#327 Road Warrior » 18.07.2017, 17:44
18 (30) сентября 1854 года. Черное море, недалеко от Тендровской косы.
Дэвид Стюарт, лейтенант флота Ее Величества, командир посыльного судна «Дриада».
Моя красавица «Дриада» шла под всеми парусами, лихо рассекая изумрудные волны Черного моря. Она, конечно, не пароход, но двенадцать узлов дает, а при хорошем попутном ветре и все четырнадцать – с моей-то командой. Конечно, в бою нам делать нечего – наши пушечки годятся разве что против рыбацкого суденышка – но мы не «Инвинсибль» и даже не «Тигр»...
Еще несколько месяцев назад, я был первым помощником капитана на том самом «Тигре», да упокоит его Нептун на дне Одесской гавани, где его обломки ныне находятся, разбираемые русскими на сувениры. С моим-то происхождением и семейными традициями, никто и не сомневался, что еще пара-тройка лет, и я стану капитаном, пусть не 100-пушечного корабля, так хоть парового фрегата. Так бы и случилось, если бы не один инцидент...
Однажды, во время вахты мне вдруг приспичило заглянуть в корабельный гальюн. На обратном пути я услышал, как кто-то тихонько всхлипывает. Смотрю – за мачтой скорчившись сидит юнга, лицо которого разукрашено синяками. Но держится он почему-то за свою, простите, филейную часть. Я подошел к нему и рявкнул: мол, что это за сопли на корабле Его Величества?! Хочешь плакать – возвращайся к маме. А тот мне отвечает:
– Сэр, у меня нет мамы. Сирота я. Но, как только контракт закончится, я сразу уйду.
– Это еще почему? – удивился я. – На корабле тебя кормят, есть крыша над головой. Все ж лучше, чем подыхать под забором от голода и холода.
Юнга зарыдал, да так, что долго не мог успокоиться. Конечно, следовало бы его наказать, но я вдруг решил расспросить его о том, что с ним случилось, а потом уже вынести ему приговор. Юнга долго запирался, а потом, размазывая сопли по лицу, выпалил мне, что его «пользуют» и боцман, и другой юнга, постарше, и даже порой лейтенант Смит.
Я, конечно, слышал о подобных вещах, но то, что это происходит на моем корабле, поразило меня до глубины души.
В общем, пошел я к капитану Гиффарду и говорю ему: «Сэр, надо всех этих содомитов отдать под суд – таким во флоте Ее Величества не место. А он посмотрел на меня устало, и говорит:
– Дэви, я хорошо знал твоего отца, и ты у меня на лучшем счету. Поверь мне, я желаю тебе только добра. Такое у нас во флоте бывает сплошь и рядом – ведь женщин мы видим редко, и некоторые из нас не выдерживают. Только вот то, что этим с юнгой занимается Смит – непорядок; такое негоже для морского офицера. А боцман у нас хороший, закроем на это глаза. Я поговорю со Смитом, а ты забудь про все, что мне только что рассказал. Для твоего же блага.
Но я не выдержал и потребовал наказать виновных. Гиффард ничего не сказал, но на следующий день мне объявили, что меня переводят на «Дриаду» – видите ли, ее командир, лейтенант Джеффрис, тяжело заболел и его списали на берег. Мне разрешили взять с собой пару ребят, у которых на «Тигре» была репутация бузотеров, а заодно и юнгу, который стал причиной моего ухода с «Тигра». Через несколько дней я впервые узрел свое первый корабль, на котором я буду, как говорят моряки: «Первым после Бога».
Сказать, что «Дриада» находилась в ужасном состоянии, означало не сказать ничего. Днище, обросшее ракушками, старые и ветхие паруса, кое-где следы гнили... Даже гальюнная фигура, когда-то мастерски вырезанная из дерева и позолоченная, облезла – видимо ее не красили уже много-много лет.
Первым делом, пользуясь связями моего родителя, я добился того, чтобы «Дриаду» откренговали – очистили от ракушек днище, заменили гнилые доски в обшивке и выдали новые паруса. А гальюнную дриаду команда почистила от облупившейся краски и заново выкрасила – все-таки она наш талисман. Кожу ее сделали зеленой, как и полагается дриаде, волосы – золотыми, глаза – голубыми, а я не удержался и лично покрасил ее соски в ярко-вишневый цвет, а кленовый листик, прикрывающий самое пикантное место – в ярко-красный, как у кленов в Канаде, где я провел часть своего детства. Оставшейся золотой краской мы вывели на корме; HMS Dryad – «Корабль Ее величества Дриада».
Когда «Тигр» сначала сел на мель, а потом был взорван огнем русских пушек, я вспомнил поговорку про мельницы богов, которые крутятся медленно, но неотвратимо. Мы же то и дело мотались – то к Кинбурну, то к Севастополю, к бухте с названием «Kamyshovaya» – попробуй, выговори это варварское слово, то к Балаклаве – именно нам поручили как можно скорее сообщить командованию об успешном захвате этой рыбацкой деревни. Увы, реальность оказалась несколько иной – русские каким-то образом смогли уничтожить все наши корабли. Все, кроме нашей «Дриады», которую они, вероятно, попросту не заметили.
С этой самой Балаклавы и началась черная полоса для нашего флота. Мы держали связь между французами, которые стояли на якоре в той самой труднопроизносимой бухте, и нашим флотом, который после Балаклавского позорища отстаивался у Евпатории. А три дня назад, пятнадцатого числа, нас вновь послали к французам.
Мы надеялись вернуться в Евпаторию тем же вечером. Но, увы, после перехода командования к какому-то Канроберу, который стал главным у французов после смерти маршала Сен-Арно, у них там царила форменная неразбериха. Мне объявили, что послание нашему командованию будет написано после заседания военного совета. А пока, мол, подождите. Да не в бухте, у нас тут для лимонников места нет – для своих его еле хватает. А на рассвете, будьте добры прибыть за нашим ценным письмом. Все, аудиенция окончена.
Не очень-то и хотелось вставать на якорь в подобной толчее, – подумал я. Достаточно одному кораблю взлететь на воздух, как тогда случилось в Балаклаве, и пожар перекинется на десяток других кораблей. Не нужно быть Ньютоном, чтобы предугадать, что далеко не всем удастся спастись. Это значит, что будут еще взрывы, и доброй половины французского флота не станет – хорошо, если вообще хоть что-нибудь останется. Так что мы с облегчением отошли от бухты чуть подальше на север, к Круглой бухте, где и бросили якорь. Как известно, Бог помогает тем, кто помогает самим себе.
Среди ночи меня разбудил страшный взрыв. Я выбежал на палубу и увидел, что над главной базой лягушатников встает зарево, чуть ли не до небес. Слышны были орудийные выстрелы и взрывы – похоже, что жертвою ночного нападения русских (а кто еще мог на них напасть?) то и дело становится очередной корабль. Я возблагодарил Господа за то, что мы не там, в ловушке, а здесь.
Конечно, мне очень хотелось поднять якорь, и побыстрее уйти подальше от этой бухты. Но мне необходимо было донести до моего командования как можно более полную картину того, что произошло с наполеончиками в эту роковую для них ночь. С боцманом Джоном Эвансом – одним из тех, кого я взял с собой с «Тигра», и с тем самым юнгой, Джеффри Чиверсом, мы высадились на берег Круглой бухты и направились пешком к холмику, примеченному мной еще вчера вечером. С него, как я прикинул, можно будет хорошенько рассмотреть все происходящее.
То, что мы увидели, поразило меня до глубины души. У выхода из бухты стояли корабли, методично стрелявшие в сторону французской эскадры. В сполохах огня я сумел разглядеть Андреевский флаг на мачте одного из них.
Да, – подумал я, – он почти такой же, как у нас в Шотландии – на родине моего отца, вот только цвета наоборот – наш-то синий с белым крестом. А в бухте догорали остатки французской эскадры. То, что происходило на земле, было видно не так хорошо, но и там уже стихала стрельба. Похоже, про подданных недоимператора можно сказать лишь одно: la commedia e finita…
(* «комедия закончилась» - последние слова оперы Леонкавалло «Паяцы»)
Ну что ж, ждать послания не было смысла. Как только рассветет, вполне вероятно, что некоторые из этих пароходов вернутся в свой Севастополь, и если они по дороге увидят нас, то улизнуть из бухты возможности не будет. И я приказал немедленно поднять паруса и держать курс на Евпаторию.
– Стюарт, вы прямо альбатрос какой-то. Сначала докладываете про Балаклаву, теперь про этих французских кретинов, – недовольно заворчал адмирал Джеймс Уитли Динс Дандас, когда я сообщил ему о том, чему сам был свидетелем.
– Прошу прощения, сэр, – сказал я, потупив взор.
– Так вы думаете, что именно русские так строго наказали этих лягушатников? – поинтересовался адмирал. – Вы не можете сказать, каким образом?
– Скорее всего, сэр, все случилось точно так же, как и в Балаклаве. У них есть какое-то особое оружие. Может, эта та самая треклятая балтийская эскадра натворила?
– Возможно. Лейтенант, вы свободны. Начиная с пяти часов вечера, будьте готовы выйти в море в любой момент.
Мы только успели загрузить воду и провизию, отойти от берега, как в лагере на берегу началось шевеление. Через некоторое время, корабли начали один за другим подходить к берегу, от которого то и дело отходили баркасы, заполненные людьми. А мы так и стояли, ожидая команды.
Ближе к закату я наконец-то решился и отправился на корабль Ее Величества «Британния», флагман адмирала Уитли на Черном море. Но не успела моя шлюпка причалить к кораблю, как оттуда послышался окрик:
– Кто такой?
– Лейтенант Стюарт, корабль Ее Величества «Дриада». Прибыл за приказаниями. Разрешите швартоваться?
Незнакомый лейтенант, к моему удивлению, покачал головой.
– Не до вас сейчас. Вам сообщат.
– Ради всего святого, скажите – что хоть происходит?
– Было принято решение об эвакуации английских сил из Евпатории, - ответил лейтенант.
– А нам что делать?
– Сказано же, что вам сообщат.
Всю ночь мы так и стояли. С суши тем временем послышались одиночные выстрелы. «Неужели русские?» – подумал я. Лишь на следующий день, ближе к полудню, к нам прибыла шлюпка, из которой выбрался мой старый сослуживец, лейтенант Смит – тот самый, который любил молодых юнг. Он взглянул на меня без приязни, и сразу перешел к делу.
– Лейтенант, передадите этот пакет капитану Лорингу на корабль Ее Величества «Фьюриос». На словах добавите, чтобы он снимал блокаду Днепровского лимана и возвращался в Варну.
– В Варну?
– Именно. И вам предписывается следовать туда же.
Лейтенант Смит, на прощание бросил на меня враждебный взгляд, и вернулся в свою шлюпку.
Не успели мы сняться с якоря, как вдруг к нам подошла небольшая шлюпка, в которой сидели четверо окровавленных солдат в красных мундирах.
– Сэр, не возьмете ли вы нас?
– А что случилось?
– Нам сообщили, что для нашей части места на кораблях нет. А потом на нашу часть напали французы – их-то вообще никого не взяли. Нам удалось уйти, а что с остальными, мы не знаем.
– Ладно, найдем для вас местечко, – махнул я рукой. – Но мы сейчас уходим. Боевое задание.
А сам подумал, что очень даже вовремя.
Пополудни мы, наконец, оказались недалеко от нашей цели – у Тендровской косы к югу от Кинбурна. Вдруг с севера показались корабли с Андреевскими флагами. Хорошо, хоть ветер восточный, – подумал я, и приказал идти на юго-запад. Авось оторвемся.
Но совершенно неожиданно откуда-то сбоку выскочил незнакомого вида катер, который прямо-таки летел над водой. Вскоре мы услышали звук выстрела, а перед носом «Дриады» поднялся столб воды. Посмотрев на неприятеля – я увидел номер «748» на его борту, и Андреевский флаг на мачте - я приказал спустить наш гордый "Юнион Джек". Нужно знать, когда проигрываешь. А жаль...