#22 Лорд д'Арт » 06.11.2012, 20:07
Луций Элий Аврелий Коммод только учился править. И интриговать. Но он всегда был хорошим учеником – и учился весьма быстро. Молодой волк уже умел показывать зубы, пусть этого никто еще пока не видел.
Глава 2
Если бы кто-нибудь мог посмотреть на выстроившиеся перед императором легионы с высоты птичьего полета, то он, безусловно, отметил бы абсолютную ровность рядов, выстроенных будто по линейке, четкость и монолитность солдатских порядков, отдельно стоящих центурионов и знаменосцев… Римская армия, хоть и потрепанная, все еще представляла собою внушительное зрелище.
Невдалеке, метрах в тридцати от первой солдатской шеренги, на могучем вороном жеребце восседал закованный в броню Коммод, горой возвышаясь над окружением. Крашенный в черный цвет пластинчатый доспех, столь же темные волосы, обхваченные широким серебряным обручем, и полная неподвижность властителя Рима делали императора похожим на спустившегося с Олимпа Марса. Хотя, будь Коммод несколько старше и отрасти он бороду, его вполне можно было бы представить и в виде самого Юпитера.
Максимус, находясь чуть позади замершего императора, в очередной раз отметил, что сейчас его друг больше похож на персидского катафракта, чем на римского воина. Впрочем, учитывая известную любовь Луция Коммода к лошадям, это было неудивительно.
Вспомнив, с каким выражением лица смотрел на сына великий Марк Аврелий, какой нежностью и добротой лучились его глаза при виде смеющегося сорванца, играющего с лошадьми – Максимус даже улыбнулся. Да, веселые были деньки…
Тогда выздоровевший Коммод и его неожиданная страсть к лошадям казались всем милым капризом долго болевшего ребенка. Но уже скоро скептики оказались посрамлены – мальчишка не разлюбил свое занятие и спустя два, и три года. И, при этом, стал гораздо серьезнее, чем до болезни. Стал строже относиться к себе и остальным.
А ведь он только начинал взрослеть. Милый и добрый юноша, он вдруг научился быть жестким и иногда даже жестоким, учился принимать решения и давать команды. Конечно, паренек менялся не только внутренне, но и внешне – тянулся ввысь и раздавался в плечах, на глазах лишаясь подростковой угловатости.
Сложно сказать, что изменялось сильнее – внешность или разум мальчишки. Максимус склонялся к последнему варианту. Естественно, это было вполне объяснимо, ведь Коммода учили лучшие из лучших – уж об этом отец-император позаботился. Учили всему – философии и математике, военному делу и искусству управления людьми, механике и даже езде верхом… Поэтому-то никто не удивлялся успехам парня. И они – эти успехи – вызывали у Марка Аврелия только лишь гордость за своего отпрыска, обещающего стать величайшим властителем в истории Рима. И эта гордость разжигала в душе «философа на троне» ту самую теплоту, которая запоминалась абсолютно всем общавшимся с великим императором.
Так или иначе, детское увлечение лошадьми оказалось довольно полезным делом. Сейчас за спиной Коммода замерла в неподвижности сотня преторианцев, облаченных в такие же, как у него, черные доспехи.
Сотня иллирийцев, прирожденных всадников, ставших катафрактами. Излюбленное детище молодого императора, его главная надежда и основа будущей римской армии, армии нового порядка.
Максимус, на правах друга, был одним из немногих посвященных в планы Коммода. Тот с детства был восхищен мощью персидской кавалерии. И хотел создать нечто подобное.
Конечно, он понимал, что это не простая задача. Понимал, что исходного материала для создания качественного кавалериста в Парфии гораздо больше. Больше прирожденных всадников, больше годящихся для боя коней… Но Римская империя была не таким уж и маленьким государством – и в ней тоже имелись области, предрасположенные к коневодству. Иллирия, Нумидия – и теперь еще и Сарматия. Идущая уже долгие годы война с маркоманнами и их союзниками помимо всего прочего должна была дать Риму еще одну провинцию с населением, годящимся для создания по-настоящему сильной кавалерии.
Коммод планировал в дополнение к легионам создать, может и не самое многочисленное, но отменно обученное и прекрасно вооруженное кавалерийское войско. Свою личную армию, резерв – эдаких триариев, применяемых тогда и там, где важно не только (и не столько) количество войск, но и их качество.
Первые шаги на этом пути император уже сделал и весьма успешно – доказательством чего была та сотня, что сейчас расположилась за его спиной.
- Мой отец мертв, - громкий голос Коммода прервал размышления Максимуса. – Он умер здесь, на границе, сражаясь с варварами во имя империи. Он бился рядом с нами. Бился, чтобы наши земли не знали грабежа. Бился, чтобы обезопасить наши дома, наших сыновей и жен. Бился, чтобы Рим процветал.
Император сделал паузу. И в эту же секунду, словно повинуясь неслышному сигналу, легионы ударили по щитам.
- Я – сын своего отца. И я не предам его память. Я не предам память павших в боях солдат, храбро сражавшихся под знаменами великого Аврелия. Я буду сражаться, как сражался мой отец, как сражались наши братья – и добьюсь победы. Или паду, если это будет нужно богам, - Коммод вытащил из ножен клинок. Сверкающая на Солнце полоса стали в его руке казалась молнией Юпиитера. И снова легионы ударили по щитам. – Мы все устали. Устали биться, день за днем и месяц за месяцем. Но мы – надежда римского народа.
С каждым предложением Коммод повышал голос. Он почти кричал.
- Мы те, кто стеной стоит на пути варварства и беззакония. Мы те, кто несет свет цивилизации. И мы – не сдадимся. Как не сдался Сципион. Как не сдался Цезарь. Как не сдался Траян. Мы – победим. Потому что мы – римляне!
- Барра! – крикнул кто-то из центурионов.
- БАРРА! – единым выдохом отозвались легионы.
Таррутений Патерн, издалека наблюдая за этой картиной, только лишь пожал плечами. Он и без этого представления прекрасно осознавал, что сейчас легионы любят Коммода. Но будут ли они также любить своего императора через год или два? Тот еще вопрос. Здесь, на границе империи, во время тяжелой войны, ободряющих слов было явно недостаточно. На сколько их еще хватит? На месяц? На два? На полгода? Любой более-менее разбирающийся в военном деле человек с легкостью докажет, что победа вовсе не так уж и близка. И, рано или поздно, солдатам это надоест.
Но сейчас Коммод слишком популярен в войсках – даже полный идиот это поймет, стоит ему взглянуть на лица легионеров.
Префект Рима, Таррутений Патерн, поправив плащ, повернул коня и направил его в сторону виднеющейся недалеко дороги. Пришло время отправляться в Город – здесь же его миссия была закончена. Сенаторов «порадуют» известия о персональных сборах для казны. Предстояло обдумать линию своего поведения – как и с кем разговаривать. В конце концов, некоторые шансы у Сената еще оставались.
Уже подъезжая к дороге, Патерн услышал позади еще один торжествующий выкрик легионов. Ораторствовать Коммод тоже уже научился.