И тут Инна его спросила:
– Так пока я то да сё, тебя что, зачислили в наш университет?!...
– Зачислили! – гордо ответил ей Гошка – на альтисторика учиться буду, в двадцать четвёртом! Факультет альтистории, кафедра древних культур…
А потом добавил:
– Так что я всё-таки предпочёл бы тебя…
При этом, как всегда, тактично не уточнил, что не была бы она такая редкостно Красивая – он за ней, перестаркой, так назойливо бы не ухлёстывал, он бы какую помоложе поискал…
И слегка пощупал Инну – одной рукой за коленку, другой за сиську. Коленка на ощупь была круглой, а сиська – плотной и горизонтальной, типа «ананас».
И снова нарвался на отлуп! Инна, не мешая Гошке её щупать, сказала:
– Вот и посчитай. Два года службы. Почти год допподготовки. Пять с половиной лет студенчества. Практика… А какая тогда и в когда будет у вас практика?!... До неё ещё много воды утечёт… Я к тому времени буду уже завлабкой в Криохиме и там же заочно аспиранткой. А может быть, уже и кандидаткой наук. Малолетка ты для меня!...
Гошка вспомнил, что Инна поступала в университет не просто так, а – отработав после десятилетки год в НИИ «Криохим» лаборанткой и получив там направление в университет. А такие, которые учатся в вузах по направлениям, имеют уйму привилегий – им и стипендии идут не от вузов, а от их госучреждений, и стаж идёт не учебный, а рабочий, и места с перспективами за ними зарезервированы, и практику проходят у своих, да и много что ещё. Гошка и сам бы так хотел, но не мог – потому как на кафедру древних культур факультета альтистории направлений пока не бывает. Впрочем, и он, дабы ухватить хоть часть таких привилегий, тоже поступал в вуз не сразу после школы, а отработав год подсобником в Архиве, и так получил – не направление, так хоть рекомендацию с места работы. Всё ж лучше, чем поступать в вуз сразу после школы, автоматически нарываясь при этом на подозрение, что намылился туда вовсе не по собственному желанию и свободному выбору, а по настоянию старших родственников; а такое подозрение весьма и весьма попахивает обвинением в конкуренции с гражданами, поступающими в вузы добровольно. А это обвинение уже чревато снижением статуса до уровня неполноправного и высылкой в неперспективную деревню...
Потому как после Велады уж кого считают безнадёжно покалеченными превыше всех остальных – так это так называемых «поротых», или «
выучившихся из-под отцовского ремня»; то есть тех, кого старшие родственники заставляли учиться, нарушая тем самым принцип абсолютной добровольности всякой человеческой деятельности; причём добровольности реальной, а не мнимой и не зековской. Неспроста же Гошка отселился от родителей после восьмого класса – подстраховывался! И неспроста же Гошка подозревал давешнего пьяницу, что он таков потому, что ему после Велады так и заявили, что гражданин он, конечно, благонадёжный, но всё одно поротый – и потому о всякой карьере ему должно забыть раз и навсегда. Благонадёжный, вполне возможно, воспользовался правом жестоко расправиться с такими родителями (после Велады такое право имеют даже неполноправные и зеки); но от этого он не перестал быть поротым и карьерных прав не получил…
А услышав слово «завлабка», Гошка вспомнил и про словесность – до Велады непонятно почему не пытались определить, как надлежит правильно говорить некоторые слова в женском роде; например, такие слова – завлаб, инспектор, директор, проректор, начкар, начгар, командир, генерал, кандидат, товарищ. И потому говорили их нелепо и несуразно, например, лейтенант в женском роде произносили как лейтенантша; хотя могли бы и понять, что лейтенантша, она же лейтенантиха или лейтенантица – это жена лейтенанта. И только после Велады было так определено, что, например, майор – это гражданин в майорском звании, майорша, майориха или майорица – его жена, майорка – гражданка в майорском звании, майорник или майорщик – её муж; а вот майорёнок, майорёныш, в женском роде майорёнка или майорёница – это граждане, один из родителей которых имеет майорское звание.
И ответил Гошка на все эти расклады:
– Вот и посчитаем, сколько лет продлится всё это удовольствие. Это же хорошо, очень хорошо! Счастлив тот муж, который так много лет сможет ходить к своей жене… как к любовнице! Это же подарок Судьбы!...
И тактично не добавил, что, насколько он её знает, ей такое должно понравиться. Всё-таки Инна по своему природному естеству – отнюдь не из тех гражданок, которых привлекает образ жизни обыкновенной замужней бабы, «клуши», замордованной семейно-бытовыми Проблемами. Потому такие, как она – замуж или не спешат, или вовсе не собираются…
Инна, так же тактично, перевела разговор на другую тему:
– Ты лучше скажи, как ты исхитрился поступить на альтисторию?!...
Гошка ответил, глядя вниз на стремительно приближающуюся мостовую, фигурно выложенную полированными цветными камнями:
– Как везде, конкурс показателей. На альтисторию, как и на всякий другой факультет… не всякого возьмут! А меня – взяли!... На нашу кафедру из тридцати двух зачисленных почти все благонадёжные, только трое полноправных, и я в том числе… И ещё двое без ограничений, они вне всяких конкурсов… А вот на кафедру альтистории двадцатого века берут почти одних только без ограничений… И большинство там – красные капэссэсовцы… На десятом веке тоже почти одни без ограничений… Точнее, на кафедре эпохи три-десять… Там почти все – пурпурные капээсэсовцы… А на девятнадцатый век – недобор, всего-то трое полноправных… Один из них нечаевский энпээсэсовец, второй желябовский жэпээсэсовец, а третий и вовсе бэпэ… И ни одного благонадёжного! Потому и все они на одной кафедре, эпохи одиннадцать-девятнадцать, полный комплект кое-как набирается… И большинство их там – бэпэ…
– У вас сейчас восемь кафедр?!...
– Да, с прошлого года восемь. В девяносто третьем, как завели факультет, так и была всего одна, общей альтистории… Говорят, золотые были времена!... В седьмом стало две, в двенадцатом четыре, а теперь восемь… Впрочем, всё одно не всякого благонадёжного берут, а меня – взяли!...
И пощупал химичку почувствительнее.
– Не иначе как у тебя и вправду особые способности к альтистории древних культур… – сказала на это Инна.
А потом добавила:
– А между прочим, сегодня у нас вроде бы будет в гостях и благонадёжный без ограничений, участник Велады и герой Великой Реакции. Недавно вернулся из Центра, где представлял нашу партию…
– О!... – довольно сказал Гошка – Послушаем…
И подумал, что в текущую эпоху послушать настоящего участника событий 1991 года же так интересно, как в конце сороковых годов прошлого века было интересно послушать рассказы героя 1917 года, лично прошедшего через все его Исторические события… Да и ещё недавно побывавшего аж в самом Центре…
Гравилёт приземлился на тротуар улицы, вблизи от красивого, как ёлочная игрушка, здания обкома, выстроенного из цветных фигурных кирпичей и окружённого фигурными клумбами с георгинами и шпажниками, выращенными из семян. Поскольку название партии должно было говорить само за себя – без клумб с георгинами и шпажниками, да не абы каких сортов, а размножающихся семенами, было никак невозможно; причём клумб и с фигурностью соответствующей.
По величине и грандиозности зданию обкома было, конечно, очень-очень-очень далеко до московского Дворца Советов, построенного в аккурат к первой годовщине Велады по довоенному проекту (только что высота была увеличена до 1080 метров и Ленин был изображён в кепке, да под громогласные рассуждения, что Ленина изображать без кепки – это такой же абсурд, как царя изображать без короны); зато стиль архитектурный был классический послевеладовский – красота с претензией на ретро. И весь квартал здесь был такой – перепланированный и перестроенный после Велады, с цветными мостовыми и красивейшими кирпичными домами.
Приземление, как оно бывает у гравилётов, оказалось внезапным переходом от быстрого вертикального пикирования к полной неподвижности. Гошка опять машинально подумал, что обычный транспорт от такого размазало бы по мостовой инерцией…
Посреди улицы были две линии трамвайных рельсов, и невдалеке по ним двигался трамвай. Гошка заметил, что этот экземпляр трамвая изготовлен со стилизацией под антикварный вагон конки царских времён – двухэтажный. Причём второй этаж открытый, и потому езда на нём в хорошую погоду – это Удовольствие, в солнцепёчную, дождливую или снегопадную – Кошмар, а в морозную – Романтика…
Двери трамвая были, как всегда в хорошую погоду, открыты и застопорены. Сзади у трамвая располагался роскошный балкон…
И вспомнил Гошка, что в царские и раннесоветские времена так и было – экстремалы и адреналинщики иногда запрыгивали в трамвай или спрыгивали с него на ходу, в тех местах, где им было удобнее, дабы к остановке не петлять; а иногда и ездили не внутри трамвая, а прицепившись к его задней балке. А в среднесоветские времена какая-то тогдашняя начальственная сволочь это прикрыла – ввела трамваи такой конструкции, где подобное было невозможно; да ещё и под рассуждения о технике безопасности. В эпоху Велады это было нещадно раскритиковано её героями и определено как издевательство над советскими людьми, и притом очень изощрённое, за которое должно определять в концлагеря. Да ещё и по этому случаю, как и по многим другим подобным, проскочило тогда такое рассуждение, что мерзавцы в таких вот решениях подобны тем взрослым, которые на вопрос ребёнка: «
как бы мне так совать пальцы в розетку, чтобы током не било?» отвечают ором и жестокостями; а люди хорошие – советуют малышу надеть изолирующие перчатки, или вовсе рубильником щёлкнуть… И были изготовлены такие вот трамваи, стилизованные под антиквариат, с возможностью застопоривания дверей, с кормовыми балконами, и – с использованием эффекта подгравиторивания, дабы случайно брякнувшиеся граждане не расшибались...
Вспомнив это, Гошка подумал, что в довеладовскую эпоху обыкновенных электрических трамваев над ними нависали ещё и провода под током, что создавало дополнительную романтику; но сейчас её нет, потому как весь рельсовый транспорт давно уже на ТЯРах.
И ещё вспомнил Гошка, что до Велады трамваи были далеко не во всяком городе, да и метро далеко не во всяком облцентре; и даже такое бывало, что где-то когда-то трамвайные пути ликвидировали, например, при появлении троллейбусных линий. И только во времена Велады было определено, что рельсовый транспорт – это не только средство передвижения, но ещё и средство получить удовольствие. И потому – метро обустроено везде, где возможно, а трамваи – не только везде, где возможно, но кое-где и там, где невозможно, например, во всякой порядочной деревне, и даже в некоторых неперспективных…
Вспомнил в этот момент Гошка и про ТЯРы, термоядерные реакторы. Таковые могут быть очень разные, самые простенькие из них в принципе возможно было изготовить и до Велады, это которые пережигают лёгкие элементы на тяжёлые – водород на гелий, гелий на углерод, углерод на железо. Но такие ТЯРы не очень удобны и не очень безопасны в использовании, а главное, работать с выделением энергии могут, только пережигая лёгкие элементы на тяжёлые, да ещё и с поправкой на железный Предел; а если иначе – тогда только с поглощением энергии. А вот послевеладовские ТЯРы могут получать энергию от пережигания какого угодно элемента в какой угодно другой элемент, и даже получать при этом такие изотопы и ядерные изомеры, которые естественным путём не возникают. Причём всё это возможно четырьмя способами, четырьмя типами ТЯРов – или с использованием тех частиц микромира, о которых до Велады не знали; или с использованием тех взаимодействий частиц микромира, о которых до Велады тоже не знали; или с использованием эффекта пьезокристалличности пространства, о котором до Велады тоже не знали; или с использованием свойства многомерности пространства, о котором до Велады опять-таки не знали…
Открыли дверь, вышли, вынули свои ноши. Инна перевела гравилёт в режим ожидания – он от этого слегка взлетел и завис в воздухе на уровне немного выше крыш ближайших домов, в окружении ещё нескольких так же зависших других гравилётов. Пошли к крыльцу.
Не доходя до него, Инна остановилась, развернулась к Гошке и сказала ему:
– А на Наташеньку ты внимание всё-таки обрати… Очень хорошая девочка! На такой женишься – не прогадаешь… Да и Леночка от тебя не откажется, тоже девочка вполне… Да и остальные – тоже…
Гошка хмыкнул и ответил:
– Они возле тебя – как стразы возле алмаза! А если подробнее… Наташа – девочка, конечно, хорошая, очень хорошая, но – недомерка!... С Ленкой лучше вовсе не связываться, с её-то характером, ей палец в рот не клади – откусит по самые пятки… У Нины – характер и вовсе властный, она же активистка со стажем, с октябрятского возраста на командных должностях; такая и в семейной жизни запряжёт… Валя и Ирка – стриженые, таких не люблю. Да и они длинноволосых парней не любят… У Марины такая родня, что лучше к ним и близко не подходить. У Нели – влажные ладони, не то, что у тебя… Светик очень хороша, но – не блондинка... Лорик – блондинка, но… не платиновая! И даже не соломенная… А Виктория – вроде бы всё при ней, но рука у неё тяжёлая, такая мужа бить будет. Так что я предпочёл бы тебя…
– Вот, пристал! – отмахнулась Инна – Или ты думаешь, что я… мужа бить не буду?!...
Гошка знал, что Инна ещё в средней школе обучалась в секции женского рукопашного боя; причём вовсе не того, обычного для довеладовских видов спорта, которые были всего лишь игрой на зрителя (за что и были отменены Веладой, как неприкладные), а того, который прикладной и потому всё в нём по-настоящему. Вследствие чего кисти рук у Инны были хотя и маленькими, и изящными, и красивыми, но – очень сильными, типичными для бывалой рукопашницы. Однако же и саму Инну Гошка знал достаточно долго, чтобы заявить с уверенностью:
– Да, я так думаю… Ты тактичная, такие мужей не бьют…
– Что поделаешь, если большинство мужчин до старости остаются немного детьми... – пояснила Инна – вас бить, всё равно что детей бить... Впрочем, те, которые в это большинство не входят – ещё хуже…
– Знаю, знаю, что ты не только красивая, но и умная… – сказал ей Гошка.
И они подошли к крыльцу. Хотели было уже подняться по трём ступенькам на фигурное крыльцо (оно было с портиком и колоннами), как увидели Зрелище – из открытого окна, на третьем этаже жилого дома на противоположной стороне улицы, вылетел зелёный
- Сам-то ты когда сдохнешь? - спросил король астролога.
- Незадолго до трагической гибели Вашего Величества... - ответил астролог королю.