздушных разноцветных радуг, раздвигает их руками, ощущает ласковое тепло, от чего на душе становилось легко и спокойно.
Именно тут она всегда получала ответы на вопросы, находила покой и душевное равновесие. Но сейчас ее мир, ее убежище, не было прежним - пропала золотая гамма, исчезло легкое дуновение. Основной цвет был лиловым, не таким темным, как при грозовых тучах на закате, но ощущение тревоги, предчувствия беды коснулось Иш-Чель, напугав и расстроив.
Растерянность взяла свое, она заметалась, пытаясь услышать внутри тихий шепот предостережений, но этого не было... Только краски, словно ощутив тревогу, сгустились, не давая ей вырваться к далекому светлому пятну вдали... И тут же раздался голос, не принадлежащий ее миру. Он совершенно не соответствовал ему, был слишком реален и груб, яростно вторгаясь, мешая понять, что не так, что ускользает от нее... и разрушил незримые стены.
- Это очень серьезный шаг - у моей семьи нет больше наследников, и ты это знаешь. Трудный выбор для моего отца, а он должен печься о благополучии государства.
- Я боюсь быть нежеланной в твоей семье. Ты говорил, что твоя мать хочет другого союза - произнесла Иш-Чель, словно внимательно слушала все, что говорил ей жених.
- Так вот что тебе не нравится! Ты начинаешь ревновать?! - Кинич-Ахава довольно улыбнулся.
- Да! И совершенно не скрываю! Я не хочу тебя делить ни с кем! С детских лет мы знаем друг друга, всегда вместе... Я хочу всегда быть с тобою!
- Я - будущий правитель, я - воин. Мы не будем всегда вместе. Будут походы!..
- Новые и новые рабыни, потом они будут становиться твоими наложницами и женами, а как же наша любовь?
- Иш-Чель, наш брак, по счастливой случайности, озарен этим чувством, но я буду вынужден думать о своей стране, и если брак будет выгоден, то он будет заключен, и столько раз, сколько нужно!
- Значит, чистая случайность?! И ты будешь брать себе других жен?! - лицо Иш-Чель от негодования раскраснелось, большие глаза сузились в маленькие щелочки. Она наивно полагала, что любовь Кинич-Ахава дает ей право надеяться на безоблачное счастье, которое исключает присутствие соперницы, но выходило наоборот. Поистине в мире незыблемо все! Иш-Чель готова была расплакаться. Да, побег рабыни давал о себе знать. Похоже, богиня Радуги считает их брак ошибкой, поэтому и не захотела неугодной жертвы. Выложив все начистоту, Иш-Чель вскочила. Она была готова отдать новое указание двигаться домой в Майяпан, но Кинич-Ахава, потрясенный - впервые он увидел невесту такой, резко дернул ее за руку и повернул к себе:
-Ты ведешь себя как маленькая девочка! Пропала рабыня, подумаешь, какое происшествие! Скорее всего, у нее был любовник, который и выкрал ее. А ты пытаешься со мною поссориться!
- Я не пытаюсь! Я уже поссорилась!
- Не думал я, что у тебя такой скверный характер, очевидно, приближение нашей свадьбы тебя сильное нервирует! Но стоит ли разговаривать на повышенных тонах, да еще на глазах прислуги?
- Мой характер тебя не касается, Кинич-Ахава, я больше не желаю выходить за тебя замуж, так что ты с ним больше не столкнешься! И вообще, уважаемый брат, отправляйся в свой дорогой Коацаок! Я не желаю тебя больше видеть! Отпусти меня! - Иш-Чель пыталась вырвать руку, но задержалась на месте. Она сообразила, что уйти должен он - ведь прогоняли его. Кинич-Ахава просто не мог поверить, что стоящая перед ним разгневанная женщина - его сестра Иш-Чель. Он пытался сообразить, как выпутаться из данной ситуации и остаться на высоте:
- Ты что, на солнце перегрелась?!
- Это тебя уже не касается!
- Ну, точно - удар! - Кинич-Ахава протянул руку и коснулся ее высокого лба, но Иш-Чель резко убрала голову в сторону и покачнулась. Он вовремя ее поддержал, и воспользовался ситуацией:
- Эй, женщины! Госпоже плохо, уложите ее на носилки!
- Это мои люди. Я сама отдам им приказание!- прошипела змеей Иш-Чель, меча молнии в сторону жениха.
Эти слова оказались последней каплей, истощившей терпение Кинич-Ахава. До сих пор жених пытался обратить в шутку неудачную беседу о будущем супружестве. По началу он не мог понять, что никто не будет считаться с личными желаниями не из легкомысленных побуждений, а потому что так надо. Получив отпор, отказ, затем ссору, он впервые увидел, что Иш-Чель, при случае, может воспользоваться любым своим правом, а особенно правом голоса.
Воистину, майя слишком много разрешают своим женщинам!
Но ситуацию необходимо срочно брать под контроль:
- Послушай, Иш-Чель, ты - женщина, я - мужчина, и приказы теперь буду отдавать я! - он больно сжал запястья ее рук. На красивом лице девушки появилось не выражение боли, а твердая решимость ему противоречить. Он, скрывая свой испуг, подумал, что же ему еще ждать от этой совершенно незнакомой Иш-Чель.
Ждать не пришлось, гнев прорвался наружу:
- Стража! Мы возвращаемся домой и смотрите, чтобы Кинич-Ахава и близко не подходил к моим носилкам!.. Хотя... не так! Кинич-Ахава отправляется к себе домой, а мы отправляемся на Косумель!
- Женщины, я сказал вам, что вашей госпоже плохо и ее нужно уложить в носилки!
К несчастью Иш-Чель, приближенные боялись ее меньше, чем Кинич-Ахава. Он, в качестве выкупа за невесту, нес службу роду Кокомо и занимал положение начальника охраны у дочери правителя. Это было удобно для молодых людей, которые могли перед свадьбой находиться много времени вместе и лучше узнать друг друга. Теперь это удобство сыграло с Иш-Чель злую шутку - естественно, слуги бросились выполнять указание начальника стражи.
Не обращая внимания на сопротивление госпожи, рабыни осторожно подхватили Иш-Чель и уложили ее в носилки. Тем временем Кинич-Ахава доложили, что удалось купить рабыню, которая почти соответствует вкусам богини Иш-Чель. Оставалось только следовать к храму.
Руководя караваном паломников, Кинич-Ахава старательно избегал попадаться на глаза Иш-Чель, решив дать ей время остыть и одуматься. Гордость его была задета. Он готовился стать правителем, наблюдая за своим отцом, приезжая в Майяпан к родственникам. Собственно, все его время было поделено на занятия военным искусством и изучением государственного строя, а лишь то малое время, что оставалось, принадлежало невесте. Естественно он считал, что жена правителя должна стать верной подругой, послушной, уравновешенной, и самое главное, сдержанной женщиной. Сегодняшнее происшествие показало, как мало он знал свою избранницу.
Кинич-Ахава переживал их ссору, с одной стороны, он не сказал ничего, чтобы противоречило общепринятой морали. С другой, получить в жены ревнивицу - глупость, которую можно не совершать. Но тут ему вспомнился кроткий тон Иш-Чель, ее уступчивость, деликатность... В конце концов, она знала, что он пользовался услугами рабынь и наложниц, и никогда не устраивала сцен ревности. А все потому, что ни одна из женщин не могла завладеть его вниманием больше, чем Иш-Чель. Похоже, что у невесты действительно просто плохое самочувствие, и она расстроена пропажей рабыни. Но пройдет праздник, жертва будет принесена и у них все будет хорошо.
Его отсутствие устраивало Иш-Чель, которая решила сосредоточить внимание на предстоящем празднике. Но мысли о женихе не давали покоя и продолжали мелькать в голове. Девушка поняла, что в их отношениях появилась трещина из-за ее наивного желания стать единственной женой. Но только это. По ее мнению, давало надежду на счастье. Она выросла в семье, где было четырнадцать братьев от трех жен. Женщины никогда не ладили между собой. Братья все споры решали дракой до крови. Такая же враждебность была и в отношениях ее отца с младшими братьями. В их роду, в их семье каждый стремился к власти.
Они были Кокомо - семейством, постоянно враждующим, считающим смыслом жизни войну и власть, готовым проливать реки крови. Это было нормальным явлением. Так жили все, но Иш-Чель мечталось совсем о другом. Невестой она могла позволить любой каприз - в семье ее баловали, а вот женой, похоже, слова не дадут сказать. Это ее не устраивало. Но любовь шептала, что у нее все будет хорошо, не так как у других... И Иш-Чель решила успокоиться, а потом снова посетить свой мир, где надеялась получить ответ...
Праздник на Косумели начинался с облачения рабыни в белоснежные тончайшие одежды. Прислужницы Иш-Чель украшали девушку ожерельями, серьгами, браслетами. Не забывали о своей работе жрецы - они поили будущую жертву дурманящим настоем.
В определенное время все затянули унылую песню. Ритуальные дудки подхватили жалобный мотив, который бередил душу. Все двинулись к храму. Теокалли стояло на высоком холме, вокруг которого змейкой вилась мощеная дорожка.
Иш-Чель, продолжая испытывать недовольство, шла в процессии за носилками с жертвой, спокойно воспринимая визг свирелей и грохот барабанов. Жрецы суетились в толпе, поднося всем дурманящий напиток в маленьких, всего на глоток, глиняных плошках. Одурманенные и разгоряченные отваром, паломники начали петь все громче и громче, простирая руки к небу, где всходила полная золотая луна. Вскоре основная масса народа уже выкрикивала почти бессвязные слова: кто молитвы, кто личные просьбы. Небо стало бездонно черным, тогда к звездам взметнулось пламя факелов. Причудливые тени искажали лица верующих, превращая их в уродливые маски, с перекошенными от крика ртами, и глазами, горящими безумным фанатичным огнем, в котором отражался большой костер на теокалли.
Перед Иш-Чель возник один из жрецов с напитком. Сначала она хотела оттолкнуть протянутую руку с глиняной плошкой, но желание получить расслабление и полностью раствориться в празднике пересилило. Она поняла, что в этот раз без напитка не сможет войти в транс и услышать слова богини. Одним жадным глотком плошка была осушена. Девушка сразу же ощутила, как прозрачная жидкость охлаждающей влагой проникает в каждую напряженную клеточку тела, действуя поначалу успокаивающе, а затем пробуждая бурную жажду к веселью. Иш-Чель было известно, что еще несколько мгновений и плохое настроение уйдет, а вместо него обрушится пьянящая волна восторга и радости предвкушения от скорой встречи с богиней-покровительницей. Эта волна позволит ей увидеть праздник таким, каким она его знала и любила с детских лет.
Все окружающее примет таинственные очертания, резкие тени смягчатся под волшебным серебристым светом Луны. Громкая музыка в ушах обретет гармонию и нежность, слившись в чудесный мощный гимн сотен голосов, обращенных к ней, добрейшей богине-исцелительнице. Непроизвольно Иш-Чель начала двигаться в такт мелодии, кружась в давно известном ритме. Прикрыв глаза, она ступила на высокую лестницу теокалли, где ей был знаком каждый камень под ногой. Душа стала рваться вверх к вершине храма, а ее хозяйка с восторгом и упоением начала четко выполнять каждое дикое движение ритуального танца. Недалеко от себя Иш-Чель увидела будущую жертву. Та тоже пыталась выполнять требуемые движения, но это скорее напоминало агонию тела, у которого руки и ноги не слушались замутненного напитком рассудка. Казалось, что рабыня устала, и единственное ее желание - лечь и уснуть.
Шаг за шагом процессия поднималась к площадке на теокалли, а Луна постепенно подходила к назначенной точке, заливая все вокруг волшебным струящимся светом. Вот и вершина. Паломники остановились.
Рабыню, обессиленную и ослабевшую, подхватили и уложили на большой жертвенный камень. Храмовые прислужники ловко и быстро привязали веревками руки и ноги девушки к выступам жертвенника. Из храма вышел главный жрец. Следом за ним его помощники.
Все подняли лица к полной Луне. Женщины затянули очередной гимн. Иш-Чель подали большую золотую чашу. Теперь ей предстояло подойти к жертве, и не только наблюдать, но и принимать активное участие в ритуале. Чаша была тяжелой, Иш-Чель пришлось приложить усилия, чтобы уверенно держать ее двумя руками. Медленно дочь Кокомо приблизилась к центральной группе. Жрецы замерли, с волнением следя за движением божества на небе, высчитывая последние мгновения ожидания.
Случайно посмотрев на жертву, Иш-Чель встретилась с ее безразличным взглядом. Рабыня не шевелилась, только тонкие пальцы привязанных рук едва подрагивали, пытаясь нащупать веревки. Главный жрец поднял руки к Луне, блеснул нож, на миг хор и грохот барабанов смолк - ритуал подходил к завершению.
Внезапно взгляд жертвы прояснился, и она, смотря прямо в глаза Иш-Чель, прошептала одними губами:
- Полюби вместо меня...- нож в ловких руках быстро пронзил грудь. Из неостывшего тела вынули сердце. Капли крови обагрили жертвенный камень, паломники впали в экстаз, всех вновь оглушили свирели и барабаны... Иш-Чель собрала кровь жертвы в чашу, подошла к краю теокалли и, подняв ее на вытянутых руках, обратилась к Луне:
- Моя богиня! Прими жертву! Будь благосклонна и щедра к нам! Подари мне великую любовь... Сделай так, чтобы я была единственной у моего мужчины!..
'Ты получишь это...' - прозвучал внутри Иш-Чель голос так знакомый ей и любимый. Богиня приняла жертву.
Транс достиг своего пика, передав чашу с кровью, Иш-Чель удалилась внутрь храма в отведенные ей покои. Она чувствовала, что теряет сознание.
А Луна радостно заливала округу серебристым покоем.