#105 mikimi » 29.03.2012, 08:40
Вашими молитвами. Двумя литрами чая, тремя одеялами, щерстяными носками, кошкой, чесноком, сгущёнкой, шестью часами сна и заботой жены.
********************
ВСК всплыла, подпрыгнула вверх, вновь окунулась по самый люк, как огромный поплавок и уверенно закачалась на волнах.
- Кажись, всплыли! – сказал старпом, сняв идашку с мокрого лица, в свете внутреннего освещения кокона, - Штурман, что там с давлением? - штурману тоже разрешили снять маску, и он пристально всматривался в шкалы измерения двух старых, надёжных и ещё советских монометров. Один показывал внутреннее давление в камере, второй - забортное. Как и предполагалось – плотность воздушной смеси внутри немного превышала забортную. Но шутить и бесшабашно вскрывать верхний люк никто не собирался. Опыт ВСК «Комсомольца» напрягал и заставлял действовать строго по инструкции. Тогда, когда ВСК «Комсомольца» вынырнула наружу, то давление не уровняли. Из трёх моряков достигших в камере поверхности моря, в живых остался только один, второго и третьего вышвырнуло высоким давлением, ударило о детали люка и корпуса. Оба погибли мгновенно. Капсула получила реактивное ускорение из-за вырвавшегося из неё воздуха и погрузилась выше уровня открытого люка. Хлебнула воды и пошла на дно. Оставшемуся мичману чудом удалось выскользнуть из люка. Спас мешок идашки – удержал в люке. Поэтому, старпом руководил внутри по полной программе и даже командир исполнял его команды.
- Выравнивается. Есть давление! Можно люк открывать! – даже привычный звук голоса звучал в напряжении момента хрипло и по иному.
- Всем приготовиться к открытию люка! Напоминаю – ИДА не снимать! Подниматься со всей возможной скоростью! Первым идёт командир БЧ-2!
- Я! – глухо ответил моряк из-под своей маски и поднял руку обозначаясь.
- После того как выскакиваешь наружу – первым делом освобождаешь люк от себя любимого! За тобой ещё пятьдесят девять человек, - инструктировал старпом, - Второе – осмотреться на все триста шестьдесят градусов! И доложишь, что там. Только коротко. Если вражьи самолёты, то остаёшься снаружи, не обращаешь внимания, типа ты свой. Если усечёшь волну или столб от ядерного гриба, то сам сигаешь внутрь, а Петров и Семёнов – затягивают кремальеру! В случае если попадаем под волну то те, кто снаружи прыгать в воду подальше от капсулы – влево или вправо по отношению к фронту волны, чтоб об это «яйцо» не ударило. Водичка теплая, плавать, я надеюсь, за свои года в подплаве все выучились. И выгружаемся штатно и быстро, чтоб как крысы у меня по канату - ракетами, сначала верхний ряд, потом второй.
- А если вертолёты или самолёты? – спросил штурман.
- Сдаёмся, без героизма, - пояснил командир, вступив в разговор и принимая командование на себя, - далее, на капсуле места не будет на всех, поэтому на корпусе остается один штурман вперёд смотрящим. Бинокль ему передайте. Остальные - в воду и держаться за поручни. Привязываться к камере запрещаю!
- А вдруг сорвёт, тащ командир? - прогундосил кто-то из-под маски.
- Пусть лучше сорвёт, чем расплющит. До Израиля всего ничего – доплывёшь! По сути, вопросы есть? – вопросов не было, - Боцман – вскрывайте люк! – в четыре руки отвернули кремальеру, люк на удивление легко отошёл, яркий свет послеобеденного солнца ударил в круглое отверстие, заставив зажмуриться тех, кто смотрел вверх сидя плечо к плечу по периметру сферы. Воздух, чистый, вкусный, настоящий без искусственных примесей мягко ворвался внутрь, опьяняя старпома, командира и штурмана. Последний – на ощупь буквально побежал вертикально как обезьяна, по короткой лесенке, живо перебирая руками и ногами.
- Надо было очки солнцезащитные ему дать, - поздно сообразил Василий Иванович. Штурман на мгновение полностью закрыл люк своим телом. Выскочил наружу и чуть не упал в море, ослеплённый солнцем, сверкающим многочисленными зайчиками с гребней волн. Одурманенный чистым воздухом и он упал, сковырнутый на четвереньки непривычной качкой под ногами. Протёр глаза, прищурился, вглядываясь и фокусируя взгляд. Далеко в море. Почти на краю горизонта маячила громада авианосца с черными точками самолётов и вертолётов над ним. Больше никого в обозримом пространстве не было.
- Порядок! – заорал штурман в горловину, из которой сам недавно вывалился, - станция Березань – кому надо вылезай! – не удержался он от железнодорожной шутки.
- Старпом первый! Старший снаружи - пошёл! Пошёл, пошёл, пошёл, пошёл, мля, быстрее, пока не долбануло! - подгонял своих однополчан матом, толчками, хлопками и вниманием капитан первого ранга. То что "Марс" справится и грохнет авианосец, он даже ни на секунду не сомневался. Парни понимали, командир покинет лодку последним. Капсула оставалась частью «Костромы» и своей чести никому отдавать «Чапаев» не собирался. И каждая секунда нахождения в капсуле – это риск. Захлестнёт бродячей волной, наберёт воду стальной сфероид, и выскочить уже не успеешь. Старпом руководил снаружи, убирал людей находящихся в воде влево и вправо от самого короткого пути из люка в воду. Постепенно вокруг корпуса собралась цепочка пловцов в оранжевых спасжилетах. Когда в капсуле остались пятеро, то из неё начали подавать наружу резиновые лодки. Лодки тут же расправлялись накачиваемые сжатым воздухом. Тринадцать лодок закачались вокруг капсулы, как почётный эскорт. А моряки не унимались. Снизу перетянули все припасы, оружие, спаскомплекты. Загрузили в лодки. Последним из капсулы поднялся капитан. ВСК, лишённая груза, основательно подвсплыла и уверенно качалась над волнами, почти на три метра возвышаясь над водой. Штурман раздобыл у кого-то солнцезащитные очки и с удовольствием пялился в бинокль уже не один, а вдвоём со своим подчиненным, разделив на сто восемьдесят градусов сектора обзора. В этот момент на месте авианосца вспух огромный белый столб с темными вкраплениями.
- Вспышка на двести семьдесят! – на оценку ситуации у Тихомирова было не больше пяти секунд.
- Страмех – старший на воде! Всем лодкам – отойти от капсулы. Быстрее, сейчас накроет волной! Штурмана и старпом за мной в капсулу! - и сиганул вниз по леерам лестницы, рискуя расшибиться о закраины. Моряки поняли командира правильно.
- А ну мля привязаться всем к лодкам! Бегом, мать вашу! Ты, что копаешься, как чайка в тюльке! Быстрее! Разворачивай носом к волне! На взрыв греби! А ну быстрей лодыри! Кто перевернёт лодку – утоплю лично нах! - орал стармех на всю средиземку, срывая горло в крике, на непривычном для себя воздухе. Люк бухнул крышкой, рукоять сверху провернулась пломбируясь от неминуемого захлеста. Гребцы в лодках лихорадочно гребли короткими, лёгкими вёслами удаляясь от стали ВСК в сторону грозно клубящегося и растущего водой взрыва.
- Да ё-моё, когда ж это закончится?! - матерился экипаж, изо всех сил желая просто ничего не делать на солнышке. Условия курорта подстрекали к расслаблению и отдыху, но обстановка подстёгивала и требовала действовать, действовать и действовать, опережая опасности и вероятные неприятности на несколько шагов. А профессия моряка – до сих пор самая рискованная во всём мире. А процент погибших и пропавших без вести флотских самый высокий по сравнению с людьми занимающимися другими видами деятельности. И поэтому ругается от всей души старпом. Лучше уж обложить матом, придавая злость, ускорение и немного обижая, чем обкладывать венками и говорить красивые слова перед гробом. За своё поведение потом можно и извиниться, перед живыми. И они простят! А вот мёртвые стыда не имут, но за то, что не уберёг, ты своего моряка, командир, совесть будет грызть так, что хоть рядом ложись. И слов прощения от погибшего никогда не дождёшься. А уж сниться будет и молчать, ни приведи господь как… В общем не обижался никто на старинные татаро-монгольские выражения нёсшиеся навстречу ударной волне, разбавленной расстоянием и толщей воды. Понимал народ, не их материт старший, а ситуацию. А по сему, личный состав сам матерился от всего сердца, усиливая душевную крепость и боевой дух словами самых страшных и беспощадных врагов наших предков. И даже стихия притихла. Испугалась, сгладила волны, удивлённо спрятала и приструнила буруны и барашки особо высоких волн под утюгами и тяжестью русских словесных вывертов, покрывших морскую гладь многоэтажными построениями и загибами.
- Мля, шевелись – если перевернёт волной лодки – хана припасам! По пакету за пазуху! По баллону воды за жилет! Якорь вам адмиралтейский в ассы! Быстрее! На резинках! Шевелись моряки, до Греции полпальца по карте! – подбадривал своих сослуживцев главный по средиземному морю от экипажа «Костромы».
- Твою ж мать! Как в гандонах плывём, - выразил свое отношение кто-то из сидящих рядом.
- Не, Василич, в полугандолах – звучит культурнее! – в одной из лодок послышались зачатки хохота.
- Стармех, а до Венеции далеко? – обнаглел начмед, изо всех сил загребая вёслами.
- Для тебя, клистирная трубка, я её сейчас тут сделаю, если не заткнёшься, полугандола у тебя уже есть, и будешь полугандольером на вёслах, пока берег не покажется, - рыкнул не злобливо старший по поверхности. Народ тихо заржал, всхлипывая от удовольствия и сбрасывая напряжение. Моряки понемногу привыкали к новым реалиям обстановки. Образ начмеда, обрезанного презерватива и красивой итальянской лодки веселил уставшее воображение и давал отдых думам. А дел у спасшихся подводников было невпроворот и по самое "не могу".
Начальник разведки, успокойтесь, мы не будем решать проблему «2000-го года», нам бы как-нибудь проблему «1917-го года» решить.