7 марта 1854 года. Северное море. Борт парохода «Роскильде».
Фрэнсис «Фрэнк» Ки Говард, корреспондент газет "American and Commercial Advertiser" и "Baltimore Weekly American". В половину восьмого вечера я переступил порог* (* моряки обидятся – пороги на корабле называются комингсами) корабельного бара. Темное резное дерево, длинная полукруглая стойка с табуретами с одной стороны, полтора десятка столиков с двумя-тремя стульями – с другой. В восемь, когда двери откроются и для пассажиров второго класса, им будет дозволено лишь сидеть за стойкой либо забирать напитки с собой – столики, обслуживаемые официантами, только для первого класса.
Разве что у входа снаружи – еще четыре стола, для семейных пар и одиноко путешествующих дам, также доступные для пассажиров второго класса. Вот только там нет официантов – заказывать все равно приходится за стойкой. И эти столы никогда не пустуют, тогда как внутри я ни разу не видел, чтобы не было свободного столика.
В углу стоял самый маленький столик, и за ним, как обычно, я увидел Теда Фэллона. Увидев меня, он сделал приглашающий жест рукой. Публика остолбенела – до сегодняшнего дня, Тед всегда пребывал в полном одиночестве. За вечер он выпивал одну-две кружки пива, но чаевые, как я успел заметить, оставлял королевские, и его официант бросался обслужить в первую очередь.
Так и сейчас – не успел я усесться, как ниоткуда появился долговязый белобрысый человек в строгом костюме.
– Свен, прошу вас, – сказал мой новый друг. – Принесите мистеру Говарду аквавита – ведь он обыкновенно пьет именно его. Я не ошибся? – и он улыбнулся уже мне.
– Нет, все правильно. Вот только странно, что вы пьете не водку. Слыхал, что у вас ее производят из картофеля и пьют все поголовно…
– Не знаю, от кого ты это услышал, но русская водка бывает только из зерна, а потребление алкоголя в России – на предпоследнем месте в Европе, меньше пьют лишь в Норвегии, которая, впрочем, пока еще часть Дании. Ну что ж, за наше взаимопонимание?
Да, взаимопонимание… Сначала я сильно невзлюбил этого новоиспеченного «королевского баронета», и все общение с ним проходило у меня под маской ледяной вежливости, хотя он был и ко мне, и к Энгельсу подчеркнуто дружелюбен. Но один инцидент в корне изменил моё к нему отношение.
Со вчерашнего дня, когда Фэллон появился за нашим столом, Энгельс ни разу не сказал ничего плохого о России. А пока мы были вдвоем, это была его любимая тема. И сегодня за обедом он позволил себе замечание об отсталой стране, погрязшей в невежестве, которую спасают лишь иностранцы на ее службе. Тед привстал и тихим голосом сказал что-то по-русски. Звучало это примерно так:
– Shto tee skazal, kulturtreger mokhnorili?
Энгельс съежился и заблеял, уже по-английски:
– Я не это имел в виду, сэр Теодор! Совсем не это!
– Uchtee, suka... – Фэллон присел, посмотрел на меня, чуть улыбнулся, и добавил уже своим обычным вежливым тоном:
– Небольшое недоразумение, мистер Говард, все в порядке. Передайте мне, пожалуйста, солонку.
После этого мы с ним неожиданно начали называть друг друга по имени* (* в английском с семнадцатого века нет разницы между «ты» и «вы», и обращение по имени является неким эквивалентом перехода на «ты»). А вот теперь мы оказались собутыльниками.
– Ну и как твой аквавит? – улыбнулся Тед.
– Да так себе… наш виски – особенно мэрилендский – намного лучше.
– А не хочешь попробовать настоящего линейного аквавита? Я везу с собой полдюжины бутылок, одну могу распечатать.
Он подозвал официанта, расплатился, и мы пошли в его каюту. Аквавит и правда был получше, чем то, что подавали в корабельном баре. И, когда мы выпили за здоровье всех присутствующих (коих, естественно, было лишь двое), я откашлялся и сказал:
– Тед, прости меня. Я сначала подумал, что ты – изменник, вроде некого Герцена, с коим я имел сомнительное счастье познакомиться в Лондоне. Ведь ты бежал из России в Англию и даже был вхож к высокопоставленным особам – а, по слухам, даже к королеве.
– Да, я имел удовольствие познакомиться с Ее величеством, – кивнул мой собеседник. – Ты только не верь всем домыслам, которые публиковали про меня – и про нее тоже – разнообразные газеты.
– Что ты скрашивал ее одиночество, пока ее законный супруг находился в отъезде?
– Именно так. И что я это сделал, чтобы получить дворянство и титул баронета. Мне ни дворянство, ни титул не так уж и нужны – тем более, что я и так потомственный дворянин. А еду в вашу страну, где дворянства как такового не существует, что, насколько я помню, закреплено в вашей конституции.
Но я не об этом. Мне казалось, что на американском Юге большинство составляют англофилы. Да, я знаю про твоих дедушек – если я не ошибаюсь, твой дед по отцу храбро и умело сражался с ними во время Войны на независимость, а ваш дед по матери попал в заложники во время Войны 1812 года* (* В США многие захотели поучаствовать в переделе имущества, ожидаемом по результатам наполеоновских войн, и объявили войну Англии в надежде захватить территории, позднее ставшие Канадой. Предлогом для этого – достаточно, кстати, вопиющим – был насильственный захват американских моряков для экипажей английских военных судов). Именно тогда он и написал свою поэму «Оборона форта Мак-Генри», отрывок из которой стал известной песней «Звездно-полосатый флаг».
– Да, и некоторые считают, что он должен стать нашим новым гимном. Признаться, я не очень это поддерживаю, но…
– Станет, – беззаботно сказал Тед, и я с удивлением посмотрел на него – это прозвучало, как констатация факта, а не как предположение. – Тем не менее, странно, что на юге сильны англофильские настроения. Да, я знаю, многие уверены, что им не обойтись без вашего «Короля-хлопка»…
– Именно так, а еще и табака.
– Поверьте мне, именно поэтому они закупают сейчас такое количество хлопка, чтобы в случае непредвиденных обстоятельств не зависеть от поставок с американского Юга. Да и они сейчас активно культивируют хлопок в Египте, который, хоть и турецкий, но экономически давно уже принадлежит им, и даже Индии – а табак закупают в Османской империи.
– Не удивлюсь, если так. А еще многие считают, что наша культура и язык намного ближе к таковым английской аристократии, нежели у янки. Впрочем, признаться, и я до недавнего времени был англофилом.
– Расскажи.
– Началось все с того, что обоих наших корреспондентов, освещавших европейские новости, сманила конкуренция – один ушел в "Нью-Йорк Трибьюн" – ту же газету, на которую работает господин Энгельс…
– И пишет статьи от имени Карла Маркса.
– Ты и про это знаешь… А второй – в "The Sun" в том-же городе. А в Европе развертывались нешуточные события. И Эйб Доббин, наш редактор, предложил мне отправиться в командировку в Европу мне. А когда я начал отказываться, пообещал резко поднять мое жалование и оплатить поездку первым классом. Я поначалу не соглашался, ведь моя Лидия недавно подарила мне маленького Чарли, да и вновь ожидала ребенка, но супруга меня и уговорила – мол, это твой шанс. И я прибыл в Англию в ожидании сведений о разгроме русских в Крыму на Черном море.
– Но все получилось не совсем так…
– Именно. После ряда репортажей из британской столицы, я отправился сперва в Париж, а потом поездил по германским государствам и даже побывал на русской границе. В саму Россию я ехать побоялся – меня предупреждали, что я сразу же окажусь в русской тюрьме…
– Вот еще!
– Теперь я знаю, что это не так, но именно это твердили все мои английские собеседники – и французские, кстати, тоже. В Пруссии на меня странно посмотрели, но не стали настаивать. А теперь я очень об этом сожалею.
Но пора было возвращаться домой, и мне почему-то захотелось посетить Копенгаген, тем более, пароходы ходили в Америку и оттуда. Моя Лидия без ума от сказок Андерсена, да и мне они нравятся, знаешь ли… Но город оказался скучноватым, и я, по совету хозяина моей гостиницы, решил прокатиться в Роскильде, их старую столицу. И, вернувшись, увидел Копенгаген в руинах. По дороге в гостиницу меня дважды останавливали какие-то люди. Первым я показал рекомендательное письмо из редакции, и они поверили, что я не агличанин. А во второй раз не было никого, кто бы умел читать по-английски, и меня крепко избили и собрались вздернуть на первом же дереве – но меня спасли русские. Два месяца я провалялся в больнице, а потом понял, что в Англию мне больше не хочется, во Франции началась заварушка, оставались лишь Дания, Голландия и Гамбург. Но у меня отбило тягу к приключениям, и я работал над статьями в ожидании первого парохода. Вот только теперь я ненавижу англичан и люблю русских и Россию…
– А датчан? Они же тебя чуть не повесили.
– А что датчане? Вот если бы англичане так поступили с Балтимором – или даже какой-нибудь там Саванной либо Атлантой – то и я бы, наверное, обозлился. Стал бы я их вешать, другой вопрос, конечно… Но я их не виню.
– Атлантой, говоришь, – и лицо моего визави почему-то помрачнело. – А если бы это сделали, например, твои же сограждане? Которые с Севера?
Я посмотрел на него с изумлением и только хотел сказать, что шутка неудачная, как увидел, что на его лице не было и тени улыбки.
– Позволь тебе показать… отрывок из одной книги. Может быть, даже узнаешь автора.
И он проделал какую-то манипуляцию с одним из чемоданов и достал оттуда папку странного вида, перелистал пару страниц и протянул мне. Листы были отпечатаны неизвестным мне способом, а один из параграфов был помечен красным. Я начал читать:
«Когда я утром посмотрел в окно, меня поразило странное и не слишком приятное совпадение. В этот самый день, сорок семь лет назад, мой дедушка, мистер Ф. С. Ки, бывший тогда в заключении на британском корабле, стал свидетелем бомбардировки форта МакГенри. Когда на следующее утро вражеский флот ушел, потерпев поражение, он написал песню, уже столько лет популярную во всей стране: «Звездно-полосатый флаг». И теперь, когда я находился на самом месте этого конфликта, я не мог не сопоставить мое положение с его положением сорок семь лет назад. Флаг, который он с такой гордостью приветствовал, теперь взвивался там же над жертвами самого вульгарного и жестокого деспотизма из всех, свидетелем которых стало наше время.»* (* Перевод авторов. Книгу в оригинале можно прочитать, например, здесь:
https://archive.org/details/fourteenmonthsin00howa/page/n13/mode/2up )
Стиль был, вне всякого сомнения, мой, разве что более отполированный, да и внуков у моего деда было не так уж и мало, но журналистов либо писателей, кроме меня, не было. Я с ужасом посмотрел на Теда:
– Кто вы, сэр Теодор? Неужто слухи, которые дошли до меня в Англии, правда, и вы из… будущего?
– Именно так, Фрэнк. Видишь ли… я вез с собой вашу книгу для того, чтобы показать ее кому-нибудь из южан – я и не надеялся, что судьба сведет меня с ее автором. Написана она была в 1863 году после того, как тебя наконец-то выпустили. А посадили тебя за то, что ты посмел критиковать массовые аресты людей без предъявления им обвинений. Впрочем… можешь почитать сам.
– И то, что ты сказал про Атланту… это правда?
– Чистая и горькая правда. В 1864 году генерал Шерман взял Атланту, после чего он приказал всем жителям покинуть город. Согласились многие, но не все. А он окружил город артиллерией и стал стрелять по нему зажигательными ядрами. Сгорело всё, включая тех жителей, которые не подчинились его приказу. Но это был отнюдь не единственный город, уничтоженный северянами, просто самый известный.
А после войны была объявлена так называемая Реконструкция. Все жители мятежных штатов, кроме негров и новоприбывших северян, а также некоторых из тех, кто открыто поддержал Север, потеряли право голоса, в города ввели войска, и свыше одиннадцати лет продолжался террор против мирного населения. Да, выборы были – где выбирали негров, где саквояжников – так именовали новоприбывших. И лишь в 1877 году войска были выведены из городов, а право голоса было возвращено всем. Мэриленда это не коснулось, но и там было не безоблачно.
А что насчёт тебя лично… Ты вернулся из мест заключения в 1863 – тебе, кстати, так и не предъявили никаких обвинений. В том же году ты написал эту книгу – и издателей её посадили, точно так же без предъявления обвинений. Ты же сумел покинуть страну и перебраться в Англию, где и умер в семьдесят втором году.
Я стоял, как громом поражённый, но через какое-то время смог выдавить из себя фразу:
– Неужто ничего нельзя изменить?
– Почему же… Так было в той истории, которая была у нас в будущем. А мы ее уже довольно-таки сильно поменяли. То, что англичане именовали «Восточной войной», например, в нашей истории закончилось своего рода ничьей – но французы и особенно англичане на этой войне обогатились. Здесь же, как видишь, их разгромили, в Англии кризис, во Франции новый император, а турки потеряли Константинополь. Мы надеемся, что и на американском Юге все пойдет по-другому. И мы готовы вам помочь.
– Значит, ты… не предатель своей родины?
– Если честно – нет. Но пусть это останется между нами. Кстати, насчёт вашей истории…
Он выудил из потайного отсека своего чемодана еще одну книгу и протянул её мне. – Вообще-то историю пишут победители. Но иногда бывают попытки воссоздать то, что произошло на самом деле. Это – книга Гэри Уокера, написанная в две тысячи восьмом году. «Общая история Гражданской войны глазами южанина.»
– Каком-каком?? – с ужасом спросил я.
– Две тысячи восьмом. Я тогда был еще ребенком.
– Понятно…
– Если хочешь, возьми ее почитать – вот только вернешь ее потом мне, лады? И твою книгу тоже. Времени у нас много, доберемся мы до места еще нескоро. Но вкратце – та самая Республиканская партия, которая совсем недавно возникла в Висконсине – они собирались в сарае какого-то фермера…
– Слыхал я про это. Ярые аболиционисты – и, кроме этого, не имеют особой платформы.
– В следующем году в Бостоне пройдет их учредительное собрание уже на национальном уровне. А в шестидесятом в нашей истории они, хоть и набрали менее сорока процентов голосов, победили на выборах – и президентом стал некто Линкольн.
– Знаю его немного – не самый приятный человек.
– После чего южные штаты начнут отделяться, а в некоторых из них – особенно в вашем Мэриленде – по указу Линкольна арестуют кучу народа без суда и следствия, как я вам уже рассказал, чтобы не дать ему объявить о выходе из состава Североамериканских Соединенных Штатов. А потом начнется война на уничтожение Юга. Кончится она, как я уже говорил, жесткими репрессиями и бесправием для белого населения.
– А что же нам теперь делать?
– Давай для начала выпьем за то, чтобы этих ужасов в нашей истории не случилось. А потом обсудим возможный план действий.