#907 Road Warrior » 21.06.2016, 15:25
17 (5) августа 1855 года. Аландские острова. Борт БДК «Королев».
Мейбел Эллисон Худ Катберт, пациентка.
Когда Николас уходил, он обещал мне, что будет меня навещать как можно чаще. И вчера я, как дура весь день ждала его прихода, уткнувшись в «Гордость и предубеждение». А его все не было и не было...
Алекс меня несколько раз приглашал на прогулку, говоря, что мне это будет полезно для хдоровья, но я все мечтала, что вот-вот раздастся стук в дверь, и на пороге появится предмет моих мечтаний.
Наконец, когда он сказал мне открытым текстом, что неплохо было бы погулять перед обедом, я у него неожиданно для самой себя спросила:
– Алекс, а вы не знаете, где может быть Николас?
Тот улыбнулся и сказал:
– Мейбел, он сейчас на другом корабле, на «Смольном». Я вам покажу этот корабль. А если Ник неожиданно придет сюда, то не иначе как на шлюпке, и мы ее увидим. Если же он каким-то образом и проскочит, то я оставлю записку на двери, что вы на прогулке, и он найдет вас.
Я нехотя согласилась, и не пожалела. На палубе я почувствовала себя другим человеком – ласковое солнце, прохладный ветерок, свежий морской воздух, а я сижу, как королева, на приготовленном для меня Алексом кресле из какого-то белого материала, похожего на слоновую кость. Алекс извинился, что не сможет оставить меня одну – таковы правила для посторонних лиц – и уселся рядом со мной на табуретку.
Вокруг нас было ещё несколько железных судов разного размера и внешности, но все без парусов и со странными решетками, штырями и шарами на мачтах. И у всех у них один и тот же флаг – белый с синим косым крестом, похожий на шотландский, только цвета у него были наоборот. Ближе к берегу стояли корабли англо-французской эскадры, но и на них развевались такие же флаги. А протоку все еще загромождали сгоревшие остовы двух кораблей.
Алекс показал на один из кораблей и сказал:
– Мейбел, вон «Смольный».
Оттуда как раз уходила шлюпка, но в другую сторону. Мне показалось, что я вижу Николаса, но на таком расстоянии та долговязая фигура могла быть кем угодно. И тут я заметила футах в двадцати фигуру в форме, вот только под форменной блузой явственно угадывалась высокая грудь, а ниже вместо брюк была юбка.
– Девушка? – неуверенно спросила я.
– А у нас девушки где только не служат, – засмеялся Алекс.
Про себя я заметила, что первая русская, которую я увидела, была само совершенство – высокая, фигуристая, и ничуть не толстая, с синими глазами, прекрасным личиком, и длинными светлыми волосами. Я почувствовала себя гадким утенком, настолько она была красивее меня... Солнце из ласкового вдруг стало раздражающим, море – свинцовым, ветерок – холодным, и я сказала неожиданно сердито:
– Алекс, пошли отсюда, мне здесь надоело.
В кубрике меня ждал новый фильм, приготовленный для меня Алексом. Это была печальная история о двух влюбленных – Ромео и Джульетты. Я поначалу запротестовала, дескать, Шекспир – это скучно, язык старомодный и все такое. Дело в том, что в школе нам преподавали сюжеты из Шекспира по книге Чарльза и Мери Лэм, «Истории из Шекспира». Мисс Ходжес, наша учительница по литературе, нам тогда сказала, что оригинал мы все равно не поймем, да и скучно он писал, и не всегда прилично. А брат и сестра Лэм взяли от него лучшее. Алекс лишь усмехнулся и сказал:
– А вы все же посмотрите, Мейбел. Если вам не понравится, я вам другой фильм принесу.
Фильм я просмотрела на одном дыхании, а потом обнаружила, что я плачу навзрыд. Эх, как близко было счастье, и как нелепо погибли эти два молодых любящих друг друга сердца. Но, подумала я, может, и мне суждено любить так, как Джульетте – но непременно со счастливым концом. Тем более, в моих мечтах Ромео уже имелся... Хотя в одном мисс Ходжес была права – там были сцены, о которых девушкам из хороший семей даже говорить не пристало, вплоть до обнажений и даже... Но почему-то где-то в глубине души и мне захотелось того же, как я ни гнала эти мысли.
Когда фильм закончился, я попыталась читать Библию, наугад ее открыв, и сразу же попала на «Песнь песней» царя Соломона: «Он ввел меня в дом пира, и знамя его надо мною – любовь. Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви. Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня. Заклинаю вас, дщери Иерусалимские, сернами или полевыми ланями: не будите и не тревожьте возлюбленной, доколе ей угодно».
Эх, даже библейский патриарх так красиво воспевал любовь... Так с Библией в обнимку я и заснула.
Проснулась я только тогда, когда мне кто-то тихо сказал:
– Завтрак, мисс.
Я проснулась. Передо мной на столике стоял поднос, а рядом улыбался молодой человек в такой же форме, что и у Алекса.
– Здравствуйте, – сказал он, – меня зовут Игор. Сегодня мое дежурство.
"Ну и имечко", – подумала я, но мальчик был весьма мил, и я с улыбкой сказала:
– Здравствуйте, а меня, как вы, наверное, уже знаете, Мейбел. Очень приятно.
– И мне очень приятно.
– Игор, а не можете принести мне что-нибудь Шекспира вместо этого? – и я протянула ему «Гордость и предубеждение».
То, что я увидела вчера на экране – Алекс мне еще сказал, что фильм был сделан с настоящим текстом Шекспира – было настолько лучше, чем довольно-таки слащавый пересказ Лэм, что мне очень захотелось почитать что-нибудь в оригинале. Игор вскоре принёс мне «Юлия Цезаря». Особенно меня порадовало, что к каждому незнакомому слову или выражению – а язык действительно очень сильно изменился за два с лишним столетия – приводилось объяснение, а иногда и целый исторический дискурс, курсивом с левой стороны страницы. Конечно, любви в этой трагедии не было, но я прочитала всю книгу на одном дыхании за каких-то два-три часа, с перерывом на обед, когда Игор отнял у меня книгу и отдал только после того, как я все съела.
Там все было прекрасно, хоть и трагично – и слова Цезаря, когда лучший друг – в примечании было написано, что, по некоторым сведениям, Брут был незаконнорожденным сыном Цезаря – ударил его кинжалом: «И ты, Брут? Тогда умри, Цезарь!». И, совершенно замечательная речь Марка Антония, начинавшаяся: «Друзья, сограждане, внемлите мне»; и речь Антония в конце книги, когда он находит тело Брута: «Он римлянин был самый благородный...»
Но особенно мне почему-то запомнилась фраза про Кассия в начале пьесы: «Yon Cassius has a lean and hungry look, He thinks too much; such men are dangerous.» («А Кассий тощ, в глазах холодный блеск. Он много думает, такой опасен.» (*пер. М. Зенкевича)
После прочтения книги, я положила ее на столик рядом с кроватью. И в этот самый момент в дверь постучали.
Я подумала, что это, наконец пришел Ники, и сказала:
– Войдите!
Но вошла незнакомая мне женщина – тоже довольно привлекательная, хоть и не столь красивая, как вчерашняя девушка на палубе корабля. Она была намного старше меня, и, как и та, другая, совсем не толстая. Одета она была в блузку, которую моя мама наверняка назвала бы слишком уж легкомысленной, и под которой вздымалась грудь всяко побольше моей. Но, как я заметила, не свисающая вниз, как это часто бывает у женщин постарше, а смотрящая вперед. А еще на ней были – о, ужас! – самые настоящие штаны из странной грубой синей материи. И вот если бы мама увидела меня в таких же, она бы меня, наверное, убила на месте. Но на даме они смотрелись весьма неплохо и оттеняли ее зад, который, я должна сказать, смотрелся весьма неплохо.
– Здравствуйте, – поприветствовала меня женщина на неплохом английском, – меня зовут Лиза, я коллега Николаса, тоже журналистка.
– Здравствуйте, – сказала я неуверенно. – Меня зовут Мейбел Катберт. А скажите, неужели у вас, русских, женщины бывают не только матросами, но и журналистками?
– Ну, я не русская, а украинка, – улыбнулась та со странной улыбкой.
– А что это такое? – удивилась я. – Никогда про такую страну, как Юкрейн, я не слышала.
– Ну, это... Почти то же самое, что и русская. Но другое. Ладно, не будем об этом. Ник написал статью о вас, а я хотела бы добавить туда немного женского колорита. Ведь мы, женщины, видим мир совсем по-другому, не правда ли? А насчет женщин-журналисток... У нас есть и женщины-врачи, и женщины-инженеры, и женщины-ученые... И никого это не удивляет.
– А почему им приходится работать? Их что, муж не может содержать? – удивилась я.
– Если у тебя есть талант, то почему же его не развивать? – парировала Лиза.
– Скажите, – не удержалась я. – А женщины у вас часто носят брюки?
– Конечно, ведь на нас они выглядят часто получше, чем на мужчинах.
– А мне они пойдут? – И я вылезла из-под одеяла в одной ночнушке.
От ее оценивающего взгляда мне стало как-то не по себе – так на меня смотрели только мальчики, да и то редко столь откровенно. Но тут она заговорила, и я забыла о своих подозрениях.
– Конечно, пойдут, у вас хорошая фигура, – сказала Лиза. – Вам бы еще лицо накрасить, да и без лифчика ходить не рекомендуется – вредно для груди – и вы будете очень даже ничего.
– А что это такое – лифчик?
– А вот это, – ответила она и расстегнула блузку. Под ней не было нижней рубашки, зато ее грудь, как оказалось, была упрятана в своего рода полушария, которые держали какие-то кружевные лямки.
"Так вот почему ее грудь не свисает", – догадалась я. И сказала:
– Вы очень красивая.
– Спасибо, – усмехнулась Лиза и вдруг как-то еще более странно на меня посмотрела. И тут мне вдруг вспомнился Кассий и холодный блеск в его глазах. Я немного насторожилась и забилась обратно под одеяло, спросив:
– Скажите, а где сегодня Николас? На том, другом корабле, не запомнила его название?
– Да, наверное, на «Смольном». У него там подружка-докторша. Очень красивая. Замужняя, но это его не останавливает.
–- Как замужняя? – ужаснулась я.
– А вот так. Вообще наш Ник как мартовский кот – помурлыкает с одной, с другой, с третьей... Вот он даже меня пытался соблазнить, а я ведь тоже замужем.
– Вас?
– Да, меня. Обещал показать мне Стокгольм, увез меня на какой-то пляж, и начал ко мне приставать и хватать меня за всякие места. Еле отбилась.
Я не сдержалась и заплакала. Так вот ты какой, Ромео... Лиза, приобняла меня за плечи, почему-то прижалась ко мне своей высокой грудью, и сказала:
– А что, тебе этот котяра понравился? Не бойся, пройдет. Мы, девушки, должны держаться вместе. А такие, как он, пусть идут лесом. Ладно, – и она посмотрела на левое запястье, где я к своему удивлению разглядела циферблат на ремне, и догадалась, что русские так странно носят часы, – мне уже пора. Давай я к тебе зайду еще раз, расскажешь мне о жизни в Америке и о твоем путешествии. А я тебе принесу каталог модной одежды. Заодно и поговорим о своем, о девичьем...
И когда она выходила, она посмотрела на меня все тем же странным оценивающим взглядом, и я опять вспомнила холодный блеск в глазах шекспировского Кассия, подумав, что такие, как она, действительно опасны, и что я не очень хочу ее видеть, даже с каталогом. Но вот Николаса я больше не хотела видеть вообще. Дура малолетняя, сразу же пала жертвой шарма русского дона Жуана. И я, уже никого не стесняясь, зарыдала в голос.
В кубрик сразу же вбежал Игор.
– Что случилось? – сказал он с тревогой в голосе.
– Игор, если еще раз придет этот журналист... Николас... ни в коем случае не пускайте его ко мне!