Думаю, мне было бы полезно посмотреть на комментарии, которые оставят к моему тексту в творческом разделе. На замечания, само собой, обращу внимание.Глава 1. Неведомая жуть
Я тихо выругался и еще раз огляделся. Непонятно, правда, зачем – вокруг по-прежнему были только еловые лапы, густо припорошенные снегом. Елки здесь высокие, темные, величавые… Заблудиться – пара пустяков. Но меня это сейчас не очень волнует. Хуже-то не будет – все равно я понятия не имею, как выбираться из этого леса.
Кто меня сюда привез или приволок, зачем, как далеко и в какой стороне отсюда часть, успели ли объявить меня в розыск – тоже не знаю. А очень бы хотел, да.
Но похоже, что до любого жилья отсюда еще топать и топать, и не факт, что успею до вечера: лес совсем дикий, густой и мрачный. Таких на Урале, конечно, еще много осталось, но похожей глуши я давно не видел.
Очнулся я тут пару-тройку часов назад. С тех пор никаких изменений в окружающем ландшафте не заметил, даже самых мелких. Все тот же лес, те же громадные ели, иногда – щетки засохшей травы, торчащие из-под сугробов. Заметенные снегом овраги, белая-белая целина – ни следов, ни тропинок, ни лыжни не увидел ни разу. Ладно хоть, не очень холодно – больших морозов за весь декабрь пока так и не было.
Главное, что обидно – даже, кажется, некого винить в этом внезапном и, честно сказать, страшненьком приключении. Кроме себя, разве что. Но себя винить как-то не хотелось. Да и что тут такого – ну, торопился, опаздывал на построение. Поскользнулся на обледенелом крыльце, приложился головой об ступеньку, в себя пришел уже посреди леса. А, вот! Кто там эту наледь вчера должен был убрать, а?
Как открыл глаза и поднялся – машинально снял что-то, что было надето на руку, и ощупал голову. Мало ли, пробита. Крови на снегу чуть-чуть, но все же. Оказалось – так, ссадина на виске. Падал вроде затылком, но там как раз не рассечено. Волосы только отчего-то слиплись, но рану не нашел.
Осмотр и краткая инвентаризация показали, что одежда на мне совсем не моя. И вообще, с какого-то бомжа снята, наверное. Какая-то безразмерная хламида с капюшоном – то ли плащ-палатка, то ли пальто, то ли балахон, то ли вообще старая перешитая шинель. Не разберешь. Вся в грязи и почему-то в замерзшей тине. Под плащом-пальто-балахоном – грубый свитер, под ним – ничего, даже майки нет. Странно, что грудь от него не зудит безбожно. На руках – драные рабочие рукавицы. Штаны – такого же бомжовского дизайна. Сапоги – чужие, и точно не кирзачи. Подробнее рассматривать не стал – совсем уж заляпаны, и хотелось бы, чтобы грязью. А не тем, чем от них пахнет.
Ну, и самое важное – оружия не нашел ни при себе, ни рядом. С одной стороны, это прекрасно: хоть не провозгласят особо опасным дезертиром. С другой… Как услышал вдали долгий вой – стало не по себе. Конечно, волков даже в такой глуши встретить затруднительно. Гораздо вероятнее нарваться на стаю бродячих собак. Но я в курсе, чем эти встречи иногда заканчиваются.
Поэтому я не успокоился, пока не нашел хотя бы крепкую палку. Потом, правда, в жестком голенище сапога я обнаружил кое-что поинтереснее: широкую и длинную заточку. С натягом ее можно было и ножом обозвать. Заточка меня сильно удивила: странное тяжелое, толстое лезвие, посаженное на деревянную рукоять. По цвету и ощущениям – явно не железо, не сталь и даже не алюминий. Из латуни вырезали, что ли? А, нет, латунь желтоватая, тут скорее что-то типа бронзы. Но бронзу я в жизни не видел, могу и ошибаться. Да и кому нужны такие лезвия? Если нужно – уж скорее ложку заточат или… ну, не знаю, ключи.
Импровизированный ножик я выбрасывать, само собой, не стал. Конечно, если с этой штукой примут менты, то душевности она им не добавит. Но выкинуть всегда успею. Да и потом… После трех часов блуждания по зимнему лесу даже менты с теплотой вспоминаются.
Больше у меня при себе ничего не нашлось. Ни мобильника, ни зажигалки, ни спичек, ни завалящей шоколадки… Более того – обыскивать-то было почти нечего. В бомжовской одежде я не смог нащупать ни единого кармана. Совсем непонятно. Кто ж носит одежду без карманов? И пуговицы все будто спороты.
Проверять, не зашито ли что-нибудь под подкладку, я уже не стал – не собираюсь пока на холоде раздеваться. Может, потом, когда припрет…
Кто же меня приволок-то сюда? Неужели «деды» прикололись? Нет, вряд ли. Ну, не совсем ведь они идиоты? Должны понимать, что такие приколы и для них ничем хорошим не кончатся… Так и в дисбат ведь загреметь недолго. И как меня вообще с территории части вынесли? То есть, получается, подогнали машину к воротам, погрузили туда меня… Ага, и никто не заметил.
Или, может, бандиты похитили, типа, для острастки неверных? Или просто ради выкупа? Да ну, опять глупость. Тоже мне, важная птица – солдат-срочник. И часть не в Дагестане ведь каком-нибудь, а под Екатеринбургом… Если из-за выкупа, так с моей семьи все равно и взять-то нечего. Может, на органы? Но, в любом случае, почему я тогда тут? По дороге выпал? Или анализы не подошли?
Получается, меня выкрали с военного объекта только для того, чтобы выбросить на мороз. Бред какой-то.
А мороз-то суровый стоит, минус тридцать где-то – вон как сучья потрескивают. Странно как-то, утром ведь оттепель была. Может, прошла не пара часов, а сутки? И удивительно, что я еще не замерз тут насмерть, пока под елкой валялся. Да и вообще, что-то пока холод не сильно чувствуется. То ли меня накачали чем-то, то ли бомжовская одежка для такой погоды – самое то. Но надолго она не спасет – к ночи в ледышку окоченею. И даже костер не развести.
Тут мой взгляд как раз упал на стылую воронью тушку, лежащую в сугробе кверху лапками. С ветки свалилась, наверное. Я еще раз невнятно сматерился и впервые по-настоящему пожалел, что оказался в армии. Ожидал от нее чего угодно – дедовщины, пенделей с люлями, покраски травы перед приездом генерала, окопных работ на даче у комбата, чистки сортиров зубной щеткой, – но только не того, что помру в сугробе посреди какого-то черного ельника. Одинокий, замученный ледяным воздухом, отчаянием и кучей вопросов, как так вышло и за что мне такое.
Себя стало очень жалко, но пришлось отложить страдания до вечера и идти дальше. Должна же тут где-то быть, не знаю, деревня какая-нибудь, или, на худой конец, дорога? Надеюсь, машину поймать все-таки получится. Видок у меня в этом рванье еще тот…
А потом мысли о неминуемой смерти от переохлаждения сразу отошли на второй план. Потому что я наконец-то наткнулся на первые следы, явно оставленные здесь не мной. И следы эти показали, что помру я, наверное, все-таки не от холода.
По снегу тянулась широкая полоса странных отпечатков – как будто проехал трактор, комбайн или еще какая-нибудь сельхозтехника, только с какими-то необычными колесами. На примерно одинаковом расстоянии друг от друга шли глубокие треугольные отметины – туда что-то воткнули, а потом выдернули, размашисто потянув в сторону. Кое-где в промежутке между колеями виднелись странные углубления, поразительно похожие на отпечатки детской или женской руки. Но напугало меня, само собой, не это – следам проехавшей техники я бы только радовался.
По отпечаткам выходило, что эта тарантайка вдруг резко свернула, метнулась влево и перемахнула через поваленный ствол. Оттуда следы уходили в прежнем направлении, а за упавшим деревом осталась лежать разодранная туша медведя-шатуна. И по ее виду я мгновенно понял – медведя здесь кто-то ел.
Сугробы там были сильно утоптаны и обильно политы кровью – так, что здорово подтаяли. Кровь уже смерзлась в багровую корку, и на ней виднелись какие-то сизые ошметки. Брюхо громадного бурого зверя – вспорото от грудины до паха, внутренности оттуда выкручены и оторваны, ребра выворочены, горло разорвано. Еще – я нервно и неуместно хихикнул, вспомнив детский стишок – медведю оторвали все лапы. Рядом обнаружились обглоданные останки одной из них – задней, если судить по ступне. Причем лапы отрывали еще живому зверю – кровь из порванных артерий хлестала далеко в стороны, сейчас хорошо видно, где остались ее струйки. Медведь умер очень быстро и очень страшно.
Я не смог даже представить, что за зверюга устроила такую жуть. Волки, например, едят совсем по-другому, и уж точно не стали бы отрывать добыче лапы. Да и вообще, какой хищник в здравом уме нападет на взрослого медведя?.. Разве что совсем уж от лютой голодухи. Но ясно одно: кто бы это ни сделал – мне с таким не справиться, будь у меня с собой даже автомат вместо этой дурацкой заточки. Да уж…
И что это за колеи такие, а? Честное слово, выглядит так, словно бешеные собаки на тачанке подъехали. А с чего меня вдруг на бездарные шутки потянуло? Слишком сильный стресс, наверное. Сознание отказывается верить, что рядом бродит зверь, способный живьем порвать медведя. Ну, или стая зверей – совершенно без разницы.
Вот стою я так, вроде бы бесстрастно думаю о причудах сознания, а самого внутри пробирает совершенно звериный непостижимый ужас. Мне, конечно, приходилось разные там внутренности видеть, но от вида этой растерзанной туши невольно подрагивало что-то в животе. И кровища эта кругом… Представил, как на меня налетает неведомая зверюга и разрывает на куски прежде, чем я успеваю что-нибудь понять, как приходит смерть во вспышке чудовищной боли – и бегом рванул подальше оттуда. В ту сторону, откуда только что пришел. Там никаких следов от хищных тачанок, слава богу, не было.
Проплутав по лесу еще с полтора часа, я, наконец, немного успокоился. Встречи с голодной жутью не случилось, а вот морозная ночь надвигается неизбежно – по сугробам пролегли длиннющие синие тени, и небо окрасилось рыжим. Кстати, теперь очевидно, где запад. Вот только что это мне даст, если я понятия не имею, в какую сторону меня вывезли.
А все-таки, кто сожрал шатуна? Может, какой-нибудь там амурский тигр? Неужели меня занесло на Дальний Восток?
Пальцы помаленьку начинали терять чувствительность – необычно и очень хорошо, что это случилось так поздно. Я спустился в небольшой овражек, влез в засохшие заросли высоченной крапивы, примостился на корточки и стянул рукавицу с левой руки. После чего пару минут тупо разглядывал собственную кисть, позабыв о холоде.
Рука была очень странной. И списать ее странности на обморожение никак не получалось. Да, обмороженная кожа краснеет, потом чернеет и трескается. Да, пальцы у меня приобрели отчетливый синеватый оттенок… Но я никогда не слышал о том, чтобы суставы и части фаланг покрывались серой рыхлой коростой, похожей на лишайник. И главное – чтобы ногти от мороза вырастали сантиметров эдак на пять, заострялись, расслаивались, обламывались, твердели и зеленели.
Судорожно закатав рукав до локтя, я увидел, что изменились не только пальцы – вся рука так и была синеватой, с наружной стороны подернутой темными чешуйками, напомнившими каменную корку. И на всей руке – ни единого волоска, как будто выбрили. Похоже, что меня мазали какими-то химикатами, и ожоги так вот запеклись. Здорово, что они совсем не болят, но до чего же страшно видеть такое на своих руках… Ткани же вглубь сильно повреждены. Дальше – некроз, заражение… Ох, как классно было, когда я думал, что моя главная проблема – всего лишь холод и неизвестность. Зато теперь понятно, почему я не мерзну – кожа сожжена настолько, что теперь ее можно резать ножом, и я даже не замечу. Рецепторов-то не осталось.
Стоп, а как же я тогда заметил, что пальцы стали чуть хуже ощущать? Да и сейчас, когда посидел без рукавицы, чувствую в их кончиках ледяное покалывание. Совсем легкое, как будто поздней осенью прогуляться вышел. А не зимним вечером, когда трещат деревья и сухо скрипит под ногами снег.
Долго рассматривать свое искалеченное тело и переживать мне опять не дали – лопатку пронзила резкая боль, в сугроб за спиной что-то упало, а рядом неожиданно заорали:
– Вот он, вот он, тролль! Ты гляди, какая тварь живучая! Ты ж ему башку раскроил, а он вот – все по лесу шляется!
Вскочив на ноги, я увидел слева, метрах в тридцати, троих мужиков – на вид тоже бомжи бомжами. Заросшие, длинноволосые, в каких-то бесформенных грязных тулупах. И один из них раскручивал в руке полоску ткани, из которой в меня пулей вылетел камень. Я еле успел пригнуться, а в бок уже ударил другой булыжник. Больно как!
– Э, мужики, вы чего?! – прохрипел я, падая в снег. – Нету у меня золота! И мобильника тоже!
Я сказал «золота»?! Почему «золота»? Какого еще «золота», если я про деньги говорил?
– Нету золота! – повторил я, поражаясь, что не могу сказать «денег».
– Ишь какой! – расхохотался один из оборванцев, бодро спускаясь в овраг и вытаскивая из-за пояса длинную арматурину. – Откупиться хочет! Тролль поганый!
Он сказал еще что-то, только я уже ни слова не понял. Да и желания переспрашивать не было – арматурину бомж достал очень уж красноречиво. Удирая через сугробы, петляя между елками, я боялся оглянуться и увидеть погоню прямо за спиной – пыхтели и улюлюкали совсем рядом. Ладно хоть, камнями на бегу они кидаться не могли. Что я им сделал-то? И что бомжи забыли посреди леса? И откуда они взялись, такие злобные? Я очень ясно понял: грабить меня не хотят, сами понимают, что взять с меня нечего. Будут долго бить. Убьют же, просто убьют, беспредельщики, и никто тут не найдет…
Убежать не смогу – выловят. Надо их как-то задержать. Желание жить накрыло меня с такой силой, что я умудрился прямо на ходу вытянуть из голенища заточку и спрятаться за толстым стволом. На секунду ужаснулся, что сейчас буду резать живого человека, но эта мысль сразу пропала. Подумалось совсем другое: надо тыкать лезвием под ребра справа, чтобы печень зацепить. Нет, пробить тулуп мне сил не хватит… Буду руки кромсать. Шею – не смогу, хоть и вижу, что они меня сами не пожалеют.
Пыхтение и хруст снега приблизились вплотную, я выскочил из-за дерева, попытался полоснуть бомжа по руке, сжимавшей суковатую палку. Но он, конечно же, оказался хитрее и быстрее: отскочил, да еще и успел меня огреть дубиной. В глазах сверкнуло, скулы свело, в голове загудело… Псих торжествующе заорал, а я опрометью кинулся в другую сторону, стараясь, чтобы все трое остались сбоку. Потом снег под ногами вдруг подался вниз, и я, нелепо замахав руками, ухнул в какой-то провал. На лету успел еще подумать: лишь бы не берлога, лишь бы не берлога!
Судя по всему, мне впервые за день повезло, потому что приземлился я довольно мягко, ничего не сломав. Спину прострелило болью, воздух выбило из легких, но, полежав немного, я смог прийти в себя. Внизу оказалась не берлога и не занесенная речка, а просто какая-то пещера. Хотя падать пришлось вполне серьезно: тусклый свет уходящего солнца виднелся, как со дна колодца. Как-то в детстве я лазил в заброшенный коллектор – небо оттуда так же виднелось.
Сверху послышались голоса. Я рывком откатился в сторону, к стене, и неподвижно замер.
– Он сюда упал! В дыру! – озвучил очевидное один из мужиков. Голос звучал глухо, как из бочки.
– Полезли, добьем? – предложил другой.
– Дурень, что ли? Вот сам туда и прыгай. Ноги переломаешь…
– Тут веревку надо бы…
А потом кто-то из бомжей охнул и невнятно забормотал – быстро и сбивчиво, как будто нервничая. Сверху раздалась еще пара восклицаний, посыпались комья снега, кто-то осторожно заглянул в дыру, перекрыв свет, а потом все стихло. Прямо не верится – струсили, не полезли! Или за веревкой пошли… Короче, надо отсюда выбираться, и поживее.
Тут до меня дошло, что наверх по стене я не влезу и уж точно – не допрыгну. Дыра – метрах в семи над головой, по краям – рыхлый снег, на стенах не видно ни скобок, ни выбоин… Ловушка, как она есть. Эти психи могут там хоть за веревкой сходить, хоть за лестницей, хоть чай заварить, хоть переночевать в тепле – я никуда отсюда все равно не денусь. Могут даже не возвращаться – в яме я и так загнусь, хотя бы потому, что жрать нечего. А спасателей в этом лесу, судя по всему, нескоро дождешься.
Я запаниковал и рванулся судорожно ощупывать стены, но немного успокоился, когда понял, что нахожусь не в колодце, а в гораздо более обширном помещении. Больше всего оно походило на комнату – форма, насколько я смог понять в темноте, очень уж напоминала скругленный прямоугольник. Когда голые пальцы наткнулись на стыки между камнями, заполненные чем-то вроде цемента, то стало ясно, что я провалился не в пещеру, а в какой-то подвал. Значит, где-то тут должен быть и выход – и надеюсь, что его ничем не завалило. И что больше никаких бомжей тут не живет…
После удара палкой меня не тошнило, и бежать мог – значит, не сильно мозги стряс. Хотя приложили очень душевно, аж зашатался вначале. Как будто мало мне было, когда я на ступеньках грохнулся. Бедная моя голова.
Там тупик – значит, пойду вот туда, как раз, судя по всему, какой-то коридор начинается. Темень кромешная, а подсветить ну совсем нечем… Приходилось идти еле-еле, шаркая, как старикан, и держась за стену. Надеюсь, под ноги никакая арматура не подвернется. И лестница не начнется внезапно.
Стены тут какие-то очень гадкие, покрыты холодным скользким налетом – замороженная плесень, что ли. Затхлость жуткая, и пованивает непонятно… То ли тухлятиной, то ли сыростью, то ли мышами. Что за подвал посреди леса? Для погреба какой-нибудь сторожки явно великоват.
А что это за лес, где кто-то разрывает медведей, а за прохожими охотятся бомжи? Наверное, они меня и обожгли, эти психи. Может, тут секта какая-то, и меня сюда специально привезли. Никогда не думал, что стану персонажем очередной криминальной документалки, где резкий уверенный голос диктора будет говорить: «Очнувшись в лесу с пробитой головой, Павел и не подозревал, что его злоключения только начинаются, и за ним уже открыта охота…» С другой стороны, о ком-то же эти хроники снимают, и каждый из таких людей наверняка думал, что это все где-то далеко и уж с ним-то случиться не может…
Меня стало ощутимо потряхивать: переволновался… Еще и в горле пересохло. Хоть иди и тот снег подбирай, который вместе со мной сюда насыпался. Ладно, это уж потом, если совсем припрет.
Под сапогами время от времени что-то хрустело и тыкало в подошву. Битый кирпич, наверное, или стекло. Если прорежет до ноги – будет очень неприятно. Пришлось двигаться еще медленнее, чуть ли не ползком.
Свернув за угол, я оказался в довольно большом помещении, которое, хоть и с трудом, смог разглядеть. А все потому, что в него проникал свет! Очень тусклый, совсем вечерний, но какая разница! Ведь проход нашелся!
И невысоко совсем, метра два от пола. Подпрыгнуть и подтянуться можно запросто.
Даже не проход, а, скорее, пролом, широкий, с неровными краями. Удивительно, почему под ним почти не намело снега. Должно было засыпать до потолка… Но оно и к лучшему, иначе разгребать бы пришлось долго и упорно. И в темноте.
Здесь было душно, и пахло странно – дождем, гнильцой, рыбой и затхлостью. А еще тут почему-то было довольно тепло – явно теплее, чем на улице. Но это тоже к лучшему, само собой. Можно, наверное, тут и заночевать. Хотя нет, бомжи где-то рядом крутятся… Но снаружи я точно замерзну во сне. Придется рискнуть и остаться, судя по всему. Лучше тогда обратно в коридор уйти.
Шагнув назад, я оступился и едва не шлепнулся на пол. Оказалось, что неудачно наступил на какую-то белесую округлую штуковину. Наклонился, поднял ее, чтобы посмотреть – похоже, обломок звериного черепа. Собачьего, что ли.
Ну да, этот череп мне сейчас никуда не пригодится. А ведь в подвале точно живут бомжи. Вот, шашлыки из собачатины жарят. Тут где-то рядом и теплотрасса проходит, видимо.
Я выбросил обломок в угол, черепушка хрястнула о россыпь других костей. Других костей?..
Что-то мне это совсем не нравится. Там они такой грудой свалены, что…
Сердце на миг замерло: показалось, что на границе бокового зрения что-то сместилось. Но нет, просто нервы совсем шалят – после такого-то дня. В темноте показалось…
Ох, нет, не показалось! Из дальнего угла выдвинулась какая-то густая черная масса! Мрак там стал плотнее!
Из угла донесся гулкий вдох. Резко повеяло тухлой рыбой, мокрой кожей, старым жильем, дождевой свежестью и мятой.
«А, жвачку жует, чтобы из пасти не воняло», – мелькнула дурацкая мысль.
Навстречу метнулась здоровенная многоногая тень. Дыхание перехватило. Я не успел даже дернуться – надо мной уже нависла огромная плотная туша. Открылся зубастый провал – я в него помещусь целиком. Оттуда по-дельфиньи скрипнуло, жахнуло оглушительной трелью, и в грудь мне уперлась черная клешня. У самого лица оказались два тоненьких человеческих пальца, торчащих из ее основания.
«Пальцы-то здесь при чем», – почему-то подумалось перед тем, как клешня надавила сильнее.