Вечерний Чарльстон

[Road Warrior]

причем ее крестной матерью стала Века Константиновна

Что пардон, то пардон. Понятно, что Вера.

Ее, ежели кому интересно, выдали замуж за наследника престола Евгения Вюртембергского, представителя силезской линии герцогов Вюртембергских и внука того самого герцога Евгения Вюртембергского, который был русским генералом. Вот только он умер в 1877 году, в тридцать лет, еще до смерти короля Карла, и потому престол перешел к Вильгельму, племяннику короля Карла. Вильгельм, кстати, стал самым любимым монархом в Вюртемберге, известен своей близостью к народу (кроме шуток). Он любил выгуливать собак и здоровался с прохожими, запоминал их имена и в следующий раз уже приветствовал их по имени.

В 1914 году, когда ему пришлось посылать войска на фронт, известно, что он сказал: "Мои дорогие дети!" и заплакал - и ничего больше сказать не смог. А в 1918, как написано в городской хронике, "иногородний сброд приехал в Штутгарт и заставил нашего любимого короля отречься". Умер он в охотничьем замке в Бебенхаузене к югу от Штутгарта, в Штутгарт больше ни разу не приезжал.

А Вера... после смерти королевы Ольги в 1892 году, она добилась постройки нашего храма в Штутгарте (при жизни королевы Ольги существовала домовая церковь в дворце Кронпринца, поврежденного впоследствии в войну и снесенного после войны, хотя его вполне можно было восстановить без особых затрат). Храм был построен и освящен в 1895. Но потом, ближе к концу жизни, Вера перешла в протестантизм и построила огромную неороманскую церковь Спасителя на севере города.

Добавлено спустя 44 минуты 26 секунд:
Кстати, ошибкой название России в Симодском трактате назвать сложно. Дело в том, что у русских и японцев не было общего языка, и русские предлагали текст и изменения на голландском, а японцы - на китайском.

Если кому интересно, первоначально Россия именовалась 魯西亜, где 魯 (лу) - глупый. Заменили на 露西亜, где 露 = ло, роса (другие иероглифы так и остались - "си", запад и "а", Азия - эти два я знаю еще с тех пор, как я учил китайский). Но теперь обычно пользуются каной (слоговым письмом), ロシア (то же произношение)

[Road Warrior]

8 мая 1855 года. Елагиноостровский университет.
Дмитрий Иванович Менделеев, студент-четверокурсник.

– Ну что, Дмитрий, какие подвижки? – спросил меня профессор Слонский, похлопав меня по плечу. Где еще ректор, наверное, самого лучшего института во всем мире и один из лучших химиков во всем мире снизойдет до такого дружелюбного отношения к одному из своих студентов, пусть уже почти успевшего закончить физико-математический факультет Главного педагогического института в столице Российской империи? А Владимир Михайлович знает всех студентов-химиков по имени, и учиться – и работать – под его началом – сплошное удовольствие.

Подумать только, еще недавно мало кому известный Дмитрий Менделеев из сибирского Томска собирался в будущем стать учителем естественных наук в гимназии. И только я прибыл для прохождения последнего года обучения (в отличие от университетов, обучение в институте продолжалось четыре года), как мне сообщили, что мне предлагают перейти в новый Елагиноостровский университет. Причем мне будет оплачено и место в общежитии, и питание, а еще мне, как студенту, который уверенно шел к золотой медали, будет назначена ежемесячная стипендия.

Как я потом узнал, в августе профессор Слонский и несколько других педагогов только что созданного Елагиноостровского университета пришли к Ивану Ивановичу Давыдову, ректору института, и сделали ему следующее предложение. Во-первых, для преподавателей и студентов университета будут организованы специальные курсы, где будут читать лекции о новых открытиях в науке и о новых методах преподавания. А, во-вторых, некоторые студенты университета получат возможность перевестись в Елагиноостровский университет, и после вводного курса смогут продолжать свое обучение там, причем абсолютно бесплатно, с предоставлением им жилья, еды в студенческой столовой, а лучшим и стипендий.

Профессор Давыдов был неплохим специалистом по русскому языку и словесности, но считался у нас довольно-таки мелочным самодуром. И, как мне позже рассказали по секрету, поначалу было отказался от этого предложения, но через неделю ему пришло письмо от Его императорского величества с просьбой еще раз подумать. Так некоторые из нас – ваш покорный слуга в том числе – неожиданно оказались студентами Елаги, как мы между собой звали свою новую alma mater. И, должен сказать, уже вводные курсы оказались настолько интересными, что я ни разу не пожалел о столь разительной перемене в своей судьбе.

Эх, сколько я выучил всего нового за последний год, такого, что просто диву даешься… Взять хотя бы периодическую систему элементов – никто во всем мире не пришел ни к чему подобному. А на мой вопрос, кто ее, эту систему, открыл, Зиновий Андреевич Панченко, мой профессор, лишь хитро улыбнулся:

– Это вполне мог бы быть каждый из вас, ребята. Да хоть вы сам, Дмитрий Иванович.

И попросил меня написать статью про периодический закон в «Вестник химического факультета Елагиноостровского университета» – на данный момент самый цитируемый химический журнал в мире. Конечно, там печатаются статьи лишь на те темы, которые не содержат никаких сведений, не подлежащих разглашению, но раскупают его, равно как и наши физические, математические, медицинские и экономические журналы, разнообразные иностранные академии наук, высшие учебные заведения и частные фирмы, как горячие пирожки, и это несмотря на то, что там, как правило, все печатается на русском.

Есть, конечно, и исключения. Так, например, недавно приехавший из Вюртемберга профессор медицины и физики Юлиус Роберт фон Майер все еще продолжает писать на немецком, хотя усиленно учит русский. Интересная, конечно, у него судьба. Будучи врачом, открыл закон сохранения энергии. Его коллеги – включая таких знаменитостей, как Роберт Джоуль и Герман фон Гельмгольц – попросту издевались над ним в печати. Потом у него умерла вся семья, и он оказался в психиатрической лечебнице, откуда его выпустили по личной просьбе императора Николая и привезли на Елагин остров, где он сразу получил должность профессора университета и всяческое уважение.

Но одно дело – профессор фон Майер, а другое – какой-то четверокурсник. Тем не менее статью мою напечатали, после чего во всем мире периодическую таблицу почему-то начали называть «таблицей Менделеева». Как я ни пытался протестовать, что я о ней узнал от профессора Панченко, так до сих пор все ее и именуют. Грустно, право слово!

Впрочем, местная профессура ко мне почему-то благоволит. Когда мы изучали эффект Джоуля-Томсона, я неожиданно для самого себя предложил использование этого эффекта для получения азотной кислоты буквально из воздуха. Мои сокурсники подняли меня на смех, а профессор Панченко рассказал об этой моей идее профессору Слонскому, и я получил целую лабораторию для разработки этой идеи. И вот, наконец, когда моя идея воплотилась в жизнь, сам Владимир Михайлович пришел ко мне посмотреть, как это все работает.

– А теперь, Дмитрий, мы пересечем грань того, о чем можно писать в открытом доступе, и подумаем, как из этого можно создать нечто, что поможет нашей армии.

– Владимир Михайлович, я долго об этом думал, и есть несколько разных направлений. Например, при обработке азотной кислотой хлопковой целлюлозы нам посчастливилось получить нечто, по свойствам похожее на порох, но не дающее дыма при сгорании. И я теперь исследую разнообразные добавки, дабы стабилизировать газовыделение.

– Ну что ж, голубчик, покажи мне, как это у тебя работает!

Демонстрацией он остался доволен, но сделал кое-какие замечания по существу. И тогда я не выдержал и спросил:

– Владимир Михайлович, можно я вам задам один вопрос?

– Смотря какой, – улыбнулся тот.

– Владимир Михайлович, вы… случайно не из другого времени? А то я получил такое количество знаний, о которых никто в современном научном мире даже не подозревает. И то, как профессора обращаются со студентами… в других учреждениях они как будто стоят на пьедестале, и студенты смотрят на них снизу вверх. А у вас к нам, нашему мнению и нашим идеям относятся со всяческим уважением. То же самое можно сказать и про ваше оружие, и про ваше военное искусство, и про ваши замечательные корабли.

Профессор чуть подумал, а потом медленно произнес:

– Видишь ли, Дмитрий… Давай только договоримся – режим секретности распространяется и на наш с тобой разговор.

– Конечно, Владимир Михайлович!

– Мы действительно пришли сюда из будущего, из двадцать первого века. Не спрашивай, как именно – этого не знаем и мы сами. Россия в том времени была совсем другой, чем сейчас – но это наша Родина, и таковой она и останется. Поэтому мы и там служили России, и делаем это здесь по мере сил.

Когда-нибудь мы тебе расскажем больше, а сейчас очень важно, чтобы ты закончил работу над пироколлоидным порохом – именно ты его, кстати, и изобрел в нашей истории в конце восьмидесятых годов. А потом… я уверен, что от тебя мы сможем ожидать столько великих открытий... И не только от тебя – от многих твоих соучеников тоже.

– Скажите… а кто придумал «таблицу Менделеева»? А то мне стыдно каждый раз, когда я слышу это название.

– Ты ее и открыл в шестьдесят девятом году. Поэтому стыдиться тут нечего – это мы пользуемся твоей идеей. И, да, именно из-за этих изобретений мы и настояли на том, чтобы дать тебе возможность учиться у нас. Этих и многих других.

– А можно у вас спросить, каких еще?

– Дмитрий, приходи ко мне в кабинет, и я дам тебе почитать твою биографию из серии «Жизнь замечательных людей» – такую, какой она была в нашей истории. Вот только книгу из моего кабинета не выносить. Договорились?

[Road Warrior]

10 мая 1855 года Санкт-Петербург. Зимний дворец.
Генерал-майор Гвардейского Флотского экипажа Березин Андрей Борисович, советник Министерства иностранных дел Российской империи.

– Да-да, – именно так все и было, – со вздохом произнес мой собеседник. – Не знаю, как бы потом пошли наши дела на Востоке, но то, что нам рано или поздно придется всерьез там воевать – в этом у меня нет никаких сомнений.

Сидевший передо мной генерал-майор Иван Федорович Бларамберг тяжело вздохнул. Он знал, что говорил. Уроженец Франкфурта-на-Майне, он еще тридцать лет назад приехал в Петербург, принял российское подданство и поступил в Корпус инженеров путей сообщения, который готовил не только специалистов по строительству дорог и каналов, но и лиц, которые могли бы в наше время числиться по линии ГРУ.

Иван Федорович не был «паркетным генералом». В молодости ему довелось повоевать в славном Отдельном Кавказском корпусе, где он помимо ордена св. Владимира 4-й степени получил золотую шпагу «За храбрость». А совсем недавно он с небольшим рекогносцировочным отрядом штурмовал хивинскую крепость Ак-Мечеть, правда, неудачно – отряду Бларамберга удалось захватить внешний периметр укрепления, но цитадель устояла – штурмовые лестницы оказались слишком короткими. Зато на следующий год под стены Ак-Мечети явился сам генерал Перовский, который учел опыт Бларамберга, и хивинская крепость была взята.

В настоящий момент Иван Федорович занимался весьма полезным делом – руководил созданием «Генеральной карты Российской империи». Он уже обращался несколько раз к Березину с просьбой уточнить те или иные спорные участки создаваемой карты. Тот, располагая полным Атласом СССР, помогал генералу Бларамбергу в его работе.

Но сегодня тема разговора между двумя разведчиками и генералами была далека от топографии. Хотя англичанам и союзным с ними французам и было нанесено поражение на Балтике и в Крыму, война продолжалась. Правда, сменивший на троне своего кузена новый французский император Наполеон IV и подписал с Россией прелиминарный мирный договор, но Англия не собиралась складывать оружие. Зловредная королева Виктория жаждала реванша. Надо было нанести «Владычице морей» такой удар, после которого та уже не смогла бы оправиться, и вынуждена была бы пойти на мировую.

Была у Британии «ахиллесова пята» – жемчужина в ее короне – Индия. Отец нынешнего императора Павел Петрович собирался совместно с Первым консулом Французской республики Наполеоном Бонапартом вторгнуться в Индию. Но перепуганные британцы устлали золотом дорогу заговорщикам к покоям Павла I в Михайловском дворце. Русский император был убит, а сменивший его на троне Александр тут же велел вернуться казачьим полкам, двинувшимся на завоевание Индии.

Потом началась так называемая «Большая игра», в которой любая попытка России навести порядок в азиатских степях вызывала панику в Лондоне. Генерал Бларамберг был одним из участников этой «Большой игры». Именно он в 1838 году вместе с генералом Иваном Симоничем, находясь в лагере Мохаммед-шах Каджара, руководил осадой Герата. И если Симонич осуществлял, так сказать, общее руководство, то тогда еще штабс-капитан Бларамберг занимался чисто практической работой – разрабатывал план осадных работ и обозначал места установки персидских батарей.

На успехе осады Герата сильно сказывались отсутствие у персидского войска опыта ведения инженерных работ и нехватка шанцевого инструмента. Так, Иван Федорович планировал выкопать траншеи и подвести их к стенам Герата всего за полмесяца. Этого, увы, так и не удалось сделать по той простой причине, что в персидском лагере было с лихвой торговцев восточными сладостями, но не хватало землекопов, которые могли бы вести осадные работы. Да и кирок и лопат оказалось всего около сотни.

Герат, основанный еще Александром Македонским и носивший изначально название Александрия Ариана, считался «воротами в Индию». И потому британцы сделали все, чтобы персы, союзные России, его не взяли. В Герате «совершенно случайно – ехал мимо, собирал древности и бабочек» – оказался 26-летний лейтенант британской армии Элдред Поттинджер. Он, опять же, «чисто случайно», оказался артиллеристом. Энергичный ирландец фактически отстранил от руководства боевыми действиями правившего в Герате Яр-Мохаммеда и сумел удержать город, хотя от обстрелов и болезней в живых осталась лишь половина гарнизона Герата.

Но к тому времени британцы предприняли ряд дипломатических и военных шагов для того, чтобы заставить персидского шаха снять осаду города. Герат так и не вошел в состав державы Мохаммед-шах Каджара.

– Единственная польза от всех наших восточных приключений, – закончил свой рассказ генерал Бларамберг, – было то, что мы сумели уговорить шаха распустить отряд своей гвардии, сформированный из русских перебежчиков и дезертиров. Правда, сам командир «Бехадырана»* (* на фарси – «Батальон богатырей) Самсон Макинцев на родину ехать не пожелал. А вот его зять, сменивший Макинцева на этом посту Евстафий Скрыплев, воспользовался амнистией, предоставленной всем «богатырям» императором Николаем Павловичем, и в 1839 году привел в Тифлис всех пожелавших вернуться в Россию.

– А где сейчас находится Скрыплев? – спросил я у Бларамберга.

– Он продолжил военную службу в Кавказском войске и дослужился до чина есаула. Но здоровье его пошатнулось, он практически ослеп, и, после увольнения со службы по болезни, стал атаманом станицы Чамлыкской.

– Значит, он еще жив? – спросил я.

– Да, жив, и не отказывает нам в некоторых консультациях, – улыбнулся Бларамберг. – За что мы ему весьма благодарны. Кроме того, Скрыплев до сих пор остается своего рода негласным атаманом для своих персидских сослуживцев.

– И связи у него остались при дворе шаха? – спросил я.

– Остались, – кивнул Иван Федорович. – Как-никак, он был командиром гвардии персидского владыки. И хотя Скрыплев так и не перешел из православия в магометанство, шах полностью доверял ему.

– Интересно, интересно, – я покачал головой. – А не могли бы вы, Иван Федорович, написать рекомендательную записку одному моему офицеру, с которой он мог бы отправиться к Скрыплеву?

– Надо – напишу, – улыбнулся Бларамберг. – Думаю, что Скрыплев сделает для вас все, что в его силах.

Генерал взял со стола лист бумаги, чернильницу и перо, и стал писать послание человеку, жизнь которого могла бы стать сюжетом для захватывающего дух боевика. Причем ничего и выдумывать не надо было – достаточно было изложить его биографию без всяких прикрас…

[Road Warrior]

17 мая 1855 года. Лондон, Мэйфэйр, особняк Майера Ансельма де Ротшильда.
Эрик Мадсен, в нарушение инструкций.

– Мадсен, проходите, садитесь. Чаю будете? Дженкинс, налейте моему гостю чая, – сказал барон. – Угощайтесь, – и он показал на тарелку с маленькими бутербродиками, которую также принес Дженкинс.

И только после того, как я выпил чашку чая и съел пару бутербродов с ростбифом, он посмотрел на меня и сказал:

– У вас, конечно, имеется причина, по которой вы так быстро вернулись из Америки. Мне две недели назад доставили ваше послание, в котором вы писали, что наш подопечный неплохо устроился в Америке, и что он даже стал там героем после того, как защитил жену какого-то их политика от нападения ирландских бандитов. И что вы собирались остаться в Нью-Йорке еще на некоторое время.

– Именно так, сэр. Видите ли… Ирландцы, которых свои же и казнили, были и правда бандитами. Ирландцы и в самом деле воюют с партией, одним из лидеров которой является этот самый Бэнкс. Вот только у меня закралось подозрение, что не все в этом деле так просто. Описание человека, который попытался похитить нашего друга на «Роскильде» как нельзя лучше подходит к некому Эноксену.

– Вот, значит, как… А где этот Эноксен, там прослеживаются щупальца моего кузена. Продолжайте, Мадсен.

– И описание третьего из нападавших якобы на миссис Бэнкс, хотя, я и подозреваю, что основной целью этих ирландских бандитов был именно Фэллон, тоже похоже на Эноксена. Кто-то там почему-то решил, что и третий из нападавших тоже ирландец. Хотя мне кажется странным, что он принадлежит к враждебной «дохлым кроликам» группировке. Но одно дело – подозрения, другое – уверенность. Увы, то, что произошло далее…

– Рассказывайте по порядку.

– Я, скажем так, время от времени сопровождал нашего русского друга во время его прогулок на определенном отдалении – иначе он меня сразу же бы узнал, а я этого не хотел. Ведь мало ли что он мог вообразить. И двадцать четвертого апреля я увидел, как его захватили Эноксен – тут у меня не было и тени сомнения – и еще один тип, который с ним действовал на пару. Они уволокли его на английский корабль «Merry Widow», «Веселая вдова».

Барон задумался, а потом сказал:

– Не иначе как Лионель решил «подарить» сэра Теодора королеве. То-то он меня выспрашивал про него… Ну, а что случилось дальше?

– Я услышал краем уха, что у «Вдовы» появились проблемы с паровой машиной, и что она задержится в Нью-Йорке для ремонта как минимум на неделю. Одновременно я узнал, что из Нью-Йорка в Лондон уходит клипер. Хоть это и было в нарушение инструкций, но я договорился с хозяином о том, что он возьмет меня пассажиром – содрал он с меня вдвое больше обычного, но я решил, что следует вам доложить об этом как можно скорее.

– А не может ли случиться так, что Эноксен уйдет на другом корабле?

– Я считаю, что это исключено. Ведь нужно как-то вывести Фэллона с «Веселой Вдовы» и добраться до этого «другого». А в Нью-Йоркском порту внимательно следят за всеми, кто покидает корабли – это сесть на них можно без особой проверки.

– Ну что ж, спасибо, вы поступили абсолютно правильно.

И барон задумался, а потом посмотрел на меня и спросил:

– Мадсен, а как вы лично относитесь к нашему русскому другу?

– Если честно, он мне пришелся очень даже по душе. Хотя, конечно, история с его подругой мне нравится меньше. Но ее реакция все-таки была, как мне кажется, чрезмерной.

– Здесь вы, наверное, правы. Мадсен, как скоро следует ожидать эту «Вдову» в Англии?

– Даже если она ушла, например, двадцать восьмого апреля – что маловероятно – то она придет в Британию не ранее двадцать четвертого мая, и это лишь при благоприятных погодных условиях.

– Мадсен, как быстро вы сможете добраться до Гааги?

– За два дня, если отправиться туда на пароходе. А в это время года они ходят достаточно часто.

– Отправляйтесь туда как можно скорее – и обратите внимание на то, чтобы за вами не было слежки. Пошлите надежного человека в русское посольство и попросите встретиться с неким – он посмотрел на листок бумаги – Хаугенсом. Укажите, что дело не терпит отлагательств.

– А он голландец, с такой фамилией?

– Нет, русский, но я не знаю, как его зовут на самом деле. Как бы то ни было, сообщите ему, что Фэллон похищен, и назовите примерные даты, когда его доставят в Лондон.

– Но они же его тоже накажут…

– Думаю, что это все равно для него лучше, чем если Лионель доставит его королеве. Но скажите им, что вы уверены, что Фэллон не предатель – насколько я понял, ему просто не повезло с выбором подружки. Нет, не той, с которой он был в Дании, а той, из-за которой он уехал из России.

И передайте на словах русским привет от меня – скажите, что я был бы счастлив, ежели Россия и Англия заключат мирное соглашение, а если Россия облегчит участь евреев, то это будет совсем хорошо. Впрочем, недавно на достаточно высокий пост был назначен офицер по фамилии Зайдерман – насколько я слышал, это не немец, а еврей, причем не предавший иудаизма. Пост, который он занимает, равен генеральскому. Можете им сказать, что для меня это весьма обнадеживающий сигнал. Да, и если они внемлют моей просьбе о снисхождении к Фэллону, я также буду им весьма благодарен.

– Хорошо, сэр, я так и сделаю. Разрешите идти? А то мне нужно будет узнать про корабли, идущие в Голландию.

– Ступайте. И не беспокойтесь – вы заслужили щедрой награды, и, когда вы вернетесь, она будет вас ждать.

– Но я…

– Служите не за деньги? – Он тонко улыбнулся. – Тоже, конечно, похвально, но хороший труд должен вознаграждаться.

И я, низко поклонившись, вышел, размышляя над тем, насколько мало мой шеф соответствует и тому, что я слышал про евреев, и тому, что рассказывают люди про семейку Ротшильдов.

[Road Warrior]

18 мая 1855 года. 10 Даунинг Стрит.
Сэр Чарльз Каттлей, оскорбленный в лучших чувствах.

– Здравствуй, Джошуа. Меня пригласил лорд Альфред Спенсер-Черчилль, – сказал я дворецкому с пышными бакенбардами, одетому в строгий черный костюм, отчего он был похож на служащего похоронного бюро.

– Сэр, – покачал тот начинающей седеть головой. – Вы уверены, что приглашение именно на сегодняшнее число и именно это время? Лорд Альфред действительно здесь, но он сейчас… – слуга немного замялся – очень занят.

– Почитай. – И я протянул ему доставленное мне вчера письмо, где было указано, что лорд Альфред Спенсер-Черчилль желает видеть мою особу в девять часов утра восемнадцатого мая по этому адресу. Джошуа с сомнением посмотрел на бумагу, покачал головой и проговорил:

– Очень хорошо, сэр. Я доложу ему, что вы здесь.

И с легким поклоном указал на кресло в прихожей. Я сел, проклиная про себя этого выскочку Черчилля; я только вчера вечером наконец-то добрался до Лондона и послал ему записку, после чего мне было предложено явиться сюда именно в это время. А после всех моих странствий мне больше всего на свете хотелось выспаться как следует.

Где-то в недрах здания я услышал приглушенные мужские голоса – слух у меня очень чуткий, и я часто слышу разговоры людей, которые даже и не подозревают, что их подслушивают. Голос одного из мужчин принадлежал Джошуа, второй – Черчиллю, но был и третий собеседник. Его голос показался мне знакомым, но звучал он слишком глухо, и я так и не смог понять, кто именно это был. Через несколько минут слуга отвел меня в небольшой кабинет – не тот, где мы обычно собирались и где мы когда-то общались с Филоновым, тьфу ты, Фэллоном. Минут через десять ко мне наконец-то вышел Черчилль.

Обыкновенно он выглядел так, как должен выглядеть английский лорд по мнению любого иностранца. Одевался Альфред весьма консервативно, но у лучших портных. Волосы на его голове всегда были уложены именно так, как надо, а лицо было припудрено в нужных местах (я лично никогда этого не делал, может, потому, что вырос в России, а не в Англии, и косметика всех видов казалась мне уделом прекрасного пола). Зато сейчас и одежда его была надета очень уж небрежно, и волосы, такое впечатление, были попросту приглажены. Да, подумал я, похоже, я оторвал его от жарких объятий какой-нибудь прелестницы.

– Сэр Альфред, если вы хотите, то я могу зайти попозже.

– Ну уж нет, сэр Чарльз. Раз уж вы здесь, расскажите, что вы смогли узнать за два месяца, потратив такое количество казенных денег.

Однако… Деньги я, кстати, тратил далеко не только и не столько казенные, сколько мои собственные. Ведь сам Черчилль сказал мне перед началом моей секретной миссии, что все мои расходы будут полностью оплачены. Но я лишь улыбнулся и ответил:

– Сэр, зато мне удалось выяснить, где этот проклятый русский пропадал, и куда он подался теперь.

– И где? И куда?

– Я подумал, что он, скорее всего, бежал в Голландию. Бельгия и тем более Франция отпадали – новый наполеончик выдал бы его своим русским друзьям без всяких колебаний, а бельгийцы сделают все, чтобы ему понравиться. Германские же княжества, как правило, плывут в фарватере Пруссии, а эта страна в последнее время начала слишком уж демонстративно дружить с русскими. А ни в Данию, ни в Норвегию – которая, хотя и шведская, но подвержена сильному датскому влиянию – в данный момент ни один контрабандист его бы не взял, слишком опасно.

– Логика в ваших словах присутствует, – кивнул Черчилль, – продолжайте….

– Я нашел гостиницу, в которой он обитал, будучи в Гааге, и за определенную мзду сумел разговорить тамошнего портье – голландцы обыкновенно корчат из себя неподкупных, но таковыми являются редко. Итак, он был в этой гостинице с некой дамой, которая, впрочем, остановилась в отдельном номере. По описанию, этой дамой являлась мисс Катриона Фрейзер – та самая, с которой он познакомился в Голландском доме. И та самая, которая каким-то образом навлекла на себя неудовольствие Ее величества.

– Ну и что? Их же там уже не было?

– Не было. Но сэр Теодор спрашивал у портье в том числе и о том, где находится банк Ротшильдов, и стоит ли покупать американские доллары там или в другом месте. У него не было причины оставлять ложный след, и можно было исходить из того, что он – скорее всего, в компании мисс Фрейзер – отправится в Новый Свет, как только откроется весенняя навигация. Это действительно лучший для него вариант – американцы очень редко выдают иммигрантов стране, из которой они прибыли. Они могли бы не впустить его в страну, но это бывает лишь в исключительных случаях.

– Продолжайте.

– Вот только покинул он эту гостиницу, и, судя по всему, Гаагу, через очень короткое время. И я подумал, что он явно залег бы на зиму недалеко от одного из портов, из которых он – вероятно, в компании мисс Фрейзер – собирается отправиться в Новый Свет. На данный момент, в Североамериканские Соединенные Штаты ходят корабли из шести европейских стран – из Англии, Франции, Голландии, Бельгии, из вольного ганзейского города Гамбурга, и, наконец, Дании. Согласитесь, что первые две страны для него чересчур опасны, и Бельгия, в общем, тоже – все корабли там уходят из Остенде, а в Остенде имеется достаточно обширная агентура – как нашей империи, так и Франции. Оставались собственно Голландия, точнее, Амстердам либо Роттердам, а также Гамбург и Копенгаген в Дании. Причем ни из единого из этих мест корабли в Америку не ходят до марта-апреля.

– Я согласен со сделанными вами выводами, – снова кивнул тот.

– Я исходил из того, что неизвестный иностранец – тем более, в компании женщины – не останется незамеченным. Поэтому я объехал сначала Амстердам и Роттердам с близлежащими городами, такими, как Гарлем, Утрехт и Лейден, но нигде не было обнаружено следов наших беглецов. Тогда я отправился в Данию, оставив Гамбург на потом. И под Копенгагеном мне улыбнулась удача – оказалось, что какая-то парочка, подходящая под описание Фэллона и Фрейзер, выдавала себя за ирландскую семейную чету и жила в одной из деревень недалеко от Копенгагена. Судя по всему, жили в грехе, хотя, конечно, я его понимаю – все-таки мисс Фрейзер красивая женщина.

– И что дальше?

– А дальше… он изменил своей спутнице с какой-то местной платной шлюхой, после чего мисс Фрейзер уехала от него и, как я сумел установить, покончила жизнь самоубийством. А Фэллон отправился один в Америку на пароходе «Роскильде». С тех пор этот корабль успел вернуться в Копенгаген, и я сумел разговорить одного из стюардов первого класса, который подтвердил, что сэр Теодор был одним из пассажиров. Так что искать его следует в Североамериканских Соединенных Штатах.

– И это все, что вы смогли узнать? – Черчилль скорчил презрительную рожу.

– Я полагаю, что это уже немало, если учесть, что я не получил никакой вводной информации вообще.

– Вот только, сэр Чарльз, не далее как вчера один из Ротшильдов сообщил Ее величеству, что его человек захватил этого Фэллона и доставит его в Тауэр в самые ближайшие дни. И Ее величество очень нами недовольна – точнее, вами, ведь именно вам был поручен поиск этого русского, а пока вы катались по Европе, люди этого еврея не только нашли Фэллона, но и взяли его. Так что идите к себе и ждите вызова. И, надеюсь, у вас не хватит наглости требовать возмещения каких-либо средств, потраченных вами. Скажите спасибо, что я не требую у вас возврата командировочных. Хорошего вам дня.

Сэр Альфред повернулся и ушел, а я сидел, как громом пораженный, пытаясь собраться с мыслями. Так джентльмены себя с другими джентльменами не ведут. Конечно, для Спенсера-Черчилля и прочих я в какой-то мере чужак – пусть я английский аристократ по крови, но вырос я не в той стране, учился не в Итоне, Харроу или Регби, и был для них не совсем «своим». Да, я получил диплом одного из колледжей Кэмбриджа – но далеко не самого престижного. И мало кого интересует, что для Англии я сделал намного больше, чем этот надутый индюк Альфред. А вот вред он ей нанес огромный – именно он и его патрон Пальмерстон добились того, что шанс для Англии выйти из сложившейся ситуации малой кровью был так бездарно утрачен.

Я только собрался встать и отправиться восвояси, как вновь услышал приглушенные голоса, причем на этот раз они были слышны гораздо лучше. И тот, третий голос отчетливо произнес:

– Иди ко мне, мой милый. Дела подождут...

Однако… Да, я для них «не свой», и это хорошо. В столь престижных Итонах и прочих Харроу ученики видят женский пол только на каникулах, и нередко входят в определенные отношения друг с другом, а то и с кем-нибудь из учителей. Как я слышал, для большинства это все проходит, когда они заканчивают эти учебные заведения, но не для всех. И, похоже, наш Спенсер-Черчилль один из этих «не всех». А голос его собеседника я наконец-то узнал – в первую очередь по интонациям. Принадлежал он самому Генри Джону Темплу, 3-му виконту Пальмерстону. И мне стало понятно, как именно сэр Альфред сумел так быстро сделать столь головокружительную карьеру…

Потом я услышал стоны, которые обычно сопровождают соитие. Мне стало противно. К счастью, Джошуа не было у дверей, и никто не узнал, что я услышал то, чего не должен был слышать. По дороге домой я думал лишь об одном – если каким-нибудь образом донести эту информацию до Ее величества, то она, скорее всего, собственноручно отстранит Пальмерстона и Спенсера-Черчилля от занимаемых должностей. Да, мне известно, что она и сама иногда не прочь насладиться обществом придворных дам, но «что дозволено Юпитеру, не дозволено быку». Тем более что к мужеложцам, как я слыхал, у нее особый счет – ведь она подозревает (вероятно, напрасно), что ее муж пропадает в мужской компании именно для того, чтобы предаваться подобного рода утехам, и потому люто возненавидела подобные извращения. Вот только каким образом сделать так, чтобы она об этом не только узнала, но и поверила?

[Road Warrior]

24 мая 1855 года. Ирландское море, борт парохода «Веселая вдова».
Сэр Теодор Фэллон, якобы гость.

– Сэр, вы пройдете с нами, – издевательским тоном заявил мне какой-то матросик. Точнее, скорее по тону, кто-то из низшего морского начальства… Раньше я его вроде не видел. Впрочем…

– А что такое? – спросил недоуменно я.

– Пошевеливайтесь, а не то мы отведем вас силой. – И он кивнул в сторону своих спутников, которые были, положим, поменьше меня, но все равно выглядели довольно внушительно. И если с одним я бы точно справился без проблем, то против троих, плюс этот боцман или кто он там, у меня шансов особо не было.

Ну что ж… пришлось подчиниться. И я поплелся с ними в яму, где я провел первую неделю своего пребывания на борту этого «гостеприимного» судна. Находилось это место в отдельном закутке в трюме рядом с ящиком, где хранилась якорная цепь. Сверху эта конура была закрыта решеткой из толстых ржавых прутьев, которую я осторожно попытался расшатать, но довольно быстро понял, что, несмотря на неказистый внешний вид, пришпандорена она была довольно крепко.

– Сидите смирно и заткните свой рот, сэр, – издевательски поклонился мне главарь, когда решетка была опущена и заперта на огромный ржавый замок. – А то придется вас накрыть сверху парусиной, и тогда вы, возможно, задохнетесь. А нам не нужно, чтобы наш гость – он подчеркнул это слово – подох раньше времени.

Они ушли, а я попытался понять, что же такое я сделал, что они со мной так поступили. Ведь сразу после того, как пароход вышел из гавани, меня препроводили в кубрик, у которого даже был собственный иллюминатор, крышка которого, правда, намертво была приклепана к борту. Находиться там было относительно даже комфортно после пребывания в корабельной кутузке – топчан, колченогая табуретка (при приеме пищи столом являлся тот же топчан, для чего тонкий клоповник-матрас сворачивался, а на топчане появлялось место. Для естественных потребностей мне выдали самую настоящую ночную вазу – хрен знает, откуда она взялась на этой посудине – а когда я попросил возможность умываться, они удивились, но поставили мне тазик с морской водой, которую время от времени меняли. Кормили, конечно, ужасно, но, как обронил один из матросов, с «капитанского стола».

Пару раз меня навещал захвативший меня то ли норвежец, то ли датчанин, но только лишь чтобы удостовериться, что у меня все нормально. В общем, жить было можно, вопрос был только, кто и для чего меня захватил, и куда меня везут. Я пришел к выводу, что, скорее всего, мне «посчастливилось» угодить в лапы агентов тоскующей по мне королевы. Но вполне возможно, что в моем похищении были задействованы и другие силы.

Ладно, – подумал я, – чему быть – того не миновать… А если вспомнить сказку про колобка – то он много от кого ушел, хотя лиса его все-таки поймала и вот-вот слопает. Ведь шансов бежать у меня не было от слова вообще, по крайней мере на борту этого парохода с идиотским названием из еще не написанной оперетты Легара. Так что я смирился со своей судьбой, дисциплину не хулиганил, с обслуживавшими меня матросами был вежлив и дружелюбен. От них я и узнал, что нахожусь на борту «Веселой вдовы» по пути в Ливерпуль, и что корабль сей занимается пассажирскими перевозками – точнее, доставкой эмигрантов «эконом-класса» в Новый Свет. Конечно, в Ливерпуле жизнь моя станет всяко похуже, но пока что жить было можно.

А теперь я задавался вопросом, почему именно меня снова засунули в корабельный карцер. Перед тем, как за мной пришли, я смотрел в иллюминатор – откровенно говоря, больше было делать особо нечего – из кубрика меня не выпускали, книг у меня не было, я время от времени пытался делать какие-то физические упражнения, но места было так мало, что получалось это с трудом. И, как бы то ни было, я на сей раз не увидел ни клочка земли, ни других кораблей – ничего, кроме свинцово-серого моря, такого же неба и каких-то морских птиц.

В трюме практически ничего не было слышно, но мне показалось, что я услышал донесшийся издалека звук пушечного выстрела. Вспомнился любимый Питер и полуденный гром пушки на Петропавловке. А через несколько минут я услышал взволнованный голос:

– Господа офицеры, это трюм. Здесь ничего и никого нет.

– А мы вот посмотрим. Если тут нет никого, то почему вы так волнуетесь?

Последнее было явно произнесено с русским акцентом, и я закричал по-русски:

– Здесь я, здесь! – и повторил этот радостный вопль после того, как офицеришка попытался их убедить, что им все послышалось. Я обрадовался, что они не додумались оставить у моей каталажки охрану – иначе я мог бы и не дожить до сладостного момента освобождения.

Через минуту в мой закуток вошел, зажимая нос от вони, морпех, а еще через минуту нашелся ключ от замка, и вскоре я оказался среди своих.

– Кто такой? – грозно спросил меня человек с погонами лейтенанта.

– Филонов Федор Ефремович, – сказал я. – Прошу вас доставить меня к вышестоящему офицеру, желательно Гвардейского Флотского экипажа.

– Филонов… А не тот ли ты предатель, которого ищут пожарные, ищет милиция? – грозно спросил лейтенант, но незаметно для местных мореманов подмигнул мне. И вскоре меня препроводили под конвоем на один из наших кораблей, где, впрочем, сначала отмыли с горячей водой и хозяйственным мылом – уж очень мое амбре резало обоняние – а потом привели под грозные очи контр-адмирала Кольцова. Тот улыбнулся и сказал:

– Прямо-таки «Возвращение блудного попугая»! Ну что ж, Федя, рад тебя видеть. Вот только, как я слышал, ты вроде собирался еще остаться в Америке…

– Было дело, но, как видите, я выиграл незабываемый круиз по Атлантике на борту «Веселой вдовы», – усмехнулся я. – Вот только я не знаю, с какой целью.

– Сейчас наши люди вдумчиво беседуют с офицерами «Вдовы», а также с двумя норвежцами, которые почему-то оказались на ее борту. И один из норвежцев сообщил, что во всем виноват не он, а барон Лионель де Ротшильд, который собирался подарить тебя Ее величеству королеве Виктории. Она, мол, очень хочет тебя вновь заполучить в свои лапы. Так что мы спасли тебя от немалых неприятностей.

– Не только в лапы, так мне кажется. – мне вспомнилась похотливая рожа британской королевы и ее пыхтение во время соития, – Не забывайте, товарищ адмирал, я человек семейный, и мне эта коронованная шалашовка теперь ни к чему.

– Вот и хорошо. Одного я только не понимаю – сведения о том, что ты находился на борту этого корыта, пришли к нам от другого Ротшильда.

– От Майера Амшеля, так я понимаю?

– От него самого. Так, значит, есть и приличные Ротшильды?

– Если честно, этот Ротшильд лично мне импонирует. Вот, как хотите, так это и понимайте.

– Так вот, давай поговорим о твоей дальнейшей судьбе. Мы объявим, что взяли предателя и перебежчика Филонова. А сам ты пока что тайно отправишься к законной супруге. Если, конечно, не против. А то законные супруги, знаешь ли, разные бывают…

– Моя – самая лучшая! – заявил я. – Уж поверьте…

– Дай-то Бог, чтобы ты то же самое мог сказать через пять, десять, двадцать лет, – кивнул Кольцов. – А теперь давай отобедаем, чем Бог послал, и ты расскажешь нашим ребятам все, что с тобой произошло за время твоей одиссеи. Или хочешь сначала отдохнуть?

– Дайте мне время хотя бы набросать примерный план повествования, – ответил я. – А то все мои бумаги остались в Нью-Йорке.

– Хорошо. Так и порешим. Думаю, что ты, как Шахерезада, можешь рассказывать о твоих приключениях тысячу и одну ночь. Впрочем, не забывай вовремя прекращать дозволенные речи – ведь не все, что с тобой произошло, следует знать всем. Во многих знаниях многие печали, потому не стоит вгонять своих слушателей в тоску. Договорились, Федя?

– Так точно, товарищ адмирал, – браво ответил я. – Думаю, что рассказ мой будет красочен, как хохломская роспись, и столь же правдоподобен, как воспоминания барона Мюнхгаузена. Ну а по существу я составлю подробное донесение для моего руководства.

– Молодец! – похвалил меня адмирал Кольцов. – Можешь быть свободен. Твоей жене-красавице мы уже сообщили о том, что везем тебя к ней, и ты вскоре сможешь ее обнять. Так что набирайся сил и терпения…