#1 Коготь » 24.02.2012, 12:19
Павла готовилась к смерти. В граненый стакан были щедро засыпаны средство для травли насекомых, крысиный яд и несколько пакетиков димедрола.
На столе перед ней лежал уже давно недействующий партбилет, фотография воспитательницы тети Нины из ее детского дома, а также заложенный газетой томик Твардовского, второй том книги История конструкций самолетов Шаврова и тоненькая брошюрка партийного устава. Жить Павле было уже незачем.
Да и жизнь ли это была? До самого последнего дня Павла не жила, она боролась, причем последние лет десять боролась в гордом одиночестве.
В одиночку она ходила вечерами с красной повязкой ДНД на рукаве. Порой она возвращалась с синяком под глазом или разбитым носом. Трижды ей удавалось задерживать хулиганов, и отводить их в милицию. Один раз она даже помогала тушить пожар. Очень редко ей жали руки "за активную гражданскую позицию", и даже обещали представить ее к награде. Но дни проходили за днями, и о ней никто так и не вспоминал.
И, все так же в одиночку, Павла писала жалобы и ходила ругаться с бюрократами. А в дни праздников, оставшихся стране на память от разваленного Союза, Павла доставала сшитый своими руками алый флаг и шла к метро. Недалеко от нее стояли пикеты КПРФ и других наследников партии. Павла не подходила к ним. Для нее это были предатели и приспособленцы. Нет, она не ругалась с ними. Один раз она даже спасала какую-то еще более старую активистку-коммунистку от хулиганья, но при всех попытках сближения, осуществляемых иными краснофлаговцами, стойко продолжала свой бойкот.
Павле было чем гордиться в жизни. За свои почти полвека она побывала и парторгом цеха, и чуть ранее комсоргом завода, а еще ранее председателем пионерской дружины детского дома. В стоящей на шкафу, большой коробке из под телевизора она хранила сотни почетных грамот и вымпелов. Но Павла была не только активисткой, она имела специальности.
За двадцать три года работы на Заводе "Красный молот", она прошла долгий трудовой путь. Была фрезеровщицей, наладчицей станков, электриком и сварщицей. Сварщицей успела подняться до 6-го разряда, пока не заболели глаза, потом работала в сборочном цеху и на участке термической обработки. Перед самой перестройкой Павла уже несколько лет руководила бригадой сборщиков газотурбинных двигателей, и постоянно добивалась рекордной выработки. Потом ненадолго стала вторым мастером сборочного цеха. Ее знали все на заводе, то она как угорелая гоняла по заводу на погрузчике, то стучала кувалдой по не встающей на место детали, то подменяла заболевшего крановщика. Какую бы задачу не ставила перед ней жизнь, Павла не отступала. Сдаваться она не умела. И вот, сейчас, когда от завода осталось лишь его жалкое подобие, а здания цехов сдавались в аренду под склады и фитнес-центр, никому не нужная уже "заводская легенда" осталась уборщицей на своем родном предприятии. Заводчане всегда уважали Павлу и побаивались. Своим громким голосом она бывало ставила на место даже зарвавшихся зам.директоров. Четыре раза ее пытались уволить с завода, но Павла доходила даже до Губернатора. И на заводе знали, если уж она где-то увидела несправедливость, то остановить ее пылкий напор практически невозможно. После нескольких звонков сверху Павлу перестали трогать.
Но вот, кончился и этот этап ее жизни. Очередной доктор, отобрал последние надежды произнеся страшное слово - рак. Хороший оказался доктор, не стал ее успокаивать и обнадеживать. Он просто посоветовал ехать в деревню где много свежего воздуха, в церковь предложил сходить. Павла знала, что остались считанные недели, но продолжала по вечерам дежурить по району. Вчера ей удалось даже спасти какого-то мужика от, бьющей беднягу смертным боем, его собственной жены. Однако придя домой она поняла, что не хочет больше жить. Бывшая районная знаменитость достала свои значки и грамоты, и разложив их на односпальной кровати, долго их разглядывала.
Павла вспоминала, как она единственная из класса получила золотой значок ГТО. И как изо всей школы-интерната стала единственной спортсменкой-разрядницей. Ей все давалось легко. Училась на одни пятерки. В средних классах школы-интерната она получила свой первый юношеский разряд по самбо. Когда здоровый дядька вручал ей корочки самбистки перворазрядницы, то улыбаясь спросил, что это за имя для девочки Павла? Она не смутившись поведала, как по словам директора детского дома, отдававший ее военный, передал вместе с ней записку "назовите Павлом". Потом, она метко стреляла в стрелковой секции, и даже получила приз на областных соревнованиях. В пионерских лагерях Павла стала неоднократным призером соревнований по туризму и ориентированию. В аэроклубе ДОСААФ ей прочили великое будущее. Отличные навыки пилотирования ЯК-18, продемонстрированные ею после налета всего в шестьдесят часов, и девятнадцать прыжков на трех типах парашютов, казалось бы давали великолепный шанс не расставаться с авиацией долгие годы. Но приговор медицины уже тогда оказался неумолим - порок сердца.
Павла стойко перенесла этот удар судьбы. Она не плакала, хотя ей очень хотелось. Полгода она ходила по врачам, ждала, и обслуживала самолеты на земле "подай-принеси, залей-слей, запусти-выключи". Когда надежда на разрешение летать окончательно иссякла, ушла работать на завод. Через год пошла на вечернее в машиностроительный техникум. Оставались другие надежды, но жизнь раз за разом развенчивала и их. Павла как и прежде стойко переносила все удары судьбы. Развал СССР, акционирование завода, разбазаривание заводского имущества и собственное разжалование из мастера в уборщицы. Ее дух всегда был сильнее свалившихся ей на голову бед, но сегодня она поняла, что ее борьба, наверное, заканчивается.
Смерти и боли Павла не боялась. Может быть поэтому ни один мужчина так и не смог взять ее за себя замуж. Наверное они просто боялись жить рядом с такой сильной женщиной. Именно ее сила духа, привлекала к ней людей и она же их отталкивала. За ней шли, когда цель была хоть и трудна, но понятна. И она умудрялась выполнять даже самые трудные задачи, а вот ласковой и желанной быть не умела.
Как-то раз, году в 93-м Павла осталась ночевать у такой же одинокой подружки. Та работала табельщицей в бухгалтерии завода, и была лет на восемь моложе. Загулявший в пятницу вечером девичник уже разбрелся по домам, и лишь две замотанные жизнью одинокие женщины остались сидеть за столом. Они пели песни своей комсомольской юности, и плакали друг-дружке в плечо о своей тяжелой судьбе. Такое поведение было совсем непохоже на Павлу, но щедро принятый алкоголь расслабил волевые тиски стального характера. И вот, уже укладываясь спать на полуторном диване, Павла вдруг почувствовала странное. Томара, продолжая плакать и жалуясь на судьбу, как-то странно целовала ее лицо, а руки ее сначала гладившие спину Павлы, потихоньку смещались к ногам. Губы пьяно целующие ее щеки стали вдруг спускаться к шее и ниже. Павла почувствовала жаркое дыхание подруги, и немедленно протрезвела. В ужасе она вскочила с простыни, и с трудом напялив свою одежду резко выскочила в коридор, а оттуда на лестницу. В след себе она услышала сдавленные рыдания Томары. С этого момента подруги больше никогда не разговаривали. Павле было стыдно. Стыдно за то, в чем она боялась признаться себе. Ей оказалось приятным чувствовать прикосновение другой женщины, но смириться с этим срамом Павла не могла. Павла вообще стала избегать посиделок и девичников.
Оглядываясь назад, Павла ни о чем не жалела. Будь она мягче с мужчинами, может быть была бы семья, дети. Увы, она знала, что не смогла бы так жить, без прямоты в общении и без борьбы. И вот, пришла тоска. Старая дева. Ненужный никому, уставший от жизни человек. Сначала она хотела даже прикрикнуть на себя, за то, что распустила нюни, но глянув в зеркало, Павла поняла, что ей просто надоело ждать.
Стакан был быстро опустошен, и Павла укрывшись одеялом легла на свое одинокое ложе. В теле была пульсирующая боль, а перед глазами все стало медленно расплываться. На столе скрипел проигрыватель.
"Городок провинциальный летняя жара. На площадке танцевальной музыка с утра. Риорита Риорита вертится фокстрот. На площадке танцевальной сорок первый год...".
Павла слушала знакомые слова песни. Ей нестерпимо захотелось сейчас умереть не так. Совсем не так! Не в постели под звуки заезженной пластинки, а в настоящем бою. Ей хотелось ненавидеть, чувствовать режущую боль, яростно схватившись с врагом. Взглянуть в глаза тем, кто отберет у нее ее жизнь. И еще захватить несколько из них с собой в небытие. Музыка играла, а темнота уже густела в ее глазах...
Сквозь дрему Павла услышала женский голос.
- Ах! Павлик! Павлуша! Еще, еще! Глубже, счастье мое! Еще! Даааа! Аааа!
Павле было хорошо. Так хорошо, как ей не было никогда в жизни.
- Пашенька даваааай! Паааашенька сильнеееей!!! Ааааоооооууууууыыыыы! Оооох!
В этот момент Павла почувствовала восторг и сладкую боль. Успев приоткрыть веки, она на мгновение увидела расширенные глаза какой-то женщины, тянущей к ней свои губы. Почувствовала губами жгучий поцелуй этих губ, и потеряла сознание.
Проснувшись, Павла повернулась на кровати. Кровать жалобно скрипнула пружинами. В комнате был полумрак. Павла удивленно подняла голову и увидела металлическую спинку с железными шариками. Это была не ее кровать! Она быстро вскочила. Кровать находилась необычно низко для ее глаз. Павла протянула руки, трогая спинку, и испуганно охнула. Руки! Широкие мозолистые лапы с набитыми на другой стороне костяшками. Руки были чьи угодно, но не ее! Рядом стоял стул. На нем висела странная военная форма с голубыми авиационными петлицами, на которых матово мерцало по три красных эмалевых кубика. Павла быстро оглядела комнату, и увидев в углу зеркало, опрометью бросилась к нему.
- Нееет!!!
Из рамы на нее смотрел испуганный взгляд симпатичного молодого парня, стриженного ежиком, одетого в какую-то белую рубашку с открытой шеей. Быстро скользнув взглядом вниз Павла увидела огромные босые ноги, торчащие из таких же белых штанов с завязками. Ширинка штанов подозрительно топорщилась. Павла в ужасе запустила руку в ширинку и издала громоподобный вой.
- Ааааа! Что же этоооо?! За чтооооо!!!
Из ширинки выпало наружу то, чего там у женщины не должно было быть по определению. Всегда стойко встречающая свои беды женщина, впервые в жизни страстно захотела помолиться, чтобы оказаться умирающей от рака в своей квартире, или пусть даже умереть прямо тут на месте, только умереть самой собой - Павлой. Невысказанная мольба так и не была никем услышана.
Павла рванулась к увиденному ею командирскому ремню с кобурой, мирно висящему на стуле. Рывком открыв кобуру, она выхватила лежащий там пистолет. Им оказался знакомый ей по стрелковой секции ТТ. Резко сняв оружие с предохранителя, она приставила ствол к голове и нажала на спуск...
Курок сухо щелкнул. В отчаянии Павла выщелкнула магазин. Тот был пуст. Она торопясь вытряхнула на пол кобуру из которой выпал еще один пустой магазин. Павла села на кровать, и горько зарыдала.
Впрочем, плакать она совсем не умела, поэтому спустя минуту, она утерла глаза рукавом, и уже чуть более спокойно осмотрелась. Сняв со спинки стула командирский китель, Павла открыла карманы, нашарила полевую сумку и высыпала все вещи на кровать. Перед ней на кровати лежало командирское удостоверение, несколько странных денежных купюр, пачка каких-то документов, узкая картонная папка с бумагами, и фотокарточка смутно знакомой женщины. Она вздрогнула узнав, виденное во сне лицо. Щеки Павлы запылали, когда она вспомнила слова и звуки, издаваемые этой женщиной. Перевернув фотокарточку она прочла. "Пашеньке от Симы, 1 мая 1939 года". Голова у Павлы слегка заболела. Открыв удостоверение, Павла нервно прочитала "Колун Павел Владимирович, дата рождения 01 мая 1917 года - Старший лейтенант ВВС РККА". С черно-белой фотокарточки на нее глядело спокойное волевое лицо человека, недавно виденного ею в зеркале.
Удостоверение выглядело почти новым, ни малейшего следа замусолености, просто один угол немного помят. Дата выдачи документа была 30 ноября 1938 года. Павла задумалась. Последний раз она читала фантастику очень давно. Сюжет "Машины времени" Уэллса она помнила смутно, но понять, что она оказалась в чужом теле летчика из прошлого ей оказалось не слишком сложно. Напрягая память она вспомнила, что форма без погон использовалась в Красной армии вроде бы до 1943 года.
Внезапно её обожгла мысль - "Война! Скоро война начнется!". В этот момент за дверью раздались чьи-то шаги и громкие голоса. Павла испуганно съежилась. Ей показалось, что сейчас ворвутся вооруженные люди и арестуют ее. Звук упавшей кухонной утвари перекрыла длинная матерная тирада, и тишина снова вернулась. Павла собралась с духом, и стала перебирать остальные вещи военного. Сложенная вчетверо бумага оказалась отпускным удостоверением на то же имя. Срок отпуска был указан 10 суток, с 20 по 29 мая 1939 года. Павла судорожно оглядела комнату в поисках календаря, тот оказался у нее за спиной над постелью. На отрывном календаре значилось 23 мая 1939 года. Павле стало ясно, что теперь ей придется жить мужчиной. Она тяжело вздохнула, и снова чуть было не заплакала. В этот момент в дверь вежливо, но настойчиво постучали.
***
Только сейчас Павла расслышала приглушенный звук дверного звонка, похожий на трещание старинных телефонных аппаратов. Стук в дверь повторился, послышалась какая-то возня. Из-за двери в комнату жеманный женский голос, с заигрывающими интонациями проворковал.
- Павел Владимирович, вставайте! К вам тут гости пожаловали!
Несостоявшуюся самоубийцу настиг ужас. Примерно полторы секунды она сидела с открытым ртом словно ударенная пыльным мешком по голове. Потом опрометью будто в свадебное платье нырнула в лежащий на кровати китель. Почувствовав, что одевает его задом наперед, с сопением провернулась в нем штопором. На ходу застегивая пуговицы рукавов, уже хотела кинуться к дверям, как вовремя увидела свои новые босые ноги в кальсонах. Ругнувшись в уме на собственную глупость, она прыжком завалилась на жалобно скрипнувшую кровать, и рывком всунула ноги в темно-синие комсоставовские галифе, негнущимися пальцами застегнула ширинку.
Звук, захлопнувшейся входной двери добавил Павле ускорения. Прямо так, без носок путешественница во времени впрыгнула в высокие сапоги. К счастью, ежегодные поездки в колхоз на рубку капусты приучили Павлу быстро одевать керзачи любой степени убитости. А тут, вместо ободранной до белизны резино-брезентовой гармошки, были красивые блестящие сапоги из настоящей кожи. Уже на ходу застегивая ремень портупеи, и путаясь в перекидывании лямки через плечо, Павла устремилась к двери в комнату. Поравнявшись с зеркалом, она мельком оглядев себя, споро застегнула ворот, и, как в каком-нибудь старом военном фильме, согнала себе за спину собравшиеся вокруг ремня складки. Глядя на свое отражение, Павла почувствовала себя шпионкой.
Вероятно, за эту последнюю минуту, она успела поставить рекорд одевания незнакомой военной формы, никогда ранее не делавшим этого гражданским лицом. Из коридора послышался сначала невнятный бубнеж нескольких человек, потом негромкий звук вытираемых о коврик сапог. Когда эти звуки стихли, послышался чей-то озорной веселый бас.
- Ну, ведите хозяюшка! Как вас по батюшке? Агрипина Михайловна? Очень приятно! А меня Сергей Васильевич. Можете просто по имени звать. Мы с Павлом полгода вместе, к крылу крыло, летали. Вот так то. Сюда идти? И, где тут, у нас гроза всех японских самураев обитается? Паша! Детинушка! Где ты, выйди покажись?!
Павла резко выдохнула, стряхивая с лица испуг. 'Шпионке' вдруг стало стыдно за свой глупый страх. 'Подумаешь предвоенное время, подумаешь, можно погибнуть на фронтах или в лагере сгнить, все лучше будет, чем старухой от рака загибаться'. Она встряхнулась, и представила себя на партсобрании цеха, отбивающейся от провокационных реплик, такие сцены всегда добавляли ей силы бороться. Чтобы настроиться на встречу с незнакомым человеком, бывшая активистка даже придумала себе, что там за дверью увидит самого маршала Ворошилова, одетого в бурку, и сидящего верхом на коне, с шашкой в руке.
Представленная ею картина, заставила улыбнуться. Маршалу пришлось бы сильно нагибать голову, чтобы проехать под низкими, едва двухметровыми потолками, а через дверь в комнату конным он бы точно не въехал. Зато уж Ворошилова Павла бы точно узнала. Историю страны Павла помнила в целом неплохо, правда все ее интересы лежали в основном в авиационной плоскости. Ожидая вторжения, она распахнула дверь, отступив на шаг.
Из полумрака прихожей, в слегка уже обжитую ею полчаса назад комнату, ворвался медведеобразный молодой мужик, и кинулся в атаку. Павла успела заметить, только улыбку до ушей под пегими гитлеровскими усиками, и горизонтально расположенный большой прямоугольник в голубых авиационных петлицах. Через секунду ее уже стиснули медвежьи тиски радостных мужских объятий.
'Сергей Васильевич, капитан, про самураев что-то говорил. Сейчас май 1939, значит воевал он скорее всего в 1938 году. Халхин Гол отпадает значит, наверное, с Хасана знакомы. Парень этот, старше Павла по званию и лет на пять по возрасту, но судя по обращению довольно близкий друг, возможно его бывший командир...', успела отметить в уме жертва объятий, прежде чем ее дыхание перехватило. Не привыкшей к таким нежностям Павле, сперва даже захотелось резко вырваться. Но благоразумие уже вернулось к ней, теперь она была почти спокойна, и решила просто во всем "зеркалить" манеру поведения этого пришельца. Вместо попытки вырваться из тисков, она сама сильно по-самбистски сжала грудную клетку гостя, да так что тот крякнул, и со вздохом выпустил ее.
- Ну и силен же ты, Павка! Не потерял еще лось борцовской сноровки, как я погляжу.
- И ты Серега, тот еще медведь! Так схватил меня! Думал, все, задушишь.
- Тебя? Такого бугая задушишь. Сам мне чуть ребра не сломал! Ну ка, дай ка я на тебя силача гляну. Как есть щеголь столичный. Ну здорово паря! - И гость хищно схватил руку Павлы своей лопатообразной лапищей.
- Здорово, командир! Правда, мы и поздоровей видали! И, ну совсем не боялись. - Павла улыбнулась.
- Ах, вот, ты как со своим бывшим комзвена теперь? Ну и нахал, из тебя вырос, Пашка!
Павла в уме отметила 'Так-так, стало быть это мой бывший командир звена, эх кто бы еще рассказал, где служили то. А ну как вопросами засыплет?'.
- Готов получить очередное взыскание, товарищ капитан!
- Ладно-ладно, черт языкастый. Слушай лейтенант...
- СтАрший лейтенант, Сергей Васильевич.
- Не, ну вот ведь засранец! Я его нахала учил, а он, змий... Точно, испортили тебя тут в Харькове. Ну, гляди у меня! - Капитан погрозил пальцем, и сделал страшную рожу, но было видно, что он шутит.
- Гляди, вот выпрошу у начальства, чтобы тебя ко мне в эскадрилью на перевоспитание отправили. А? Дрожишь от ужаса, салага?!!
- Со всем моим удовольствием, Серег. Так и летал бы с тобой, до самой смерти.
- Ну, то-то же, злыдень. Нееет, перерос ты уже ведомого. Правильно тебе старлея за Китай дали. И помирать нам пока с тобой рановато. А? Отсюда вывод... Слушай старшой! А не отметить ли нам это событие? Только не тут, в ресторан слетаем. Живо собирайся, давай и 'От винта!'.
В уме потенциальной шпионки прошелестело 'Значит, и Павел и этот Сергей вместе в Китае воевали недавно, а сейчас мы с ним судя по всему в Харькове. Только, вот, орденов, что у одного, что у другого не наблюдается, одни значки, видать не слишком много сбитых у них. Ладно, Сергей, мужик вроде с юмором, посидим с ним, надо будет его раскрутить на краткий пересказ биографии Павла...'.
- Давай капитан! Только ресторан в этот раз ты выбирать будешь...
- Чего так?
- А если потом голова болеть будет, значит винить тебе будет некого.
- Запомнил, все-таки, мою нотацию, за ту рисовую водку, мерзавец! Ладно-ладно, так и быть, сегодня я выбираю!
- Тогда подожди меня минуту, и пойдем.
Павла быстро переобула сапоги, надев на свои огромные ласты толстые носки. Сгребла с постели свои документы, убрала их в нагрудные карманы, деньги сунула в карман галифе, а пистолет с запасной обоймой спрятала в кобуру. Павла ловкими движениями быстро заправила кровать, и снова оправила складки мундира.
- Я готова...- Павла аж поперхнулась в душе, но в испуганном мозгу видно уже включился ее природный детдомовский юмор, не раз спасавший ее в разговорах с мужиками. И через пару секунд она с улыбкой продолжила - сказала Василиса Премудрая Змею Горынычу.
- Пошли, острослов хренов. - хмыкнул капитан.
'Фуууух, чуть не прокололась, шпионка несчастная. Твою ж дивизию! Все, надо отвыкать думать как женщина...'.
***
Клоунада продолжалась. Выйдя в коридор, Павла поздоровалась с хозяйкой, и своим красивым баритоном поблагодарила ее за побудку. Молодая шпионка нарочно потянула время в коридоре, допрашивая главную аборигенку квартиры, кроме имени отчества которой она ничего не знала. Даже дала Агрипине Михайловне тридцатку своих денег на продукты, типа наш утренний гость, возможно, еще вернется, а может и заночует.
Павле было просто необходимо узнать, как можно больше. Кто сегодня из жильцов будет в квартире, с кем из них она может столкнуться здесь в районе обеда, работает ли душ ('нет горячей воды, ну, ничего'), какой у квартиры номер телефона ('а то я позабыл') и т.д. и т.п. Внешне праздные вопросы с невидимой силою обогащали знания Павлы о своих нынешних соседях. И жертва иновременного катаклизма впитывала эту информацию, как пресноводная губка подводный корм. А все потому, что хотя Павла и опасалась выходить из квартиры в неизвестный мир, но обладая от природы системным мышлением, отлично понимала - отсидеться в этой миникрепости ей не удастся. Нужно было врастать в текущее время и соответствующее ему общество победившего пролетариата. А для этого ей требовалось стремительно привыкать общаться с местными людьми. Вот на это и решено было посвятить сегодняшний день.
Ну, что же цель была ясна, бороться Павле теперь предстояло со своим склерозом за стремительное освоение культурных обычаев и традиций эпохи. А уж бороться то с новыми неизведанными проблемами Павла как-никак умела. Под незаметное сканирование Павлой номера квартиры, дворовых ориентиров, и номеров домов и названий улицы, Капитан Сергей, наконец, вытащил заболтавшегося друга на тротуар, и проложил курс до следующего пункта маршрута. При этом Сергей и сам болтал без умолку, рассказывая по пути про общих с Пашей знакомых. Грея уши, Павла узнавала, кто из них в каком городе служит, да кого повысили, а кто недавно в аварии разбился. Она старалась по возможности поддакивать в тему, иногда сокрушенно, а иногда включая юмор, и при этом внимательно осматриваясь вокруг. Наконец, после недолгой поездки на трамвае, товарищи красные командиры высадились на Сумской улице перед зданием ресторана 'Театральный'.
- Вот, Паша, куда надо ходить, чтобы здоровье сохранить. Здесь все самое лучшее, тебе ли не знать лучший ресторан Харькова? - выдал капитан, заходя в зал, где какой-то джаз-бэнд уже наяривал негритянскую классику.
- Этот то и я знаю. А вот где бы без шума посидеть, в уюте и покое?
- Да ладно тебе придираться. Ты, что, сегодня не с той ноги встал? Или, может, тебя вчера на свидании в землю вогнали? - Глядя в смеющиеся глаза боевого товарища, Павла живо вспомнила ночные ощущения, и, улыбнувшись, экспромтом отбрила подколку.
- Хочешь, с тобой поделюсь, а то замаялся успевать всюду?
- Вот ведь, змий! Да, тебя всегда девчонки впереди нас с ребятами отмечали. Сколько ты у нас с Васькой девчонок отбил, а? Дон Жуан хренов! Эх, стукнуть бы тебя за это, но тут нельзя - культурное заведение все-таки.
- Да брось ты, Васильич. Я тебе завсегда лучшую добычу уступал. Разве нет?
Командиров уже усадили за столик, во втором ряду от эстрады, и приняли заказ.
- Того сбитого над Кантоном, ты мне действительно уступил. И на Машу мою не претендовал, это да. А американскую журналистку, кто с мероприятия утащил тогда?
- Ну, кто-то же должен был качественно представить за границей советскую державу. Языки опять же знать надо.
- Вот за твой язык, тебе всегда и доставалось.
Официант ловко расставил блюда на столе, разлил по рюмкам кристально чистый напиток и испарился.
- И скажи, ты мне, Паша. Ну, зачем ты тогда с американцами раза три пьянствовал. Что одного раза тебе мало было. Я то, ведь тебя всегда прикрывал, а вот слухи остались.
Сергей отправил рюмку в полет до узкой щеточки своих усов, и, крякнув, продолжил.
- Ты думаешь, почему нам всем ордена зажали? А?
Павла поскребла подбородок, обдумывая ответ, но капитан продолжил сам.
- На, считай. Наше звено завалило только над Кантоном пять самолетов.
- Пять?
- Ну если того не считать, которого ты без свидетелей в воду загнал. Итого, у меня грешного - один личносбитый и три в группе, у Васьки три в группе, а у тебя четыре в группе и один неподтвержденный. Да ты, если по-честному, считать больше меня завалил, а на звезду только меня подали. И почему я тебя спрашиваю?
- Потому, что, видать, для этого просто хорошо летать и стрелять маловато будет.
- Вооот! Сам сказал. Головой думать надо! Прежде чем со всякими буржуйскими ... шмарами шашни заводить. И не зыркай на меня так глазами. Ты, Павка, тут кругом сам перед собой виноват, и надо честно признавать свои ошибки.
Рассеяно слушая Сергея, Павла, скользила взглядом по посетителям, отмечая как входящие в зал командиры отдают друг другу честь, и приветствуют друг друга. 'Как это все запомнить? Да еще звания эти. Ну, ладно, с ромбами, шпалами и кубарями разобраться не сложно, но там ведь еще всякие, воентехники, интенданты, комиссары и прочие. Мозги уже в трубочку сворачиваются! Нееет. Все! Завтра надо топать в библиотеку какую-нибудь, сидеть до темноты, уставы зубрить. Вот 'чьерт', задумалась. Чего там Сергей про наши ордена говорил-то?'
- И что, Серег, тебе звезду так и не дали из-за меня?
- Не из-за тебя одного, а за все наши чудеса в сумме. Да, хрен с ней со звездой! Дадут, чуть попозже, куда они денутся. Помурыжат, и дадут. У меня эскадрилья, знаешь какая? Да мы уже второе место в бригаде по пилотажу и стрельбе взяли. Понял?!
- Молодец, Серега! Давай за твои будущие маршальские...звезды!
Павла снова мысленно стукнула себя по губам 'Чуть не ляпнула 'погоны', идиотка...'.
Пить Павла умела, но давно не тренировалась, поэтому захмелела довольно быстро. Посидели, немного послушали музыку. Капитан продолжал травить байки о своей бригаде и о злачных местах Хабаровска, сравнивая их с харьковскими. Павла поддакивала, пытаясь придумать новые вопросы.
- Серег, а ты в отпуске или как? Если ночевать, можешь ко мне сегодня. Уши Павлы чуть было не запылали от двусмысленности собственного предложения, но друг, сосредоточенно строивший глазки, сидящей через два столика декольтированной блондинке, даже ухом не повел.
- Нет, Павлуша, на сегодняшний вечер у меня другие планы. Меня же в командировку в авиационный институт на целую неделю отправили, так что пройдусь ка я по старым адресам. Не все же меня в Харькове забыли еще.
В этот момент в зал ресторана прошествовала новая группа посетителей, в которой, при взгляде на голубые петлицы легко угадывались родственные души. Один из них, увидев Сергея, бросился к их столу с радостным воплем.
- Серега! Вот ты где, жук китайский.
- О! Славка! Здорово! Это с тобой хлопцы?
- Мои. Бомберы гоним в Баку, вот и присели сегодня.
- Давай всех к нам! Сейчас договорюсь с обслугой, столы сдвинем и отметим. А это познакомься, мой бывший ведомый Колун Паша.
Павла поднялась и протянула руку.
- Павел.
- Вячеслав Поморский.
На петлицах вошедшего были знакомые Павле три кубаря. Крепкое пожатие руки, и новый знакомый, извинившись, порскнул ловить по залу своих товарищей. Сергей, подозвав администратора, договорился, чтобы всем пересесть на составленные вместе столы в глубине зала. Через пять минут все авиаторы уже перезнакомились, и шумная пьянка продолжилась с новыми участниками.
Павла поначалу чувствовала себя сковано, но через час освоилась. Эта сцена навеяла ей воспоминания о стройотрядовском прошлом комсомольской активистки. Когда вот также сидели, правда, не в ресторанах, а в бытовках. Пили водку, правда не из фужеров, а из эмалированных кружек, галдели, не слушая друг друга, и пели песни. До песен в 'Театральном' дело пока не успело дойти, но Павла практически полностью раскрепостилась, и вокал был уже не за горами.
- Не помешаю!
У стола стоял, судя по трем шпалам, подполковник.