Балтийская рапсодия

[Road Warrior]

16 (4) августа 1854 года. Аландские острова. Крепость Бомарзунд.
Елизавета Тарасовна Бирюкова, корреспондент ТВ «Звезда».

– Странно, – удивленно сказал Юра. – А Лиза сказала, что передала... – и вопросительно посмотрел на меня.

Юра – это мой шеф, Юрий Иванович Черников, легенда нашего телеканала. А я – его заместитель. Юра меня берет с собой всюду, кроме действительно горячих точек, где бывает смертельно опасно. Я, конечно, протестую каждый раз, когда меня оставляют дома, но это так, для проформы – ведь ежу понятно, что погибать в какой-нибудь задрипанной Сирии мне почему-то не очень-то хочется.

А тут намечался круиз на Карибы, а до того – визит в несколько скандинавских столиц. Так что, вот она, я, собственной персоной. Елизавета Тарасовна Бирюкова, в девичестве Орлик, тридцати четырех лет от роду, уроженка славного миста Житомира, но жившая сначала в Киеве, а когда мне исполнилось пять лет, моему отцу предложили должность в Москве, куда он и отбыл вместе со всей семьей, и, соответственно, со мной.

В девяносто первом, отец задумал было вернуться в Неньку, ставшую нэзалэжной. Но каким-то чудом он сумел откусить кусок приватизационного пирога, и остался в Москве. А через пять лет его не стало – какие-то разборки между своими. И мама выскочила замуж за другого, да с такой скоростью, что у меня невольно возникла мысль, что этот, другой, скрашивал ее досуг еще в те времена, когда мой папахен крутился, как белка в колесе, зарабатывая на брюлики мамане, и на разнообразные секции, вояжи и просто репетиторов для меня.

Мой новый отец продолжал баловать и маму, и меня, а когда мне исполнилось шестнадцать, я его, прикинув, что пора и мне протиснуться поближе к его кошельку, соблазнила его. Сделать это оказалось не так уж и трудно. Так я стала второй его сексуальной партнершей вплоть до того момента, когда я поступилала на факультет международной журналистики в МГИМО, куда меня «папик» устроил через какие-то свои связи. На тот момент мамочка с моим новым папочкой жили на Рублевке, и мне была куплена квартира в Москве, которая поначалу служила сексодромом для многих моих однокурсников и однокурсниц.

Вскоре, увы, ко мне переехала жить мамочка – видите ли, ее милый друг Алешенька нашел себе новую пассию, в два раза помоложе ее, и с ногами до ушей, зато, по маминым словам, «с отвислыми буферами и толстой задницей». Мамину попу, конечно, худой тоже не назовешь, зато ее грудь и в сорок четыре смотрелась весьма и весьма неплохо. Но Алексей Иваныч клюнул на молодую дуру.

Через пару месяцев он позвонил мне и пригласил встретиться. После ресторана без вывески, где готовили получше, чем в «Арагви», и пары часов на роскошной кровати под балдахином в еще одной московской квартире на Мясницкой, он мне сказал, что после меня ему с матерью стало не интересно. «Знаешь, твоя мамаша ляжет в постели, как гипсовая статуя с веслом. Да еще у нее при этом такое выражение скуки на лице... У меня даже на нее «часы» на полшестого показывают…» Новую свою мамзель он тоже описал не в самых лестных тонах – но, как он сказал «на этот раз мне хоть ума хватило на ней не жениться, а то знаешь, сколько мне пришлось отдать при разводе...»

У мамы действительно теперь водились весьма неплохие деньги, крутые тачки: «порше», «бэха», куча ювелирки... А еще на нее была переписана квартира, в коей я и обитала. Так что отжать ее у матери у меня возможности не было, и мой домашний «сексодром» закончился, похоже, навсегда. Вскоре она нашла себе одного грузина, чуть постарше меня, и жизнь в квартире стала для меня совсем невыносимой. Грузинчик этот пытался, конечно, и ко мне подбить клинья, но он для меня был абсолютно неинтересен.

Поэтому я вскоре выскочила замуж за Ваню Бирюкова, моего сокурсника – у него родители уехали то ли в Камерун, то ли в Сенегал, где работали при посольстве. А квартира осталась в его полном распоряжении. Брак наш распался через неделю после выпускного вечера. Ваня поехал в Питер на собеседование на какой-то тамошний телеканал, а после оного так торопился к своей супружнице, сиречь мне, что успел на обратный самолет аж на два часа раньше. И застал меня in flagrante delicto с бывшим моим отчимом, который наведался ко мне в гости, как он делал время от времени, когда мужа не было. Так что оказалась я в той самой квартире с балдахином, с условием, что, пока я там живу, буду ублажать Алексея Иваныча, когда последний будет наведываться в первопрестольную.

Он же и устроил меня по знакомству на тогда еще новый телеканал «Звезда». Сначала дела у меня шли ни шатко ни валко – на экране я ни разу не появилась, делала работу, которую считала ниже своего достоинства. Зато через два года, когда на канал пришел Юра Черников, и ему нужны были сотрудники, я каким-то чудом сумела подсуетится, и устроилась к нему. Впрочем, чудо было вполне рукотворным – я переспала несколько раз с мужиком, который был ответственным за комплектование его съемочной группы. Потом, когда заартачилась одна наша весьма могущественная администраторша, про которую ходили слухи о розовом «кольоре» ее предпочтений, то пару раз пришлось порезвиться и с ней. Последнее мне было несколько противно, но что ни сделаешь ради хорошего места!

Про Юру Черникова уже тогда ходили легенды. После школы, он провоевал два года в Афгане, где, по слухам, был снайпером. На День Победы и на День Воина-Интернационалиста он надевает свои награды. Там была и парочка орденов (не спрашивайте, какие именно – я в такой ерунде не очень-то и разбираюсь), и медаль «За отвагу» – ее ему дали, по слухам, вместо «Героя». Ну и еще какие-то медали, советские и афганские.

Впрочем, про свое пребывание «за речкой» он рассказывать не любил. Вернувшись, он поступил в МГУ на факультет журналистики, где и женился на девушке с факультета иностранных языков. Как по мне, то у нее нет ни кожи, ни рожи. Но Юра ее очень любил, и сделал с ней четырех детей, а пятым он усыновил крестника, сына одного из своих афганских друзей, когда последний с женой попал под раздачу при каких-то разборках в лихие девяностые. 

Работать с ним было одно удовольствие. Но когда я попыталась затащить его к себе под одеяло, он мне прямым текстом заявил, что, дескать, женат, жене не изменяет и изменять не собирается. Да тут еще и папахен после очередной бурной ночи посмел мне намекнуть открытым текстом, что достоинства мои начали уже показывать признаки того, что и они подвластны времени, и чтобы я не забывала, что больше я ему не родственница. Что он сам полностью облысел и растолстел настолько, что уже при всем желании не может рассмотреть свое достоинство, я ему говорить не стала – лучше не сжигать мосты. Тем более, что он дал мне целых три месяца времени на выселение. Денег на свои четыре угла у меня не было, и я выскочила замуж за Леньку Иванидзе, того самого, который мне когда-то помог устроиться к Юре, и переехала с Мясницкой в самое что ни на есть Южное Бутово.

За несколько последних лет я превратилась из рядовой сотрудницы в Юриного заместителя, и нередко даже сама вела программы – Юра готовил меня в полноценные корреспонденты. Но с мужем мне не слишком повезло – тот, как оказалось, был не просто слишком любвеобильным. Выяснилось, что он не прочь был крутить любовь не только с женщинами, но и с мужчинами. Впрочем, ради квартиры, пусть и в Бутово, я терпела его похождения, а Ленька мои. Так что все было не так уж и плохо.

А пару дней назад, в Стокгольме, я впервые увидела это ничтожество – Николаса, блин, Домбровского. Сначала, конечно, он мне понравился – высокий, статный, неглупый, да еще и американец. И когда у нас появился почти целый свободный день, я попросила его показать мне Стокгольм, в котором он, как оказалось, уже успел побывать, хотя и давно.

Он поводил меня по Гамла Стану, потом мы зашли в музей «Васы» – в музей современного искусства меня не тянуло – после чего я спросила, нельзя ли вместо этого где-нибудь искупаться. Он зашел в магазин, купил там плавки, и повез меня на озеро Меларен, что в черте города. Я, конечно, загодя надела на себя весьма откровенный купальник, а на пляже, увидев, что большинство местных дам загорали топлесс, тоже сняла свой лифчик, после чего попробовала прижаться своей, все еще довольно красивой грудью к этому молодому человеку. А тот, скотина, от меня отстранился и сказал, что, дескать, находит меня привлекательной и все такое, но пока, мол, не готов форсировать события. Вот когда мы узнаем друг друга получше, тогда все может быть. Сволочь, ненавижу!

А потом, после того, как мы перенеслись во времени в прошлое, Юра пригласил его к себе, и предложил создать газету «Голос эскадры», и телеканал для распространения новостей в местных сетях на кораблях. Ник согласился, после чего они снизошли до того, что предложили мне брать интервью у дам. Тоже мне – нашли девочку на побегушках... У меня до сих пор в ушах слышится Юрин голос: «Коля, ты мужик талантливый, я тебя научу всему, что сам умею!» А обо мне он, гад, ни слова не сказал. Договорились голубки до того, что Юра будет играть первую скрипку при описании военных действий и в общении с людьми титулованными. Ну, а Ник – со всеми прочими. 

После того, как французы капитулировали, мы отправились в Цитадель, где после генерала Бодиско Юра решил поговорить с Чарторыским. Юра вообще весьма неплохо говорит по-французски – его жена, видите ли, специалист по французскому и так его натаскала, что его даже сами французы часто принимают если и не за своего, то уж за какого-нибудь квебекца точно. Но Чарторыский, как оказалось, по-французски говорит весьма хреново, и Юра послал меня за Ником – мол, тот, кажется, говорит по-польски. Я же сказала ему, что Ник сожалеет, что не сможет прийти. Буду я еще его карьере помогать... Вышла минут на десять, постояла, и вернулась обратно.

А после интервью, мы встретили Ника, которому Юра попенял, что тот не пришел. Ник удивился – мол, мне никто ничего такого не передавал. И вот теперь Юра смотрел на меня с искренним недоумением. Я собралась с мыслями и сказала ему с кокетливой улыбкой:

– Юрочка, ты, наверное, меня плохо понял. Я ж тебе тогда сказала, что Николаса просто не нашла...

[вованд]

И каким боком нужна здесь эта шлюха?
Я так понимаю, что будет охмурять кого то из верхушки Империи?

[Anji01]

И каким боком нужна здесь эта шлюха?
Я так понимаю, что будет охмурять кого то из верхушки Империи?

ИМХО, слиняет к наглам с инфой.

[alexBelVMF]

ИМХО, слиняет к наглам с инфой.

Предлагаю такого не допускать!
Пусть лучше предпочтёт из "Савлов в Павлы" - работать в глубокой "постельной" разведке!
Пусть с ней хорошо-хорошо поговорят и обговорят всё.
Например, что здесь у неё может быть по-настоящему новая жизнь. И её слабости, кстати, могут хорошо быть использованы для нейтрализации элиты. Слабой на это дело.
Что я Максу и рекомендую.

[Road Warrior]

Есть у меня на неё кое-какие планы. Могу, конечно, поменять их - посмотрим. Главное - чтобы инфа про происхождение эскадры никуда не вышла. А еще важнее - про то, насколько ограничен боезапас.

Кстати, понятно, что фамилия нашей героини - фамилия одного из свидомых столпов мысли. А вот кто знает, кому еще принадлежала ее девичья фамилия?

[Uksus]

Предлагаю такого не допускать!
Пусть лучше предпочтёт из "Савлов в Павлы" - работать в глубокой "постельной" разведке!

А вообще, нет человека - нет проблемы.

Не то положение, чтобы с такими нянчиться.

[alexBelVMF]

Не то положение, чтобы с такими нянчиться.

Пущай живёт!
Тварь, конечно, она конченая.
Но!
Нянчиться и не придётся! Когда поймёт, что время такое, когда подобные вещи могут быть полезны, но только при правильном осуществлении - помогать будет.
Манипулятор она - тоже отменный!
То, что она - тварь, не отменяет того, что интеллект у неё имеется.
Потому - эксплуатировать нещадно!

[Road Warrior]

14(2) августа 1854 года. Дорога на Гельсингфорс.
Капитан Васильев Евгений Михайлович.

Как я и предполагал, после того, как нашу технику переправили на другой берег Финского залива, императору вдруг захотелось вместе с нами отправиться в Свеаборг. Напрасно мы убеждали его не делать этого, ссылаясь на неудобства такой поездки. С царями спорить тяжело, а с Николаем Павловичем – в особенности.

Поняв всю бесперспективность дальнейших препирательств, я в конце концов махнул рукой, посоветовав лишь императору взять с собой плащ-епанчу, чтобы сберечь его мундир от пыли и грязи.

– Господин капитан, – с усмешкой сказал мне Николай, – если бы вы знали – сколько мне пришлось попутешествовать. Причем, далеко не всегда в карете Придворного ведомства. Приходилось ездить и в обычных дрожках, и в санях, и верхами. В 1830 году во время моего путешествия в Финляндию сломались дрожки, на которых я ехал. Я пересел на запасные, но и они сломались. Пришлось забраться в обычную чухонскую крестьянскую телегу, и на ней-то я, наконец, благополучно добрался до Гельсингфорса.

Мои канцеляристы как-то подсчитали, что в год я проезжал в среднем по 5500 верст. Помнится, как-то раз по дороге из Пензы в Тамбов при спуске с крутого косогора ямщик не притормозил лошадей, и мой экипаж перевернулся. Я отделался переломом ключицы, а вот бедняга-камердинер, сидевший рядом с разиней-ямщиком серьезно покалечился. А сколько было еще разных дорожных приключений, – Николай махнул рукой…

В общем, пришлось провести с императором краткий ликбез, рассказав ему – как следует вести себя во время движения на броне бэтэра. О том, чтобы предложить царю место внутри, речи и не шло. Во-первых, Николаю, учитывая его рост – 189 см – было бы там просто тесно. И, во-вторых, августовское солнце припекало не на шутку, и ехать на броне, с точки зрения комфорта, было гораздо приятней.

Император, как опытный наездник, забравшись на боевую машину, быстро нашел на ней удобное место, и сказал, что ему там будет вполне удобно. Насчет моих предостережений насчет сотрясений и рывков во время движения, он ухмыльнулся, и сказал, что сидеть в седле во время скачки коня во весь опор гораздо опасней.

Император потребовал от своего адъютанта, слегка обалдевшего от намерения Николая, чтобы тот срочно раздобыл для него карту дорог Великого княжества Финляндского. Пока тот искал требуемую карту, мы прогулялись с императором вокруг суетившихся возле бронетранспортеров морских пехотинцев.

– Скажите, господин капитан, – спросил у меня Николай, – а ваши стальные машины выдержат такую дальнюю дорогу? Ведь дрожки во время моей поездки в Финляндию ломались не по причине их ветхости, а из-за того, что тракт, по которому нам пришлось ехать, был в весьма скверном состоянии.

Конечно, с тех пор прошло уже почти четверть века, и дороги привели в более-менее сносный вид, но все же… – И император внимательно посмотрел на меня.

– Выдержат, ваше величество, – бодро отрапортовал я Николаю. – А на душе у меня было немного неспокойно – вот будет конфуз, если бэтэр возьмет, да и сломается. Стыда не оберешься.

Наконец, примчался взмыленный адъютант, с требуемой картой. Я развернул ее, и хмыкнул. На ней были почти все дороги, которые существовали и в XXI-м веке. Довелось в свое время побывать в Финляндии. А в Выборг я часто ездил по делам службы.

Я передал карту Ване Копылову, который должен был следовать в головной машине. На этой же машине, только на броне, должны были следовать и мы с Николаем. Обождав еще пару минут, я скомандовал: «К машинам!» Когда все морпехи выстроились у бэтэров, а старшие открыли посадочные люки десантного отделения, последовала новая команда: «По местам!». Оглушительно затарахтели пускачи двигателей боевых машин, а из выхлопных труб повалил густой дым. Однако вскоре мерно заурчали КамАЗовские дизеля, и, устроившись вместе с Николаем на броне, я скомандовал по рации: «Марш!» И мы отправились в путь…

Нет, все же красивые места у нас под Питером. И в XIX-м и в XXI-м веке. Вековые сосны росли вдоль дороги, видны были небольшие озерца, на полянах высились огромные гранитные валуны, которые притащил в эти края ледник.

Николай, устроившись поудобней на броне, расспрашивал меня о нашем житье-бытье в третьем тысячелетии. Я отвечал ему, тщательно взвешивая каждое слово. Ведь многие наши реалии для императора казались, мягко говоря, глупыми. Например, он совершенно не одобрял парламентский строй. Управление страной людьми, которые ограничены пребыванием у власти сроком своих полномочий, по мнению императора, было преступлением. Лишь наследственная монархия, причем, не урезанная конституцией и другими ограничениями, как считал Николай, сделает самодержца ответственным перед своим преемником, который рано или поздно сменит его на престоле.

У меня на этот счет было другое мнение, но спорить с императором мне не хотелось. Бог его знает – может быть он и прав – ведь тот же Иосиф Виссарионович, хотя и был партийным лидером, но прав у него было поболее, чем у иного монарха. Правда, после его смерти власть перешла в руки недостойных людей, которые, в конце концов, и промотали его наследство.

Гораздо более интересным и полезным оказался разговор о развитии военной техники. Взять те же бронетранспортеры. Тот же БТР-80, на котором мы сейчас ехали, появившись на поле боя, мог произвести настоящий фурор. Неуязвимый для здешних ружей, он мог преспокойно раскатывать перед вражеским строем, расстреливая пехотинцев противника, словно в тире. Тут все упиралось лишь в количество боеприпасов. Но, сам вид бронированного чудовища, игнорирующего пули, выпущенные из капсюльных ружей и штуцеров, вызовет панику у врага. А ответный огонь бэтэра из пулеметов и из 30-миллиметровой пушки 2А72 по плотным строям пехоты нанесет противнику страшные потери.

– Да, господин капитан, – вздохнул император, – войны будущего страшные и кровопролитные. Надеюсь, что у людей, в конце концов, хватит ума перестать истреблять друг друга, и они будут стараться решать все свои противоречия мирным способом. Я не ошибаюсь?

Теперь настала очередь вздохнуть мне. Я еще не рассказал Николаю о Первой мировой войне, и войне, которую наши отцы и деды назвали Великой Отечественной, а сейчас почему-то все чаще и чаще называют Второй мировой. А сколько народа ухлопали во время небольших, внешне не очень-то и заметных войнах.

– Ваше величество, – ответил я, – вы правы. Военная техника, став чрезвычайно могущественной, заставляет людей воздерживаться от всеобщего кровопролития. Ведь в противном случае мир будет полностью уничтожен, а те, кто останутся в живых, позавидуют мертвым…

Император удивленно посмотрел на меня. Поняв, что я не шучу, он побледнел. Видимо, у него просто в голове не укладывалось то, что потомки смогут устроить сами себе рукотворный Армагеддон.

– Ваше величество, – сказал я, – чтобы этого не случилось в вашем варианте истории, следует принять все возможные меры. Ведь Крымская война – это поход практически всей Европы против России. Ослабление нашего Отечества скажется на всей мировой политике, что в конечном итоге завершится Мировой войной. В ней погибнут миллионы людей. Вот потому-то, ваше величество, надо, чтобы Россия победила в этой, называемой у нас Крымской войне. Лишь тогда наши европейские недруги сделают на какое-то время надлежащие выводы, и оставят Россию в покое.

Мы едем сейчас в Свеаборг для того, чтобы согласовать наши совместные действия против англо-французского флота на Балтике. Как мы полагаем, поражение союзников полностью изменит расклад сил, и, возможно, позволит завершить войну.

– Вы полагаете, что все будет именно так, господин капитан? – с сомнением спросил Николай. – Ведь это будет означать фактическое поражение Британии и Франции. И если королева Виктория может довольно спокойно перенести эту конфузию, то для императора Наполеона III неудача в войне с нами станет роковой.

– Это не совсем так, ваше величество, – ответил я. – Наполеон бездарно закончит войну с Австрией, и с треском провалит авантюру в Мексике, куда он полезет для того, чтобы посадить на мексиканский трон Максимилиана – брата нынешнего австрийского императора Франца Иосифа. Но вполне вероятно, что поражение в войне с Россией сильно ослабит Францию.

Как бы то ни было, следует изгнать агрессоров из Балтийского и Черного моря. С первым вопросом мы почти справились, второй будет решен в самом ближайшем времени…

Николай замолчал, и стал о чем-то думать. Я не стал отвлекать его от размышлений. Пусть император еще раз прикинет – все ли было сделано правильно, и насколько правильно проводил внешнюю политику глава российского МИДа канцлер Карл Нессельроде…

Каждый из нас думал о своем. А двигатель бронетранспортера мерно урчал, вращались колеса, и с каждой минутой мы приближались к Гельсингфорсу – столице Великого княжества Финляндского…

[Road Warrior]

16(4) августа 1854 года. Аландские острова. Цитадель крепости Бомарзунд.
Николай Максимович Домбровский, заместитель председателя медиахолдинга «Голос эскадры».

Когда мы с Юрой Черниковым ломали голову над тем – как назвать наше новое СМИ, я в шутку предложил: «Назовем его "медиахолдинг "Эскадра"». Юра немного подумал, и со смехом подправил: «Медиахолдинг – це дило, но давай тогда "Голос эскадры"». На том и порешили.

Первым вертолетным рейсом после капитуляции франко-бриттов в Цитадель полетела первая группа – бывшей «Звезды». Потом – вторая, моя. Мы с Юрой договорились так – он интервьюирует генерала Бодиско и подполковника Чарторыского, я же в потолкую с адмиралом Непиром, хоть и не соотечественником, но говорящим почти на том же языке. Как сказал (точнее, скажет) Оскар Уайлд в «Кентервильском привидении»: «У нас (т. е. в Англии) сейчас все так же, как и в Америке, не считая, естественно, языка».

Но оказалось, что все было не так просто, как я поначалу думал. Отдав приказ сдаться и спустить флаги, адмирал Непир ушел с мостика «Бульдога» и застрелился в своей каюте. А французский адмирал Парсевал-Дешен погиб при взрыве «Аустерлица». Следующим по старшинству был бы контр-адмирал Пламридж, но он был тяжело ранен на «Леопарде» и пребывал в данный момент в лазарете учебного корабля «Смольный». Оставался контр-адмирал Чадс, но он все еще находился на «Эдинбурге». Более того, даже какого-нибудь завалящего капитана горе-союзников в Бомарзундской цитадели на данный момент попросту не было.

– Что ж тут поделаешь, – подумал я, и решил со своей группой снять репортаж о развалинах Цитадели – судя по состоянию ее стен, вряд ли она продержалась бы дольше двух-трех дней. Защитники ее представляли сборную солянку из русских, финнов и шведов, причем преобладали последние – Аланды были шведскоязычной территорией, и именно местные жители и составляли большинство ее защитников. Но кое-кто немного говорил по-русски, и меня поразило то, что я услышал от них – каждый сказал, в той или иной форме: «Мы все умрем, но не сдадимся!» Я вспомнил, что когда генерал Бодиско в нашей истории все-таки сдал крепость, гарнизон его за это не простил.

Где-то между делом я увидел Лизу, которая вышла из дома коменданта, помахала мне ручкой, выкурила сигарету, и вернулась обратно в здание. Минут через пятнадцать, Юра, Лиза и их группа вышли из того же дома. Я подошел, и Юра мне сказал:

– Коль, а что ты к нам не подошел? Этот долбанный Чарторыский по-французски ни бельмеса. Тут нам, ох, как пригодились бы твои знания польского языка.

Действительно, когда-то давно я решил выучить польский, как язык, на котором говорили мои предки по линии Домбровских. Учил я его по учебнику из университетской библиотеки, там же и общался с польками, благо я подрабатывал в вышеназванной библиотеке в отделе каталога славянской литературы, в котором работали и польки, и чешки, и даже одна русская... Хорошие были женщины, все норовили подкормить бедного студента. Поэтому к полякам у меня было намного лучшее отношение, чем их страна заслуживает в данный момент.

Я посмотрел на Юру с недоумением:

– Так меня никто не звал...

– Странно, – сказал Юра. – А вот Лиза сказала, что передала тебе...

Тут Лиза, бросив на меня весьма неприязненный взгляд, защебетала:

– Юрочка, ты, наверное, меня плохо понял. Я ж тебе тогда сказала, что Николаса просто не нашла...

Я решил не нагнетать обстановку – она меня тогда не только увидела, но и помахала мне ручкой. Я мог бы, конечно, и сам тогда к ней подойти, но, во-первых, она меня не позвала, а, во-вторых, после того раза на Меларене мне совсем не хотелось с ней общаться сверх положенного по службе. Поэтому я перевел разговор на более интересную для меня тему.

– Юр, а что сказал пан Чарторыский?

– Ничего интересного. В общем, я понял лишь одно – высший комсостав был перебит в первые же минуты боя, русские пользовались запрещенным оружием, так что выбора у них не было. Примерно все так, как было у поляков в 1939 году в нашей истории – правительство довольно быстро смылось за границу, а войско – кто сдался, кто бежал в те земли, где была советская армия.

Но и здесь, как и тогда, пан Чарторыский подчеркнул, что именно поляки дрались храбрее всех – единственная батарея, которая сделала хоть один выстрел в сторону новых русских – мне, кстати, понравилось это словосочетание – была Первая польская батарея под командованием капитана Ежи Домбровского. Твоего однофамильца – а, может, и родственника.

– Если он дворянин, то родственника, – сказал я. – Домбровских было множество, но все от одного корня, с одним гербом. Вот таким, – и я показал Юрию свою печатку, когда-то сделанную мне отцом в подарок.

– А не хочешь пойти побалакать со своим родичем? Язык-то ты знаешь...

– Хорошо, – я почесал затылок. – Тем более что своим залпом его батарея уничтожила английскую яхту, не причинив нам никакого вреда. А где он сейчас?

– Он, как офицер, вон в том здании – Юра махнул рукой куда-то в сторону, – повезло ему – был бы нижним чином, ночевал бы сегодня в чистом поле. Подожди, вот тебе бумага от генерала Бодиско, покажешь ее охране.

Я прошел к указанному мне зданию – длинному, приземистому, судя по всему, одной из казарм, которые были построены, но так и не дождались солдат гарнизона. У входа дежурило полдесятка казаков.

– Здравия желаю, ваше благородие, – сказал десятник, прочитав по складам письмо. – Чего желаете?

– Поговорить с капитаном Домбровским, – ответил я.

– А, есть у нас такой, – засмеялся казак. – Беспокойный он какой-то - то требует дополнительное одеяло, то вина, то еще что-то. Пришлось ему объяснить, что здесь не дорогие нумера в трактире. А когда он начал обзываться, то Никифор ему и разъяснил, где раки зимуют.

Я посмотрел на Никифора – так, судя по всему, звали веселого молодого казака. Тот улыбнулся:

– Да вы не сумлевайтесь, ваше благородие. Не бил я его. Так, показал ему кнут, а тот сразу побледнел и бегом обратно внутрь. Если хотите, прямо у входа комната начальника караула – можете поговорить с ним там.

– Да нет, лучше уж здесь, на свежем воздухе, там у вас, наверное, темно.

– И то верно, – усмехнулся десятник, почему-то шумно вздохнув. Пусть вот Никифор тогда с вами постоит, если, конечно, вашему благородию сие будет угодно.

– Ладно, – улыбнулся я. – Давайте вашего беспокойного… 

Через пять минут, ко мне привели невысокого человека во французской форме – должен сказать, что я абсолютно не разбирался в знаках различия армии императора Наполеона III. У этого были эполеты, красные штаны, синий китель, и высокая шапка. А еще – вислые польские усы и выражение тупой спеси на физиономии.

– Пане Домбровски… – начал я по-польски.

– Я капитан, – бесцеремонно перебил он меня. – Поэтому вы должны ко мне обращаться не иначе, как пане капитане.

– Что-то я не замечал, что вы нас победили. Мне почему-то кажется, что все произошло с точностью до наоборот, – усмехнулся я. – Так что, пане Домбровски, позвольте представиться – меня зовут Микóлай (так меня зовут по-польски) Домбровский.

– Так вы поляк! – закричал тот. – Здрайца! Предатель! Вы продались этому грязному азиатскому туранскому быдлу, которое по недоразумению именуется русскими. 

– Ну, зачем же вы так, – сказал я. – Назвать шляхтича быдлом, как вы знаете, недостойно истинного дворянина. 

– Вы, небось, никакой не шляхтич! – усы у моего однофамильца вздыбились, как у мартовского кота.

– Вот, – и я показал ему печатку. Тот осмотрел ее, сбавил обороты, но все же продолжил качать права:

– Тогда вы тем более предатель – предали само звание польского дворянина. И я стыжусь того, что нас с вами соединяют кровные узы. Ох, если бы знал генерал Домбровский...

– Как вы знаете, генерал Домбровский потом перешел на русскую службу и был назначен императором Александром польским сенатором. Ладно, у меня есть к вам пара вопросов, родственничек. Почему вы вдруг начали стрелять по английской яхте?

– Мы обязаны были показать, что поляки не сломлены, несмотря на то, что вы нарушили все методы ведения войны. А что там оказалась английская яхта – так их сюда никто не звал.

– А что у вас не было никаких шансов попасть по одному из наших кораблей, вас не волновало?

– Нет!

– Ну хорошо. Кстати, довожу до вашего сведения, что яхта называлась «Герб Мальборо», и что на ней находился один из сыновей нынешнего британского герцога Мальборо. 

Мой однофамилец побледнел.

– Пане, мы же родственники. Ни в коем случае не пишите про это в вашей газете! Если об этом узнает герцог, мне несдобровать! Меня накажут во Франции, а, может, и выдадут Англии...

– Ладно, сделаю все, что смогу, – вздохнул я, и подумал, что нужно бы задать вопросы о польских частях в составе союзнического корпуса, и о его собственной биографии. Но находиться рядом с ним было весьма противно. И не только из-за его слов – от него так шмонило, что хоть нос зажимай. Похоже, что мылся он еще в прошлом году, если вообще мылся когда-либо. Кто после этого грязное быдло? Я покрутил носом, и сказал:

– Никифор, отведите, прошу вас, пана Домбровского в его апартаменты. Пане кревны (родственник), до видзеня (до свидания)!

[Anji01]

Всё же эту шалаву надо наказать...

[alexBelVMF]

Всё же эту шалаву надо наказать...

Шалава УЖЕ наказана!
Лишена того уровня комфорта, ради которого раздвигала ноги в современной нам реальности.
А там - будет пахать на Родину как Папа Карло.

А вообще, мне интересно, что будет из этого финта с семейством предков Винстона Рэндольфовича...

[Соловейчик]

что будет из этого финта с семейством предков Винстона Рэндольфовича...

Особую пикантность придает тот факт, что дед Черчилля был нормальным мужиком, а его отец таки голубой...Зато с матерью Уинни повезло, она красивой женщиной была..

Добавлено спустя 1 минуту 1 секунду:

И каким боком нужна здесь эта шлюха?

Будет много порно...

[Road Warrior]

16 (4) августа 1854 года. Борту учебного корабля «Смольный».
Домбровский Николай Максимович, зампредседателя медиахолдинга «Голос эскадры».

После интервью или, скорее, допроса моего горе-родственничка, мы с Юрой еще раз обсудили план наших дальнейших действий. Я предложил такой вариант: поговорить с хозяином яхты и его американским гостем. Юра же переговорит с Кольцовым и Сан-Хуаном, а Лиза – с американкой. Юра заворчал, что, дескать, пора и мне учиться военному делу, и что неплохо бы и мне поприсутствовать при его интервью. Но, подумав, все же согласился с тем, что события развиваются так стремительно, и что лучше нам пока разделиться.

– Но с императором Николаем Павловичем я тебе сачкануть не дам, – строго предупредил он меня.

Когда мы сообщили об этом нашем решении Лизе, та сразу же стала кочевряжиться, дескать, ее английский слишком плох, и что лучше будет, если она поможет Юре, да и вообще почему именно ей интервьюировать здешних жеманных кукол. Тот посмотрел на нее внимательно – похоже, что и его она начала доставать своими художествами. Но тут вмешался я:

– Да ладно, Юр... Не хочет, не надо. Эта... как там ее... Аннабелл? Или Мейбел? Имечко, как у какой-нибудь старой девы... Она ведь вроде сейчас на «Королеве»? Вот и поговори с ней. Или, если хочешь, я ей займусь.

Как ни странно, Лиза сразу согласилась:

– Ладно, мальчики, давайте, лучше уж все-таки я. Справлюсь как-нибудь.

Юра улыбнулся:

– Молодец, Лиза. Пойми, в здешнем обществе репортер-женщина будет восприниматься мужчинами несколько неоднозначно. А дамы расскажут тебе такое, что репортер-мужчина от них никогда не услышит. И далеко не все здешние женщины – «жеманные куклы», как ты их назвала. Многие из них – и в высшем свете, и среди народа – весьма сильные и незаурядные личности.

Они улетели на «Королев», а через несколько вертолет вернулся за нами, и доставил нас с группой на «Смольный», где в данный момент и находились наши англо-американские друзья.

Первая, кого я увидел в медблоке, была капитан медицинской службы Лена Синицына. На небольшом банкете в вечер нашего прибытия в Стокгольм, меня почему-то посадили рядом с ней. Это была весьма красивая зеленоглазая девушка с обалденной фигурой и длинными светлыми волосами. Весь вечер, в промежутках между профессиональной деятельностью, я потихоньку влюблялся в нее, и потом попросил об интервью для моей передачи.

Но первые же ее ответы поставили крест на моих еще весьма смутных планах. Во-первых, она оказалась замужем. Во-вторых, у нее уже было двое детей. В-третьих, хоть она и выглядела, как будто ей еще было нельзя употреблять алкогольные напитки в Америке (как известно, возраст для распития таковых у нас наступает только после двадцати одного года), она была меня старше почти на десять лет. В-четвертых, ну что уж греха таить – я потом узнал из разговора с одной из ее медсестер, она в муже и детях души не чаяла, и ни разу не была замечена в каких-нибудь романах с мужчинами.

Тем не менее, мы с ней как-то сразу сдружились. И, что ни говори, приятно иногда иметь в друзьях красивую женщину без всякого сексуального подтекста... Даже если нашей дружбе всего-то пара дней.

– Леночка, привет! – воскликнул я, и поцеловал ее в румяную щечку. – Ты, как всегда, само очарование!

Конечно, в Америке меня многие тамошние дамы, тьфу ты, женщины, могли бы за такой комментарий затаскать по судам. Но я уже привык, что в России это не преследуется. Тем более что слова мои были вполне искренними.

Лена звонко рассмеялась:

– Так-так... Почему-то у меня возникло смутное предположение, что ты здесь оказался вовсе не из-за обаяния моей скромной персоны. Колись – тебе нужны американец с англичанином?

– Ну да, а откуда ты это узнала?

– Если б это был кто-нибудь из французов, приехал бы Юра – он получше тебя парле на этом ихнем франсе. Есть, конечно, свои, русские, из крепости, есть и пара англичан с кораблей, но мне показалось, что тебя больше всего заинтересуют именно эти.

Лена засмеялась. Ох, смех ее такой мелодичный... Ну да ладно – хороша Маша, да не наша. Хотя, конечно, муж и дети у нее остались в будущем. Я вдруг заметил – глаза у нее красные и припухшие, а тени вокруг их просвечивают даже сквозь макияж. И напускное веселье – именно напускное. Она смеется, а в глазах тоска…

А вот меня в будущем если кто и ждет, так разве что родители, в далекой Америке, да госпожа Симоньян, с вопросом, куда это я пропал и почему нет репортажа из Хельсинки.

Я хотел ее приобнять за плечи, а она сказала мне с вымученной улыбкой:

– К англичанину я тебя не пущу, он еще не отошел от наркоза. А вот к твоему соотечественнику, пожалуй, можно. Он, конечно, весь в гипсе, но удалось обойтись без хирургического вмешательства. Только ненадолго – даю тебе на все про все только пять минут.

– Побойся Бога, Леночка, – взмолился я. – Дай хотя бы десять... А еще лучше – пятнадцать!

– Десять минут, и ни секунды больше. И без камеры. – Леночка стояла насмерть, как спартанцы царя Леонида. – И не упрашивай. А то вообще не пущу.

– Ты мне друг или как? – я попробовал уломать ее, и выпросить дополнительно хотя бы пару минут.

– Поэтому я и пренебрегаю своим врачебным долгом, – сказала, как отрезала, Лена. – Иди, в коридоре увидишь Сашу Николаева – ну ты помнишь его, курсант из Якутска, учится в ВМА – и покажешь ему вот это, – она нарисовала на бумажке несколько загогулин. Эх, что в Америке, что здесь, врачей, похоже, учат писать так, чтобы никто посторонний не смог разобрать ни слова. Прочитаешь так – написано – аспирин, прочитаешь этак – цианистый калий. Самое интересное, что провизоры в аптеке прекрасно читают все эти иероглифы...

Я постучал и, получив разрешение, вошел в небольшой больничный кубрик. Койка поближе к двери пустовала, хотя там уже была прикреплена карточка с надписью по-английски «Альфред Черчилль».

«Однако!» – подумал я, – «какая редкая птица залетела к нам»...

А на койке у окна, тьфу ты, у иллюминатора, лежал человек с поднятой кверху загипсованной левой ногой. Правая его рука тоже была тоже в гипсе.

– Здравствуйте, – сказал я по-английски. – Меня зовут Николас Домбровский, и я журналист.

Загипсованный встрепенулся.

– Так вы янки? – спросил он с удивлением. – Акцент у вас странный, немного похожий на нью-йоркский.

– Я с Лонг-Айленда, – ответил я.

Мой собеседник рассмеялся.

– Мне довелось учиться в Колледже Нью-Джерси, и много раз бывать в Нью-Йорке. Знаете, там уже железная дорога есть, три часа – и ты уже в городе.

Я не стал ему говорить, что когда я учился в том же учебном заведении (которое в мое время уже называлось иначе), до города ехать было час – конечно, нужно было сначала доехать до станции. Но я решил не делиться с ним тем фактом, что мы с ним – из одного университета. Ведь тогда пришлось бы объяснять, кто я и почему он обо мне и не слыхал – а в его время университет был весьма мал и все всех знали. Тем временем, мой однокашник продолжал:

– Меня зовут Джеймс Арчибальд Худ Катберт. Я из Саванны, точнее, из-под Саванны в Джорджии. Можете называть меня просто Джимми – так делают все.

Я пожал, как мог, гипс на его правой руке, и сказал:

– How do you do! (* эта фраза когда-то означала «как дела?», а позднее превратилась в что-то типа «очень приятно» и использовалась только при знакомстве, да и то еще до моего рождения) Зовите меня просто Ник.

Джимми тоже сказал:

– How do you do!

Потом он вдруг перестал улыбаться, и спросил у меня:

– Скажите, Ник, а что с моим кузеном и моей сестрой?

– Ваша сестра, к счастью, выжила, и, насколько я слышал, особо не пострадала. Вроде ушибы, не более того. А вот ваш кузен, скорее всего, погиб – кроме вас двоих, в живых остался только хозяин яхты.

– Хороший был парень Алджи, да почиет он в мире, – сказал Джимми. – Надо будет помолиться за его душу. Наверное, лучший из всех англичан... И девушки, значит, тоже погибли, и все слуги... А что сестра выжила – слава Господу. И вам, русским, спасибо. Я же видел, как ваши люди нас спасали. Думал, не дождусь – хоть и умею плавать, но не со сломанной рукой и ногой... Я уже уходил камнем под воду, но они успели меня вытащить. Ох... Никто же не ожидал, что этот проклятый француз – простите мои выражения – начнет вдруг по нам стрелять...

Мне, кстати, сразу больше понравились русские. Знаете, то, что вытворяли здесь англичане с лягушатниками, было мне совсем не по душе – и мне, и сестре намного милее были защитники крепости. Может быть, из чувства справедливости.

Я задал еще несколько вопросов про их поездку, но не успели он дорассказать о том, как их яхта добралась до Бомарзунда, как вдруг вошел Саша и укоризненно сказал:

– Николай, тебе Елена разрешила поговорить с больным десять минут, а ты здесь уже двенадцать. Совесть у тебя есть? Дай человеку отдохнуть и поспать.

И мне ничего не оставалось, как попрощаться с Джимми, пообещать ему, что расскажу его сестре о том, что у него все в порядке, и выйти из больничного кубрика.

[бигфут]

Будет много порно...

Книжку порно не портишь. Про морячков как никак) Если серьёзно, то судя по "Откуда есть пошла Русская Америка" перебора не будет.

Добавлено спустя 4 минуты 25 секунд:

Манипулятор она - тоже отменный!
То, что она - тварь, не отменяет того, что интеллект у неё имеется.

Качества достойные злого гения К тому-же бабы сочетают в себе немотивированную снисходительность со столь же безосновательной жестокостью.

[medic_1966]

его рука тоже была тоже в гипсе

[Road Warrior]

его рука тоже была тоже в гипсе

Спасибо!! Поправлю в сборке.

Кстати, если с медицинской точки зрения что-нибудь будет не так, буду благодарен за тапки!!

[nekto44]

Уважаемый автор! В последнем куске у вас используется вертолет. А насколько далеко корабли друг от друга? Катером (или что там с мотором есть?) воспользоваться нельзя? Просто расход топлива для вертолета - ресурс, мягко говоря, трудновосполнимый. Жрет ведь немало.

[Road Warrior]

Уважаемый автор! В последнем куске у вас используется вертолет. А насколько далеко корабли друг от друга? Катером (или что там с мотором есть?) воспользоваться нельзя? Просто расход топлива для вертолета - ресурс, мягко говоря, трудновосполнимый. Жрет ведь немало.

По идее, тоже верно. Просто катером из цитадели не вернёшься (протока сейчас забита остовами стопушечников), поэтому там лучше вертолётом. А между кораблями, понятно, катерами. А два рейса вертолёт делает, потому как там места весьма немного (обычно 3 пассажира плюс груз, максимум человек 7...)

[medic_1966]

Кстати, если с медицинской точки зрения что-нибудь будет не так, буду благодарен за тапки!!

А как на счёт кирзовых сапог?
Да я то не против. Как выберу время, почитаю повнимательнее. Только профессия у меня такая... финальная. В общем, телесные повреждения и ex. let.

[fayar]

По идее, тоже верно. Просто катером из цитадели не вернёшься (протока сейчас забита остовами стопушечников), поэтому там лучше вертолётом.

Неужели даже обычная моторная лодка, ну, или там катерок сообщения не пройдет?