Когда-то это была маленькая повесть об ином развитии событий в войне Севера и Юга. Те, кто читал первый вариант, могут не сомневаться - теперь это совершенно новая книга. Ну а тем, кто еще не читал, - приятного чтения!
Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовется,-
И нам сочувствие дается,
Как нам дается благодать...
Федор Тютчев, 1869 г.
Все, что мы делаем, эхом отзовется в вечности!
Максимус Децимус Меридий,
более известный как гладиатор
по прозвищу Испанец
Косые солнечные лучи с трудом пробивались сквозь узкие бойницы жалюзи и теряли последние силы в бесплодной атаке на полумрак комнаты. Немногие счастливцы, что сумели прорвать оборону, погибали на подступах к массивному креслу, окутанному сумраком, как темным покрывалом. В комнате царила тьма, и только редкие всполохи сигарных затяжек позволяли предположить очертания человеческой фигуры, безмолвно застывшей в кресле.
Завсегдатай шумных салонов, джентльмен и - в недалеком прошлом - отважный бригадный генерал, он очень ценил свое одиночество и любил отдыхать в полумраке. Лишь один человек имел право нарушить уединение генерала, неприкасаемое ни для жены, ни для детей, ни даже для самого президента. Седой негр в аккуратном сером мундире военного образца, хотя и без знаков различия, без стука приоткрыл дверь библиотеки.
- Масса Уэйд, тут к вам какие-то штатские приперлись. Говорят – из газеты. Мне их выгнать или сами управитесь?
- Благодарю, Рэнсом, - добродушно улыбнулся человек. - Я пройду в кабинет, проведи господ репортеров туда.
Дворецкий удалился так же бесшумно, как и появился, а из кресла поднялся и прошел к выходу высокий, массивный человек в светло-сером сюртуке. Невозмутимо попыхивая сигарой, мужчина неторопливо поднялся на второй этаж, прошел в одну из комнат и, остановившись у стола, коротко позвонил в колокольчик.
Менее чем через минуты двери кабинет распахнулись и из-за спины дворецкого вышагнули двое мужчин, до боли напоминающие рекламу магазина готовой одежды. Плечо первого гостя оттягивала массивная тренога, укрытая черным покрывалом, руки второго нервно теребили кожаную рукоять потертого саквояжа.
Едва перешагнув порог, нервный посетитель сдернул с головы модный котелок, покосился на объектив камеры ферротипа, настороженно выглядывающий из-под покрывала и, не дожидаясь, пока порядком утомившийся спутник избавится от груза, стянул пыльную кепку с головы товарища.
Понаблюдав за телодвижениями гостей, дворецкий тишком довольно улыбнулся краешком губ и вытянулся во фрунт:
- Господа! Генерал-майор армии Конфедеративных Штатов Америки Уэйд Хэмптон III!
- Это большая честь для меня! – нервный гость восхищенно прижал котелок к груди. - Разрешите представиться: Билл Портер, репортер «Richmond Enquirer». Меня сопровождает мой лучший друг и бессменный помощник - мистер Эл Дженнингс, мастер по производству ферротипов.
- Добро пожаловать, господа, - хозяин кабинета отвесил короткий, по-военному четкий, но вместе с тем доброжелательный, кивок, - рад составить знакомство. Желаете чего-нибудь выпить: вино, бурбон, коньяк?
Хэмптон вопросительно приподнял густую бровь.
- Выпить с вами - большая честь, сэр, - открыто улыбнулся репортер, чрезвычайно довольный возложенной на него миссией, - и осталась бы таковой, даже если бы пришлось пить воду из грязной лужи.
- Ну, юноша, - благодушно протянул отставной генерал, - с такими вкусовыми пристрастиями вы были бы настоящей находкой в минувшую войну. Там этого питья хватало с избытком. Признаюсь, что бывали времена, когда мы и слякоти были рады…
Задумчиво хмыкнув в густую бороду, Хэмптон жестом подозвал дворецкого, - Рэнсом, принесите, пожалуйста, бурбон, для джентльменов и мадеру для меня.
После чего вновь повернулся к гостям:
- Чем могу быть вам полезен, джентльмены?
- Сэр, генерал, сэр! – Портер принял смутное подобие строевой стойки, - через неделю наступает двадцатая годовщина со дня Геттисбергского послания! Ни для кого не секрет, значительнейшей предпосылкой сего славного события послужила победа в бою на станции Бренди.
Журналист взял из рук дворецкого массивный хрустальный стакан, с вожделением покосился на тягучее колыхание виски, чуть тоскливо вздохнул и вдохновенно продолжил:
- Не является секретом и то обстоятельство, что победы на Бренди-стейшен наши войска добились лишь благодаря атаке вашей бригады! Да, да, да! И ваш критический скептицизм здесь абсолютно неуместен! – глядя на неопределенную улыбку генерала, журналист укоризненно покачал головой.
- Не только я, но и многие исследователи прошедшей войны считают, что победа нашей кавалерии возле холма Флитвуд обеспечила успех Пенсильванской кампании. Что не говори, но ваши кавалеристы в том бою устроили шикарную мясорубку и открыли армии генерала Роберта Э. Ли путь в Пенсильванию!
Портер поставил стакан с виски на резной столик и восхищенно всплеснул руками. Он даже намерился разразиться аплодисментами, но вовремя заметил, что от товарища, занятого дегустацией спиртного, поддержки не дождаться, неопределенно пошевелил пальцами.
- Несмотря на всю её очевидность, ваша тактика в том бою стала откровением! Ведь из всех генералов Конфедерации вы первый заставили своих парней шинковать «юнионистов» саблями в капусту! И, следуя вашим заветам, я повторюсь, они устроили шикарнейшую мясорубку!
- Шикарную мясорубку? А я, стало быть, восхитительный мясник из Бренди... – генерал опешено вскинул брови в наигранном удивлении. - А почему, собственно, господа, вы решили, что первым за саблю, вместо револьвера, взялся я?
Хэмптон неторопливо пригубил мадеру и окинул гостей выжидающим взглядом.
- Ну-у-у, как почему? - обескуражено протянул Портер и, словно намереваясь найти ответ на дне стакана, отхлебнул виски, поперхнулся, побагровел и закашлялся:
- Потому… кхак… майор… кха… Джон Синглтон… кху!! – получив от Дженнингса шлепок по хребту, Портер живо пришел в себя, – «серый призрак» Мосби про сабли говорил не иначе, как: «Эта железка годится только для того, чтобы использовать ее в качестве вертела»!
- Будем считать, что вы меня убедили, - Хэмптон примирительно покачал в воздухе сцепленными ладонями рук. - Введение новых тактических приемов, признаюсь, mea culpa* (моя вина латынь), хотя, говоря по чести, новыми они были только для наших армий. Как Конфедерации, так и Юнионистов. Поверьте, господа, настоящая заслуга в том, что мои парни действовали саблями, как оружием, а не как дубинами, принадлежит не мне. Отнюдь не мне.
Погружаясь в воспоминания, Хэмптон уперся невидящим взглядом куда-то вдаль, словно хотел пробурить взором толщу стен и времен.
- Не вам? - Портер недоуменно захлопал глазами, а Дженнингс в знак солидарности с ним, залпом опростал свой, а затем и портеровский стаканы.
- Но кто же это тогда был, сэр? – не сводя с генерала просительно-требовательного взгляда, журналист, напоминая о культуре поведения, пихнул товарища локтем в бок. – Почему до сих пор никому и ничего не известно о человеке, столь успешно вмешавшегося в привычный всем ход боевых действий? Простите нам нашу назойливость, - понимая, что переключить внимание Дженнингса с виски на интервью возможно не больше, чем лично повторить воскрешение Христово, Портер печально вздохнул, - ее извиняет лишь полная уверенность в том, что нашим читателям будет не менее интересно узнать про этого человека, чем нам самим.
Предчувствие сенсации прозвучало в воздухе, словно порванная гитарная струна. Карандаш журналиста заскользил по блокноту настолько же стремительно, насколько охотничья собака преследует добычу. Однако, менее, чем через минуту скрип грифеля сменился выжидательным постукиванием карандаша о медный уголок блокнота.
- Это был настоящий герой, - медленно, преисполненным уважения голосом, произнес генерал, - неповторимый боец. Но удовлетворить ваше любопытство и сказать, кто он такой, я не могу.
Упреждая отчаянно-раздосадованный восклик журналиста, Хэмптон выставил ладонь вперед:
Нет, вы не правы, в этом нет ни военной, ни государственной, ни какой другой тайны. Просто… - пожилой ветеран слегка замялся, - просто его настоящее имя до сей поры неизвестно никому. Даже мне. Все, кто его знал, звали его попросту - Немой Сэм. Видите ли, джентльмены, - Хэмптон жестом попросил дворецкого вновь наполнить его бокал и стаканы гостей, откинулся на резную спинку массивного кресла, - Сэм не владел английской речью, а людей, знавших его родной язык, среди нас не было. Скажу даже больше – генерал задумчиво погладил окладистую бороду, - я до сих пор не знаю, какой же язык был для него родным. За время службы Сэм худо-бедно выучился изъясняться по-английски, но говорил с жутчайшим акцентом и предпочитал сии навыки использовать большей частью для команд или советов. Да и советовал все больше жестами. Да-с…
Хозяин кабинета взял со столика кожаный портсигар, безмолвно, жестом предложил посетителям угоститься сигарами, сам неторопливо раскурил одну из толстенных «Ramon Allones», блаженно выдохнул облако ароматного дыма и только потом продолжил:
- Практически все время наш герой предпочитал молчать. Как бы то ни было, но своим существованием Сэм в очередной раз подтвердил, что иной раз дела - важнее слов.
Хэмптон встал с кресла, подошел к окну и, словно собираясь с мыслями, некоторое время молча наблюдал как ветер треплет кроны деревьев парка.
- В первый раз я увидел его в те дни, когда наша дивизия отдыхала в окрестностях плантации Бауэр, что в восьми милях от Мартинсберга, - прервал свое молчание генерал, не глядя стряхивая пепел в вычурную пепельницу, громоздящуюся справа от окна, - а если конкретней, то второго октября тысяча восемьсот шестьдесят второго года. Таинственного незнакомца мне представил не кто иной, как мистер Аллард Белин Флэгг. Да, да, господа, - хозяин усадьбы утверждающе дважды качнул сигарой, как указкой, - тот самый «Джорджтаунский затворник» доктор Флэгг, что и поныне владеет плантацией Вашсау в графстве Джорджтаун неподалеку от Чарльстона. Не доводилась там бывать? Нет? Зря, зря, настоятельно рекомендую.
Генерал отхлебнул мадеры и, смакуя то ли вино, то ли воспоминания, продолжил мечтательным тоном:
- Настоящий кусок старой Англии: вечный шум прибоя, бриз, туманы, мох и сосны. А запах… Ни с чем несравнимый аромат девственной природы. И этим нерукотворным сокровищем владеет Аллард Флэгг, чья сестра почила в бозе в сорок девятом году и чей призрак доныне стенает в туманах Вашсау. Впрочем, - небрежно отмахнулся Хэмптон, - это отдельная и грустная история, сравнимая разве что с историей Тристана и Изольды. Тогда как я собрался вам поведать совсем о другом человеке. Не могу не заметить, что первое мое впечатление, да и впечатление офицеров моего штаба, было далеко не однозначным…. Он был весь такой… - Хэмптон нахмурил брови, потирая свой широкий и выпуклый лоб, задумавшись над формулировкой.
- Наверное, странный? – полушепотом произнес Портер, пытаясь подсказать точную формулировку.
- Странный? - Хэмптон задумчиво насупил брови, потом покосился на Дженнингса, мирно посапывающего в кресле и задумчивое выражение его лица сменилось на утверждающее. - Да, очень верное выражение - странный. Странность была ему вторым именем, можно сказать, его сущностью.
Хэмптон надолго замолчал, переносясь в воспоминаниях на несколько лет назад…