#204 Road Warrior » 21.03.2017, 21:55
7 (19) сентября 1854 года. Севастополь.
Николаев Александр Юрьевич, курсант Гвардейского экипажа, хирург.
Всего два месяца назад я впервые побывал в Крыму. Мне, как отличнику учебы, досталась на халяву летняя путевка в один из санаториев Минобороны. Увы, пришлось тогда ехать поездом до Краснодара, а оттуда автобусом, потом паромом через Керченский пролив... На самолете было бы в разы быстрее, но нам, курсантам, выдали билет именно на поезд, да еще в плацкартном вагоне. Ну, а далее на автобусе – почти двое суток в дороге. Хорошо еще, что не пришлось особо долго ждать в порту «Кавказ».
Но у плацкартного вагона, тем более когда там множество студентов, свои преимущества. Песни под гитару, игра в преферанс (не мое) и в шахматы (очень даже мое), и, конечно, девушки. И первое, что я сделал, это помог одной из них водрузить ее увесистый чемодан на багажную полку. А когда оказалось, что ее полка расположена над моей, я предложил ей поменяться, на что она сразу согласилась.
И только сейчас я впервые рассмотрел ее чуть внимательнее. Точеная фигурка, лицо необыкновенной красоты, кремовая кожа и чуть раскосые глаза, высокая грудь, которой, кажется, неизвестны законы тяготения... Да, подумал я, одним все, другим ничего – зачем этой богине красоты увалень-полуякут?
Тем не менее, она в знак благодарности чмокнула меня в щеку и сказала:
– Света. Света Даваева.
Несколько человек заржали, услышав фамилию, на что я обернулся и весьма внимательно на них посмотрел. Ржач сразу прекратился, а Света не слишком весело улыбнулась:
– Калмыцкая фамилия. Папа у меня калмык, мама русская. Я из Элисты.
- Саша Николаев. Из Якутска. А сейчас учусь в Военно-медицинской академии в Питере.
– А я в МГУ, на мехмате.
Мне сразу вспомнился анекдот: «Встречаются три девушки, две красивые, а третья с мехмата». Но, подумал я, Света дала бы любой из двух других сто очков форы; вряд ли в МГУ есть хоть одна красивее ее. За ней увивались почти все молодые люди в нашем вагоне, но она почему-то выбрала именно меня. И когда оказалось, что она едет в тот же курортный поселок, что и я, то каждый день вместо нашего, хорошо обустроенного пляжа при санатории я уходил на городской, к Свете.
Через полторы недели мы с ней решили съездить в Севастополь с двухдневной автобусной экскурсией. Город поразил меня сразу и наповал – величественные бухты, серые громады военных кораблей, красоты Херсонеса Таврического, Малахов курган, панорама обороны Севастополя, Владимирский собор, Братское кладбище, диорама на Сапун-горе...
Конечно, мы не успели все посмотреть за те неполные два дня что мы провели в этом прекрасном городе, но я твердо решил сделать все, чтобы попасть именно сюда, на Черноморский флот, если, конечно, появится такая возможность. Перед отъездом, мы со Светой бросили по десятирублевой монетке в бухту с Графской пристани. Тогда же я и попросил у нее руки и сердца, на что она мне ответила:
– Саша, давай не будем загадывать. Ведь мы знаем друг друга совсем немного – лишь то время, что мы провели в отпуске. Давай обождем, и посмотрим, что будет дальше.
И, увидев расстроенное выражение моего лица, вздохнула, погладила меня по голове, и сказала:
– Милый, это не «нет», поверь мне. Это скорее «да». Только давай вернемся к этому разговору чуть позже.
Через два дня после нашей поездки, я проводил ее к автобусу – она уехала к родителям в Элисту, а я остался в Крыму еще на неделю. Тогда же мы договорились, что я приеду в Москву на выходные в конце лета, после нашего скандинавского похода. Эх, до сих пор у меня стоят перед глазами ее прекрасные глаза, ее звонкий смех, ощущение ее маленькой ручки в моей грубой лапище...
И только сейчас, когда мы увидели вход в Севастопольскую бухту, я окончательно понял – Свету я больше никогда не увижу, она осталась в XXI веке, и когда она родится, меня давно уже не будет на свете, простите уж за невольный каламбур...
Сейчас же природа была практически такой же, как и тогда, а вот город очень сильно отличался. Да, при входе в бухту располагались те же форты, а на Корабельной стороне – те же казармы, в которых сегодня располагается университет. Но почти все другие здания выглядели более нарядно и, наверное, величественнее, чем в XXI веке, а цветовая их гамма была более античной, что ли, бело-желтой. Я вспомнил, как нам рассказывали, что город восстанавливали дважды – после Крымской войны, и еще раз после Великой Отечественной, когда в центре оставалось ровно пять неповрежденных или почти неповрежденных зданий.
Когда мы подошли к входу в бухту, с Константиновской батареи выстрелило орудие. Наш катер лег в дрейф. Вскоре к нам подошла шлюпка. Увидев Николая Ивановича Шеншина, и прочитав его грозную бумагу, дежурный офицер почтительно приложил руку к своей фуражке, и предложил нам двигаться к Графской пристани. Она выглядела непривычно – рядом с ней не было видно памятника Затопленным кораблям, как и самих кораблей. В нашей истории у входа в Севастопольскую бухту их отправят на дно лишь три дня спустя – в ночь с 22 на 23 сентября по новому стилю. Тогда по распоряжению главнокомандующего князя Меншикова и по приказу адмирала Корнилова были затоплены пять старых линейных корабля и два фрегата со всей оснасткой, артиллерией и находящимися на них запасами. Думаю, что в этой истории ничего подобного не произойдет.
А пока матросы и офицеры со стоящих в Северной бухте парусных и паровых военных кораблей глазели на «Раптор», как на восьмое чудо света. Но ни один из гребцов на шлюпке, ни дежурный офицер не лез к нам с расспросами – все-таки они были черноморцами, «птенцами гнезда Лазарева», и дисциплина у них была на высоте.
Когда мы подошли к Графской пристани – она, кстати, выглядела почти так же, как и в нашем будущем – нас встретил хмурый капитан-лейтенант, как я понял, чин из штаба флота. Поговорив о чем-то с Шеншиным и с Хулиовичем, он подошел к нам и сказал:
– Господа, мичман Иванопуло – он показал на высокого молодого офицера – отведет вас в казарму. Вам требуется помощь для разгрузки вашего катера?
– Господин капитан-лейтенант, разрешите обратиться, – вдруг неожиданно даже для самого себя, произнес я. – Я курсант Военно-Медицинской академии Александр Николаев. Я хирург, и, если кому-то требуется оказать медицинскую помощь, то я могу немедленно приступить к своим обязанностям.
Капитан-лейтенант с сомнением посмотрел на меня – видимо, он прикидывал – действительно такой юнец может выполнять хирургические операции, а потом, решившись, сказал:
– Вот что, господин хирург – сегодня в наш Морской госпиталь поступила партия солдат и офицеров, раненых в сражении при Альме. Им необходима срочная медицинская помощь, а наши врачи, работающие без отдыха уже второй день, устали.
– Все понятно, господин капитан-лейтенант. А далеко находится ваш госпиталь?
– С другой стороны Южной бухты, южнее где-то на версту – и он показал рукой на юго-восток. – Нестеров, Демченко, доставьте господина хирурга к госпиталю.
К тому времени из «Раптора» уже выгрузили на пристань большую часть его груза. Я заглянул в отделение для десанта, и взял свой багаж – сумку с хирургическими инструментами, и баул с лекарствами и перевязочными материалами. Два дюжих матроса помогли мне выбраться на пристань, и схватились за сумку и баул. Но я отдал им лишь баул, а сумку перебросил через плечо. Они удивленно посмотрели на меня, но спорить со мной не стали, видимо решив, что если господин лекарь так решил, то, значит – так тому и быть. И, погрузив баул в шлюпку, они уселись за весла. Я хотел было взяться за третье весло, но один из них – по моему, Демченко – сказал:
- Господин хирург, лучше уж отдохните чуток. Зараз будэмо, не лякайтэся. А руки свои побережьте – они вам сгодятся, когда будэте нашего брата-матроса лечить.
И действительно, минут через пятнадцать мы уже высаживались на небольшой причал рядом с длинным двухэтажным зданием. То, что это был госпиталь, можно было сразу понять по стоявшим у его входа повозкам с лежавшими в них на окровавленной соломе стонущими солдатами. Все они были кое-как перевязаны какими-то подозрительного вида тряпками.
Я подошел и сказал одному из часовых и сказал:
– Я хирург, прибыл помочь с ранеными.
Тот смерил меня недоверчивым взглядом – какая-то странная форма, да еще и рожа азиатская – но все же махнул рукой санитару, вышедшему из здания госпиталя, чтобы снять с телеги очередного раненого бедолагу:
– Сбегай к доктору Кеплеру, доложи, заявился тут какой-то китаец, говорит, что он хирург.
Через пять минут ко мне подошел человек в окровавленном кожаном переднике, в пенсне, отчаянно дымящий крепкой сигарой.
– Я доктор Кеплер. С кем имею честь?
– Курсант Военно-Медицинской академии Николаев, хирург. Пришел предложить свои услуги.
Тот посмотрел на меня взглядом, в котором явственно читалось сомнение, но, видимо, решив, что на безрыбье и сам раком станешь, махнул рукой и пригласил меня следовать за собой.
Доктор Кеплер привел меня в помещение, где на деревянных лежаках, а частью просто на полу, застеленном соломой, лежали десятки окровавленных людей. Мои провожатые внесли вслед за мной баул, козырнули мне на прощанье, и удалились.
Доктор, выбросив сигарный окурок в деревянную бадейку наполненную водой, поинтересовался:
– Молодой человек, значит, вы утверждаете, что вы хирург?
– Да, господин доктор. Я Александр Николаев, курсант Военно-Медицинской академии, и, в настоящий момент, вольноопределяющийся 1-го разряда. Со дня на день ожидаю присвоения мне офицерского звания.
– Гм… Курсант... А вы когда-нибудь кого-нибудь оперировали?
– Да, господин доктор, и не раз. А еще чаще я ассистировал.
– А когда и где это было?
– На учебном корабле «Смольный» нашей эскадры, во время компании на Балтике, а также при переходе нашего каравана в Черное море. Да и в Академии мне не раз приходилось ассистировать во время практики.
Мой ответ заинтересовал медика. Он с любопытством посмотрел на меня.
– Подождите, подождите. Вы не из той ли таинственной эскадры, которая сумела разгромить супостата на Балтике? Я слышал о ней много разного, чему и поверить невозможно…
– Из нее, господин доктор, – ответил, и, желая прекратить этот разговор, сказал: – Когда и где я могу приступить к оказанию помощи раненым?
Доктор Кеплер, спохватившись, взял меня за рукав, и привел в небольшую комнатушку, где стоял сколоченный из досок стол – видимо, он должен был заменить операционный, и рядом с ним несколько таких же наспех сколоченных лавок.
– Вот ваше рабочее место, молодой человек, – усмехнулся он. – У нас тут все по спартански – уж не обессудьте. Я постою тут немного, посмотрю, как вы оперируете. Вам еще что-нибудь нужно для работы?
– Где я могу помыть руки с мылом?
– Вы что, – ухмыльнулся доктор, – верите в россказни Земмельвайса?
– Земмельвайса? – я пожал плечами. Фамилию эту я где-то слышал, но где и в связи с чем – никак не мог вспомнить.
– Игнац Земмельвайс – венский врач, который решил, что руки нужно мыть перед каждым приемом пациентов, – поспешил просветить меня мой коллега. – За это его уволили из клиники.
– А вот это зря, господин доктор. У нас только так и делают перед операцией. Да, и еще – мне нужен спирт. Много спирта.
– Спирт? – подозрительно покосился на меня врач. – А это вам еще зачем?
Мне вдруг вспомнился старый бородатый анекдот про Чапаева. Василий Иваныч расстрелял фельдшера, и тут к нему приносят раненого красноармейца. Он и говорит: Я сам буду делать операцию. Заходит за ширму и командует: Скальпель! Марля! Спирт! Зажим! Спирт! Еще спирт! Огурец!
Но вслух я лишь сказал:
– Спирт необходим для дезинфекции хирургических инструментов. Если его нет, можно их хорошенечко прокипятить в стерилизаторе.
Врач как-то странно посмотрел на меня, покачал головой, а потом сказал,
– Ну, если это необходимо… У меня есть немного водки. А спирт я попрошу найти для вас нашего провизора.
– Вот и отлично, господин доктор. А еще мне нужны ассистенты.
– Одного я могу вам дать. – Врач оглянулся, и крикнул солдатику, который стоял у входа в комнатушку и с любопытством смотрел на меня. – Федька, иди сюда! Да, и еще, – он снова повернулся ко мне, – есть тут одна особа, говорит, что приехала с Альмы, прямо с поля битвы. Она просится к нам, говорит, что готова помогать ухаживать за ранеными. Зовут ее то ли Даша, то ли Маша... Вон, кстати, и она…
И он указал рукой на худощавого подростка в полувоенной форме, который с тазиком, заваленным окровавленными бинтами, быстрыми шагами шел по коридору госпиталя.
Меня словно током ударила. Это же была знаменитая Даша Севастопольская! Я читал про нее в учебнике истории, а когда посетил Севастополь и знаменитую Панораму, то гид рассказывал нам о ее геройских делах и фото ее показывал. Только на нем она была в женском платье.
Не задумываясь, я сказал своему коллеге:
– Очень хорошо. Пусть она тоже будет мне помогать.
Вскоре мне принесли тазик и кувшин с водой, я помыл руки с мылом и заставил сделать это же Федора и Дашу. Потом я разложил свой хирургический инструмент на чистой клеенке, быстро объяснил помощникам, что и как называется. В мою «операционную» внесли моего первого пациента.
Так-так-так... Пулевое ранение в бедро, кость не задета, крупные сосуды тоже, а вот сама рана мне что-то не нравится. Похоже, что она начинает гноиться. Ну что ж, с Богом – приступим...
Работали мы в этот день до двух часов ночи, сначала при солнечном свете, потом при светодиодной лампе на батарейках, которая очень удивила моих ассистентов. Пришлось Федю еще пару раз гонять за спиртом и за кувшинами с чистой водой. Общего наркоза я не применял, так как у меня не было с собой соответствующих препаратов. Не мог я использовать и эфирный наркоз, который уже успешно применял Николай Иванович Пирогов – для этого мне нужен анестезиолог, либо человек хоть с каким-нибудь опытом администрирования наркоза.
Вместо общего наркоза я порой прибегал к его суррогату – давал выпить раненым стакан водки. Алкоголь хоть на чуть-чуть снижал боль. В некоторых случаях я использовал местный наркоз. Но мы все же сумели спасти жизнь всем нашим десятерым пациентам, которых мне пришлось в этот день прооперировать. Каким-то чудом удалось избежать ампутаций, а вот запасы моих медикаментов и перевязочных материалов заметно уменьшились. Еще несколько дней работы в таком темпе, и у меня закончатся все мои лекарства. Нужно будет подумать об использовании местных их заменителях, если, конечно, Сан-Хуан с компанией не прибудут в самое ближайшее время в Севастополь. Блиинн... Ну что мне стоило взять с собой хоть еще один чемоданчик с лекарствами...
И только когда лампа начала тускнеть, а последнего пациента дюжие санитары осторожно переложили с операционного стола на носилки, я вспомнил, что в последний раз я ел еще на траверзе мыса Тарханкут, и что мне ужасно хочется хоть чем-то успокоить свой пустой желудок, который урчал и мяукал, как домашняя кошка. Но сил у меня уже не было – я попросил Федю принести мне поесть.
Через пять минут, тот вернулся, неся корзинку с провизией, кувшин с молоком и чистый рушник. Вместе с ним пришел и доктор Кеплер. Тот с интересом посмотрел на операционный стол, с которого Даша уже успела стереть кровь, и спросил у меня:
– Вы что, всех уже прооперировали?
– Да, господин доктор, всех, кого мне принесли санитары
– И какие у вас прогнозы относительно их излечения?
– Полагаю, что все они будут жить.
– А сколько вы сегодня провели ампутаций? – поинтересовался мой коллега.
– Ни единой, господин доктор.
Мой собеседник был изумлен. Он с недоверием посмотрел на меня, покачал головой, и неожиданно сказал мне:
– Зовите меня просто Иван Иванович. Вообще-то я Йоханнес, родители назвали меня в честь великого астронома Кеплера, который, возможно, приходится нам дальним родственником, но для русских я Иван. Себя я давно уже считаю русским.
– Хорошо, – ответил я. – а вы можете называть меня Александром Юрьевичем. А лучше просто Александром.
– Тогда я, если вы не против, приглашаю вас, Александр Юрьевич, отужинать со мной. А ваши помощники перекусят здесь – он указал на корзину с едой, принесенную Федором.
Я кивнул и сказал своим ассистентам:
– Побудьте пока с ранеными и присмотрите за ними. Я постараюсь долго не задерживаться.
За столом я показал доктору Кесслеру свои послеоперационные записи, которые я наспех делал после каждой операции. Мой новый знакомый с уважением посмотрел на меня:
– Александр Юрьевич, признаюсь, что поначалу я вам не очень-то доверял. Я подумал, что вы китаец или японец, да еще к тому же вы так молоды.
– Иван Иванович, я не японец, а русский из Якутии.
– Вижу теперь, что вы действительно русский. А тогда мне было как-то не по себе. И это ваша странная просьба, касаемая спирта... Но вы, как я понял, отличный хирург.
– Да нет, что вы, Иван Иванович! Вот скоро сюда прибудет Николай Иванович Пирогов, а с ним наш Юрий Юрьевич Черников. Вот они действительно корифеи. А я так, просто учусь у них искусству спасать людей.
– Не прибедняйтесь, – улыбнулся доктор. – Завтра за обедом вы мне подробно расскажете то, чему вы успели научиться у ваших, как вы их назвали, корифеев. Ведь многое из того, что вы умеете, мне неизвестно. Например, почему вы обрабатываете ваши инструменты именно спиртом?
– Дело в том, что спирт прекрасно убивает бактерии, которые попав в рану, вызывают гангрену. Я провожу дезинфекцию спиртом, и раны остаются чистыми.
– Вот как! Я что-то об этом слышал, но не придал значения. Теперь и я буду промывать в спирте свои инструменты, и мыть руки с мылом перед началом операции. Да и другим врачам расскажу об этом. А вы, Александр Юрьевич, идите пока спать. Вам выделят комнату в служебных помещениях госпиталя.
Я почувствовал, что сегодня чертовски устал, и глаза мои начинают слипаться. Но напоследок я попросил у милейшего Ивана Ивановича:
– Знаете, я предпочел бы заночевать где-нибудь неподалеку от моих пациентов. Так, на всякий случай. И хотелось бы встать, как только начнет светать, чтобы проверить их самочувствие. А потом чуть перекусить - и к делу.
– Хорошо, Александр Юрьевич. Я распоряжусь, чтобы вам нашли помещение рядом с палатой для раненых. Ваши ассистенты придут к вам на рассвете и разбудят вас. И принесут еды. И спирта, правильно я вас понял?
– Спасибо, Иван Иванович, – улыбнулся я, попрощался с доктором, и в сопровождении санитара прошел в палату, где лежали прооперированные мною сегодня раненые. Все они, похоже, хорошо чувствовали себя после операции. Я пощупал пульс у двоих – самых тяжелых, а потом отправился в свою спальню, лег на жесткий топчан, который в этот момент показался мне мягче пуховой перины, и мгновенно уснул.