На новых берегах

[Road Warrior]

Продолжение серии про Самума в Америке XVIII века.

Добавлено спустя 2 минуты 21 секунду:
6 января 1756 года. Плацентия, остров Ньюфаундленд.
Лейтенант Джон Булл, Нью-Гемпширские рейнджеры.

Столица Ньюфаундленда оказалась небольшим рыболовецким поселком с практически пустынными улицами. Почти все харчевни и постоялые дворы были почему-то закрыты. Пришлось разделиться между двумя клоповниками, которые, как оказалось, были единственными, которые не закрывались на зиму – ведь рыбаки прибывали из Англии в конце весны и уходили ближе к зиме.

До недавнего времени, этот остров был частью провинции Новая Шотландия, и вице-губернатор Ньюфаундленда подчинялся губернатору в Галифаксе. Вот только в Галифаксе губернатора больше нет, а в Плацентии с 1744 года правит майор Ото Гамильтон. Не удивлюсь, если Ньюфаундленд в ближайшее время станет полноправной колонией, а Гамильтона, с безупречной репутацией и весьма неплохим послужным списком, сделают губернатором.*(*В реальной истории, Ньюфаундленд стал самостоятельной колонией лишь в девятнадцатом веке, долго отказывался стать частью Канады, но, в конце концов все же стал провинцией Ньюфаундленд и Лабрадор вместе с восточной частью полуострова Лабрадор.)

Трактирщики делились с нами самыми разнообразными слухами – то ли губернатор Лоуренс вот-вот приедет и возьмет бразды правления в свои руки, то ли вскоре прибудет флотилия с несколькими шотландскими полками, чтобы вернуть Акадию, то ли эти французы сами между собой передрались, и нужно лишь подождать, пока они друг друга поубивают. Про русских, впрочем, наши собеседники были единодушны – этих исчадий ада не менее полка, у них чудо-оружие, они необыкновенно жестоки, но воевать с англичанами у них получается лишь с помощью подлости.

Чтобы получить хоть сколько-нибудь достоверную информацию, я попросил о приеме у вице-губернатора. И, к моему вящему удивлению, он сразу же согласился меня принять – не могу себе представить, чтобы любой другой губернатор в Новом Свете согласился на немедленную аудиенцию для какого-то лейтенантишки.

– Вашего отца случайно звали не Майкл Булл? – спросил тот, когда меня провели в довольно-таки скромный кабинет в вице-губернаторском особняке.

– Так точно, господин губернатор! – повысил я его в чине.

– Вице-губернатор, – усмехнулся тот. – А еще лучше, зовите меня просто майор – этот чин я действительно заслужил. Рад познакомиться с сыном одного из моих лучших подчиненных.

И он вытащил бутылку неплохого виски и два стакана. А я подумал, что отец какое-то время находился в Акадии в молодости, но о подробностях рассказывал редко и весьма скупо. Тем не менее, я с удовольствием выпил вместе с майором за здоровье Его величества, затем моего отца, и, наконец, всех присутствующих. И лишь после всех этих тостов майор меня спросил:

– И чем же я могу помочь сыну моего боевого товарища?

– Сэр, я прибыл сюда, чтобы понять, что произошло в Акадии – и что я могу сделать для Его величества.

– А что произошло? Губернатор Лоуренс, да простит Господь его грешную душу, вместо того чтобы обеспечить безопасность Новой Шотландии, занялся изгнанием акадского населения, сопровождаемым массовыми убийствами, поджогами и изнасилованиями. И поплатился за это – насколько мне известно, его то ли казнили, то ли вот-вот казнят. В любом случае, Новую Шотландию мы потеряли, и, боюсь, это еще не конец.

Мне прислали договоренности о перемирии между Францией и Англией. Все выглядит примерно так – то, что ранее было материковой Акадией, за исключением юго-западных земель, вновь принадлежит Франции. Зато они подтвердили в незаинтересованности в возвращении Ньюфаундленда. Да, и английские и шотландские переселенцы, если они не занимались тем, что в договоре прописано как «военные преступления», могут либо остаться в «Акадии», как Новую Шотландию вновь именуют в договоре, при условии перехода во французское подданство, либо покинуть эти земли через Галифакс – его, скорее всего, также переименуют, но в тексте он до сих пор именуется именно так. А границы на юго-западе не определены, из чего можно понять, что война там, вполне вероятно, будет продолжаться.

– Но рассказывают еще и про неких русских.

– А вот это уже интереснее, лейтенант. Действительно, там действует группа русских – хотя, судя по информации, полученной мною из Лондона, в Петербурге ничего про этот отряд не знают.

– Я полагаю, что вам известно несколько больше, – улыбнулся я.

– Именно так. Появились они на реке Сасквеханне летом прошлого года, прошли с боями до форта Дюкень, где совместно с французами разбили армию генерала Брэддока. Потом именно они во главе армии акадцев разгромили наши войска в Новой Шотландии. И вернули эти земли французам в обмен на острова святого Иоанна и Королевский остров – хотя, насколько нам известно, Луисбург они оставили французам.

– Сколько же их, этих русских?

– По нашим сведениям, очень мало – хорошо если дюжина.

– Но как такое может быть?

– У них имеется оружие, которого ни у кого нет. Но этого, как вы сами понимаете, мало. Они очень хорошо умеют воевать. Что они и показали в боях у Ниагары – там именно они разгромили нью-гемпширских рейнджеров. Если я не ошибаюсь, ваших коллег.

– Вот, значит, кто это был… – Я сжал кулаки. – Сэр, там погибли мои близкие друзья, и мой счет к этим русским превратился в личный.

– Лейтенант, мы с вами оба офицеры, и мы обязаны в первую очередь воевать за интересы Англии.

– Это так, сэр, и я об этом помню.

– Хорошо, лейтенант. И что же вы собираетесь делать?

– Сэр, во-первых, необходимо узнать как можно больше про этих русских – и тем более про то, что происходит на этих их островах. Вы не знаете, где у них столица?

– Порт-ля-Жуа на острове святого Иоанна, хотя, вполне возможно, они успели и его переименовать.

И он показал на карту, висевшую у него на стене. Там был не весь остров святого Иоанна, но он показал чуть ниже нижней кромки карты.

– Примерно здесь. Но люди с английским акцентом… уж извините, вас сразу же схватят, как шпионов.

– Я говорю на акадском французском, сэр, – вздохнул я. – Да и вообще мои предки – акадцы. Моего деда звали Марсель Тибодо, и был он, что называется, «лесным бегуном» – торговцем с индейцами. И когда большая часть Акадии стала английской, он одним из первых принял английское подданство. Когда я, будучи ребенком, спросил его, зачем он это сделал, он мне лишь сказал, мол, мне все равно, как зовут моего монарха, главное, чтобы мне не мешали заниматься моим делом.

– Вот, значит, как. Ну что ж, это делает ему честь.

– Но после этого его родичи из городка Гаспаро перестали с ним общаться. И он попросту переехал сначала в Западную Акадию, а оттуда и в Нью-Гемпшир, где и поменял имя и фамилию на Мартин Булл. Его сын Мишель Тибодо – ваш бывший солдат – стал Майклом Буллом, а когда родился я, меня назвали Джоном Буллом, хотя оба моих родители – акадцы, и первым моим языком был французский акадского розлива. И теперь, ежели что, я вполне сойду за акадского беженца. Но это не делает меня менее преданным королю Георгу и английской короне. А, кроме меня, в моем отряде есть еще двое таких, как я – мой младший брат и мой кузен.

– Понятно. Ну что ж, в таком случае, я бы на вашем месте отправился туда втроем.

– Именно так мы и будем делать, когда будем заниматься собственно разведкой. Но если у меня получится – не в ущерб основной миссии – сделать этим русским больно…

– Не забывайте, лейтенант, что они – весьма крепкий орешек.

– Нельзя недооценивать врага, это я знаю, сэр. Но, как известно, ахиллесова пята есть у любого неприятеля.

– Резонно. И как вы собираетесь добираться до этих их островов?

– На корабле до Королевского острова, далее по льду.

– Сейчас ни один капитан в здравом уме не выйдет в море. Да, гавани в Плацентии и в Сент-Джонс не замерзают. Но с запада и севера в море приходит все больше льдин, некоторые из которых пробьют обшивку любого корабля. Да и где вы высадитесь на Королевском острове? Все тамошние незамерзающие гавани находятся в районе Луисбурга, и вас заметят либо ваши бывшие соотечественники…

Увидев, как скривилось мое лицо, он лишь покачал головой:

– Я вас ни в чем не подозреваю, лейтенант, скорее наоборот – восхищаюсь. Так вот, либо акадцы, либо русские – а даже если вы уйдете от погони, они будут знать о вашем существовании.

– Так что же делать?

– Единственный вариант, который я вижу – отправиться на запад острова, в поселок Порт-о-Баск…

– Там что, тоже французы?

– Да нет, лейтенант, хоть название у этого места до сих пор французское, оно давно уже наше, и французов там нет, равно как и басков. Хотя поначалу именно испанские баски устроили там рыболовную базу. Так вот, оттуда можно будет пересечь залив святого Лаврентия и высадиться на севере Королевского острова, в местах, где никто не живет. А дальше пройти по берегу чуть южнее и перейти на остров святого Иоанна.

И он показал этот путь на карте.

– Так зачем вообще заходить на сушу?

– Вы еще ни разу не путешествовали по льду залива святого Лаврентия и не знаете, что это такое. А еще я вам порекомендую бывшего «лесного бегуна» – он когда-то работал на некого Пишона, нашего агента, и теперь скрывается у нас. Он вас и проведет, куда надо.

– А ему можно доверять?

– Если акадцы прознают, кто он такой, ему жить останется до ветки ближайшего дерева. Так что, полагаю, да, можно.

[Road Warrior]

Пролог.

Август 201... г. Калининград, Мемориальное кладбище.
Капитан 3 ранга Хасим Хасанов, позывной «Самум».

Они подъехали на машине Николая. Коля уже был ЗВС* (* ЗВС – заместитель по водолазной службе) балтийского РП * (* РП – разведпункт), хотя Хас помнил его еще командиром роты подводного минирования. Хас вылез с заднего сиденья, забрал букет гвоздик и посмотрел на Шкипера, который грузно вылез с переднего пассажирского. Свой букет Шкипер держал в руках. Николай дождался, пока все выйдут из машины и щелкнул ключами, закрывая ее. На входе на кладбище Хас обратил внимание на две достаточно свежих могилы, которые были расположены отдельно от всех остальных. На одной из них был установлен маленький подиум, где под улыбающейся фотографией молодого парня лежал краповый берет и шеврон спецназа Внутренних войск. Над второй на флагштоке развивался флаг с эмблемой спецназа ФСБ, а с фотографии смотрел мужчина в военно-морской тужурке, с двумя рядами наград.

– Наш бывший зам, – сказал Коля, кивая на моряка. - Потом ушел в местный РОСН* (* РОСН – Региональный отдел специального назначения ФСБ). Потом в Вагнера. Погиб на песках.

Хас со Шкипером немного постояли у могил, отдавая дань уважения людям, потом Самум едва слышно прошептал «Встретимся на перегруппировке» и направился за Николаем. Васильич топал следом.

Они подошли к единственной могиле в длинном ряду, где не было памятника, а до сих пор стоял деревянный, потемневший от времени крест, на котором было фото парня в морской форме.

- Ну, здравствуй, Антоха, – тихо сказал Хас, глядя на фотографию Заводченко. Затем он наклонился и положил букет цветов на могилу. То же самое сделали Шкипер и Николай. Хас и Васильич помолчали, вспоминая каждый свои моменты, связанные с Антохой. Затем Хас спросил у Николая:

– А почему памятника до сих пор нет? Три года уже прошло. Неужели никого это не чухает?

– Думаешь, мы не хотели поставить? – потемнев лицом, ответил Николай- Ирка не дает. Ее после смерти Антона переклинило, мы ей что только не предлагали, ей все не нравится.

– Давайте мы скинемся, поставим ему нормальный памятник, – вступил в разговор Васильич. – Так же нельзя! Единственная могила без памятника...

– Это мемориальное кладбищ, Василий Васильевич, – ответил Коля. – Любые движения только с разрешения близких родственников. Они должны написать письменное согласие. Думаете, мы бы не поставили? Весь РП бы скинулся... Ирка не дает. Я ж говорю, ее после смерти Тохи переклинило.

– Давай я с ней переговорю, – предложил Шкипер. – Но так же нельзя... Это неправильно.

– Давайте, – согласился Николай. – Сейчас в кафе поедем, помянем и наберем ее.

Они постояли еще несколько минут и, развернувшись, пошли к машине...

[Road Warrior]

11 февраля 1755 года. Франция. Версаль.
Король Франции Людовик XV Возлюбленный.

«L’État, c’est moi»*(* «Государство – это я») любил говорить мой прадедушка, король Людовик XIV. Конечно, мне далеко до его государственных талантов, но, как и в годы правления «Короля Солнца», решать, как поступать в том или ином случае, приходится мне, французскому монарху, поставленному самим Господом во главе страны.

Но вот как принять правильное решение, если мои министры об одном и том же говорят диаметрально противоположное? И основываются их убеждения не на истине, а на личных предпочтениях и заблуждениях. И «что есть истина?», как вопрошал Понтий Пилат Спасителя. Мне, царю земному, сие трудно решить.

Я вздохнул, и положил на крышку «Королевского бюро» два донесения, полученные мной из Нового Света. Одно из них было написано Пьером де Риго, маркизом де Водрёй-Каваньиаль, новым губернатором Новой Франции, недавно отправленного мною в Америку. Если верить его донесению, то наши дела шли там просто замечательно. Британцы потерпели несколько серьезных поражений, и мои подданные потихоньку начали освобождать захваченные у нас земли.

Второе донесение я получил от своего кузена, принца де Конти, который заправлял «Secret du roi» – «Секретом короля»* (* Альтернативная спецслужба, основанная Людовиком XIV. Подробнее см. историческую справку в «Жаркой осени в Акадии».). Шпионам, работающим на де Конти, порой удавалось добывать сведения, которые я не мог бы получить обычным путем. Но, к сожалению, выводы, которые делал принц де Конти, часто не совпадали с выводами, сделанными моими дипломатами.

Вот и сейчас, читая два полученных мною донесения, я не мог избавиться от ощущения, что написаны они о совершенно разных вещах. Хотя авторы обоих находились в Новой Франции.

Если верить человеку принца де Конти, маркиз де Водрёй-Каваньиаль совершил ужасную ошибку, отдав несколько отвоеванных у британцев островов неким русским, которые ничего особенного не сделали – всего лишь оказались в правильном месте в правильное время и задурили голову сначала одному губернатору, потом другому.

А сам маркиз пишет, что именно русским мы обязаны как победой на Мононгахеле и территориальными приобретениями в тех местах, так и спасением предыдущего губернатора, маркиза дю Кеня, и его свиты у какой-то реки под названием Ниагара. И, более того, именно они смогли каким-то чудесным образом отвоевать форты Босежур и Гаспаро, так бездарно потерянных прошлым летом де Вергором, за что маркиз дю Кень пообещал им остров святого Иоанна и Королевский остров. Но они на этом не остановились – они смогли освободить всю Акадию, а заодно и создали для нас армию нового образца, вооружив ее оружием своего производства, которая в ближайшем будущем займется освобождением юго-запада Акадии.

И кому здесь верить? Конечно, неплохо было бы дождаться прибытия губернатора дю Кеня, который по завершении его срока вот-вот вернется в материковую Францию, чтобы расспросить его обо всем подробно. Но времени у меня не было – решение необходимо было принимать как можно скорее.

Я вздохнул, еще раз перечитал оба донесения, и задумался.

С одной стороны, маркиз де Водрёй-Каваньиал был прав и действовал в пределах своей компетенции. В конце концов, что такое два небольших острова по сравнению с Новой Францией? Ведь если дела у нас там и далее пойдут так же удачно, то мы сможем отвоевать все, что потеряли. А тамошние русские… Если они не станут вести себя враждебно и не будут покушаться на наши колониальные владения, то пусть живут на подаренных им островах. Если же они проявят строптивость, то их всегда можно попросить удалиться. В конце концов, как пишет маркиз де Водрёй-Каваньиаль, их в Новой Франции – точнее, уже на островах, отданных им новым губернатором – очень мало.

Я подчеркнул несколько строк в послании моего губернатора и отложил его в сторону.

Что же касается донесения человека де Конти, то следовало не забывать – принц ненавидел русских. Его же доверенное лицо, граф де Брольи писал мне: «Что до России, то мы причислили ее к рангу европейских держав только затем, чтобы исключить потом из этого ранга и отказать ей даже в праве помышлять о европейских делах… Пусть она впадет в летаргический сон, из которого ее будут пробуждать только внутренние смуты, задолго и тщательно подготовленные нами. Постоянно возбуждая эти смуты, мы помешаем правительству московитов помышлять о внешней политике».

Да, я и сам недолюбливал эту огромную варварскую страну, которая по недоразумению сумела затесаться в семью европейских народов. Поэтому ее при первой же возможности следовало изгнать из Европы. Пусть она воюет с такими же дикими, как она, странами Востока.

Только вот… Я чувствовал, что мне вскоре придется скрестить шпагу с Австрией и Англией. И, вполне возможно, с Пруссией, которой мы сделали столько добра. Но неблагодарность – это вредная привычка, так часто распространенная среди европейских монархов. И, как бы то ни было, желательно было иметь Россию на нашей стороне, или хотя бы в нейтральном статусе.

Нет, я пока еще не готов принять окончательное решение. Может быть есть смысл посетить отель д`Эврё? И хотя я уже давно не поддерживаю плотскую связь с маркизой Помпадур, мне приходится часто с нею советоваться по важным государственным делам. Эта женщина имела мужской ум, она неплохо разбиралась в политике и дипломатии. Ее советы помогали мне принимать правильные решения, и очень редко случалось так, что она оказывалась неправа.

Я велел послать слугу с запиской в отель д`Эврё с просьбой к маркизе пообедать со мной. События в Новой Франции развивались стремительно, и стоило поспешить воспользоваться благоприятным для нас стечением обстоятельств.

[Road Warrior]

15 февраля 1756 года. Новый Севастополь, Русская Америка.
Лейтенант Аристид дю Буа, «лесной бегун», а ныне офицер разведки.

«Новый Севастополь»… Так теперь именуется Порт-ля-Жуа. Впрочем, и сам городок преобразился практически до неузнаваемости – вырос в несколько раз, в нем появились новые районы, да и в центре множество новых зданий, а старые, которые не снесли, как правило, заново покрашены и отремонтированы. На улицах слышишь в основном родной акадский французский, а иногда и немецкий, и – пока еще очень редко – русский.

Административные здания, впрочем, как были, так примерно и остались – разве что над ними теперь развивается триколор, черно-желто-белый русский флаг. И в одном из них, в тесном кабинете, мне предстояло расссказывать о Терр-Нёв, Новой Земле, которую англичане называют Ньюфаундленд. Земле, которой в будущем предстояло стать частью Русской Америки.

Доклад я читал на языке, которого на улицах Нового Севастополя практически не услышишь – на английском. Ведь наши русские друзья, кроме Кузьмы и Андрея, до сих пор не очень хорошо говорят по-французски, а я, хоть и учу русский, но изъясняться на нем не могу от слова вообще. Вот и приходится нам общаться на языке врага. Хотя, конечно, наши Томми Робинсон и Джонни Оделл – англичане, и лучших ребят еще поискать надо. Но они, как говорят мои русские друзья – исключение, которое подтверждает правило. Есть еще Дженни, но она всегда поправляет – она не англичанка, она шотландка, а это совсем другое.

Начал я с описания собственно острова. Будущая Новая Земля в несколько раз больше острова святого Иоанна и Королевского острова, вместе взятых.* (* Площадь Ньюфаундленда – 108.860 кв. км., что делает его десятым по размеру острову в мире, тогда как остров святого Иоанна – 5.660 кв. км, а Королевского острова – 10.311 кв. км.) Но из-за весьма сурового климата там есть лишь отдельные поселки – в первую очередь на полуострове Авалон на юго-востоке. Именно там появились – еще в шестнадцатом веке – испанский Сан-Хуан, испанский же Пуэрто-Васко, а в семнадцатом – французский Плэзанс и некоторые другие поселения. Англия заявила о своих правах на этот остров еще в 1583 году, но ни одного поселения англичанами создано не было.* (* Первым основанным англичанами поселком стал в реальной истории Брэнч, в 1765 году).

Должен сказать, что и я когда-то посещал Ньюфаундленд, но оказалось, что индейцев там мало, шкур еще меньше, и я вернулся тогда в Акадию. Кстати, индейцы мне показали место, где, по их словам, когда-то жили «другие белые люди». И, действительно, развалины были не похожи ни на французские, ни на английские поселения. Кто это был, не знаю, может, испанцы?

– Викинги, – услышал я из зала.

– Вы знаете, может, и так. Не знаю. Как бы то ни было, после войны королевы Анны Франция по Утрехтскому договору отдала Плэзанс – ныне известный как Плацентия – и другие поселения (Сен-Жан, бывший Сан-Хуан, и Порт-о-Баск, ранее Пуэрто-Васко) англичанам. С тех пор в Плацентии заседает английский вице-губернатор, а в двух других поселках зимой еле теплится жизнь, тогда как летом их население вырастает в десятки раз. Французскими же остались лишь два крохотных островка, Сен-Пьер и Микелон, находящиеся к югу от большого острова.

– А зачем этот остров так понадобился англичанам, да и другим?

– У его берегов огромное количество трески и другой рыбы. А в Европе она достаточно дорого стоит, поэтому за навигацию можно буквально озолотиться.

– А какие там гарнизоны?

– Вот чего не знаю, того не знаю, господа. Летом туда прибывает английская эскадра во главе с военным губернатором, а зимой там почти никого не остается. Когда я там был, был небольшой гарнизон в бывшем французском форту Плезанс, и вряд ли их стало так уж намного больше.

– Но они вполне могут воспользоваться островом в качестве базы для того, чтобы отвоевать Акадию.

– Возможно, но намного проще высадить десант из Новой Англии в заливе Фенди, как это недавно и произошло.

– Ну что ж, спасибо, Аристид! В общем, надо будет подумать, что и как можно и нужно будет сделать.

[Road Warrior]

Историческая справка.
Рыбное эльдорадо.

Знаменитый венецианский мореплаватель Джованни Кабото, больше известный, как Джон Кабот, в 1497 году на небольшом торговом судне «Мэтью», сам того не ожидая, впервые после викингов достиг берегов неизвестной земли, которую он окрестил Терранова («Новая Земля»). Современные ученые считают, что Кабото высадился в районе мыса Бонависта на острове Ньюфаундленд. И, так как он путешествовал по заданию английской короны, он провозгласил этот остров английской территорией.

Помимо новых земель, мореплаватель открыл и Большую Ньюфаундлендскую банку – один из крупнейших в мире район рыболовства. Вернувшись в Бристоль, Кабото сообщил о своем открытии. Британские географы, ничтоже сумняшеся, посчитали, что Кабото достиг «царства великого хана», то есть, Китая. Но плавающие по холодному морю айсберги были не похожи на берега Поднебесной. Впрочем, богатство, открытое Кабото, по своим размерам и значению мало чем уступало золотоносному Эльдорадо.

Мореплаватель, описывая Ньюфаундленскую банку, заметил, что «Она так кишит рыбой, [что] ее можно ловить не только сетями, но и корзинами». Особенно много было трески. Именно поэтому Кабото и назвал позднее Ньюфаундленд «царством трески», а спутники мореплавателя отметили, что в море, примыкающем к вновь открытым землям, обнаружено столько трески, что «она иногда даже мешала движению кораблей».

Бретонец Жак Картье, французский мореход, открывший и описавший в 1535 году берега Канады, нашел не менее урожайные с точки зрения рыболовства районы в низовьях реки Святого Лаврентия. Картье писал: "эта река... самая богатая всеми видами рыб, о которых помнит любой, кто когда-либо видел или слышал о них: от устья до верховий вы встретите там в нерестовый сезон большинство разновидностей морских и пресноводных рыб... огромное количество макрели, кефали, каменного окуня, тунца, крупных угрей... миног и лососей... [в верхнем течении реки] много щуки, форели, карася, леща и другой пресноводной рыбы».

Еще один мореплаватель, на этот раз британский, восхищенный обилием рыбы в водах, прилегающих к Ньюфаундленду, в своих записках отмечал: «Даже подросток юнга мог с кормы своего судна наловить столько… вкусных рыб, что их хватало, чтобы кормить целый день до десятка матросов, а сетью [он мог поймать] тысячи штук трески, менька, палтуса, скумбрии, скатов и им подобных; на удочку матросы ловили какую угодно рыбу... здесь нет такой речки, где бы не водились в большом количестве осетры, или лососи, или те и другие вместе; всех их можно было иметь в изобилии».

Понятно, что лишь только известие об открытии столь богатых рыбой мест достигла берегов Старого Света, к Ньюфаундленду хлынули суденышки рыбаков, число которых росло с каждым годом. К 1575 году там собирали богатейший урожай более трехсот французских, португальских, испанских и английских рыболовных судов.

Члены экспедиции сэра Хамфри Гильберта не уставали превозносить изобилие «царства трески». «Треска, – писал один из пришельцев – встречалась там в таких невероятных количествах, что ее лов приносил солидные барыши: стоило только опустить в воду крючок, как можно было тут же вытаскивать попавшуюся на него крупную рыбину». Один из его спутников добавил: «Когда море ненадолго заштилело, мы закинули в воду удочки и яруса, чтобы наловить трески, и меньше чем за два часа добыли столько крупной рыбы, что много дней только ею и питались». Третий пришелец так резюмировал сказанное: «В этом море невероятное множество разных рыб, [особенно] трески, которая уже сама по себе притягивает суда многих стран в эти места самого знаменитого рыбного промысла на свете».

В конце XVI века до 650 судов, используя лишь крючковую снасть, добывали в водах Нового Света тысячи тонн трески. Как сообщал Джон Мейсон – шкипер английского рыболовного судна, базировавшегося, на Ньюфаундленде, «у берега было столько трески, что мы едва гребли сквозь нее. Я убивал эту рыбу копьем... Трое рыбаков, выходя в море на шлюпке, – несколько других остаются на берегу для разделки и вяления рыбы – за месяц обычно добывают 25-30 тысяч штук, которые, вместе с извлекаемым [из печени] жиром, приносят 100-200 фунтов дохода».

Ловля велась с таким же размахом и в других местах региона. По словам Николя Дени, на Королевском острове* (* ныне остров Кап-Бретон) и в заливе Святого Лаврентия «едва ли [найдется] гавань, где не стояло бы несколько рыболовных судов... добывающих ежедневно от 15 000 до 30 000 рыб... эта рыба – словно неисчерпаемая манна небесная».

О том, что такой вылов может оказаться чрезмерным, первым написал в 1720-х годах Пьер-Франсуа-Ксавье де Шарлевуа, священник, путешественник и историк, часто называемый первым историком Новой Франции. Отметив сначала, что «треска кажется нам неисчислимой, как морские песчинки», он добавляет, что «более двух столетий ею загружались ежегодно [на Большой Банке] две-три сотни [французских] судов без видимого уменьшения количества рыбы в море. Тем не менее было бы неплохо время от времени прерывать этот промысел [на Большой Банке] и особенно в заливе [вместе с рекой] Святого Лаврентия на протяжении шестидесяти лиг, а также на побережье Акадии... у Королевского острова и Ньюфаундленда, где запасы трески пополняются не хуже, чем на Большой Банке. Эти места – настоящие сокровища, которые в промысловом отношении более ценны и требуют меньше затрат, чем сокровища Перу или Мексики».

То, что Шарлевуа не преувеличивал выгодность трескового промысла, подтверждается тем, что в 1747 году 564 французских судна с 27 500 рыбаками на борту привезли домой трески на миллион фунтов стерлингов – гигантскую сумму по тем временам.

К 1800 году французских и английских промысловых судов в регионе заметно поубавилось, однако это сокращение было с лихвой перекрыто ньюфаундлендскими, канадскими и американскими судами. В 1812 году в заливе Святого Лаврентия вели промысел 1600 рыболовных судов, в основном американских. Не меньшее количество судов с Ньюфаундленда и из Новой Шотландии промышляли рыбу на банках в открытом море и у Атлантического побережья Лабрадора.

То было время огромных флотилий, паруса которых, казалось, заполняли от края до края весь морской горизонт. Помимо них, тысячи жителей прибрежных, районов ловили треску с небольших лодок в каждой маленькой бухте или гавани. И рыбаки на шхунах, и прибрежные рыбаки на лодках пользовались преимущественно крючковой снастью – избыток трески был так велик, что не было необходимости применять более изощренные орудия лова.

В период между 1899 и 1904 годами ежегодный улов трески (и пикши, которую при посоле засчитывали как треску) приближался к миллиону тонн. Один только Ньюфаундленд экспортировал каждый год около 1 200 000 центнеров вяленой трески, что соответствует 400 000 тоннам свежей рыбы. К 1907 году годовой улов в водах Ньюфаундленда достиг 430 000 тонн; в водах Большой банки вели промысел около 1600 рыболовных судов из разных стран.

Однако интерес к Банке постепенно поостыл, но причина этого была не в туманах, которые держатся здесь почти постоянно. С каждым годом ловить треску становилось все труднее, и рыболовецкие рейсы занимали все больше времени. Тогда еще никто не подозревал, что запасы рыбы на Банке истощены вследствие перелова. Вместо этого рыбаки повторяли стародавнее объяснение: треска изменила свои пути и ушла, надо надеяться, что временно, куда-то в сторону.

Чем меньше становилось трески, тем интенсивнее велась добыча. Почти повсеместно на смену традиционным методам лова пришли новые – большие и мощные суда с донными тралами, которые, подобно гигантским боронам, скребут дно океана, уничтожая на своем пути икринки и другие живые организмы. Дефицит рыбы взвинчивал на нее цены, что в свою очередь привлекало к промыслу все больше и больше рыбаков. В 1960-х годах целые флотилии больших траулеров и плавучих рыбозаводов из десятка европейских и азиатских стран устремлялись к Большой Ньюфаундлендской банке, чтобы включиться в бездумное уничтожение того, что оставалось от популяций трески. В результате в период между 1962 и 1967 годами добыча трески резко возросла и к 1968 году превысила два миллиона тонн. Но после этого уловы резко упали, а к 1990-м тресковый промысел во всей северо-западной Атлантике прекратил свое существование за неимением рыбы.

В 1992-м году была принята договоренность о десятилетнем моратории по ловле трески и родственной ей пикши в этих водах. Считалось, что популяция довольно быстро восстановится, но трески долгое время не было, и рыбаки переключились на краба. Появилась даже теория, что мойва, которой всегда питалась треска, наоборот, съедала молодняк трески. Но к 2011 популяция трески все-таки начала восстанавливаться, пусть очень медленно – согласно ученым, она прошла «треть пути до полного восстановления», а пикши стало примерно столько же, сколько в девятнадцатом веке. Канадское правительство на радостях резко повысило квоты на вылов трески, и к 2018 ее популяция вновь резко упала. Квоту вновь сделали намного меньше, но теперь обещают выход на приемлемый уровень не ранее 2031 года.

[Road Warrior]

16 февраля 1755 года. Мыс Пуант-де ль‘Эст, остров святого Иоанна.
Лейтенант Джон Булл, Нью-Гемпширские рейнджеры.

Тот, кто думает, что нет ничего проще, чем прокатиться пару десятков миль по зимнему льду залива святого Лаврентия, тот никогда не видел этого зимнего льда своими глазами. Это не озеро Виннипесоки у нас в Нью-Гемпшире, недалеко от которого я вырос. Там зимний лед гладкий и ровный, и прокатиться на нем на самодельных коньках – одно удовольствие. Как и на санях – подкованная специальными подковами лошадка бежит себе по льду, а ты кутаешься в шкуру и наслаждаешься обществом прекрасной дамы (я знаю, подобное времяпровождение считается не слишком приличным, но у нас в Нью-Гемпшире никто не обращает на такого рода приличия внимание.

А попробуйте пробежаться на тех же санях по морскому льду, с вмерзшими в него торосами… Хорошо еще, что зима в этом году весьма суровая, и, чтобы попасть в полынью, нужно очень постараться. Но, все равно, восемьдесят с лишним миль от Порт-о-Баск до северной оконечности Иль-Рояля, с ночевками в неотапливаемом фургоне под шкурами, были сущим адом. И когда мы наконец-то добрались до суши, мы плюнули на безопасность и зажгли костры, решив, что французов – или русских – здесь, в тех же восьмидесяти милях от Луисбурга, все равно не окажется. И оказались правы.

Нам повезло, что с нами был некто Джек Шелби, он же Жак Сюретт, долгие годы занимавшийся торговлей с индейцами. Именно его порекомендовал нам губернатор, и, как оказалось, он неплохо знал оба острова. По совету Сюретта, пардон, Шелби, первое французское поселение на западном берегу, Шетикамп, мы попросту обошли, а у мыса Ле-Муан ушли по льду на соседний остров, до которого оставалось всего лишь сорок миль. Не все прошло гладко – к югу от Шетикампа мы встретили пару французов, но их трупы мы просто закопали в снег – весной, когда найдут их кости, обглоданные местными медведями или волками, вряд ли кто-нибудь свяжет их смерти с нами. Зато у нас появились еще одни сани, лучшей работы, чем те, на которых мы прибыли из Порт-о-Баск.

Кроме этого, все прошло штатно, хотя вновь пришлось заночевать на льду между этими проклятыми островами. Но, как бы то ни было, мы достигли цели. Теперь, конечно, нам предстоит довольно-таки долгая дорога до их проклятого Порт-ля-Жуа, почти шестьдесят миль по прямой, а по пересеченной местности – все девяносто. «Можно и быстрее, – сказал Шелби, – но так нас вряд ли обнаружат.»

Нас было около взвода – тридцать три человека. Вообще-то нас послали в Гамильтон, но, когда мы уже подходили к тем землям, мы встретили рыбацкую лодку; от ее команды мы узнали, что Новая Шотландия захвачена русскими и отдана французам.

Большинство кораблей повернули обратно и пошли в Портсмут – единственный наш порт в Нью-Гемпшире – и Бостон, но я приказал капитану идти дальше, на Ньюфаундленд. Наверное, было бы умнее высадиться где-нибудь на берегу либо материковой Новой Шотландии, либо Королевского острова, но у меня не было никого, кто был бы знаком с этими землями. Да и, кроме того, нужно было сначала прояснить ситуацию. Поэтому мы нанесли визит в Плацентию, столицу Ньюфаундленда, где после разговора с вице-губернатором я и принял решение, что делать дальше.

А планы у меня были очень простые. Во-первых, для любого контрнаступления в будущем нужна была исчерпывающая информация по русским и их новым владениям. А еще желательно было посчитаться с этими неизвестно как и зачем попавшими сюда людьми из далекой России – как я недавно узнал, именно они виноваты в смерти наших людей у Ниагары, а рейнджеры всегда мстят за своих товарищей. Хотя месть, как говорят французы, это блюдо, которое лучше есть холодным, и мы этим займемся, только если это можно будет сделать не в ущерб нашей основной миссии. Именно так, как я пообещал губернатору. Я свое слово держу.

Ну что ж… оставалось не меньше пяти-шести дней, а, возможно, и больше, прежде чем мы придем на заимку, которой некогда пользовался Шелби, когда еще был Сюреттом. По его словам, о нем не знает никто – в отличие от большинства «лесных бегунов», он весьма неохотно делился с товарищами информацией. Там мы чуть отдохнем, а потом отправимся в этот самый Порт-ля-Жуа, до которого останется всего-то миль семь-восемь.

Ну что ж, господа русские, приготовьтесь – к вам в гости пришли нью-гемпширские рейнджеры. Надеюсь, вам понравится.

[Road Warrior]

17 февраля 1756 года. Новый Севастополь.
Лейтенант Лев Быков, позывной «Мажор».

Лева сидел на расстеленном индейском одеяле и уплетал пирог с вишней, который ему приготовила Клоди. Попутно он интересовался у девушки, как дела у нее, ее семьи, и что там вообще у них в деревне. Разговор велся на странной смеси трех языков и поддерживался главным образом за счет успехов Клоди в русском. Французского Лева не знал вообще, а скудных знаний английского хватало сказать «май нейм из Лева» и «Раша из э грейт кантри».

Когда он впервые увидел Клоди, красивую темноволосую грациозную девушку, проходившую с корзинкой мимо места, где стояла группа русских офицеров, принявшихся заинтересованно сопровождать ее взглядом, Лев решил: сейчас или никогда. Он повернулся к Хасу и спросил:

– Командир, ты французский знаешь?

– Конечно, – авторитетно кивнул Хас, знавший всего несколько фраз.

– Как познакомиться по-французски? – спросил Лева, кивнув на девушку

– Мадмуазель, же не манж пас си жюр.

– Это что означает? – Леву очаровала длина и певучесть фразы

– Это означает: сударыня, вы безумно красивы, я очарован вашей красотой! – нагло соврал Хас, сразу сообразивший, что Мажор не смотрел классику советского кино.* (* Избитая фраза на ломаном из «Двенадцати стульев», долженствующая означать «сударыня, я не ел шесть дней»).

– А-а-а... Как еще раз?

Хас повторил, и радостный Лева антилопьими прыжками понесся к барышне, под пристальным взглядом Хаса и приготовившихся наблюдать за очередной залепухой офицеров.

Минут через пятнадцать активной жестикуляции с девушкой, довольный Лева вернулся к группе товарищей.

– Ну как? – задал сакраментальный вопрос Хас.

– Отлично, – ответил Мажор, сияя, как начищенная бляха на матросском ремне. – Мне пирог испекут. И вообще, меня в гости позвали!

– Это каким таким хреном? – не понял Хас, у которого в голове не укладывалось, как не знающий язык Лев смог так быстро уболтать молодицу.

– Ну, она мне дом свой уже показала.

– И что, скоро свадьба? – задал дежурный вопрос Удав.

– Ну-у-у... Не знаю, – ответил смущенный Мажор, у которого «там» осталась жена, с которой он перманентно разводился.

– Мальчишник будет? – задал еще один сакраментальный вопрос Хас.

Ужин все-таки состоялся. Правда, состоялся он по той простой причине, что ничего не понявший из разговора и все перепутавший Лева просто как-то вечером приперся к Клоди домой. И той ничего не оставалось, как впустить бравого офицера и накормить его. Законы гостеприимства, знаете ли... И сейчас Лев продолжал встречаться с Клоди, наращивая усилия и темп. Девушка не особо сопротивлялась, благо Лев был натурой романтической и постоянно придумывал какие-то милые штучки, которые нравились девушке.

Поскольку Клоди была девушкой не только красивой, но и практичной, она сразу сообразила, что для налаживания коммуникации ей придется учить русский, поскольку для французского у Льва не было времени и памяти, а скудного английского едва-едва хватало на простейшие предложения. Да и Клоди не была знатоком языка Шекспира и еще не родившегося Стивенсона. Девушка взялась за дело, благо радостный Лева, тут же осознавший все преимущества такой инициативы приступил к выполнению обязанностей учителя с энтузиазмом и старанием. Да и сблизились молодые люди за время занятий лингвистикой достаточно сильно. Лишь один вопрос не давал Лёве покоя – что же делать с мальчишником?

[Road Warrior]

18 февраля 1756 года. Новый Севастополь, Русская Америка.
Капитан 3 ранга Хасим Хасханов, позывной «Самум».

Хас сидел на поваленном дереве, пил кофе, курил трубку и жмурился от счастья. Рядом к нему прижималась его Ласточка, которая обнимала мужа и также блаженно щурилась на ярко светившее солнце. Ветер периодически развевал ее роскошные волосы, которые в данный момент были распущены. Время от времени, они залетали в лицо Хасиму, который бережно отодвигал их, следя, чтобы они не попали в трубку.

После взятия фортов, раздела территории и оформления официальным порядком всех отношений с французской стороной, Самум решил дать людям шанс отдохнуть и побыть с семьями, у кого они есть, а у кого нет – шанс потрудиться над их созданием. Тем более, Ласточка по секрету сказала ему, что Хазар вроде как встречается с индианкой из сасквеханноков, а еще одна, из микмаков, засматривается на Волгу. Зная Алексея, Хас мысленно сочувствовал девушке, потому что в делах сердечных Волга был туп, как пробковое дерево. Если бы индианка спросила у Хаса совета, он бы ответил ей, что Дырнаева надо бить дубиной по голове, и, пока он без чувств, волочь сразу в свой вигвам. А когда он, наконец, придет в себя, у него перед глазами должен висеть баннер с аршинными буквами «Я тебя люблю!»

Кроме того, маячила перспектива свадьбы Маги и Василисы. Ирокез все-таки добился своего, осажденная по всем правилам крепость пала. Свадьбу решили сыграть до отъезда Кузьмы из Америки в Россию. К сожалению, не сможет приехать Андрей, который из кузнеца и оружейника превратился против своей воли в нашего посланника в Квебеке – после того как он провел некоторое время на той же должности в Луисбурге. Где он вроде как даже завел какие-то шашни, еще и с парой девчонок; а на свадьбе Кузьмы и Кристины в Квебеке его видели в обществе еще одной прелестницы. Хас только мысленно посмеивался…

Обняв жену, прижав ее к себе и мягко поцеловав в тут же подставленные пухлые губы, он опять вернулся к мыслям о том, что делать дальше. Напрашивался вывод о заходе на Ньюфаундленд, но делать это надо было с умом… И, главное, трезво рассчитать свои силы. А то, что рассказал Аристид, наводило на мысль, что, несмотря на небольшие гарнизоны на этом острове, пространства там огромные, дистанция до Англии – минимальная для Нового Света, и достаточно места для размещения практически любой эскадры и любого количества солдат, если учесть количество рыболовных судов, приходящих к этому острову каждую весну и остающихся до осени.

Так что пока что Хас не видел возможности для присоединения этого острова. Гораздо проще было сейчас переключиться на полное освобождение Акадии и помочь французам отвоевать у англичан ее западную часть. Но для этого, опять же, надо было, чтобы наши друзья-лягушатники выставили свою армию. А уже по суете вокруг Луисбурга Хас начал понимать, что реальная власть Франции (Самум не знал, кому именно она де-факто принадлежала, но уже понимал, что король французский не всесилен, и правая рука зачастую не ведает, что творит левая) неоднородна, и не все радуются победам в Америке. Есть кто-то, кто настроен против них. Вот только мотивов их Хас не понимал…

Опять мысли закрутились вокруг Акадии. Хас уже решил для себя, что это ближняя задача для них, а дальше уже Новая Земля, как он про себя стал называть Ньюфаундленд. Надо заставить французов выставить войска, обучить их, добиться нормального снабжения и единого командования. И чтобы политиканы опять ничего не испортили.

– А? – Он оглянулся на Ласточку. Ему показалось, что та спросила его о чем-то, пока он витал в своих мыслях.

– Ты опять собрался в поход, муж мой? – Супруга требовательно смотрела ему в глаза.

Хас на минуту оторопел. «Неужели уже мысли вслух начались», пронеслось в голове.

– С чего ты взяла? – он ласково посмотрел в глаза жены, но увидел в них сгущающиеся тучи.

– По тебе видно. Ты так нахмурил брови, понятно, что опять что-то задумал. А когда ты что-то задумал, барабаны войны собирают воинов в поход и опять льется английская кровь.

Самум в очередной раз поразился и порадовался уму и проницательности своей жены.

– Кораблям безопасней в гавани. Но их строили не для этого, – ответил он одной из своих любимых цитат*. (* Джон Шедд, «Соль моего чердака»)

– Я понимаю, – ответила Ласточка. – И не собираюсь тебя отговаривать. Я иду с тобой!

– Что?? – протянул Хас и осекся, глянув в глаза жены. В них была непреклонная решимость и констатация того факта, что у Самума не было выбора.

– Я не буду обузой. Я владею оружием и могу сражаться. Ты против?

Хас еще раз глянул на Ласточку и понял, что откажи он жене сейчас, она подчиниться, но между ними пробежит маленькая трещинка, которая со временем рискует превратиться в большую пропасть. Никаких резонных оснований для отказа у него не было… Хас вздохнул и покрепче обнял жену:

– Проверь свои винтовку и томагавк. Подбери пару лошадей. Скоро предстоит новый поход за скальпами…

[Road Warrior]

28 февраля 1756 года. Королевство Пруссия. Сан-Суси.
Граф Карл Вильгельм фон Финкенштейн, кабинет-министр королевства.

Для меня не стало неожиданным приглашение моего друга детства Фридриха, короля Пруссии, срочно посетить его во дворце Сан-Суси. По должности своей мне приходилось часто вести приватные беседы с Фрицем – так по старой памяти я называл короля, коего весьма уважал и любил. Он же, в свою очередь, редко принимал важные решения касаемые государства без моего совета.

Я знал, что король сейчас напряженно размышляет, готовясь к новой войне с Австрией. То, что она неизбежна, стало ясно после того, как Фриц победил императрицу Марию-Терезию и лишил ее Силезии. Рассказывали, что та рыдала, как ребенок, у которого отобрали любимую игрушку, подписывая мирный договор в Дрездене, окончательно закрепивший за Пруссией Силезию. Но обиженные дети часто бывают злопамятными. Мария-Терезия поклялась примерно наказать Пруссию и вернуть утерянные земли. Для этого она стала сколачивать коалицию, направленную против нашего королевства.

Именно поэтому Фриц готовился к войне, ища союзников, которые могли бы помочь ему окончательно разгромить Австрию. Одним из влиятельных государств в Европе была Россия, которая еще не приняла окончательного решения, оставаться ли ей в будущей общеевропейской войне нейтральной, или примкнуть к одной из противоборствующих сторон.

Хотя Россия и не граничила с нашей страной, и явных противоречий между нашим королевством и этой огромной варварской империей вроде бы не было, стоило просчитать все возможные варианты развития событий, не исключающие возможность нападения России на Пруссию. Мы с Фрицем обсудили в свое время вроде бы все, решив, что пока ленивая и нерешительная императрица Елизавета будет, подобно Буриданову ослу, раздумывать, как ей поступить, отлично обученная и снаряженная армия Прусского королевства успеет разгромить Австрию и примкнувших к ней сателлитов, заставив Марию-Терезию признать свое очередное поражение. Но тут в Новом Свете произошло нечто, что заставило нас еще раз обдумать планы будущей военной кампании.

То, что англичане и французы постоянно сражаются друг с другом на американском континенте, ни для кого не было секретом. По всем нашим расчетам, французы в этой колониальной войне должны были потерпеть поражение и уйти из своих заморских владений. Но неожиданно в противоборство старых соперников вмешалась третья сила. Это были русские, которые, взявшись неизвестно откуда, наголову разбили армию генерала Брэддока на какой-то реке под названием Мононгахела. Практически одновременно, англичане сумели захватить французскую часть местности под названием Акадия где-то на востоке Нового света. И, судя по информации, полученной от коммерсантов, торговавших в тех краях, русские согласились помочь французам отвоевать эти земли – по слухам, в обмен на некие острова, на которых они намеревались создать свою колонию.

Именно после получения этой информации в Новую Францию отправился агент по имени Генрих Краузе. От него мы еще не получили никаких вестей, что немудрено – моря в это время года очень бурные, а залив святого Лаврентия, находящийся по пути к столице Новой Франции, городу Квебеку, замерзает. И замирает не только торговля с этими землями, но и становится практически невозможна передача любой информации.

Но недавно пришла новость от нашего агента в Париже – французы сумели-таки послать корабль из незамерзающего порта под названием Луисбург на самом востоке Акадии, который благополучно достиг Франции. Он привез весть о грандиозной победе новосозданной Акадской армии в этой самой Акадии под командованием русских. По слухам, русские создали эту армию из французов, обучили ее доселе невиданным способам ведения войны, и вооружили ее в том числе и более дальнобойным и точным оружием. Мне неизвестны никакие революционные разработки русских в этой области, так что к этой информации я отнесся несколько скептически, но кто знает… Ведь факт победы, судя по всему, налицо – и это после позорного июньского разгрома находившихся в Акадии регулярных французских войск.

Еще известно, что был привезен текст договора, подписанный только что назначенным губернатором Новой Франции, Пьером де Риго, маркизом де Водрёй де Каваньияль, и русскими, а также документ о капитуляции англичан на всей территории Акадского полуострова. Далее – но это уже вновь на уровне слухов – рассказывают, что, согласно этому документу, русские отдали французам всю материковую Акадию в обмен на два острова, на которых они и устроили свою новую колонию. Так ли это, мне неизвестно, но я полагаю, что нет дыма без огня.

Фриц, обеспокоенный всем происходящим, велел генералу Манштейну, родившемуся и выросшему в России, разузнать все, что можно, об этих «русских американцах». Меня же, пробывшего несколько лет послом Пруссии в Санкт-Петербурге, он пригласил для того, чтобы задать мне несколько вопросов.

– Карл, – сказал мне король, – из того, что мне стало известно, я сделал вывод о том, что за горсточкой русских, неожиданно объявившихся в Америке, стоит одна из влиятельных в России партий. Ну не верю я в то, что все произошло случайно. По описанию очевидцев те русские – отменные вояки, имеющие немалый боевой опыт. И вооружены они весьма сложным и качественным оружием, которого нет ни у французов, ни у англичан.

Скажи мне, кто при дворе императрицы Елизаветы мог снарядить и вооружить этих бойцов, наводящих сейчас страх на британские колониальные войска?

Да, вопрос, который задал мне мой друг детства, было непростым. Я немного подумал, и попытался объяснить королю положение дел в русских партиях, боровшихся за влияние на императрицу Елизавету.

– В России политиков можно разделить условно на две партии. Первую возглавляет канцлер Бестужев, которого я считаю одной из сильнейшей фигур, стоящих у императорского трона. Но канцлер – англофил, поэтому маловероятно, что он станет действовать против своих покровителей.

– Да, но я слышал, что Бестужев алчен, и за золото может предать кого угодно, – заметил Фриц.

– Не спорю, что канцлер продажен, – согласился я. – Но мои агенты при русском дворе не сообщали мне о том, что французы попытались перекупить его. Бестужев к тому же много пьет, и потому не умеет держать язык за зубами. Думаю, что он бы уже разболтал всем о пансионе, который пообещали ему агенты французского короля.

– А кто возглавляет вторую партию? – с любопытством спросил король.

– Вторая партия – это партия вице-канцлера Воронцова. Вот он-то вполне мог бы собрать небольшую армию, которая, подобно Кортесу, отправилась бы на завоевание Америки. Только вот…

– Говори, говори, Карл! – воскликнул король.

– Воронцов – приятный в общении человек, который, правда, довольно скверно говорит по-французски и по-немецки. К тому же он ненавидит Бестужева, и будет весьма рад, если тот свернет себе шею в придворных баталиях. Воронцов, состоявший при дворе тогда еще великой княжны, и ставший одним из руководителей дворцового переворота, который и возвел Елизавету на российский престол, был ею обласкан и возведен в графское достоинство. Не назову его гением, однако отмечу, что он полон здравомыслия, а ум его если и не блестящий, то справедливый и основательный. Он честолюбив, только есть у него один недостаток. Воронцов робок и боязлив. Поэтому я считаю, что он вряд ли бы решился на такой смелый поступок.

– Гм, Карл, – покачал головой король, – а может среди русских военных нашелся некто, кто мог бы организовать и профинансировать такую экспедицию?

– Пожалуй, я знаю только одного человека, который мог решиться на такое. Только он сейчас не у дел.

– Ты имеешь в виду бывшего шефа генерала Манштейна, фельдмаршала Миниха? – спросил Фриц. – Знаешь, я бы совсем не удивился, узнав, что за русской экспедицией в Америку стоит этот человек. Только он был приговорен императрицей Елизаветой к смертной казни, которую в последний момент заменили ссылкой в Сибирь.

– Да, – согласился я. – Как мне стало известно, Миних живет сейчас в местах, где дикие кочевники пасут стада своих оленей. Но он здоров и бодр. Только возможности влиять как-то на российскую политику у него нет.

Других же русских военачальников, кто по собственной инициативе решился бы помочь французам изгнать британцев из захваченных ими владений короля Людовика, я не знаю.

– Ну что ж, Карл, – вздохнул король. – Будем вместе с тобой ожидать новых известий из этой Акадии. Как мне кажется, они немало нас удивят. Надо отдать должное русским – они умеют совершать дерзкие поступки, на которые не решились бы многие из европейцев.

Если ты получишь новые известия о «русских американцах», то тут же сообщи их мне. Я готов выслушать их в любое время дня и ночи.

[Road Warrior]

28 февраля 1756 года. Луисбург, пока еще столица французской Акадии.
Капитан 3 ранга Хасим Хасанов, позывной «Самум».

К губернатору Акадии Хас попал без проблем, если не считать четыре дня, проведенные по дороге из Нового Севастополя в Луисбург. Мысли, которые начали оформляться в конкретные идеи, теперь требовали практического воплощения. Поскольку Хас не любил сидеть без дела, он решил сразу же брать быка за рога и отправился к губернатору. Дождавшись, пока его представят, он зашел в кабинет, и пошел навстречу устремившемуся к нему де Бошанри.

– Мое почтение, месье Хас... Рад, что вы вновь посетили наш скромный городишко. Что предложить вам? Кофе? Коньяк? Вино? – губернатор уже не впервые встречался с Хасом и знал его предпочтения, но каждый раз все равно «оглашал весь список, пожалуйста».

– Предлагайте, – усмехнулся Хас. – Кофе и коньяк, если можно.

Кофе и коньяк в доме губернатора были превосходными, и Хас бы периодически ходил к «начальнику» Акадии чисто ради них, если бы жил не так далеко. Или если бы между обоими городами было бы какое-нибудь быстрое средство сообщения.

– Что привело вас в мою скромную обитель? – спросил де Бошанри, когда прислуга принесла им напитки и легкие закуски. – Могу предложить вам свою помощь?

– Собственно, к вам меня привели дела государственные, – ответил Хас, с удовольствием смакуя коньяк и раскуривая трубку. – Причём, вашего государства дела.

– Простите? – не понял губернатор.

– Речь пойдет о том, чтобы вернуть под руку его величества короля Франции Людовика Благословенного оставшуюся часть Акадии.

– Э-э-э... Звучит заманчиво. Но что для этого смогу сделать я?

– Я правильно понимаю, что возражений у вас по поводу франкизации всей Акадии нет?

Встретив очередной непонимающий взгляд де Бошанри, Хас пояснил:

– Или, может быть, вы хотите отдать всю Акадию англичанам, я же не знаю?

Увидев, как бледнеет лицо губернатора, Хас поспешил успокоить его:

– Я пошутил, господин губернатор.

– Тогда слушаю вас, месье Хас.

– Я вам предлагаю забрать у англичан юго-западную часть Акадии. Для этого мы вполне способны обойтись наличествующими у нас силами. Вам просто нужно будет предоставить мне соответствующие полномочия, подчинить мне те части, на которые я укажу, и отмобилизовать часть ополчения. Да, еще одно – мне нужно, чтобы вы передали в мое распоряжение Шарля Ланглада с его отрядом. Насколько мне известно, он все еще в Акадии.

Видя, как замялся де Бошанри на фразе «предоставить мне соответствующие полномочия», Хас поспешил успокоить его, добавив:

– Все полномочия будут действительны только на время проведения этой военной операции. Затем все части возвращаются в ваше подчинение. И будьте покойны, сударь, я верну вам солдат, обученных не просто воевать, но и побеждать.

– Хм, – де Бошанри явно задумался, ведь сама идея была весьма соблазнительной... Вернуть под руку короля практически всю колонию – это означало заслужить поистине королевскую награду.

– Я вас не тороплю, господин губернатор. Подумайте. Я проведу еще пару дней в вашем чудесном городе.

– Конечно, месье Хас. Я подумаю и сообщу вам свое решение. Скажем, в субботу. В субботу мы устраиваем бал. Вы же придете... С супругой?

Уловив паузу во фразе губернатора на слове «с супругой», Хас хмыкнул

– Полагаете, мое присутствие на балу, тем более с супругой, будет уместно?

– Ах, месье Хас, вы никак не можете забыть этот злосчастный инцидент – всплеснул руками де Бошанри. – Поверьте, это была просто досадная оплошность, и такого более не повторится. Вы полковник французской армии, а ваша супруга является полноправной дамой высшего света. Да и в наших краях считается абсолютно в порядке вещей, чтобы супругой офицера была представительница одного из местных племен. Просто тот офицер недавно прибыл из Парижа и еще не успел понять, что здесь у нас свои правила и свои традиции.

– Хас мысленно усмехнулся. Новый губернатор решил разнообразить культурную жизнь провинции и приучить колониалов к светской жизни. С этой целью он решил давать в своем доме балы, на которые постоянно приглашались все известные и значимые люди армии, политики, торговли и т. д.

Один из таких балов состоялся в начале февраля, перед отправлением во Францию бывшего губернатора Новой Франции маркиза Дюкеня, а также русской делегации, отправившейся вместе с ним. Не избежал приглашения и Хас, приехавший, чтобы попрощаться с отбывающими. По этому случаю он прикупил себе и своей «Покахонтас» приличествующие случаю наряды. А Ласточка даже взяла у Дженни несколько уроков, как эти наряды правильно носить, как вести себя среди дам высшего света, и даже попыталась освоить азы местных танцев – кстати, небезуспешно.

Их приход произвел настоящий фурор. Если с присутствием Хаса еще как-то мирились, потому, как военные его хорошо знали, гражданские были наслышаны о его славе и репутации, а сломанное ухо и перебитый нос Самума внушало всем уважение и мысль, что человек сей – задира и бретер, и не стоит лишний раз нарываться. Но появление на балу высокой индианки в европейском платье вызвало настоящий переполох среди луисбургского бомонда, как правило, состоявшего из офицеров, недавно прибывших из материковой Франции, и их жен.

Дамы не хотели разговаривать с Ласточкой и демонстративно ее игнорировали, а один из приглашенных джентльменов имел неосторожность во весь голос ляпнуть, что краснокожим не место в приличном обществе. В установившейся гробовой тишине Хас спокойно подошел к слуге, стоявшему с подносом, снял с него бокал с коньяком, выпил, затем взял в правую руку чашку с кофе, вразвалочку подошел к господину, еще не осознававшему всю серьезность ситуации, и с левой руки смачно пробил ему леща в ухо, уронив месье на пол. Затем Хас, глядя на него сверху вниз, ледяным голосом пояснил, что у него нет перчатки, поэтому этот удар можно рассматривать как вызов на дуэль. Оскорблять свою жену Хас не позволит никому и расценивает это как вызов лично ему. От месье требовалось назвать место, время, оружие и участок для его дальнейшего захоронения.

Месье и ситуацию тогда спас губернатор, приказавший прислуге отвести пьяного господина в его покои, дабы он мог там проспаться, а затем прилюдно извинился перед Хасом и его женой, и заявил что они желанные гости в его доме в любое время, и всем придется это запомнить раз и навсегда. Хас принял извинения и спустил инцидент на тормозах.

– Хорошо, господин губернатор. Мы придем с супругой. Честь имею! – И Хас, по-военному четко повернувшись, покинул кабинет де Бошанри.

[Uksus]

Дождавшись, пока его представят, он зашел в кабинет, и пошел навстречу устремившемуся к нему де Бошанри.

...когда о нём доложат...

[Road Warrior]

1 марта 1756 года. Атлантический океан. Борт французского военного корабля «Жанина».
Кузьма Новиков, глава посольства Русской Америки.

Вот и сподобил меня Господь снова выйти в открытое море. Много лет назад я, несмышленыш еще, отправился в Новый Свет, бежав из французского плена. А теперь вот возвращаюсь снова во Францию, и уже не как беглец, а как человек уважаемый, с кем вежливо раскланивается при встрече маркиз Дюкень, бывший губернатор Новой Франции.

И возвращаюсь я домой не один-одинешенек, а с красавицей женой, Кристиной. Правда и годочков мне за сорок, седой уже, но духом пока силен, и, даст Бог, послужу еще России-матушке. Вот только, не знаю еще, как у меня все это получится. Времена у нас дома совсем другие, многих моих сверстников уже и в живых-то, наверное, нет. Ну, ничего, разберемся как-нибудь.

Маркиз Дюкень меня успокаивает, дескать, встретить нас во Франции должны хорошо. Все же мы побили в землях заморских британское войско, отвоевали захваченные англичанами города и селения. Уж сам маркиз в этом знает толк. Он смолоду служил на флоте, как его отец и дядя. У него был чин капитана, и в случае чего он мог командовать кораблем. Во Франции, куда его отозвали с поста губернатора, маркизу обещали дать под начало Тулонскую эскадру.

Он был был чуть старше меня, но внешне маркиз выглядел меня даже помоложе. Да и ростом его Господь не обидел. Сложения он был крепкого, осанку имел гордую, и держал себя скорее несколько высокомерно. Но мы с ним быстро нашли общий язык. К тому же маркиз хорошо помнил, чем он был нам обязан.

В разговорах со мной, маркиз Дюкень честно признался, что не все во Франции готовы сражаться, себя не жалеючи, с англичанами, которые, словно бульдоги, вцепились в заморские земли, принадлежащие королю Людовику. Многие из дворян и вельмож считали, что ни к чему королевству тратить большие деньги на содержание этих территорий. К чему они, если там нет ни золота, ни драгоценных камней? То ли дело Мартиника, откуда французские плантаторы ввозили сахар и кофе, или Гваделупа, которую власти предержащие во Франции готовы были обменять с британцами на Новую Францию* (* именно так и произошло в 1763 году, когда потерпевшая поражение Франция при подписании Парижского мирного договора обменяла захваченную британцами Гваделупу на Канаду).

Маркиз Дюкень рассказал мне, что он будет в Париже отстаивать интересы Новой Франции.

– Мой друг! – восклицал он, – разве можно отдавать практически без боя такие огромные территории? Ведь даже если она сейчас не приносит большую прибыль, то в ближайшем будущем, вполне вероятно, Новая Франция станет кормилицей для десятков тысяч наших бедняков. Ведь земля в старой доброй Франции истощается, а население растет. Я уже не говорю о несметных рыбных стадах, которые водятся вблизи наших берегов! Нет, было бы просто преступлением отдать все британцам…

– Да, но мы тоже хотим получить из рук короля Франции кое-какие земли, – деликатно произнес я. – Впрочем, права и интересы подданных Его Величества Людовика XV будут нами учитываться. К тому же сформированная армия Русской Америке будет вместе с королевскими войсками сражаться против нашего общего врага.

Маркиз соглашался со мной, но, как мне казалось, его все же терзали некоторые сомнения. Он пару раз намекнул мне, что в Париже среди вельмож, стоящих у трона короля, нет полного согласия. Несколько партий пытаются уговорить короля принять решения, которые были бы выгодны их сторонникам. А насколько они будут выгодны Франции, их интересовало в последнюю очередь.

– Мой друг, – говорил мне маркиз Дюкень, – надо непременно познакомить вас с мадам де Помпадур. Мнение этой женщины очень важно для короля. Она умна, приятна в обхождении, и с удовольствием выслушает вас. Если вы сможете убедить ее в пользе нахождения русских в Новой Франции, то считайте, что половина дела сделано. Хотя…

Я заметил тревогу, мелькнувшую на лице маркиза, и осторожно поинтересовался, не грозит ли нам неприятностями недовольство противников мадам Помпадур.

Моему собеседнику, как я понял, было неприятно рассказывать мне о несогласии среди французских вельмож. Он обещал мне более подробно поведать обо всем тогда, когда наш корабль достигнет берегов Франции. Видимо, у него на родине не все было так просто. Как сообщил мне маркиз Дюкень, в Европе в самое ближайшее время должна была начаться большая война.

Из рассказов Хаса я знал про эту войну, получившую название Семилетней. К сожалению, русские войска оказались втянутыми в нее, и хотя в сражениях они и проявили немалую доблесть, но война эта оказалась абсолютно бесполезной для России. Чтобы предотвратить ее, мы и отправились в долгое и опасное путешествие. Вот только чем оно закончится?..

[Road Warrior]

16 марта 1756 года. Ля-Рошель, Франция.
Томас Форрестер Робинсон, заместитель главы посольства Русской Америки к императрице Елисавете.

Считается, что каждый отпрыск виргинской аристократии должен хоть раз посетить Европу, пока он не успел жениться и обзавестись собственной семьей. Я собирался это сделать после того, как закончу университет Вильяма и Мэри и отправлюсь в Лондон для врачебной практики, а между делом проведу два-три месяца в вояжах по Франции, Италии и, возможно, Голландии или германским землям. А вот в экзотические страны, такие как Польша, Россия или Турция, практически никто не добирался.

По независящим от меня причинам я покинул свой университет еще на первом курсе, был вышвырнут из родного дома и, вместо европейского турне, оказался в горах, где жили в основном индейцы, потом трудился разнорабочим у немцев, и, наконец, послужил наемником в армии генерала Брэддока. Но теперь мне наконец-то улыбнулась удача, и я смотрел, как передо мной, посреди широкой равнины, открываются высокие башни и импозантные стены Ля-Рошели, главного французского порта для торговли с Новой Франции.

Больше месяца я провел на «Жанине», не слишком крупном, но достаточно маневренном и быстром корабле, на котором путешествовал бывший губернатор Новой Франции, Мишель-Анж де Меннвилль, маркиз дю Кень – или Дюкень, как кому угодно. И наша делегация с ним за компанию.

А состояла эта делегация из нас с Дженни, нескольких оружейников, кузнецов, врачей, а также дюжины солдат бывшей Акадской армии, оставшихся на службе Русской Америки. Ими командовал лейтенант Аластер Фрейзер, тот, что на четверть сасквеханнок, а вторым командиром был его тезка и кузен, сержант Аластер Фрейзер, на сей раз чистый шотландец. А всей нашей группой руководил мсье Кузьма Новиков, кстати, единственный русский в нашем посольстве, путешествовавший со своей супругой, Кристиной.

Во время нашего вояжа он настаивал на ежедневных занятиях по русскому языку для всей группы – даже для тех, кто страдал морской болезнью, в числе которых, увы, оказался и ваш покорный слуга. Кроме того, оба Фрейзера при каждой возможности занимались физическими упражнениями со всеми желающими. Вообще-то я хотел отказаться, ведь мне было настолько плохо при малейшем волнении, но Дженни заставила меня, сказав, что это отвлечет меня от страданий. И оказалась совершенно права – да и морская болезнь к концу путешествия практически отступила.

Одно радовало – в это время года море, как правило, очень бурное, но после полутора недель «болтанки» стало ощутимо лучше, а последние дни было и вовсе хорошо – сияло ласковое солнышко, но ветер все еще был и дул в правильном направлении. Мы и пришли в Ля-Рошель примерно неделей раньше, чем нам в самом начале нашего путешествия объявил капитан.

Теперь нам предстояла долгая дорога через всю Францию до Кале, из которого мы собирались отправиться в один из голландских портов, а оттуда – в Россию. Но сначала нас поджидали таможенные формальности. И шутка ли – у нас с собой и оружие, и кое-какие лекарственные препараты, и подарки для французского короля – а особенно для Ее величества русской императрицы.

Все разрешилось лучшим образом – маркиз Дюкень всего лишь сказал, «Это со мной», и царственным жестом указал на нас. И я сделал первые свои шаги по Европе, до кареты, на которой де Менвилля и его «самых знатных» спутников, Дженни, меня и Кузьму с Кристиной, отвезли в резиденцию губернатора Живе и Шарлемона, маркиза де Сенектэр е де Пизани,где мы и остановились по его приглашению. Всем остальным пришлось поселиться в одной из местных гостиниц, где их, как впоследствии рассказал Аластер-младший, знатно покусали клопы.

В Ля-Рошели мы решили немного отдохнуть после вояжа – все-таки дорога измотала почти всех, а особенно Кристину, супругу Кузьмы, и, увы, вашего покорного слугу. Чтобы провести это время с пользой, решили именно здесь приодеться по последней французской моде, будь она неладна – ведь нам предстояла аудиенция в Версале у Его величества Людовика Благословенного. И нам нужно было пошить треуголки, длинные камзолы, жилеты, короткие панталоны, а еще закупить чулков и непрактичных, но обязательных для такого мероприятия башмаков, а также трости – какой же дворянин может быть без трости. А обеим представительницам прекрасного пола из нашей делегации полагались платья новейших фасонов и прочие аксессуары, считавшиеся необходимыми для каждой дамы, которая не хотела, чтобы ее посчитали провинциалкой.

Маркиз де Сенестэр немедленно послал за соответствующими людьми. Наших дам увели бойкие девушки из мастерских, специализировавшихся на женской одежде, а нас утомили показом моделей и примерками. Нас попытались уговорить еще и купить новые, более элегантные шпаги, но тут уж мы уперлись – те, что мы привезли с собой из Нового света, были боевыми, и с ними мы решили не расставаться. Пообещали нам, что все будет готово не более чем за три дня, дабы мы смогли уехать в Париж вместе с маркизом Дюкенем.

[Road Warrior]

17 марта года. Франция, Ля-Рошель.
Кристина Новикова, супруга главы посольства Русской Америки.

Наконец-то закончились наши морские приключения, и мы ощутили под ногами твердую землю. Но, сие совсем не означало, что теперь мы, измученные долгим путешествием через океан, можем отдохнуть. Мой любимый муж предупредил меня, что самое трудное впереди, а передвигаться по дорогам Европы не менее опасно, чем по океанским волнам.

Впрочем, об этом я догадалась сама – несмотря на то, что маркиз Дюкень был не последним человеком во Франции, ему приходилось прилагать немало усилий для того, чтобы те, кому полагалось встретить нас и оказать посильную помощь, по крайней мере, не чинили нам препятствия. Французы это умеют делать – на словах они улыбаются, кланяются и говорят вам комплименты, а на самом же деле под разными предлогами стараются вам помешать. Маркиз Дюкень сказал мужу, что во Франции существуют партии, цели которых часто оказываются противоположными. И все они пытаются повлиять на короля, который часто под их влиянием принимает прямо противоположные решения.

– Кристя, – не раз говорил мне мой любимый муж, – помни о том, что друзей у нас в здешних краях не так уж много, а вот тех, кто захочет сделать нам гадость, найдется предостаточно. Поэтому смотри в оба и, если что-то тебе покажется странным и непонятным, спрашивай у меня, не стесняйся.

А окружали нас действительно странные люди, по поведению которых было сложно понять, то ли они пытаются выведать у нас что-то важное, то ли просто удовлетворяют свое любопытство. К тому же хватало и обычных жуликов, пытавшихся проникнуть в дом, предоставленный нам губернатором Ля-Рошели, и стащить что-то, имеющее ценность.

Впрочем, местный губернатор, маркиз де Сенектэр, оказался весьма радушным хозяином. Он пригласил нас с мужем, а также Томаса Робинсона и его замечательную супругу, Дженнифер, поселиться в своем дворце, во флигеле с отдельным входом. И в первый же день, по нашей просьбе, он пригласил целую кучу мастеров и мастериц, дабы соорудить для нас наряды, с коими будет не стыдно показаться в высшем свете.

А на следующий день, пока мы завтракали у милого маркиза, некие злоумышленники открыли дверь отмычкой и начали рыться в наших вещах. К счастью, наши оружейники изготовили для нашего вояжа крепкие сундуки с надежными замками. Причем, если человек, не знающий секреты этих замков, попытался бы их открыть, то специальные колокольчики начали бы громко звенеть, заставляя вора спасаться бегством. Именно это и произошло, но, пока слуги маркиза прибежали в наши апартаменты, воры успели убежать, не прихватив с собой ничего интересного и даже потеряв отмычку.

Как оказалось, один из наших оружейников, Жак Беливо, в молодости сам ходил по кривой дорожке, и сумел в свое время бежать в Акадию, когда арест, казалось бы, был неминуем. Как говорится, неисповедимы пути Господни – Жак сначала стал подмастерьем у кузнеца, специализировавшемся по замкам, а потом, бежав из Акадии в Порт-ля-Жуа, сделался учеником у Кинцера – а теперь и членом нашей делегации. Кстати, именно он руководил изготовлением наших сундуков. Посмотрев на отмычку и на замок, он сказал:

– Это были не простые воры, мсье Новиков – так искусно почти никто бы не смог открыть входную дверь. И заметьте, что они ничего не взяли из того, что лежало на столах либо висело в армуарах – а там были кое-какие украшения и мадам Новиков, и мадам Робинсон. Я подозреваю, что они искали либо документы, либо что-либо еще. Неплохо было бы организовать дополнительную охрану флигеля – они вряд ли отступятся от своих планов.

Сказать, что Маркиз де Сенектэр был вне себя от ярости, означало не сказать ничего. Он переселил нас в комнаты рядом со своими покоями, и в коридоре денно и нощно теперь дежурили слуги. Кроме того, он пообещал сделать все, чтобы злодеи были пойманы. И попросил, чтобы в город мы отныне ходили лишь в сопровождении вооруженной охраны.

– Мои друзья, – сказал он покаянным тоном. – Видите ли, Ля-Рошель была гнездом гугенотов, которое восстало против законной власти после отмены Нантского эдикта. К счастью, справедливость тогда восторжествовала, и местное население частично уехало в другие страны, а частично перешло в истинную веру. Но я подозреваю, что многие и них до сих пор не смирились с происшедшим, и вполне вероятно, что напали на вас именно эти недобитки.

Единственное, что нас несколько огорчило, было то, что он отказал нам в организации охраны наших помещений силами наших ребят во главе с лейтенантом Фрейзером. И, когда мы остались в своей компании, Томми Робинсон лишь сказал:

– Если учесть, что ничего не было взято, я подозреваю, что это был заказ кого-либо из тех партий, которые противостоят созданию Русской Америки. Тогда понятно, почему губернатор не захотел, чтобы наши люди нас охраняли – вдруг мы узнаем что-нибудь эдакое. Так что надо будет держать ухо востро.

На следующий день нам доставили наши новые наряды. Тогда же нам доставили нужное количество карет и фур, в которых мы и наш груз должен был отправиться к месту назначения. Мы вздохнули с облегчением и приготовились к отправлению на следующее утро. Но наутро оказалось, что за ночь от неизвестной причины пало несколько лошадей, выделенных нам маркизом де Сенектэром. Он немедленно послал за новыми, а также начал поиски виновных. Но, как бы то ни было, наш выезд откладывался.

– Кристя, – со вздохом сказал мне муж, когда мы остались с ним вдвоем. – Мне все это очень не нравится. Мне кажется, что гибель лошадок – это предупреждение для нас. Их определенно отравили. В следующий раз могут подбросить отраву и в пищу нашим людям – особенно тем, кто живет вне особняка губернатора. Нам это грозит меньше – мы питаемся за столом губернатора, и вряд ли они рискнут отравить и его. Но никогда не знаешь.

И еще. Всем членам посольства надо будет внимательно наблюдать за поведением тех, с кем им приходится иметь дело. К нам могут подослать людей, больных заразными болезнями. Словом, всем нам отныне следует вести себя так, будто мы находимся на враждебной для нас территории.

– Кузьма, – спросила я, – но почему люди так относятся к нам? Ведь мы помогли им побить англичан в Акадии. Да, нам за нашу помощь отдали кое-какие территории, но ведь это вполне справедливо – наши люди рисковали своей жизнью и проливали свою кровь в бою с общим врагом.

– Видишь ли, Кристя, – со вздохом ответил мой любимый муж. – Дело даже не в тех землях, которые перешли к Русской Америке. Тут главное – кто будет решать судьбу Франции, и будет ли Россия воевать в войне, которая вот-вот вспыхнет в Европе. И на чьей стороне она будет сражаться. По мне, так воевать русским вообще не стоит. Страна наша большая, и дай нам Бог освоить те земли, которые пока никем не заселены.

– Кузьма, – я прижалась к мужу, рядом с которым чувствовала себя маленькой и глупой девочкой. – Ты самый умный и добрый человек на свете. Пусть все будет так, как ты хочешь. А я постараюсь помочь тебе в этом…

– Аминь, – улыбнулся муж, осторожно расстегивая пуговицы на моей рубашке. – А пока иди ко мне, нам надо не забывать о том, что мы с тобой молодожены. И вспоминать об этом почаще…

Добавлено спустя 21 час 50 минут:
20 марта 1755 года. Российская империя. Великий Устюг.
Бывший лейб-медик императрицы Елизаветы, а ныне опальный ссыльный Иоганн Германн Лесток.

Древние говорили, что жизнь человеческая подобна колесу Фортуны. Сегодня ты находишься на подъеме, и снисходительно поглядываешь на тех, кто копошится под тобой, а завтра судьба швыряет тебя вниз, и те, кто лебезил перед тобой, с презрением наблюдают за твоими конвульсиями.

Так случилось и со мной – отправившись больше полвека назад на поиск счастья и богатства из своего тихого и спокойного Люнебурга, я оказался в далекой Московии, где сумел понравиться ее грозному властителю царю Петру. Мой покойный батюшка считался неплохим лекарем, и сумел научить меня искусство врачевания, после чего я отправился в Париж, где уже обосновался мой старший брат Жан-Поль.

Правда, в столице Франции он занимался не только тем, что пускал кровь и давал своим пациентам возбуждающие плотские желания пилюли. И без помощи таких пилюль Жан-Поль сумел вступить в связь с внебрачной дочерью французского короля Людовика XIV Франсуазой-Марией Орлеанской. Именно тогда я получил первый урок в жизни – следует держаться подальше от дворцовых интриг. В общем, по неопытности я оказался вовлечен в заговор французских вельмож, за что на целый год угодил в замок Малый Шатле* (* Малый Шатле – замок в Париже, построенный в конце IX века для охраны Малого моста, перекинутого через Сену в южной части острова Сите. До 1769 года использовался в качестве тюрьмы).

Выйдя из тюрьмы, я устроился в качестве хирурга в один из королевских полков. Но выковыривать пули из ран наших солдат на поле боя, рискуя своей головой, мне не очень нравилось. К тому же офицеры смотрели на меня как человека, не равного себе. У каждого из них в предках было несколько поколений дворян. А мой же почтенный отец хотя и принадлежал к дворянству Шампани, но из-за приверженности к кальвинизму его семья после отмены Нантского эдикта была вынуждена покинуть родину и отправиться в далекий Люнебург.

Наблюдая за их богатой, полной удовольствия жизнью, я завидовал этим нарядным бездельникам. Мне тоже хотелось не считать золотые экю, иметь богатых любовниц и занимать достойное меня место в обществе. Но во Франции мне вряд ли удалось бы сделать карьеру. И потому я решил отправиться в далекую и дикую Московию, где правящий там царь Петр решил приобщить свой народ к европейской цивилизации.

Да, это было славное время. Царь, сумев разбить своего соперника, шведского короля Карла XII, стал императором, а созданные гением Петра армия и флот заставили все окружающие Россию страны относиться к ней с должным почтением.

Правда, служить при дворе императора было непросто. Он мог наградить по-царски, а мог, разгневавшись, отлупить любого из своих вельмож тяжелой тростью. Признаюсь, что и мне порой доставалось от царя. Но я не был на него в обиде.

Я сумел занять достойное место в окружении Петра. Его супруга благоволила мне. Она, став императрицей, назначила меня лейб-медиком, и определила состоять при дворе великой княжны Елизаветы Петровны. Я снова пустился в придворные интриги, за что впоследствии жестоко поплатился.

Самое печальное, что пострадал я не от новой русской императрицы Анны Иоановны, а от той, которую я фактически посадил на русский престол. Да-да, тот самый золотоволосый ангел по имени Елизавета поверила наветам канцлера Бестужева и велела арестовать меня и бросить в страшные застенки Тайной канцелярии. Меня пытали – я с ужасом вспоминаю залитый кровью подвал и ужасный скрип дыбы – били кнутом и приговорили к смерти. Но перед тем, как добиться отцовского престола, Елизавета торжественно дала обет, что в годы своего правления не подпишет ни одного смертного приговора. Только поэтому я остался жив и был отправлен в ссылку в Углич. Позднее меня перевели в Великий Устюг – старинный русский город на севере страны. Здесь я и прозябал в бедности и забвении, лишь изредка получая сообщения из Петербурга о том, что там происходит.

У меня остались кое-какие связи с Францией, от которой в бытность мою лейб-медиком я получал пансион в 15 тысяч ливров. Неплохие у меня сложились отношения с и прусским послом в России Финком фон Финкенштейном, который добился, чтобы по ходатайству короля Пруссии Фридриха II император Священной Римской империи Карл VII даровал мне графское достоинство.

Мой друг не забыл меня, и окольными путями я получал из Пруссии вспомоществование, которое позволяло мне сводить концы с концами. Радовало меня и то, что ко мне оставалась благосклонной супруга цесаревича Петра Федоровича Екатерина Алексеевна. Ведь и моя заслуга была в том, что удалось уговорить императрицу Елизавету, выбирая невесту для ее племянника, остановиться на этой смышленой девице.

Сегодня я получил с оказией очередное послание от моего прусского благодетеля. Он просил меня разузнать, каковы намерения России в отношении Пруссии. Финк фон Финкенштейн не скрывал, что в самое ближайшее время в Европе может начаться война. И королю Фридриху очень хотелось бы знать, на чьей стороне будет Россия в этой войне.

И отдельное поручение – разузнать у купцов и моряков, которые были частыми гостями в Великом Устюге, не известно ли им чего о неких русских военных, которые неожиданно объявились в Новой Франции и начали там войну против Англии. Мой друг особо отметил – короля Фридриха интересует все, что станет известно об этих людях. В подтверждение серьезности этого дела, к посланию прилагался мешочек с золотыми и серебряными монетами. А они были мне кстати – хоть я и зарабатывал на жизнь, леча местных жителей, но денег мне всегда не хватало, и иногда я вынужден был отказывать себе во многих вещах, крайне мне необходимых.

В конце послания, Финк фон Финкенштейн намекнул мне, что моя помощь будут крайне важна не только для короля Пруссии, но и для короля Франции Людовика XV. И в случае, если мои усилия останутся не напрасными, то эти два монарха постараются добиться прощения для меня, и я смогу вернуться на родину с графским титулом и тугим кошельком, полным золотых монет.

Да, очень интересное предложение… Я еще раз его перечитал, после чего прилег на кровать и стал думать о том, что я смогу сделать для его выполнения…

[Uksus]

и сумел научить меня искусство врачевания,

ИскусствУ.

[Road Warrior]

24 марта 1755 года. Люневиль, Лотарингия.
Герцог Лотарингский Станислав Лещинский, он же дважды король Польши, ныне в изгнании.

Я шел из дворцовой часовни, где только что закончилась месса, и размышлял о делах и заботах, которые так много лет не давали мне покоя. Хотя, казалось бы, что еще можно пожелать человеку моего возраста?

Через два года мне исполнится восемьдесят. Немногие из моих сверстников все еще живы. Войны и болезни свели их в могилу. А я все никак не могу уйти в царство мертвых, где создатель каждому воздаст за все грехи, совершенные им на этом свете.

Мне было дано дважды оказаться на польском троне, пусть и с помощью чужеземцев. И дважды другие чужеземцы сгоняли меня с этого трона. Мне, королю, приходилось тайно, словно преступнику, в одежде холопа скрываться от врагов. Правда, к тому времени я уже стал тестем короля Франции, да и сам, согласно условиям подписанного в 1735 году мира, сохранил за собой титул польского короля. Только, что такое титул без реальной власти?

В утешение, мой зять, король Людовик XV сделал меня герцогом Лотарингским. Моя дочь Мария произвела на свет десять детей, но многие из них умерли во младенчестве. Вся надежда моя была на Великого дофина – Людовика Фердинанда, который после смерти отца должен был наследовать французский престол.

Меня огорчало лишь одно – мой зять оказался похотливым бабником, и фактически королевами были развратные фаворитки, ради которых Людовик готов был исполнить все их капризы. Особенно бесила меня герцогиня де Помпадур – умная и хитрая бестия, которая, даже перестав греть постель короля, продолжала быть его ближайшей советчицей.

Кроме придворных распутниц, я ненавидел русских, по милости которых я был вынужден бежать из Польши, отдав престол в Варшаве саксонским недоноскам. Нет, москали были, есть и будут моими вечными врагами. И как хорошо, что мой зять и его кузен принц Конти тоже терпеть не могут русских. Ведь москали считались моими холопами – титул мой, как короля Польши, который у меня пока еще никто не отобрал, звучит так: Божиею милостью король Польский, Великий князь Литовский, Русский, Прусский, Мазовецкий, Жмудский, Ливонский, Смоленский, Северский, Черниговский». Только где сейчас те Пруссия и Ливония, Смоленск и Чернигов?

Сегодня утром мои люди из окружения короля Людовика XV сообщили мне, что из Новой Франции прибыла делегация русских, которые в далекой Акадии решили выступить на защиту французов, в тех забытых Богом землях теснилмыхи британцами. Самое удивительное в том было то, что русские эти оказались военными, подданными императрицы Елизаветы! Откуда они там взялись?

Московия сейчас ни с кем не воевала. Стычки с татарами на южных ее окраинах – не в счет. До меня доходили слухи, что в грядущей европейской войне, которую намеревался начать enfant terrible*, (*ужасный ребенок (фр)) прусский король Фридрих, Россия намеревалась выступить на стороне Англии и Австрии. Так это или не так – пока неизвестно. Во всяком случае, мои люди в России, которые входили в окружение митрополита Новгородского, Тобольского и Сибирского Филофея – в миру Рафаила Лещинского – получили задание тщательно собирать все, что им станет известно о русских в Новой Франции. К сожалению, мой родственник, пусть даже он и схизматик, умер, и я теперь получал лишь отрывочные сведения о тамошних событиях.

Я получил письмо от французского посланника в Польше, маркиза де Рюффека, графа де Брольи, который, сидя в Варшаве, делал все, чтобы подогревать ненависть поляков к русским. Помимо всего прочего, де Брольи был одним из тех, кому был ведом «Секрет короля». Он посчитал, что возможный союз между Россией и Францией может стать серьезной угрозой для всех тех, кто ненавидит варварскую Московию. И, к сожалению, король Людовик склоняется к заключению такого союза.

Де Брольи намекнул мне, что в интересах Франции (и моих личных) было бы дождаться скорой кончины Людовика XV, чтобы объявить его преемником моего внука Великого Дофина. Вполне возможно, что у меня может появиться еще один шанс вернуть себе принадлежащую мне по праву польскую корону. Вот только Новую Францию в этом случае Франция наверняка потеряет. Только кому она нужна – страна кровожадных дикарей, немногим отличающихся от москалей?

Сегодня утром я послал своего человека с запиской в Париж. Я попросил принца Конти найти время и выбраться ко мне в гости в Люневиль. Думаю, что нам будет о чем с ним поговорить…

[Road Warrior]

Только что заметил, что не выложил некоторые более ранние проды. Так что вот...

15 февраля 1755 года. Франция. Версаль.
Король Франции Людовик XV Возлюбленный.

Вернувшись в Париж, я тщательно проштудировал документы, которые передала мне мадам Помпадур. Эх, как жаль, что я не могу поставить эту удивительную женщину во главе государства! Как она умеет схватывать самое важное в происходящем в мире! Ведь большинство моих министров больше заботятся о своем кармане, забывая при этом об интересах Франции.

Нет, ни в коем случае нельзя отдавать без боя наши заморские владения в Новом Свете! И если оттуда пока не хлынуло потоком золото, то это совсем не значит, что земли те бесплодны и приносят одни убытки моей казне. Ведь не зря министр моего прадеда Людовика XIV Жан-Батист Кольбер сумел основать столько колоний по всему миру. Мадагаскар, Луизиана, острова в Вест-Индии, обширные районы в Индии, Канада – все это сделало Францию самой большой колониальной державой в Европе. Процветала и морская торговля – Франция имела третий по численности флот в Старом Свете после Англии и Голландии.

Бедняга Кольбер не жалел себя на службе короля, и умер, можно сказать, за рабочим столом. Как жаль, что у меня нет такого же верного слуги, каким был он. Боюсь, что все плоды его трудов пойдут прахом, и королевство вынуждено будет расстаться с частью своих колониальных владений.

Мадам де Помпадур в переданных мне документах прямо предупреждала меня об опасности, которая грозила тем территориям, которые остались у нас в Новой Франции. Мы вынуждены были уйти в глухую оборону, с горечью наблюдая за тем, как уменьшаются наши владения в Северной Америке.

Но, с другой стороны, в документах были весьма толковые предложения о желательности воспользоваться появлением в Акадии некой новой силы – русских войск, которые, если верить донесениям бывшего губернатора Новой Франции маркиза Дюкеня, сыграли главную роль в разгроме экспедиции британского генерала Брэддока и освобождении ранее захваченных неприятелем наших фортов. Правда, за оказанную помощь эти русские потребовали некоторые территориальные вознаграждения. Но, они ни в какое сравнение не шли с теми потерями, которые мы уже понесли, да и могли бы еще понести, если бы моим войскам не удалось сдержать натиск проклятых англичан. Более того, и те земли, которые получили русские, стали бы английскими – нам бы их удержать не удалось.

В том, что французам придется воевать с нашими беспокойными соседями, я не сомневался. В преддверии большой европейской войны Франция искала союзников, среди которых могла оказаться и Россия. И хотя многие дипломаты королевства были явными противниками этой огромной азиатской страны, их антипатии к ней имели явно иррациональное свойство. Я еще мог понять нелюбовь к русским соотечественникам моей супруги Марии Лещинской, отца которой, короля Польши Станислава, императрица Анна заставила оставить трон в Варшаве. Но ведь это было так давно!

Да, мы, французы, попытались вмешаться в распри моего тестя с его соперником. В осажденный Данциг мы отправили две с половиной тысячи французских солдат. Они были разбиты войсками генерала Миниха, и остатки их попали в плен. Правда, тогда я еще во всем доверял своему наставнику, кардиналу Флери. Да и экспедиция та, как мне кажется, была с самого начала обречена на поражение. Мой тесть ухитрялся выкручиваться из самых опасных ситуаций, но по жизни он был неудачник.

Поэтому все те, кто поддерживали его авантюры, вызывали у меня настороженность. Это касалось и моего кузена, принца Конти. Он и посол Франции в Польше граф де Брольи ненавидят русских. Это, конечно, их право, но накануне грядущей европейской войны следует думать не о своих чувствах, а о возможных союзниках. А что будет, если я откажу тем русским, которые в Новой Франции сражаются с британцами, в их требованиях? Ведь маркиз Дюкень уже дал согласие от моего имени. Получив отказ, они могут отправиться на свою родину, а я потеряю земли французской короны, на которой столько лет жили мои подданные.

В Европе русские, оскорбленные моим поступком, наверняка не пожелают быть нашими союзниками. Более того, они могут заключить военный союз с королем Пруссии, и даже с Британией! А это будет очень опасно для Франции.

И все из-за того, что принц Конти и граф Брольи испытывают вражду к императрице Елисавете. Нет, такого нельзя позволить! Я немедленно приму маркиза Дюкеня и русских, которые должны в самое ближайшее время прибыть во Францию. Я хочу лично познакомиться с этими людьми. Возможно, они станут мостиком, который свяжет Французское королевство и Российскую империю.

Я сложил документы мадам де Помпадур в конверт и убрал их в свой секретер. Надо будет серьезно поговорить с принцем Конти. Я, конечно, уважаю его опыт и ум, но король во Франции должен быть единственным человеком, принимающим важные для государства решения. И мой кузен обязан будет их исполнить, нравится ему это или нет.

[Road Warrior]

Всем привет из-под урагана! И вот еще одна прода...

23 марта 1756 года. Лондон, Тауэр-Хилл.
Подполковник Роберт Монктон, приговоренный к смерти.

– Да помилует Господь душу твою, – равнодушно произнес какой-то священник, и меч высоко поднялся под улюлюканье огромной толпы, пришедшей поглазеть на бесплатное зрелище. Голова моя лежала на плахе, стоявшей на самом высоком месте Тауэр-Хилл, невысокого холма у стен Тауэра, и она вот-вот должна была скатиться в специально подготовленную для этого корзину. Могло быть, конечно, и хуже – Его величество мог бы лишить меня дворянского звания, и тогда я болтался бы в петле на площади Тайберн. Но все равно было ужасно обидно так рано умирать, причем ни за понюшку табака.

Ну что ж, подумал я, сколько людей я послал на смерть? И не только английских солдат и их врагов – французов, индейцев… Они хотя бы были воинами. Зато мирные акадские – и, если уж на то пошло, индейские – женщины, дети… Да и те крестьяне и ремесленники, которых я заставлял строить форт в Кобекиде… многих убили за недостаточно хорошую работу, другие умерли от голода, а что оставшиеся выжили, так это не моя заслуга – я-то приказал выгнать их на тонкий еще лед залива Фанди.

Ранее я никогда бы не почувствовал угрызений совести, но когда сидишь в полном одиночестве в сырой камере в сердце Лондона – крепости Тауэр – и ждешь, когда наконец тебя выведут на Тауэр-Грин – лужайку в крепости, где обычно казнили узников крепости, причем без особого скопления народа… тогда есть над чем задуматься. И я вспоминал всю свою судьбу – взятие обоих фортов на перешейке Шиньекто, строительство Кобекидской крепости, а потом, увы, и плен.

Да, я тогда поверил информации, полученной мною от Пишона, моего агента, которого, как я потом понял, перевербовали русские, и совершил несколько ошибок, впоследствии оказавшихся роковыми. Но русские полностью сдержали слово и не казнили меня, хотя я бы на их месте поступил именно так. Более того, мне предложили свободу с условием, что я более никогда не буду воевать ни против русских, ни против французов, и что я передам письмо от новоявленных властей Русской Америки Его величеству Божьей милостью королю Георгу II. Естественно, я с радостью согласился.

Сказать честно, я и не собирался выполнять первую часть моего обещания, зато не увидел ничего плохого в том, чтобы передать письмо. Скорее всего, подумал я, там содержится предложение о более или менее постоянном мире. Я не сомневался, что Его величество или премьер-министр, либо хотя бы государственный секретарь Северного департамента захочет выслушать мои соображения, и я дам им понять, что я не считаю подобное предложение реалистичным – но что перед кампанией по выдворению русских и французов из бывшей Акадии нужно будет как следует подготовиться, и перемирие не помешает.

Сразу после Нового года меня под конвоем отвезли в Луисбург и посадили на «Санчо», испанский корабль, следовавший в Виго. Почему в разгар зимы? Как оказалось, он прибыл в Луисбург еще в октябре и должен был вернуться в том же месяце. Но по пути в Новый Свет он попал в шторм и получил серьезные повреждения, которые сумели устранить только к концу года. Должен сказать, что путешествие обратно в Старый Свет оказалось на удивление спокойным – я был готов к худшему. Зато небольшой «променад» на суденышке из Виго в близлежащий Порту оказался намного более тяжелым, несмотря на то что я провел на борту менее суток. И, наконец, из Порту я отправился домой на борту «Белого слона», купеческого корабля, перевозившего замечательное крепленое вино из этого португальского города, которое я любил с юности. Впрочем, пассажиров поили этим вином ежедневно, и мне оно, признаться, начало надоедать к концу вояжа. Но я был почти дома, и даже погода, все более промозглая, чем ближе мы приближались к Англии, не могла омрачить мою радость.

В Лондоне я остановился у одного из своих сослуживцев, и сразу же написал письмо Его величеству, приложив полученный от русских конверт. И на следующий же день за мной приехали двое йоменов и отвезли в Букингемский дворец. Вели они себя весьма уважительно, и, когда я вошел в тяжелые ворота, я был в отличном расположении духа.

Меня практически сразу же отвели в небольшой кабинет, где на столе стояли три пузатых бокала и бутылка все того же портвейна. Сразу после меня в помещение зашли три шотландских гвардейца в красных мундирах и медвежьих шапках. Смешно, конечно – посмотрел бы я на них, таких красивых, в Новой Шотландии – но они все были при палашах, и я подозревал, что они ими умеют неплохо пользоваться. Именно тогда у меня закрались первые сомнения по поводу моей ситуации.

Но вскоре в зал вошли Его величество король Георг, а за ним Томас Пелэм-Холлс, 1-й герцог Ньюкасл. Когда я отбыл в Новый Свет, Ньюкасл был секретарем иностранных дел северного сектора, но еще по дороге сюда я узнал, что его не так давно назначили премьер-министром.

– Подполковник Монктон, – произнес король с сильным немецким акцентом после того, как я глубоко ему поклонился. – Рад видеть вас целым и невредимым.

У меня отлегло от сердца, и я лишь сказал:

– Ваше величество, и вы, герцог, мы проиграли битву, но не войну. Вот здесь – и я протянул королю конверт с соображениями, записанными мною вчера вечером – план того, как именно мы можем вернуть себе то, что враги именуют Акадией, а также острова, которыми противозаконно завладели эти русские. Для этого…

Король меня перебил:

– Да, подполковник, вы живы и здоровы, и находитесь здесь, в Лондоне. Тогда как ваши подчиненные… кто лежит в новошотландской земле, а кто чахнет в узилищах этих русских зверей. Как так получилось, подполковник?

На мои протесты о том, что русские специально отпустили меня, чтобы я мог донести до Его величества их послание, он лишь покачал головой и сказал:

– Возможно, все так. Но объясните, подполковник, каким образом вы потеряли форты Босежур и Гаспаро, а затем и почти всех ваших солдат у Кобекида?

Я попробовал разъяснить ситуацию, но король прервал меня и сказал, обращаясь к Пелэму-Холлсу:

– Не кажется ли вам, герцог, что мы имеем дело с изменой?

– Именно так, Ваше величество – впервые за всю аудиенцию подал голос премьер-министр. Тогда король сделал знак, и трое шотландцев меня скрутили.

– Посидите в Тауэре, подумайте о вашей горькой судьбе. Если вы захотите сохранить вашу презренную жизнь, вы расскажете всю правду о том, что произошло на самом деле. Увести!

Шотландцы заломили мне руки и отвели в небольшое помещение, где передали меня четверке людей в партикулярной одежде. Те меня споро связали, завязали глаза, засунули в рот кляп и куда-то отвели. Вскоре я очутился на деревянной скамье, причем с обеих сторон сидело по человеку. Заскрипели колеса кареты, и мы куда-то поехали.

Через некоторое время карета остановилась, через две минуты вновь тронулась, но очень быстро вновь застопорила ход. Меня вытолкнули, причем я упал на лицо, подняли, и развязали мне глаза, а затем и руки. Я увидел, что нахожусь во дворе Тауэра.

– Добро пожаловать в ваше новое обиталище! – с издевательским поклоном сказал мне какой-то йомен. – Ну что ж, пошли смотреть ваши апартаменты!

Это оказалось небольшое помещение с окошечком, забранным металлическими прутьями. В углу валялся тюфяк, набитый соломой, в другом находились стол без стульев и под ним ночная ваза. Было очень холодно, и ночью даже в мундире – его у меня не отобрали – я никак не мог заснуть. Впрочем, есть тоже хотелось – у меня весь день не было маковой росинки во рту.

На следующее утро ко мне пришел человек в штатском и спросил, готов ли я дать показания. Я ему сказал, что виноват лишь в том, что неправильно оценил русских – но что я никогда не изменял своему монарху. Тот усмехнулся и оставил меня на месте. Впрочем, какую-то прогорклую овсянку мне принесли с куском хлеба и ржавой чашкой с водой. Вечером я получил еще один кусок хлеба – на сей раз заплесневелый – и ту же чашку, опять же с водой.

То же повторилось и в следующие дни, а позавчера меня еще раз связали и отвели в небольшой зал, усадив на скамью в углу. Вскоре вошли незнакомые мне судьи и человек в робе юриста. Я правильно понял, что это был прокурор. Адвоката мне, конечно же, не предоставили.

Главный судья, посмотрев на меня, объявил:

– Роберт Монктон, вас обвиняют в измене и пособничеству врагам Королевства Великобритания. Признаете ли вы себя виновным?

– Нет, Ваша честь, я невиновен. И я требую суда присяжных на основании Великой хартии вольностей.

– Он будет еще требовать! – Судья ударил изо всех сил кулаком по столу. – Он будет еще требовать! Роберт Монктон, ознакомившись со всеми материалами, я признаю вас виновным и приговариваю вас к отрублению головы, каковое состоится послезавтра на Тауэр-Хилл. Увести преступника!

– Но… – попытался подать голос я. – Можно меня хотя бы расстрелять? Все-таки я солдат. Ну или хотя бы пусть казнят на Тауэр-Грин, где не будет зевак…

– Ну уж нет. Пусть весь Лондон видит, какова цена подлой измены.

– Но…

Мне вставили кляп в рот и потащили обратно в камеру. Ни тебе последнего слова, ни даже последнего желания… А сегодня с утра на меня надели тяжелые цепи и вывели из Тауэра на Тауэр-Хилл. И если бы мне хотя бы дали слово, я бы объявил, что не запятнал себя изменой. Но меня заставили положить голову на плаху, и палач ударил меня по шее мечом.

Отделить мою голову от туловища ему удалось не сразу – я хрипел из перерубленной гортани, но еще был жив. Последовал второй удар, затем третий, свет померк перед моими глазами, и на сем закончился мой земной путь. И последней моей мыслью было: почему я не остался в Испании или Португалии?

[Road Warrior]

29 марта 1755 года. Сенарский лес неподалеку от Парижа.
Король Франции Людовик XV Возлюбленный.

Я с наслаждением втянул в себя морозный лесной воздух. Воспоминания всколыхнули мое сердце. Ведь именно здесь я впервые увидел Жанну – тогда еще супругу Шарля д`Этиоля. Она промчалась верхом передо мной в ярко красной накидке, держа на запястье своей прелестной руки ловчего сокола. Промчалась… и скрылась. Лишь через несколько месяцев на балу в Версале я снова ее встретил, и с тех пор Жанна, ставшая вскоре после развода со своим увальнем-мужем маркизой де Помпадур, превратилась в моего самого лучшего друга. Она дарила мне не только изысканные наслаждения в постели, но и толковые советы, позволявшие разобраться в том, что творилось во Франции.

Сейчас Жанна далеко отсюда. Я же решил вспомнить молодость и выехать на охоту. Ведь страсть к этому благородному занятию была всего лишь немногим меньше, чем страсть к чувственным забавам. В детском возрасте я был слаб и часто болел. Благодаря охоте я стал мужчиной, который не знал усталости. Ни в погоне за дичью, ни в постели. Мой егерь Ламартр подсчитал, что за тридцать лет я добыл две сотни оленей. А сколько вепрей и волков – не упомнить. Охотясь, я не знал усталости. Азарт заставлял меня преследовать дичь, несмотря на то что часто схватка с разъяренным кабаном могла стоить мне жизни.

Мне вдруг вспомнился бедняга граф Мелен, который погиб, растерзанный вепрем, что, собственно, не особо огорчило его возлюбленную девицу де Клермон, которая сопровождала нас на охоте. Одетая в расшитый золотом костюм-«амазонку», с маленькой треугольной шапочкой на голове, она, грациозно поигрывая изящной ножкой с маленькой золотой шпорой, де Клермон сделала вид, что все произошедшее с ее возлюбленным дело обыденное для настоящего дворянина, легко расстающегося с жизнью на бранном поле, на дуэли и на охоте.

Вечером после ужина она азартно играла в карты, радуясь золоту, которое рекой лилось в ее расшитый жемчугом кошелек. Наверное, все женщины таковы – жизнь и смерть они воспринимают равнодушно, как нечто обыденное. Таким их, видимо, создал Господь…

«Интересно, вдруг мелькнуло у меня в голове, – как встретит известие о моей смерти маркиза де Помпадур? Будет ли она расстроена? Ведь всем, что она сумела получить в этой жизни, она обязана мне».

Тут раздался протяжный звук охотничьего рожка. Это означало, что свора моих собак, которых я выписал из Англии, взяла след зверя. Я пришпорил коня и помчался в ту сторону, откуда доносился этот звук. Теперь надо было загнать оленя или кабана и прикончить его. Я любил делать это сам. Зверя, чтобы он не мучился, я пристреливал из своего охотничьего карабина. Зная это, мои помощники старались мне не мешать. Стрелял я отменно, но все равно любой из них мог угодить под шальную пулю.

Мой конь мчался по лесу, не выбирая дороги. Когда он перескакивал через поваленное бурей дерево, у меня замирало дыхание. Но я был прекрасным наездником, и бешеная скачка по зимнему лесу доставляла мне ни с чем не сравнимое удовольствие.

Неожиданно я почувствовал, что седло поехало куда-то вбок. Похоже, лопнула подпруга. Земля стремительно понеслась мне навстречу. Последнее, что я запомнил – это ствол дерева, в который я неминуемо должен был удариться головой. Неожиданно передо мной появилось милое лицо Жанны, которая мне улыбалась. Это было последнее, что я увидел в этой жизни…

Добавлено спустя 1 день 10 часов:
30 марта 1756 года. Орлеан, Франция.
Старший лейтенант Аластер Фрейзер, Армия Русской Америки.

Орлеан… Город, основанный римским императором Аврелианом, назвавшим его civitas Aurelianorum – «городом Аврелианов». Город, где прославилась Жанна д'Арк. Город, который, оказывается, некогда был столицей королевства франков, и в котором короновали одного из французских королей. А сегодня он является богатым портом на реке Луаре и столицей огромного Орлеанского герцогства, и каждый Великий дофин носит титул герцога Орлеанского. И Новый Орлеан, столица Луизианы, получил это название в честь герцога Орлеанского.

Так рассказывал маркиз Дюкень нашему мсье Новикову и его супруге, а я находился рядом – именно мне была поручена безопасность нашей делегации после событий в Ля-Рошели, а сам маркиз попросил меня взять на себя командование и его людьми. И если мои ребята знают, что они делают – мы не зря тренировались перед поездкой – то людей бывшего губернатора приходилось учить во время путешествия. Должен сказать, что к концу пути и они кое-чему научились.

По дороге я не раз и не два чувствовал, что за нами следят. Вполне вероятно, это было потому, что я – на четверть индеец. Должен сказать, что во время нападения англичан у Ниагары, когда погибла немалая часть свиты маркиза, а сам маркиз чудом избежал смерти, мне тоже казалось, что за нами кто-то постоянно наблюдает, но тогда я не решился ничего сказать – к своему стыду. Я доложил об этом тогда еще майору Хасханову, и он лишь сказал мне, чтобы я больше доверял своим ощущениям.

Мы выехали из Ля-Рошели восемь дней назад. Останавливались то у местных губернаторов, то на постоялых дворах высшей категории – оказывается, во Франции были и такие. И каждый раз, по благословению маркиза, кто-нибудь из наших врачей следил за приготовлением пищи. Сложнее было, когда мы были гостями местных губернаторов – теперь маркиз настаивал, чтобы хотя бы часть наших людей ночевала со всеми нами, но мало кто дозволял нам присутствовать на кухне. Впрочем, каждый раз кто-нибудь из людей маркиза пробовал все принесенные блюда, как в Средние века.

К счастью, ничего за все путешествие так и не произошло, и я даже подумал, что на сей раз мое чувство меня обмануло. А после Блуа – последнего более или менее крупного города перед Орлеаном – слежка, если она действительно была, прекратилась. Тем не менее, я не терял бдительности, и не давал своим людям и слугам губернатора расслабиться.

В самом Орлеане нас ожидал сюрприз – обыкновенно, герцог Орлеанский практически никогда не посещал свой титульный город, предпочитая оставаться в Версале. Но именно теперь он оказался в Орлеане. И именно сейчас он принял сначала маркиза, а потом нам было объявлено, что мы будет гостями Его высочества в его резиденции – и что Великий дофин желает видеть нашу делегацию через четыре дня – включая и меня, как одного из немногих, кто участвовал в битвах и при Мононгахеле, и на Ниагаре, и во всех основных боях в Акадии.

Пришлось доставать парадный мундир, обвешиваться полученными наградами, временно передавать командование моему кузену, сержанту Аластеру Фрейзеру-младшему, и идти вместе со всеми на прием к будущему монарху.* (* В реальной истории Великий дофин умер в 1765 году от чахотки, и наследником престола стал его сын, будущий Людовик XVI, казненный после Французской революции.)

Дофин оказался довольно-таки высоким молодым человеком весьма приятной наружности. Мсье Новиков опасался, что он, будучи сыном королевы Марии Лещинской, урожденной польской принцессы, будет весьма критично относиться к нашей делегации. Но он с самого начала объявил, что он весьма благодарен русским за то, что именно они отстояли как форт Дюкень, так и Акадию.

Я опасался, что моя индейская кровь – а кожа моя смуглая, да и в лице имеются сасквеханнокские черты – ему не понравится; с момента приезда во Францию меня, думая, что я не слышу, нередко обзывали за глаза singe – обезьяной. Конечно, я, памятуя, что любой инцидент может привести к серьезным последствиям для всего посольства, каждый раз с трудом делал вид, что я этого не слышал. Но дофин отнесся ко мне весьма приятственно, расспросил меня о событиях, в которых мне довелось участвовать, и добавил:

– Мадам Новиков, мадам Робинсон, мсье Новиков, мсье Робинсон, мсье Фрейзер – он, в отличие от большинства французов, правильно выговорил мою фамилию – Франция многим обязана нашим русским друзьям, и вы – желанные гости в моем скромном обиталище. Его величество ознакомил меня с подробностями договора между Францией и вами, и я полностью его поддерживаю.

Еще я хочу отдельно отметить, что многие из вас – католики, и что Русская Америка, согласно тому, что я слышал от маркиза Дюкеня и мсье Новикова, не делает никаких препятствий для тех, кто исповедует истинную веру. И состав вашей делегации укрепляет мою уверенность в этом.

Он хотел продолжить, но кто-то постучал в двери, и вошедший слуга, бледный, как тень, объявил:

– Ваше высочество, мсье Гийом де Ламуаньон, сеньор де Бланмениль и де Мальзерб, канцлер Франции, просит немедленно принять вас по делу государственной важности!

Дофин коротко сказал ему:

– Я приму мсье канцлера в малом кабинете через одну минуту.

И, повернувшись к нам, развел руками:

– Господа, простите меня. Надеюсь продолжить нашу встречу после моей встречи с господином де Ламуаньоном.

И он вышел из зала. Мы не знали, что и думать, а через минуту мы услышали приглушенный стенами крик:

– Le roi est mort, vive le roi! Король умер, да здравствует король!

[Road Warrior]

30 марта 1756 года. Орлеан, Франция.
Дофин Луи-Фердинанд де Бурбон. Точнее, король Людовик XVI.

Полтора месяца назад, мой любимый отец вызвал меня к себе и сказал:

– Сын мой, я сожалею, что отстранил вас от дел государственных.

– Отец, я осознаю, что я этого заслужил, – тихо сказал я.

Да, почти двенадцать лет назад, во время Войны за австрийское наследство, он, несмотря на все мои просьбы, запретил мне любое участие в этой войне. Но, узнав, что он тяжело заболел в лотарингском Метце, я нарушил его приказ и навестил его в этом городе, что привело его в ярость. Много после я понял, что я сам был виноват – если бы я заразился от него и умер, для него лично это было бы трагедией – он всю жизнь меня очень сильно любил. Но была и более важная причина – если бы мы умерли оба, у Франции не осталось бы прямого наследника престола, что было чревато борьбой уже за французское наследство.

Именно после этого случая отец более не допускал меня к каким-либо тайнам. Мне оставалось лишь производить детей, непрестанно молиться, и мечтать о том, что я смогу сделать, если когда-либо унаследую престол. Но я слишком любил отца и каждый день многократно просил Господа дать ему еще много лет жизни.

А теперь отец сказал мне грустно:

– Сын мой, я не знаю, сколько лет Господь мне отмерил, но у меня появилось чувство, что мне осталось совсем немного. Я виновен в том, что не позаботился о том, чтобы подготовить вас к трону. А это – весьма нелегкая ноша, и нужно очень много знать и уметь, дабы быть хорошим монархом.

Я постараюсь рассказать вам как можно больше, а также попрошу троих моих самых близких советников стать вашими наставниками. Это будут мсье де Ламуаньон, канцлер Франции; мсье Руйе, государственный секретарь по иностранным делам; и, наконец, герцогиня де Помпадур.

Услышав это ненавистное имя, я скривился, но отец продолжил:

– Сын мой, я знаю, что вы не одобряете то, что мадам де Помпадур некогда была моей любовницей. Поверьте мне, уже давно никаких плотских отношений между нами нет. Но именно она лучше всех разбирается как во внутренней, так и международной политике. Она необыкновенно умна, и я ни разу не пожалел о том, что последовал ее советам. Кстати, именно она посоветовала нам сочетать вас браком с Марией Йосефой Саксонской после трагической смерти Марии Терезии, вашей первой супруги.

Этого я не знал, но я до сих пор помнил, как после той трагической смерти при родах – а через три дня после этого не стало и маленькой нашей дочурки – я не мог даже представить себе нового брака. Но отец мне дал понять, что, так как у него других сыновей не было, ему необходим был еще один наследник, и предложил мне кандидатуру Марии Йосефы. И я вновь стал безмерно счастлив в браке – и, должен сказать, как и при жизни моей первой супруги, ни разу даже не посмотрел в сторону другой женщины. И на этот раз Господь нам послал уже несколько детей обоих полов.

– Отец, я выполню вашу волю и сделаю все, чтобы научиться всему тому, что должен знать монарх. Но я буду и впредь молить Господа, чтобы он даровал вам еще много-много лет жизни – и правления.

Его величество обнял меня тогда впервые с сорок четвертого года, добавив:

– Я полагаю, что оба министра и герцогиня смогут дать вам картину того, что ныне происходит в нашей стране и за ее пределами. Они же объяснят причины тех или иных решений, а также традиций и законов. Но есть вещи, о которых рассказать вам смогу лишь я. Одна из них – Секрет короля. Я покажу вам секретер, в котором содержатся все бумаги, связанные с этой организацией. Я не удивлюсь, если кто-нибудь из придворных – или Наших родственников – постарается завладеть этими бумагами. И некоторые из них настолько опасны, что могут повлечь за собой войны. Если меня не станет, первым делом поставьте охрану у комнаты, где этот секретер находится. И, как только сможете, просмотрите его содержимое – и уничтожьте все то, что вы сочтете нужным.

Насчет же самой организации… мне кажется, что в последнее время она становится все опаснее, и что она далеко не всегда действует в интересах Франции, а скорее служит принцу Конти. Вы можете сохранить эту организацию, если сочтете это нужным, либо расформировать ее. В любом случае, полезно иметь службу, независимую от прочих, но она должна служить именно вашим интересам.

С тех пор, Его величество постоянно выделял мне время, но в основном со мной занимались оба министра. А месяц назад я впервые поехал в Креси-Куве, к мадам де Помпадур. Не могу сказать, что мы подружились, хотя герцогиня отнеслась ко мне весьма тепло. Но я тогда впервые оценил ее ум, такт и мудрость, и навестил ее еще два раза.

Она же порекомендовала мне время от времени наведываться в мой титулярный удел, в Орлеан, и учиться для начала управлять герцогством Орлеанским. Именно поэтому я неделю назад приехал в этот город. И когда я услышал о приезде канцлера, я подумал, что тот, как и было оговорено, будет время от времени меня навещать, чтобы вводить меня в курс событий.

Но, увидев мсье де Ламуаньона на сей раз, я сразу понял, что стряслось нечто ужасное. Тот был в запыленном плаще, лицо его было весьма печальным и усталым. Он лишь сказал:

– Ваше высочество, у вашего августейшего отца во время охоты лопнула подпруга, и он… погиб… – Голос канцлера задрожал, но он совладал с собой и закричал громким голосом:

– Король умер, да здравствует король!!

После чего, посмотрев на меня, продолжил:

– Ваше величество, похороны состоятся в базилике Сен-Дени четвертого апреля. Это даст вам время вернуться в Париж и по дороге заглянуть в Версаль. Незадолго до смерти, Его величество, ваш отец, передал мне этот конверт с просьбой вручить вам его, если случится… непоправимое. Я не знаю, что там написано, но кое-что я сделал самовольно. Во-первых, я поставил охрану из королевских мушкетеров у тайного кабинета. Доверять нельзя никому, но им больше, чем другим, кроме, пожалуй, королевских драгунов. Именно драгуны будут сопровождать нас по пути в Версаль и Париж.

Как скоро мы сможем выехать?

– Через полчаса. Поешьте, мсье канцлер, вы, небось, голодны? А я соберусь в дорогу.

Перед отъездом, я вызвал молодого шевалье Дюпона. Он должен будет передать маркизу Дюкеню, что ему необходимо будет срочно отправиться в Париж, а затем и в Сен-Дени, на похороны Его величества. Русских же – хотя русским из всей делегации был лишь один мсье Новиков – я попросил остаться пока в Орлеане. Никто не знает, что теперь будет происходить во Франции, и мне не хотелось бы, чтобы с посольством другой страны что-либо случилось.

После чего я подождал, пока все выйдут, повернулся к стене и горько заплакал – ровно минуту. Потом я взял себя в руки, умылся, и отправился во внутренний двор, где нас уже ждали кони – и драгуны сопровождения. И мы поскакали в сторону Версаля.