#89 Road Warrior » 10.11.2017, 12:28
26 (14) октября 1854 года, пять часов утра. Копенгаген.
Джон Джеймс Бакстон Катберт, путешественник.
– Джон! Джон! Просыпайся! – заорал кто-то у меня под ухом.
То есть как это – просыпайся? Вот он я, в составе своей роты, ожидающий команды на штурм укреплений форта Сантьяго у мексиканского Веракруса. А наши доблестные фрегаты обстреливают стены форта, да так, что коралловая крошка летит во все стороны. Еще немного, и...
Кстати, а почему голос женский? И вроде знакомый... Женщин на войну не берут, уж это-то я знаю точно.
– Джон, скорее! – меня сильно трясут за плечи.
Я открыл глаза и увидел свою любимую супругу, Мередит. Она успела напялить на себя платье, не удосужившись даже надеть свой корсет. Да, странный у меня был сон, но почему моя милая в такой панике?
Тут я услышал свист ядра, а затем оглушительный взрыв. «Бомбическое орудие Пексана», – подумал я машинально. Да, вряд ли кирпичные стены нашей гостиницы выдержат попадания пары-тройки таких вот гостинцев; а, может, и одного хватит. А взрыв был футах в двухстах, не больше.
– Джон, ну сделай что-нибудь, – заорала жена.
Я очнулся от своих мыслей, мгновенно (как во время войны) натянул брюки и куртку, сунул босые ноги в туфли, схватил сумку с деньгами и документами – на все про все ушло меньше минуты – взял Мередит под руку, и мы скатились вниз по лестнице и выбежали из здания. То, что мы увидели напоминало картину «Последний день Помпеи», увиденную нами несколько дней назад в Академии художеств в Санкт-Петербурге. Те же полуодетые люди, мечущиеся туда-сюда по улицам с выражением ужаса на лицах, та же тьма, чуть подсвеченная огнем многочисленных пожаров. Только вот смерть городу несла не лава вулкана Везувий, а вспышки орудийных выстрелов из гавани, там, где стояла прибывшая вчера англо-французская эскадра…
Пять дней назад, мы покинули Санкт-Петербург на пароходе. Погода была скверная, моросил дождь, было промозгло, так что почти все время мы провели в каюте, тем более, что время от времени довольно сильно качало, и у Мередит начинались приступы морской болезни. В таких случаях мне не всегда даже удавалось вытащить супругу на обед либо ужин. Но, когда качка утихала, она опять начинала улыбаться и вспоминать, какого хорошего жениха нашла наша Мейбел. Мне он сначала не совсем понравился, тем более, что он янки. Но, узнав, что он – герой, удостоенный высшей боевой награды, и увидев, с какой нежностью он относится к нашей дочери, я тоже немного оттаял. Да и кольцо, купленное им для нее, было поистине королевским (или царским?) подарком.
А когда я его прямо спросил про его подвиги, он лишь смущенно улыбнулся и ответил:
– Глупое дело нехитрое, мистер Катберт. Не было там никакого героизма. Просто мне чуть-чуть повезло, оба раза.
Но его коллеги мне рассказали другое. Чего стоит атака на неприятельскую пушку с винтовкой вместо биты... А отстрел французских офицеров с расстояния в триста-четыреста футов? Уму непостижимо – как на таком расстоянии из десяти выпущенных пуль, девять нашли свою цель, а десятая стреножила французского командира... На последнее он сказал:
– Я вспомнил, что нам нужен был «язык», желательно офицер. А про меткость – то не моя заслуга. Оружие у нас такое... Да и повезло мне, что они меня не разглядели.
Причем это не было позой, говорил он абсолютно искренне. Да, этот Ник стал мне положительно нравиться. Конечно, любому отцу бывает обидно, что его доченька выбрала себе другого мужчину. Помню, как я боялся своего тестя. Теперь, конечно, наши отношения выправились, и именно его мы попросили присмотреть за нашим поместьем, пока мы путешествуем. Надеюсь, что и с Ником у нас будет полное взаимопонимание. Хотя, конечно, обидно, что Мейбел будет жить здесь, на другом конце света, вдалеке от родного дома...
В Копенгаген мы прибыли вчера рано утром. Когда мы входили в гавань, тучи вдруг расступились, и засветило розовое рассветное солнце. Город был, конечно, не Петербург, но все равно намного приятнее английских портовых городов, да и, что уж греха таить, наших тоже, разве что, может быть, Чарльстона с Саванной. Мы купили билеты на пароход в Саутгемптон, после чего отправились в ту же самую гостиницу, где мы ночевали по дороге сюда. Хозяин, Магнус Буххольц, встретил нас с широкой улыбкой.
– Мистер Катберт, миссис Катберт, как я рад снова вас видеть!
А через пару часов, в гавань вошло множество кораблей с английскими и французскими флагами. Я еще подумал, что их уже разок побили русские, а им все равно мало, вернулись за добавкой. При выходе из Петербурга, мне посчастливилось увидеть вдалеке один из новых русских военных кораблей; таких я еще не лицезрел ни разу. Ни парусов, ни труб, ни рядов пушек по бокам; вместо них – башня, из которой торчало единственное орудие с длинным стволом. Мачты имелись, но без рей и парусов, но на них были лишь какие-то решетки и другие непонятные приспособления. Да, забыл сказать главное – у меня сложилось впечатление, что он сделан полностью из металла. По рассказам одного из офицеров нашего парохода, этот корабль может развивать скорость до двадцати с лишним узлов, и, по слухам, именно он сумел уничтожить большую часть англо-французского флота. Причем с дистанции, не дававшей англичанам с французами никаких шансов.
Неожиданно для всех, флот, вместо того, чтобы продолжить путь, встал на якорь недалеко от центра города. После обеда не на шутку встревоженный герр Буххольц отозвал меня в сторонку и сказал:
– Мне только что доставили сегодняшний номер «Berlingske aftenavis». Это наша лучшая вечерняя газета, но сегодня она вышла раньше чем обычно из-за экстренного сообщения. Англичане с французами предъявили нашему королю ультиматум. Завтра днем мы узнаем, каков будет ответ Его Величества. – И, чуть помедлив, добавил:
– Будем готовиться к худшему. Я еще помню бомбардировку Копенгагена в 1807 году. Мне тогда было восемь лет. При бомбардировке у меня погибли мама с папой, и мне пришлось переселиться к бабушке с дедушкой. Если опять начнется тоже самое, бегите в подвал; вход в него вон там, за углом, и там можно пересидеть любой обстрел.
– А что с нашим завтрашним пароходом?
– Все рейсы пароходов во всех направлениях отменяются до особого распоряжения, и возобновятся не ранее послезавтрашнего утра. Сообщение об отмене распоряжения будет опубликовано либо в этой газете, либо в ее утреннем издании «Berlingske tidende». Не беспокойтесь, я сразу дам вам знать, как только что-либо узнаю.
Мы с Мередит переглянулись. Еще в первый свой приезд мы ходили гулять по городу. Конечно, он был достаточно красив, но, если б я не знал, что здесь столица, я б подумал, что нахожусь в глубокой провинции. Делать здесь было практически нечего – редкие магазинчики, немногочисленные пивные, где сидели неразговорчивые датчане, курили неизменные трубки и пили пиво, закусывая его бутербродами с рыбой. Королевские дворцы в Амалиенборге и замок в Розенборге мы в тот раз уже видели – красиво, конечно, но по двадцати минут в первый приезд было более чем достаточно, ведь внутрь не пускали. Мы спросили у герра Буххольца, что бы он нам порекомендовал. Тот, подумав, сказал:
– Есть музей герра Торвальдсена – это наш знаменитый скульптор.
Мередит обычно любит такие музеи. Я предложил ей туда сходить, но она лишь покачала головой:
– Может быть, завтра, если нам придется здесь еще задержаться.
– Хорошо, – кивнул наш хозяин. – Миссис Катберт, наверное, захочет сходить на королевскую фарфоровую мануфактуру; там неплохой магазинчик, дамам он нравится.
- Вот это то, что надо, - улыбнулась моя ненаглядная, а я заранее загрустил.
- А еще есть "Тиволи и Воксхолл".
- А что это, герр Буххольц? - спросил я.
- Парк развлечений. Там и театр, и карусель, и концертный зал... Такого нигде, кроме Дании, нет.
- А можно будет где-нибудь в городе хорошо поужинать?
- Конечно. Скажите извозчику, чтобы он отвез вас в "Det Lille Apotek" - так называется мой любимый ресторан в центре. Туда ходят многие художники и писатели; даже сам Ганс Христиан Андерсен там часто бывает.
Что это за Андерсен такой, я не знал, но по тому, как загорелись глаза Мередит, я понял, что она про него слышала. Герр Буххольц остановил для нас извозчика, и мы отправились в эту проклятую мануфактуру.
Через полтора часа, мы наконец покинули это пыльное сборище китча. Мередит успела заказать кофейный сервиз и несколько фигурок лягушек, кошечек и собачек, которые нам пообещали доставить в отель. Второй извозчик привез нас в этот «парк развлечений», который мне неожиданно понравился. Мы даже прокатились разок на карусели - я в седле деревянной, искусно сделанной лошади, Мередит в вычурной карете... А еще мы проехались на маленьком паровозике, который шел по всей территории парка, и сходили в небольшой китайского вида театр, где, к счастью, давали пантомиму – датского мы, естественно, не знаем. По дороге домой мы заехали в ресторан, где и правда неплохо готовили, но Мередит, оглянувшись недовольно буркнула:
– Нет тут никакого Андерсена.
– Ты уверена?
– Я б его сразу узнала. Я видела его портрет.
– А зачем тебе этот художник?
Взгляд, который она на меня бросила, был весьма красноречив, и я поправился:
– Ну, скульптор.
– Невежа ты у меня. Он великий сказочник, и все, кроме тебя, читали его сказки.
– А-а-а, – из возраста, когда мне нравились сказки, я давно уже вырос. Мы поехали обратно в гостиницу, где сразу легли спать – про такие города, как этот, у нас говорят, что у них на ночь поднимают тротуары. Я еще подумал, что еще день, ну, может, два, и я умру здесь от скуки. Знал бы я, какого рода развлечения мне устроят французы с англичанами...
Сейчас же на улице царил ад. Мы побежали к входу в подвал, но тут бомба попала в соседний дом, и груда кирпичей засыпала лестницу в подземное убежище. Я успел подумать, что нам еще повезло, что мы не успели туда добежать – нас либо придавило бы обломками стены, либо мы оказались бы в западне, ведь окон там не было, а выйти мы бы уже не смогли. И вдруг Мередит завизжала:
– Джон, беги скорей к нам в номер – там мой корсет!
– Зачем, милая, купим тебе еще...
– Джон, в нем же почти все наши деньги зашиты! Поскорее!
Я, чувствуя, что совершаю ошибку, побежал обратно в здание. Там успел схватить корсет и пару одеял – на улице было нежарко – и помчался вприпрыжку вниз, как будто мне было не сорок два года, а двенадцать. Но не успел я выскочить из здания, как бомба ударила в нашу гостиницу, и здание стало рушиться. Почувствовав резкую боль в ноге, я растянулся на булыжной мостовой.
– Джон, Джон, – заорала Мередит, побежав ко мне. - Кто-нибудь, помогите!
Но на улице царила паника, и никто нам на помощь не пришел. Мередит заботливо укрыла меня одеялом, сама закуталась в другое, и запричитала, дескать. какая же она дура, что послала меня обратно в гостиницу. Тем временем, обстрел внезапно закончился, и лишь груды кирпичей, освещаемые
пожарами, свидетельствовали о том, что нам это не приснилось. Я попробовал было встать и понял, что у меня сломана правая нога.
Часа через полтора, когда уже начало светать, к нам подошел человек в белом халате, назвавшийся доктором Нансеном, который к тому же неплохо говорил по-английски. Осмотрев мою ногу, он констатировал:
– Да, мистер, у вас перелом, причем серьезный. Ничего, потерпите еще пару часов, потом вас доставят в местный госпиталь.
– Доктор, а почему они начали стрелять?
– Вы не англичанин? – подозрительно спросил доктор.
– Нет, я американец.
– Ультиматум этих нелюдей истекал в полдень. А они решили пострелять, причем ночью, когда люди спали... Без причины, как тогда, сорок семь лет назад, когда они начали свою бомбардировку без объявления войны...
Мередит вдруг спросила:
– Доктор, удастся ли спасти ногу? Мы вам заплатим любые деньги...
– Боюсь, что вряд ли. Но мы попробуем. А про деньги – по распоряжению Его Величества, все медицинские счета пострадавших от обстрела оплачивает он лично. Пока же подождите еще немного, за вами скоро придут...
И доктор, сделав пару пометок в своей тетради, удалился.
Я же смотрел то на развалины вокруг меня – некоторые еще дымились, на искалеченных и убитых, лежавших на засыпанной щебне улице, которая еще вчера выглядела вполне пристойно. Но взгляд мой все время возвращался к англо-французскому флоту, как ни в чем не бывало стоявшем на рейде с открытыми орудийными портами.
«Цивилизованные европейцы, – подумал я со злостью, вспомнив, как родственник Мередит в Лондоне противопоставлял «цивилизованных» англичан «азиатским варварам», как он смел обзывать русских. – Кто здесь варвары, видно невооруженным взглядом, и это не русские, спасшие моих детей, пострадавших от рук этих самых "цивилизаторов"».
И тут я вдруг увидел, как на горизонте, на фоне предрассветной зари появилась какая-то тень, двигавшаяся с огромной скоростью. Разглядеть ее было трудно, но, когда я услышал первый выстрел, и один из английских фрегатов неожиданно взорвался, разбросав вокруг пылающие обломки, я расплылся в блаженной улыбке.