#3291 master_iuda » 15.07.2017, 10:38
Глава
Из воспоминаний Галунова Ивана Кузьмича 1921 года рождения (начало см. «Мы из Бреста. Искупление»)(Альт. Ист.).
… Где-то в конце июля по завершении четырехмесячной подготовки нас подняли по тревоге и эшелоном отправили в район Воронежа. Прибыли на станцию «Бобров» уже ночью и стали быстро разгружаться. Станцию уже сильно разбомбила немецкая авиация. На путях стояли разбитые вагоны.
Командиры нас все время поторапливали даже перекурить и осмотреться не дали. Сразу же дали команду грузиться в подъехавшие автомашины. Повезли нас к фронту. Немцы тогда сильно на наших давили к Воронежу и Сталинграду рвались. Потерив частях дюже большие были и пополнение требовалось срочно. Вот под нас и выделели автотранспорт.
До передовой я в тот раз так и не добрался. По дороге нашу колонну немецкая авиация накрыла. Увидели ее вовремя, машины под деревья спрятать постарались. Мы из машин повыпригивали и постарались, как учили, укряться. Надо же было такому случиться, что одна из бомб разорвалась почти рядом с воронкой, в которой мы прятались. Из восьми человек, что там находилось, ранение получил только я один. Большой осколок попал и разворотил мне плечо. Всего ранеными тогда оказалось челокек сорок и десятка полтора были убиты. Нас собрали и отправили на станцию обратно, а оттуда дальше в госпиталь. Считай, все лето там провел. Ранение слишком серьезным оказалось. Несколько раз операцию делали. Боялся, что руку совсем отнимут. Но бог миловал. Врач руку спас.
Оттуда направили в зап.(запасной полк). Где таких же, как и я бывших раненых собирали и снова учили воевать.
Потом был Донской фронт. Бои на Сталинградском направлении. Не пустили мы немцев к Сталинграду. Бои там страшные были. Немцы и их союзники нас танками и артиллерией давили. От полка, где я служил только двадцать человек в строю осталось. Но мы выстояли, остановили врага. Я в тех боях вновь ранение получил. Снова госпиталь. Лечился в Сталинграде. Откуда через зап. попал на фронт.
Вот ведь судьба как сложилась. Привезли нас снова на станцию «Бобров». Города мы так и не увидели – метель началась, вот мы к друг другу и прижались, подняв воротники шинелей и опустив уши шапок, чтобы не замезнуть. Везли долго, пока не приехали в поселок «Степной». Здесь нас на ночь разместили в сарае, а утром после завтрака стали распределять по частям.
Я как умеющий ходить на лыжах попал служить в лыжный батальон. Таких как я набралось человек под сто и вместо фронта повезли нас, почему-то в тыл на другой аэродром. Где и стали обучать, как правильно садиться в планеры. Иногда нас ставили на лыжи, и мы отрабатывали свои действия в наступлении и обороне.
В тыл к немцам отправили в ночь на вторые сутки операции. Высадились на аэродроме и сразу же в колонну и бегом подальше от летного поля. Проводник нас там встретил с комбатом переговорил и повел в город. Вскоре мы оказались рядом с жд. вокзалом. А там все было разрушено. И наша и немецкая авиация поработала.
Из вагонов с сорванными дверями и прямо на рельсах валялось раскиданное барахло, какие-то ящики и мешки. Рядом с нами оказался разбитый вагон с сахаром. Целые и разорванные рогожные мешки с высыпавшимся кусковым сахаром валялись прямо под ногами солдат. Ребята, быстро запасались сахаром, рассовывая его, кто в карманы, а кто в вещевой мешок. Я тоже развязал свой вещмешок, наложил в него немного кусков. Вдруг крики – «Воздух! Воздух!», и все кинулись врассыпную, прячась, кто куда. Недалеко от меня валялся здоровенный камень, я быстро упал за него. Самолетов оказалось всего два или три. Они построчили из пулеметов, в основном по лошадям и технике, а затем улетели. Смотрю, забегали санитары с брезентовыми носилками, кого-то они уже тащили с матерками и стонами… Командиры построили нас и, костеря самолеты матом, пошли, брякая котелками и лопатами к передовой.
Ещё издалека доносились звуки стрельбы и разрывов с передовой. Навстречу несколько бойцов вели десятка полтора пленных немцев и венгров. Ближе к фронту шли легкораненые, некоторые из них держались за телеги с тяжелоранеными. С марша заняли высоты и сразу стали рыть окопы. И это в сорокагрудусный мороз. Но все понимали, что делать это нужно. К утру позиции были почти готовы: отрыты окопы в полный рост, оборудованы ячейки для стрельбы, ребята еще два блиндажа строили из бревен, принесенных из Алексеевки. Над своей ячейкой я настелил веток и присыпал их снегом, да еще водой полил. За ночь снег покрылся ледяной коркой, что дало мне дополнительную защиту от ветра и снега.
На роту у нас был один расчет станкового пулемета «максим» и по расчету РПД на взвод. Автоматов не было, зато винтовки разные. В основном трехлинейки, но у многих были и СВТ - самозарядки Токарева. По две гранаты выдали. Батальон поддерживала огнем артиллерийская батарея, но стреляла она редко, видать снарядов негусто было.
На третий день ночью через позиции врага к нам парни со сбитого планера прорвались. Их планер сел в тылу врага. Из двадцати человек к нам только восемь вернулось. Остальные при приземлении ранения получили и дальше двигаться не могли. Остались у планера прикрывать отход этих восьмерых.
За почти неделю мы немцев почти не видели. Итальянцы и венгры были. В атаки они не ходили, старались обойти наши позиции степью и убежать подальше на запад.
Бои шли в районе железной и автомобильных дорог. К концу недели их стали сменять немцы. Сначала они себя тоже не сильно активно вели. Так постреливали иногда, с самолетов раза два бомбы бросали. Но понятно было, что они подтягивают силы для атаки. Они изредка закидывали нас минами. Тоже видно с боеприпасами тяжело было. Били из ротного миномета, и мины, издавая свист, хлопая, разрывались то, не долетая, то перелетая окопы. Как-то под этот свист и хлопки я задремал в ячейке. Разбудил меня удар воздушной волны. Мина попала в навес, раскидала все ветки и засыпала меня снежной и ледяной пылью. В ушах звон стоит, но, ни одной царапины…
По окопам ходили обозники с плетеными корзинами, раздавали сухари, тушенку, махру и по читку водки. Я свой пить не стал, поставил в ячейке в стенку. Там карман вырыл, гранаты туда положил, фляжку с водой, лопатку саперную. Сижу, курю. А в окопах уже начали менять водку на тушенку, махру, кто на что. Подошли Егор Чупахин и Кабанченко Серёга, хорошие уже. Спрашивают: «Вань ты свой читок пить будешь?»
- Не буду и вам не советую. Сейчас немцы пойдут в атаку или нас погонят вперёд.
Егор говорит: «Чё, испугался штоли? Отобьёмся сват! Давай меняй свой читок на пачку махорки!» Я им говорю: «Если хотите, так берите!» И точно. Где-то через час немцы после минометного обстрела пошли в атаку. Егор вылез из окопа на бруствер и с колена начал стрелять. Его сразу же подстрелили, метрах в двух от окопа. Кабанченко полез за ним, но его тут же в плечо, он в окоп упал, рукой рану зажал, орёт... Я ему: «Бежи в санбат!»
Атаку отбили. Мы с Коротченко Лёхой затащили Егора в окоп. У него вся грудь и живот в крови, аж кишки вылезли… Но еще в сознании, здоровый мужик был. Я его перевязываю, а он: «Ваня, дай воды! Б...ди подстрелили… Помру я, сват... Как там Манька с ребятишками одна останется?..» Санитары унесли его в санбат, он там, через сутки и умер… А Серёга Кабанченко после ранения опять попал на фронт и то ли в 43-м то ли в 44-году пропал безвести…
В последние дни до прихода наших немцы раз пять пытались сбить нас с высот. Артобстрел проведут, минами закидают, значит, жди атаку. Атаки мы их отбивали, ребята в батальоне крепкие подобрались, многие уже до этого пороха нанюхались, таких на пушку не возьмешь. Сами тоже не раз в контратаки поднимались, врукопашную. Там тогда не зевай, кто кого. Только ослабли ребята, кормили плоховато, а немцы на нашем участке крупные были, как на подбор. Так мы, кто поздоровее, немцев покрупнее на себя брали, разбирали на ходу до рукопашной. Штыки с СВТшек поснимали все. Он у них как кинжал, и в бою удобней, когда штык у тебя в руке. Ведь в рукопашном бою если штык на винтовке, и промажешь при уколе, тебе хана почти на все сто. А когда он в руке, если не оробел, русский человек - зверь. В рукопашной самое главное не оробеть, не думать что убьют, не зевать, бить надо быстро, сильно и не стоять на месте, вертеться, чтоб сзади никто не ударил. Я в первой рукопашной немца лопаткой убил. Он на меня бежал с винтовкой без штыка, я на него. В правой руке лопатка саперная, в левой штык от СВТ. Быстро все произошло… Он стволом меня хотел в живот ткнуть, я левой удар отбил, он проскочил, я – «С-сука!!!» и с разворота как саданул ребром лопаты снизу по шее, аж искры с под каски вылетели… - «Убивать меня пришел, мандавошка лубошная?!» У него голова как шляпа от подсолнушка, обвисла набок, сразу осел… Ножом бить тоже приходилось… После рукопашной возвращаешься весь в крови, своей, чужой… Да, крови пролилось там много…
Зато вода была только из речушки, почти ручей. За ней ходили по очереди, то мы, то немцы. Когда к вечеру стрельба затихает, одни убитых собирают, кто-то за водой идет. Тут уже ни мы, ни немцы не стреляли. И патронов маловато, и наши артиллеристы почти не вели огонь по их позициям. Кинут два-три снаряда и выдохлись. Зато немцы мин и снарядов не жалели, каждый день по окопам кидали.
Вот так мы эту неделю и простояли в обороне. Потом все попритихло. Немцы прекратили атаки, лишь иногда постреливали с минометов.
Вскоре пришла радостная весть, что мы соединились с войсками, наступавшими с фронта. Правда, с линии обороны нас не сняли, надо было удерживать внутреннее кольцо окружения вокруг врага. Конечно, это было не очень хорошо, могли бы и на отдых отвезти, зато снабжение улучшилось, пополнение прибыло.
Однажды утром по нашим позициям начался артобстрел. Причем, такого сильного огня еще ни разу не было. Где-то около часа немцы обстреливали наши позиции, и за это время у нас было много убито и ранено. Потом атака… Пьяные эсэсовцы шли на прорыв в полный рост, напролом. Кое-как атаку отбили, пулеметчики хорошо поработали. У вечеру наш батальон отрезали от остальных, и мы оказались в окружении. Три дня в нем просидели.
Что там творилось… Атаки шли одна за одной. В воздухе над высотами такой смрад стоял, что дышать нечем. Воняло тротилом смешанным с пороховой гарью и трупным запахом, от этого всего в горле стояла горечь…
Патронов почти нет, атаки отбивали в рукопашной. Подпустим к окопам метров на десять, выскакиваем, и тогда держись... Сколько там миру побили, и наших и немцев... Раненые, кто полегче и ходить мог, ушли. Ночью какой-то парень из штурмовиков с собой в тыл увел. По ночам в окопах холодно, еды почти нет, так те, кто посмелее, лазили за окопы в немецких ранцах пошариться. Метрах в пятидесяти их там много валялось… Да у них там тоже негусто, редко что-то пожрать найдешь. Так, барахло разное. И почему-то от их вещей воняло не так, как от наших. Пересыпали что ли чем-то? Повезет, если галеты найдёшь. Хлеб у них такой, с виду небольшая плитка, как печеник, водой размочишь, набухает как булка. Спасались пареной кониной, там коней убитых много валялось. Выбираешь из портянки место, где почище, оторвешь клочок, замотаешь в него кусок конины. Разгребем ямку в земле, наложим туда, зароешь ямку землей, а сверху костёр, и часа через полтора готово. Еще сильно страдал без курева. Я же с детства пристрастился, а тут махорка закончилась.
На третьи сутки с самолетов сбросили нам на парашютах патронов, гранат, еды немного. И в одном тюке письмо комбату нашли – «Держитесь! Помощь будет! Наши будут прорывать окружение!» Тут мы ожили, надежда появилась. Патроны, гранаты поделили, сухарей по две штуки досталось. Сухари большие, в ладонь. Булку ржаного хлеба вдоль порежут на куски и сушат так, что не угрызешь. Так нам с голодухи эти сухари сладьше конфет показались... Отломишь кусочек, в рот положишь и посасываешь как конфету.
23-го под утро пошел снежок, лёгкий такой, как пушок. До того все морозы стояли и снег колючим был а тут легкий такой, пушистый.
С утра атака по всему фронту, сильный бой был, немцы нас раз пять бомбили и артобстрел вели. Атака за атакой, пустили в бой танки, правда, их было всего три. Подбили их почти сразу. Но немцы, прячась за ними, вплотную к нашим окопам подошли. С большими потерями тогда отбились… Вся позиция трупами была завалена… 5-я рота прикрывала нас с правого фланга. С фланга у них речушка была, там пулеметный расчёт стоял и заслон на сопке до взвода. Но немцы ночью танки перетащили через ручей и ударили одновременно по флангу и с фронта 5-й роты. Танки ребята подбили, но немцы зашли им во фланг, и к обеду им удалось ворваться в окопы роты. Бойцы стали отходить на нашу высотку. Человек сорок пять добрались до наших окопов, но если бы не пулеметчики, всех бы немцы положили. А так они успели уйти, зато пулеметчики оказались в окружении. Ребята еще долго секли немцев очередями, потом затихло...
К вечеру вся земля почернела от разрывов и гари - картина жуткая… Все подходы к высотам завалены убитыми немцами, чадили два подбитых танка у оставленных позиций 5-й роты. Еще один танк подбили метров за двести от нас ребята из нашей 1-й роты. Он до окопов не дошел метров тридцать, там его и укокошили гранатами.
На следующий день немцы отдыхали. Изредка били из минометов и артиллерии. А мы уже не в силах убирать убитых. Они валяются и в окопах, и на бруствере, убитые везде, кажется, что все это место засеяно трупами... От двух батальонов нас осталось человек сто двадцать…
Утром меня ранило осколком снаряда в правую руку. Я лежал и стрелял из винтовки, снаряд разорвался где-то сбоку, и меня словно обожгло чем-то выше локтя. Боли сразу не было, потом уже сильно зажгло. Гляжу, из рукава фуфайки кровь потекла. Фуфайку снял, смотрю, осколок пробил руку и засел глубоко. Кровь хлещет, рука сразу обвисла. Снял гимнастерку, ногой наступил на рукав, оторвал его, одной рукой кое-как вывернул, внутри почище была, и на рану намотал. Телогрейку одел в одну руку, с ремня подсумки выкинул, патронов там все равно не было. Ремень на шею надел, руку вставил наперевес. Сержант какой-то подошел, мы уже там все перемешались, кто с какого батальона, роты, никто не знал и не спрашивал: «Иди к раненым в блиндаж!» Беру винтовку и пошел. Траншея уже почти вся обвалилась, жерди поперек валяются, много убитых приваленных землей. Только нога или рука торчит снаружи... Добрался кое-как до блиндажа, он тоже почти весь разрушенный, лишь стоны из-под земли доносятся. Перед входом была площадка отрыта, так она вся доверху умершими завалена... Ни санитаров, никого не было. Заглянул в блиндаж, а там битком набито и стоны, стоны, стоны… Я с краю у стенки присел, пригляделся, кто-то со стоном спрашивает: «Браток, как там? Наших не видно, не прорываются на помощь?» - «Да бьёт где-то артиллерия, бои кругом идут, может, это пробиваются к нам». – «Скорее бы уже, а то мочи нет совсем. Санитары куда-то делись, мёртвых не убирают…» А у меня повязка вся кровью набухла, кровь по телогрейке на колени капает, в голове гудит. На входе сумка валялась брезентовая с красным крестом, я пошарился в ней, бинтов не оказалось, только кусачки какие-то, шприц и стекляшки от ампул раздавленные. А метрах в десяти от блиндажа отвилка траншеи шла к западному склону высотки, и когда я шел в блиндаж, прямо на этой развилке заметил убитого. Убитых там много валялось, но на этого я обратил внимание потому, что он был обут в ботинки. Не новые, каблук был стоптанный, видать не новобранец. Срочник, наверное, потому что наши все в сапоги обуты. Дня два как убитый, землей засыпанный, но видно, что ему осколком ползатылка снесло… Я еще подумал - вот и дождалась мамка сына… Подошел, ботинок с него снял, шнурок сыромятный вынул, сунул в карман. Посмотрел, а он оказывается, без портянки был, нога синяя… Я ему назад ботинок на ногу надел. Присел, повязку размотал, выкинул, она вся как тряпка мокрая от крови. Рука распухла, кровь идет, видать глубоко залез осколок. Второй рукав оторвал от гимнастерки, с ватника ваты надергал, в середину напихал, с краю шнурок вставил в дырки от пуговиц, перевязал туго, и сверху шнурком затянул, чтоб не разматывалась. Тут помню, к стенке прислонился, кровь вроде перестала бежать, но от потери крови и от усталости поклонило в сон, и я задремал.
К вечеру подошел комбат, от копоти весь черный, худой, телогрейка на нем вся в клочьях, и говорит: «Получен приказ прорываться из окружения! У кого еще есть силы, попытайтесь, как стемнеет небольшими группами прорваться к позициям штурмовой бригады. Может, и проскочите. Немцев там почти не осталось, всех перебили». Тяжелораненые, неходячие спрашивают: «А как же мы?» Комбат отвечает: «Мы остаемся с вами, и будем ждать помощи. Приказ касается только легкораненых».
Как стемнело, нас человек семь собралось, и поползли в сторону ручья. За ним через полкилометра лесок начинался. Я с собой винтовку взял, хоть там и патронов три штуки, но бросать не стал. От наших позиций до ручья метров семьсот не больше, днем десять минут ходьбы. Так мы этот участок всю ночь ползли. С нами раненый в ногу полз, боец с нашей роты со смешной фамилией, я ее запомнил - Якуночкин. Так он метр проползет и начинает потихоньку стонать от боли. Ему пуля навылет икру ниже колена пробила. Немцы то и дело ракеты пускают, мы затихнем. В воронку заползем, отдохнем, сил нет, все отощали от голода, и снова потихоньку в сторону ручья. Немцы ракету пустят, немного постреляют, как перестанут стрелять, мы прислушаемся, ползем дальше. А там вся земля разрывами исковерканная, воронка на воронке, убитые на каждом метре валяются, в иных местах целыми кучами… К середине ночи доползли к подбитому немецкому танку, он метров четыреста от ручья стоял, наши артиллеристы его на второй день окружения подбили.
Рассвело, а мы как раз у ручья. Вдруг, слышим, говорит кто-то. Глянули, а это человек пять немцев вдоль ручья идут с баками за спиной. За водой ходили. Мы залегли не шевелимся, это нас и спасло. Немцы подумали убитые лежат. Там у воды их много валялось… Не доходя до нас метров триста немцы повернули и пошли в сторону высот. Мы через ручей перебрались. Он не глубокий, по пояс не больше, но вода холодная, пришлось помогать друг другу. И по кустам уже пошли в полный рост. Никто нас не заметил, не обстреливал. Добрались до леска и только там сели передохнуть. Но мы, же мокрые, и долго не посидишь. Замерзнешь и так вся одежда промокла и заледенела. Двинулись потихоньку дальше.
К вечеру наткнулись на еще одну группу наших. Человек сорок пять с 1-го батальона, большинство раненых, и тоже второй день не могут выйти к нашим. Местность никто не знает, наобум не пройти, есть нечего, медикаментов нет. Силы на исходе, истощали все, двое раненых умерли… Мёртвых там даже не закапывали, так снегом присыпали и все. На привал присядем, кто кору жуёт от голода, кто мох.
Был среди нас один парень из «штурмовиков». Вот он хоть и раненый был, но решил сходить в разведку. «Сидите здесь, никуда не уходите. Я проверю, что к чему и вернусь за вами». Часа через четыре он вернулся: «Всё, есть проход к нашим! Двигаемся!» Кое-как поднялись, а один так и лежит. Умер… Мы его под снег схоронили и пошли.
К утру вышли к своим окопам. Оттуда кричат: «Стой! Кто такие?!» - «Окруженцы!» - «У кого оружие бросайте на землю!» Я свою винтовку штыком в землю воткнул…
Меня вместе с ранеными в санбат отправили. Там рану обработали и перевязали. Пришел особист, проверил документы и меня с группой раненых направили в госпиталь...
http://samlib.ru/s/sizow_w_n/