#236 Road Warrior » 12.04.2017, 17:03
4 (16) сентября 1854 года. Березинский водный путь, борт парохода «Святой Пантелеймон».
Юрий Юрьевич Черников-младший, поручик медицинской службы Гвардейского экипажа.
Сделав последний стежок кривой иглой, я не удержался и чуть поклонился окну, через которое на нас смотрело четырнадцать пар глаз врачей-«хроноаборигенов». И вскоре, оставив пациентку под наблюдением Саши Ивановой, моего анестезиолога, мы с Николаем Ивановичем Пироговым отправились переодеться.
Почти три недели назад, я познакомился с этим удивительным человеком и гениальным хирургом, который готовил команду врачей для южного театра военных действий. В том, что на Черном море вот-вот начнутся боевые действия, уверены были практически все. Ведь хоть новости в те времена и распространялись медленно, но про огромную англо-французскую флотилию в Черном море было известно еще с апреля. И наши отношения с Пироговым сложились с самого начала. Но, увы, когда он пригласил врачей из своей команды на встречу с Еленой Викторовной и со мной, то, увидев перед собой женщину и «молокососа» – это слово я слышал не раз в свой адрес – почти все остальные врачи отнеслись к нам холодно. Кроме самого Пирогова о тайне нашего происхождения не знал никто, и видео о том, как я провожу операции, никому показывать было нельзя. Так что, когда я по договоренности с Николаем Ивановичем решил начать курс лекций, то уже на первую пришел лишь один Николай Иванович.
В отличие от великого врача, я не обиделся, и попросил его продолжать подготовку к рандеву в Риге. Именно там мы и решили погрузить медиков, которые едут в Севастополь оказывать помощь раненым. Одновременно, великая княгиня Елена Павловна готовила группу сестер милосердия. В нашей истории, это должно было произойти только в октябре, но Елена Викторовна со мной посетила Ораниенбаум и рассказала Елене Павловне про ее тогдашние заслуги. И та смогла подготовить к отправке в Крым шестнадцать девушек благородного происхождения.
Назвали их, как и в нашей истории, «Крестовоздвиженской общиной». В отличие от «пироговцев», девушки отправились морем в Кронштадт, где уже был подготовлен переименованный в честь великомученика и целителя «Святой Пантелеймон», в девичестве носивший имя «La Belle Marseillaise» – «Марсельская красавица». Согласно моим инструкциям на корабле оборудовали две операционных, две комнаты для реанимации, две предоперационных, две палаты для больных, и несколько кубриков для врачей и медперсонала. А между операционными, в бывшей кают-компании, с обеих сторон прорубили окна и вставили стекло. Там же располагалась столовая, она же аудитория, пока невостребованная. Тех же медработников, кому не хватило места, поселили на других судах.
Этим изменения не ограничивались. На всех пароходах на носу и корме установили АГСы на турелях и пулеметы, из запасов, которые везли на «Королеве». Кроме того, немного была изменена внутренняя планировка. За каждым пароходом, исключая наш, шла на буксире баржа, на которых находились грузы, в том числе и часть наших. На них же располагались «охотники» и казаки, которых тренировали ребята Хулиовича. Последние находились на отдельном пароходе, с чуть повышенной комфортностью, а немногие счастливчики – на «Давыдове», с кондиционерами и электричеством «в номерах». А у нас кондиционеров, увы, не было, хотя в операционных они бы ох как не помешали. На палубе стоял бензиновый генератор, который работал во время операций, подсвечивая операционный стол.
Про все другие новшества я знал мало, равно как и про технику, хотя на четырех баржах на палубе стояло по бронемашине с пушкой, которые я поначалу посчитал колесным танком. Но они оказались «Нонами» – самоходками, сочетавшими в себе свойства пушки и миномета. Именно две таких «Ноны», как я читал в прессе, стали героинями обороны Славянска, причинив врагу весьма значительный урон, несмотря на то, что их было всего две. Так что, чует мое сердце, нашим «цивилизаторам» скоро придется весьма несладко.
Когда я отправился в Кронштадт, папа проводил меня до шлюпки, а напоследок обнял и сказал:
– Юра, я горжусь тобой. Со щитом или на щите! – и, обняв меня, отвернулся, думая, что я не замечу предательски блеснувшие слезы в его глазах. И пока причал был виден, я все махал ему рукой. Лучшего отца мне невозможно было представить... И я помолился о том, чтобы вернуться к нему «со щитом» после нашей победы. А пока я взялся за дело – стал собирать хирургическую бригаду из добровольцев.
Наша курсантская компания состояла из восемнадцати человек, не считая доктора Черникова-младшего. Все мы были курсантами Военно-Медицинской академии; старшекурсники, коих было десять, включая и меня, имели хоть и небольшой, но все же практический опыт, и считались здесь врачами. Все, кроме меня, получили чин подпоручика медицинской службы (меня почему-то произвели сразу в поручики). Оставшиеся девять числились медбратьями и медсестрами, а также прапорщиками медицинской службы Гвардейского экипажа. Но в моих планах было превратить их в полноценных врачей, и мы с ребятами готовили для них программу теоретических и практических занятий. А пока что их главным заданием была подготовка смены из числа «крестовоздвиженок».
Кстати, им намного легче, чем мне с врачами Пирогова, удалось найти общий язык с этими девушками, и обучение их началось еще в Кронштадте. Вот только четыре из них, самые родовитые, пытались общаться с нами примерно так, как они, наверное, привыкли общаться со своей прислугой. Особенно отличались две – сестры-княжны Елизавета Андреевна и Ирина Андреевна Лыковы. Высокие зеленоглазые шатенки, которых я назвал бы красавицами, если бы не их надменные и презрительные лица.
Неформальным лидером среди младшекурсников был Вася Лыков, весьма способный молодой человек, которого я собирался предложить официально сделать врачом после того, как он сдаст экзамен и лично сделает несколько не слишком сложных операций. Услышав его фамилию, они заинтересованно спросили, не их ли он родственник. Но Вася сказал правду – его предки из крестьян Тверской губернии, хоть он и медработник в третьем поколении. Про то, что его отец – известный врач-проктолог, Вася рассказывать не стал. Как бы то ни было, после этого признания, отношение высокородных дам к худородному однофамильцу резко изменилось. И, если по отношению к другим они были просто холодны, то Васю сестрички изводили как могли.
А когда в Риге к нам присоединились «пироговцы», то стало и вовсе тоскливо – реакцию большинства из них можно было описать в лучшем случае, как «ноль внимания, кило презрения» – ведь если я для большинства был всего лишь «выскочкой и молокососом», то мои мальчики и особенно девочки воспринимались вообще ниже плинтуса. Николай Иванович сокрушался, но я ему сказал, что ничего, рано или поздно все сладится.
И, не было бы счастья, да несчастье помогло. В то время – блин, XIX век теперь «это» время – аппендицит считался очень тяжелым заболеванием. К середине века уже было известно, что он – воспаление слепой кишки, но ни единого способа лечения известно не было. Считается, что доктор Клодиус Эмианд, французский беженец-гугенот и главный хирург госпиталя Святого Георгия в Англии, перевязал воспаленный червеобразный отросток у одиннадцатилетнего английского мальчика, после чего тот пошел на поправку. Но это был единичный случай; первая известная успешная операция по удалению аппендикса произошла только в 1884 году, а в России – в 1889.
И надо же было такому случиться – почти сразу же после того, как мы покинули Ригу, Елизавета Андреевна, старшая из двух княжон-злюк, вдруг стала жаловаться на боли в нижней правой части живота. Сначала ее осмотрел Николай Иванович Пирогов и поставил диагноз, потом я пришел по его приглашению, и диагноз подтвердил. Картина выглядела клинической, и не было никаких сомнений в том, что если княжну Лыкову срочно не прооперировать, то дело может закончиться летальным исходом.
Мы приняли решение удалить аппендицит, несмотря на вопли обеих дев что, мол, пусть Николай Иванович или кто-нибудь из других врачей лечит ее, а не этот безродный мясник. Но Пирогов объяснил им, что единственный шанс избежать смерти – дать мне возможность ее прооперировать, присовокупив, что ассистентом будет он сам. Только тогда сестры милостиво согласились.
Я решил убить двух зайцев и поставил Ирину Андреевну ассистенткой к Васе Лыкову. И пока мы с Николаем Ивановичем готовились к операции, из предоперационной вдруг послышался возмущенный визг сразу двух дам. Я побежал туда и увидел такую картину – Елизавета сидит обнаженная на столе, и вместе с Ириной орет на французском, похоже, обзывая бедного Васю разнообразными нехорошими словами.
– Что здесь происходит? – поинтересовался я.
Ирина подошла ко мне, и, то и дело сбиваясь с русского на французский, заявила:
– Почему ваш человек – она показала на Васю – раздел мою сестру догола, даже не задрапировав ее?
Я устало взглянул на нее и сказал:
– Вам что нужно, Ирина Андреевна, целомудренно драпированный труп, или живая и здоровая сестра?
– Но ведь у нас принято, что врачи лишь ощупывают дам, не лицезрея их наготу...
– Ирина Андреевна, вы знаете, сколько женщин умирает при родах? Так вот, здесь две основных причины – врач трогает их руками, которые он даже не моет, отчего он переносит всякую заразу от одной женщины к другой. И вторая – без визуального обзора мест, где могут возникнуть проблемы, с ними едва ли возможно оперативно бороться. Обследование «на ощупь» малоэффективно, ведь на пальцах нет глаз. Так что да, нам необходимо, чтобы ваша сестра была обнажена. К тому же, прошу запомнить одну истину – врач во время работы – существо бесполое. И перед ним не женщина, а пациент, который нуждается в помощи…
Только я ушел, как вдруг визг начался с удвоенной силой. На этот раз они обе засомневались в необходимости клизмы. Пришлось им объяснить, что если не поставить клизму, то в кишечнике останется кал, и будет, как сложнее оперировать, так и намного выше вероятность инфекции или повреждения кишечника. Я понадеялся, что лекция на этом закончена, но тут понадобилось возвращаться в третий раз – мол, этот «libertin» хочет побрить Елизаветину промежность, а волосы там, как им рассказала мать, предназначены для того, чтобы сохранять женское естество от похотливых мужских взглядов, даже собственного мужа.
– Ирина Андреевна, – вздохнул я, – давайте, заменим вас другой медсестрой. Мне уже изрядно надоело то, что вы не даете Василию Андреевичу готовить вашу сестру к операции. А на ваш вопрос я отвечу так – если волосы оставить там так, как есть, то во первых, не исключено попадание волоса в брюшную полость и последующее воспаление, а во вторых, если нам придется удлинять разрез – а это может произойти, если, к примеру, аппендикс уже лопнул – то необходимо, чтобы волос там не было. Ну что, звать другую сестру?
– Не надо, – сквозь зубы процедила она, посмотрев на меня как на отпетого садиста-извращенца. Похоже, она решила, что ее присутствие хоть как-нибудь защитит сестру от таких, как мы с Васей.
Тем временем, «Васька слушал, да ел», точнее, брил, и вскоре мы уже были в операционной. Когда Саша Иванова надела на Елизавету маску, то Ирина стала мрачнее тучи, но ничего не сказала. Вскоре Елизавета была уже под наркозом, и операция началась. Я пояснял каждый шаг, не только для Ирины, но и для Николая Ивановича, а также для записей на камеру – возможно, мне удастся включить эти записи в учебный процесс. И вдруг краем глаза заметил, что Ирина смотрит на меня уже совсем по-другому, и делает все, что ей говорит Вася, причем если не очень грамотно, то с явным старанием. И только теперь, когда операция закончилась, и мы с доктором Пироговым уже выходили, она спросила у меня – совсем другим тоном, чем тот, к которому я у нее привык:
– Доктор, так это – она показала на ванночку, в которой лежал уже вырезанный аппендикс – и есть то, чем она страдала?
– Да, Ирина Андреевна, и, еще немного, и он бы лопнул, и тогда операция была бы намного сложнее. И опаснее. Мог начаться перитонит – то есть, воспаление брюшины. А это почти верная смерть. А так, видите, меньше часа, и все в норме. Вашей сестре останется на память лишь небольшой шрам, который никто не увидит…
– Так моя сестра будет жить?
– Сейчас доктор Иванова выведет ее из наркоза, и все будет нормально. Через два-три дня она уже начнет вставать. А недели через четыре сможет даже работать. Никаких ограничений.
И тут меня Ирина поразила – она неожиданно поцеловала мою щеку.
– Спасибо вам, доктор. И... прошу простить нас с сестрой за нашу вредность. Я больше не буду, обещаю вам.
Я улыбнулся:
– Да это была несложная операция, такую бы и Вася сделал не хуже. Знаете, он уже ассистировал при операциях, в том числе и на аппендицит, и скоро станет весьма неплохим врачом.
– Вася?! – княжна широко открытыми глазами посмотрела на молодого человека. «Да, – подумал я, – похоже, он ей понравился, даже несмотря на то, что он «из крестьян». Девушка, действительно, была очень красивая – высокая, зеленоглазая, грудь великовата для моего вкуса, но для многих в самый раз. Вот только жаль, что далеко их отношения не зайдут, все-таки происхождение у них слишком разное для этого мира.
Вслух же я сказал:
– Вы, Ирина Андреевна, обращайте внимание на то, что и как он делает. Да и он вам все сам расскажет и продемонстрирует, если вы, конечно, попросите. Кстати, и вы сами весьма неплохо себя вели во время операции.
Та аж зарделась и вдруг неожиданно робко спросила:
– Доктор, а я смогу стать врачом?
Я задумался. А почему, собственно, и нет? Тем более, я слышал, что ходят разговоры об учреждении университета на Елагином острове. И ответил:
– Ирина Андреевна, вообще-то, как вы, наверное, заметили, у нас много женщин-врачей, и весьма неплохих. Моя начальница, Елена Викторовна Синицына, например – лучше нее у нас никого нет. Но придется много учиться, сначала наукам, и только потом медицине.
– Доктор, зовите меня просто Ирэн... Я согласна! Поверьте мне, я упорная, и, надеюсь, не дура.
– Хорошо, Ирина – давайте называть вас по русски вместо иностранного «Ирэн» - дерзайте. Мы организуем курсы базовых знаний для «крестовоздвиженок». А из тех, кто справится с ними, потом будем готовить врачей.
И я пошел переодеваться, после чего написал в историю болезни про ход операции, и на пару с Николаем Ивановичем проследовал на «галерку». Так мы прозвали бывшую кают-компанию, – когда я осмотрел, что именно сделали наши умельцы, то невинно заметил, что если операционная – это театр, то ассистенты – это партер, а то, что за окном – галерка. Николай Иванович даже заулыбался тогда, что было очень на него не похоже, и название прижилось.
Теперь же нас встретили аплодисментами. Приятно было, что более дюжины врачей ловили каждое мое слово о ходе операции, после чего посыпались вопросы. Потом один из них, благообразный остзейский немец по фамилии фон Эшенбах, сказал мне:
– Юрий Юрьевич, простите нас за наш скепсис и наше к вам отношение. Вы очень хороший врач. Прошу вас, причем, как я полагаю, не только от своего имени, если вам не трудно, заново начать ваши лекции? Мы будем вам за это очень благодарны.
И все врачи согласно кивнули, подтверждая слова фон Эшенбаха. Ну что ж, подумал я, времени не так много, но, глядишь, чему-нибудь я их научу.
Последний раз редактировалось
Road Warrior 12.04.2017, 17:49, всего редактировалось 2 раза.