Название повести: Круги ада. Один долгий день.
Автор: Поселягин. В.Г.
Аннотация: Не знал не гадал Павел Геннадьевич Андропов что и в его жизни возникнет тот самый день, День Сурка. Один и тот же день повторяющийся с постоянной периодичностью. Человек ко всему привыкает, но сама сложность в том, что Павел Геннадьевич оказался в прошлом, было страшное жаркое лето, то самое огненное лето сорок первого.
Пролог
Он был стар, очень стар. Доктор технических наук Павел Геннадьевич Андропов работал. Слегка исковерканные временем и старостью веки, редко моргали, прикрывая уже давно обесцвеченные зрачки, но в глазах продолжало оставаться сосредоточение и спокойствие. Мало кто уже помнил в музее какого цвета были зрачки у самого старого работника музея, кто-то говорил что серые, кто-то что голубого. Даже бывшие ученики Павла Геннадьевича, помнившие его молодым и здоровым мужчиной с кудрявой шевелюрой и обаятельной улыбкой сердцееда, не могли со всей уверенностью сказать какого цвета были у него глаза. Разве что несколько старушек, с которыми у того были краткосрочные романы, могли с полной уверенностью ответить на этот вопрос. Глаза у того всегда были зелёными.
Ремонтная лаборатория музея Победы на Поклонной горе находилась совсем в другом месте, не на Поклонной горе как все считали, потом отсюда отреставрированное оружие или техника уже отправлялось в сам музей. Павел Геннадьевич работал и там и тут. Работал тот в разных музеях пока к наступлению пенсии не оказался в музее Победы. А вообще сам музей Победы можно считать и его детищем тоже, он стоял у истоков его создания в тысяча девятьсот девяносто пятом году. Павлу Геннадьевичу было восемьдесят семь лет, давно бы его отправили на пенсию, но больше не было сотрудников с таким уровнем знаний, да и жалко было старика, для него музей был всем. Сейчас же к ним доставили достаточно редкий экземпляр немецкого ПП, с деревянным прикладом. Это был один из первых экземпляров «МП-18». Привлекло в нём то, что клеймо года стояло не «1918», а «1917». То есть фактически оружие пробной версии. Его откопали поисковики в завалах подвалов кёнигсбергской крепости поисковики, и уже через неделю оружие оказалось на столе лучшего эксперта музея, и вот Павел Геннадьевич сосредоточившись, осторожно разбирал слегка повреждённый ПП. Рядом с оружием были обнаружены останки немецкого солдата, судя по истлевшей форме из СС, при нём запасные магазины. Сейчас они лежали тут же, в повреждённых кожаных чехлах вместе с ремнями и ножом СС, то есть поисковики прислали всё что нашли с телом. Ничего, и до них дойдёт время…
Когда через полчаса уборщица постучалась в комнату технической мастерской, ей никто не ответил, только едва слышно бормотал радиоприёмник под шум которого обычно любил работать Павел Геннадьевич. Когда уборщица отчаявшись достучатся приоткрыла дверь, то охнула и опрометью бросилась к посту охраны. Был вечер и кроме них никого в музее уже не было. Через час в музее была и скорая и директор. Самый пожилой работник музей полусидел, положив голову на сложенные руки, только глаза его были открыты и безмятежны. Врачи констатировали остановку сердца, он был слишком стар.
***
Очнулся Павел Геннадьевич от близкого взрыва. Его тело слегка приподняло взрывной волной и отшвырнуло в сторону, припорошив пылью и комьями земли. Именно это и позволило ему более-менее прийти в себя, очнувшись. Правда состояние тела нельзя назвать идеальным, явно чувствовались все симптомы контузии, лёгкой-ли, тяжёлой-ли, пока было не понятно, но пробка в ушах, тошнота и слегка замутнённое сознание, всё это было. Сев и втянув ноги Павел Геннадьевич тупо осмотрелся. А вокруг царил ад, под названием налёт немецкой авиации на железнодорожную станцию где разражался воинский эшелон. Что-то подобное Павел Геннадьевич видел в фильмах. Сверху пикировали самолёты, вокруг бегало множество солдат обмундированные в форму красноармейцев и красных командиров с ещё старыми знаками различия. Почему-то без характерных выпущенных шасси, то есть это были не «Лаптёжники». Присмотревшись, старик определил в самолётах «Хейнкели», те самые, «стоодиннадцатые», причём не штурмовики, а бомбардировщики, которые занимались не совсем свойственной им работой, штурмовкой. Впрочем, ничем им это не грозило, если и была у станции зенитная оборона, то давно подавлена.
Несколько отстранённо смотря на весь этот ад, как раз неподалёку серией легли разрывы мелких бомбочек, это пара «мессеров» сбросила свой груз спикировав следом за бомбардировщиками, взяв свою кровавую жатву, Павел Геннадьевич, посмотрел как рядом пронёсся рябой красноармеец державший в руках винтовку «мосина», с сидором за спиной и с характерными чертами лица свойственной Рязанщине, и исчезает в пламени небольшого взрыва, лишь его остатки и какие-то тряпки в сочных брызгах крови отшвырнуло взрывом. Тут Павла Геннадьевича тряхнуло, причём явно снова и снова. С некоторым трудом повернув голову, он обнаружил, что рядом с ним присев на одно колено находился какой-то командир, в форме политрука, как отстранённо краем сознания отметил старик. Держа его за плечо тот так же беззвучно, как и открывал рот тот погибший солдат, точнее красноармеец, ведь так они сейчас именуются, встряхивая, что-то орал Павлу Геннадьевичу. Тут вдруг резко, как будто щелчком включился звук, и старый музейный работник наконец стал слышать звуки. Кроме воя моторов немецких самолётов, тарахтения зенитных пулемётов, всё же были уцелевшие зенитки, и шума обстрела и бомбёжки станции тот, наконец, расслышал, что ему орал политрук:
-… комполка убило, из штаба никто не уцелел… Товарищ капитан, какие будут приказы?
Тот, похоже, повторял это не в первый раз, на грязном припорошённом пылью лице были видны дорожки от слёз, но тот крепился явно пытался добиться от ничего не понимающего Павла Геннадьевича хоть каких-то распоряжений. Старик даже удивился вопросу молодого командира. Какие могут быть приказы под налётом? Укрыться если только да пережидать налёт. Видимо этот политрук один не потерял голову под бомбёжкой, ему было страшно, очень страшно, но он держался и пытался получить хоть какие-то распоряжения. А Павел Геннадьевич всё меньше понимая что происходит, вытянув руку сжимая и разжимая кулак, смотрел на руку. Его руку. Это была не его ладонь и не его пальцы, рука молодого мужчины, короткие и явно сильные пальцы. На рукаве гимнастёрки знаки различия старшего комсостава. Проведя рукой по петлицам френча, тот тактильно нащупал по одной шпале и пехотной эмблеме. Значит, обращались действительно к нему, тело в которое попало Павел Геннадьевич было капитаном РККА.
Нельзя сказать, что о попаданцах Павел Геннадьевич ничего не слышал. Сам не читал, но у более молодых сотрудников это была одна из самых основных тем, как поветрие прошло по музею. Книги разных авторов ходило по рукам не однократно. Ещё раз разжав и разжав кулак и осмотревшись, Павел Геннадьевич буркнул политруку, тем более напрягать голосовые связки не требовалось, немцы собираясь в стаю, уходили под охраной четырёх юрких истребителей:
- Помоги подняться.
Тот попридержал за локоть и помог Павлу Геннадьевичу умоститься на ногах. Слегка покачиваясь, но удержать равновесие тот смог. Тело слушалось всё лучше и лучше и старик даже сделал несколько шагов, проверяя координацию движению. К телу приходилось привыкать. Мотало конечно, новое тело оказалось куда ниже, руки и ноги короче. Похоже, капитан был небольшим таким квадратным мужчиной явно наделённый немалой физической силой. В отличие от него Павел Геннадьевич ранее имел высокий рост, брутальную внешность и длинные музыкальные пальцы. Фактически ни одного совпадения в телах не было.
Политрук постоянно что-то говорил, но для Павла Геннадьевича это всё было как на заднем фоне, он пытался свыкнуться с тем, что у него новое тело, но как-то не свыкалось. Всю жизнь доктор технических наук был самым настоящим прагматиком и в сверхъестественное не верил, и даже сейчас ему самому мысленно строя убедительные доводы приходилось убеждать себя же что всё это по-настоящему. Возможно, он в прошлом и возможно сейчас идёт война, но была среди множества проблемок, одна самая крупная. Павел Геннадьевич не помнил кто он. Не то, что он доктор технических наук почувствовавший укол в сердце и тихо умершим на рабочем месте при ремонте очередного будущего экспоната. Нет, тут дело было совсем в другом, Павел Геннадьевич напрочь не знал кто этот капитан, в тело которого его переместили. Старой памяти после переселения не было. То, что это сделали специально, почему-то не вызывало у него сомнения, была даже полная уверенность в этом, правда не подкреплённая ничем.
-.. товарищ капитан, - чуть не плача пытался привлечь его внимание политрук.
Да и сам Павел Геннадьевич видел что в их сторону идут немногочисленные командиры, на ходу раздавая распоряжения бойцам. Работали немногочисленные медики, им начинали помогать красноармейцы. Той паники, что царила на станции вокруг уже не замечалось, эти самые командиры, что шли к нему с правились с этой проблемой.
- Ты кто? – спросил Павел Геннадьевич, обратившись к политруку. Отчего тот замер с открытом ртом, явно изумившись услышанному.
Правда, что либо ответить политрук не успел, к ним тарахтя моторами подъезжало два советских легковых мотоцикла с командирами. Старику не раз приходилось иметь дело с такими аппаратами реставрируя и восстанавливая, поэтому он с немалым интересом посмотрел на два новеньких аппарата окрашенных в чёрную краску. Странно, у армейцев они обычно зелёные, а вот у милиции как раз чёрные. Может эти четверо из НКВД? Тем более форма политсостава, да и вооружены все четверо автоматами. Те же ППД, три с дисковыми барабанами, у одного рожковый.
Сама станция находилась на открытом поле, с противоположной стороны прижималась небольшая деревушка, но с этой было чистое поле засеянное пшеницей и полевая дорога в сторону горизонта по которому поднимая пыль и прикатили эти неизвестные. Особо их появление не привлекло внимания, так некоторые косились, но не более, так что объезжая не убранные тела, или группки где медики на месте занимались ранеными, те подкатили к командирам, то есть к Павлу Геннадьевичу вокруг которого и успели собраться командиры. Трое пехотных лейтенантов, почему-то старлей-танкист, один кавалерист с верховым конём на поводу, и младший лейтенант артиллерист. Это он занимался тушением горевших вагонов, но вот прибежал доложиться и попросить помощи в людях.
Артиллерист как раз закончил доклад всё ещё мало что понимающему и откровенно говоря сильно растерянному Павлу Геннадьевичу, когда подъехали мотоциклисты. Водители в званиях политруков остались в сёдлах своих машин, а двое, старший политрук и батальонных комиссар, передвинув автоматы на грудь, громко осведомились кто тут старший. Все посмотрели на Павла Геннадьевича, но он молчал. Он даже не знал как представиться, да и вообще кто он такой. Ни имени ни фамилии своего нового тела он не знал.
Дальше действия политработников шокировали многих, это было последнее что они видели в жизни. Внезапно политработники начали стрелять, прямо от живота, расстреливая всех, кто находился рядом. Веером убивая всех, кто находился рядом.
Павел Геннадьевич просто не успел ничего сделать, как получив короткую очередь в грудь и упал на тело убитого ранее во время воздушного налёта красноармейца. Сознание сразу он не потерял и видел как из пшеницы било несколько пулемётов, по звуку «МГ». Видел тот две вспышки дульного племени, но судя по звуку, пулемётов было больше. После этого всё закрутилось и под ноющую боль в груди от попадания пуль, на старика снова упала ночь. Как тогда, в лаборатории.
***
Очнулся Павел Геннадьевич от близкого взрыва. Его тело слегка приподняло взрывной волной и отшвырнуло в сторону, припорошив пылью и комьями земли. Ошалело сев, тот не менее изумлённо осмотрелся. Всё повторялось как только что было. Бегали под разрывами красноармейцы и командиры, некоторые залегали в канавах или других укрытиях вжимаясь в землю и моля чтобы не было прямого накрытия. Всё так же горели остатки вагонов и платформ с пушками. Рядом мимо пронёсся объятый ужасом боец с рязанской рожей, исчезнув в пламени взрыва. Заметив краем глаз движение Павел Геннадьевич повернул голову и увидел, как подбегая, рядом с ним падает на колени уже знакомый политрук что-то крича. Только сейчас тот заметил, кто из-под фуражки у политрука сочилась и стекала капая на воротник тонкая струйка крови. Звук вернулся так же рывком.
Политрук продолжал плакаться всё прося распоряжений, что им делать, а Павел Геннадьевич, почесав затылок, вспомнил фильм, где один день всё повторялся и повторялся у главного героя. «День Сурка». Неужели и с ним так же? Непонятно, может галлюцинации? Надо разобраться. Отмахнувшись от помощи политрука, капитан, а точнее Павел Геннадьевич, встал и умостился на ногах, слегка покачиваясь. Немцы улетали, но тише от этого не становилось, рвались патроны в горевших вагонах, кричали раненые. Похлопав себя по груди, нащупав клапан нагрудного кармана в котором явно что-то было, Павел Геннадьевич сначала ощупал и оттянув ткань матери осмотрел два боевых ордена. Капитан оказался дважды орденоносцем, оба ордена «Боевого Красного Знамени».
Расстегнув клапан кармана, Павел Геннадьевич достал пачку документов, хм у него оказывается на боку ещё и командирская планшетка висела, в прошлый раз он её не заметил. Да и сейчас многое для него внове. Например, капитана звали Георгием Татищевым, тридцати одного года от роду. Ещё и партийного, партбилет был тут же. Командира первого батальона трёхсотого тридцать третьего стрелкового полка сотой стрелковой дивизии. Павел Геннадьевич хоть и работал в музее старшим техническим специалистом что следил за состоянием экспонатом, но историю знал и в частности этой сотой дивизии. Даже было несколько экспонатов, посвящённых боевому пути этой дивизии.
- Какой сегодня день? - повернулся тот к политруку.
- Двадцать пятое с утра было. Девять утра уже. У нас приказ высадится, дальше пути разрушены, и скорым маршем выдвигаться к Минску, - несколько растерянно ответил тот.
- Ясно… - задумчиво пробормотал капитан.
Знал надо сказать тот немало и был в курсе что сейчас шла защита Минска и похоже те дымы вдали на горизонте это результаты налётов на вокзал и склады Минска. Додумать Павел Геннадьевич просто не успел, он встряхнулся лишь когда услышал звук мотоциклетных моторов. Мысленно выматерившись, помянув свой старческий склероз, совсем из головы вылетело, рявкнул:
- Это переодетые немцы, диверсанты. Политрук, беги к зенитке, пусть прикроет нас, там в пшенице немецкие пулемёты, они прикрывают своих диверсантов. Приказываю уничтожить их.
Стоит отметить, что Павел Геннадьевич никогда в армии не служил, бывает и такое, да и когда? Война закончилась когда ему едва-едва пятнадцать исполнилось, потом технический университет, военная кафедра и офицер запаса. Это всё что касалось армии, помимо того что он всю жизни проработал в военном музее, попал в него после распределения. Однако всё же достаточно продолжительное время занимая руководящие должности, это он про своих экспертов и технарей, иногда без крепкого словца трудно заставить заниматься тяжёлой работой, но командный голос всё же выработать за время своей работы смог. Вот и сейчас на его рык политрук придерживая фуражку сайгаком рванул в сторону зенитки. Капитан со своего места её тоже видел, осевшая на один бок, видимо тренога повреждена, у эшелона находилась счетверённая зенитная пулемётная установка. Там возились с перезарядкой несколько зенитчиков, рядом стоял молоденький сержант, видимо командир, и девушка-санинструктор накручивала ему на голову повязку.
Осмотревшись, Павел Геннадьевич наклонился и поднял с земли припорошённую пылью винтовку, ту самую, знаменитую, «Мосина». Как он заметил, все бойцы были вооружены именно этим оружием, с редкими вкраплениями ручных пулемётов и карабинов, ни автоматов ни самозарядок он не заметил. Ещё было ручное оружие у командиров, но его Павел Геннадьевич ни учитывал, даже не посмотрел, что у самого в кобуре находится. Да и не требовалось этого, номер пистолета «ТТ» был внесён в его командирское удостоверение. Кстати, все документы, включая партбилет, он уже убрал обратно в нагрудный карман френча.
Видимо немцы в пшенице что-то заметили, потому как открыли огонь длинными очередями своих «мясорубок» уничтожая личный состав батальона Татищева до прибытия переодетых подручных. Не успел капитан поднять в винтовку и открыть затвор чтобы посмотреть заряжено ли оружие как два тяжёлых удара в грудь швырнули его на землю. Не обращая внимания на болевой шок и травмы от ран тот отполз к ближайшему телу удерживая одной рукой винтовку за ремень и волоча её за собой. Видимо у немцев был снайпер что отслеживал командиров, вдали раздался хлопок, Павел Геннадьевич почему-то смог его расслышать даже вычленить во всей той какофонии что стояла вокруг, как пуля снайпера снесла ему полчерепа.
***
Откатившись после взрыва, не обращая внимания что с воздуха продолжается обстрел, Павел Геннадьевич вскочил на ноги, мельком обернувшись, пользуясь прикрытием налёта, диверсанты в пшенице сближались со станцией, было видено движение нескольких групп по верхушкам ростков. Сама пшеница колыхалась в разные стороны согласно воздушным волнам после подрывов бомб, но понять, что некоторые движения явно искусственные было можно. Рванув вперёд, Павел Геннадьевич попытался было перехватить того бойца имевшего во внешности явно рязанские корни, да не смог, этот объятый ужасом битюг просто снёс их обоих под тот разрыв. В этот раз погибли оба.
***
Вскочив в четвёртый раз, Павел Геннадьевич рванул вперёд и мощных хуком сбил бойца на землю, упав рядом. Осколки свистнули поверх. Вскочив, тот сразу рванул к командирам, на ходу отдавая распоряжения. Никто не сомневался в этом его праве, поэтому те что уцелели после налёта, стали готовиться к отражению нападения диверсантов. Их встретили при приближении, залп неполного взвода красноармейцев свалил мотоциклистов, остальные, зенитка и даже уцелевшая «сорокапятка», которую развернули в боевое положение прямо на платформе, открыли огонь по группам прикрытия. В это время рванули горевшие вагоны, которые никто не тушил. Досталось всем.
***
В этот раз Павел Геннадьевич всё же решил включить голову. Вырубив ударом бойца, что нёсся в панике к собственной гибели, тот громким матом и командами стал созывать бойцов и командиров, благо немцы выстраиваясь в колонну, уходили к своим. Бомбёжка закончилась. Негромко сообщив о диверсантах и о том что вагоны скоро рванут, он приказал распределить силы. Медикам и легкораненым заниматься ранеными и убитыми, второй роте, в которой осталось сорок семь активных штыков и выжил один из взводных, заняться тушением вагонов, уцелевшие железнодорожники им помогут, первой и третьей ротам, а также артиллеристам подготовиться к отражению нападения.
Сам же Павел Геннадьевич отошёл в сторону и укрылся за деревянным пакгаузом станции, где организовал штаб батальона, сюда же подошёл и начштаба батальона имевшего ранение средней тяжести. Исполнять обязанности он мог постольку-поскольку, но наблюдать за штабной работой отдавая нужные распоряжения, вполне мог и с пулей в плече. Сам капитан ещё помнил, как рванули вагон, и кусок металла пробил ему грудь. Почти два с половиной часа капитан умирал, кашляя кровью. Хирургов в эшелоне не было, а единственный опытный военфельдшер погиб при взрыве боеприпасов. Вот капитан и протянул сколько смог, врачей, которые должны были двигаться на следующем эшелоне, полк перекидывали к Минску тремя эшелонами, он не дождался.
- Едут, - крикнул телефонист, выглядывая из-за угла.
Дальше по плану Павел Геннадьевич скомандовал одному из посыльных бойцов подать сигналы к готовности, жаль прокинуть телефонные провода не успели, это было бы хорошим подспорьем в бою. Сам капитан подхватил пехотный «Дегтярёв», он его забрал у убитого во время налёта пулемётчика, и приготовился. Правда, на позиции пока не появлялся, не хотел насторожить диверсантов. В отличие от штаба, вокруг станции, где застали разгружавшийся эшелон немецкие самолёты, царила всё та же деловитая суета по выносу тел убитых, и лечении раненых. Диверсанты не должны догадаться, что их ждут. Одного раза капитану хватило. Приказ Павел Геннадиевич отдал чёткий, тех мотоциклистов взять живыми во чтобы то ни стало, благо успел узнать что полковой переводчик уцелел. Он не мог понять, что диверсантам здесь нужно, никаких военных проектов, мостов или другого чего ценного. Что им нужно от обычного штатного изрядно потрёпанного стрелкового батальона? К чему подобные действия? То что колечко вокруг Минска скоро замкнут и батальон Татищева, как и многие части окажутся в окружении, Павел Геннадьевич знал. Повеление тут моторизованных групп противника было бы более логичным, чем диверсантов, скорее всего из «Нахтигаль». Вот и была надежда, что пленные прольют свет на этот вопрос.
Выглянув через щель дощатого забора, уцелел тот не весь, под поваленной секцией забора у того пакгауза и устроил свою позицию капитан, он рассмотрел как мотоциклистов встретили. Боец, к которому те обратились, видимо уточнив где командир, указал в сторону складов. В прошлый раз такого не было, те видели к кому ехать, диверсанты направились к пакгаузу. Молодцы, всё как надо. Дальше их остановили у зенитки, где велись ремонтные работы, слышался мат и удары кувалды по металлу. Дальнейшее и стало началом всех действий. Захватом командовал особист батальона Татищева в звании младшего лейтенанта, к стыду Павда Геннадьевича, никого из своих командиров и бойцов он пока не знал, не то что по именам, но и по должностям, но особист сам подошёл и во время беседы капитан разобрался, кто он и назначил старшим по захвату. Пусть особист был ранен, всю спину осколкам перебороздило и руке достало, но даже весь увитый бинтами, тот мог командовать бойцами, что и делал. Без единого выстрела все диверсанты были взяты. Это всё происходило под постоянную борьбу в попытках потушить вагоны, уже была организована цепочка с вёдрами от водокачки, но помогало это слабо.
С захватом немедленно открыла огонь засадная группа. В ответ зенитка, прочёсывала очередями пшеничное поле, и когда открывали ответный огонь, то массированным сосредоточенным ответным огнём подавлялись пулемёты или другие стрелки противника. Зенитка тут ну очень хорошо помогла, как косой прошла. Да и пулемётчики из пулемётной роты батальона изрядно покосили пшеницу. Все бойцы и командиры, включая медиков, попадали там где стояли, когда прозвучали первые выстрелы, не мешая уничтожать диверсантов укрывшихся в пшеничном поле. Практически все были насчёт этого предупреждены, так что потери хоть и были, но не так и велики.
- Твою мать! – заорал взбешённый Павел Геннадьевич, меняя отстрелянный диск на запасной, заметив, как один из двух уцелевших ротных поднимает бойцов в атаку, хотя не все немецкие пулемёты были подавлены. Тем более расчёты постоянно меняли позиции, что и затрудняло их уничтожение.
Ничего не оставалось только как смотреть как падают под кинжальным огнём двух пулемётов молодые парни, пытаясь подавить немцев. Хотя бы не дать им прицельно уничтожать наших бойцов. Конечно оба обнаруживших себя «МГ» быстро задавали огнём, но свою кровавую жертву они взяли с лихвой. Из сотни бойцов поднятых идиотом с лейтенантскими кубриками в атаку, уцелело едва половина. Они и довершили дело, потеряв ещё шестерых, подняли на штыки уцелевших. По докладу уцелевшего взводного никто из немцев уйти не успел. К счастью для самого ротного он погиб в той безумной атаке, именно к счастью, потому как у Татищева аж руки сводило от желания свернуть мудаку шею. Хотя бы рожу начистить, отвести душу.
Отдав несколько распоряжений, капитан направился к особисту, где уже шёл предварительный допрос диверсантов. На русском они говорили как на родном, но особо ничего сообщать не хотели, предлагая сдаться на милость Вермахта, обещая разные блага. Самому Татищеву лезть в это дело не пришлось, его и так мутило от всего того что он видел, впервые в жизни попав в подобную мясорубку, поэтому даже не пытался допрашивать лично. Не сможет, да и от крови мутит. Досмотреть допрос до конца Павел Геннадьевич не успел, вагоны взорвались, и его смело вместе с бойцами и самим пакгаузом, разметав его по брёвнышкам.
***
- Так слушаем все меня внимательно! - проорал Павел Геннадьевич, собрав вокруг себя всех командиров, благо налёт закончился, и немцы спокойно удалялись, не потеряв ни одной машины. – Все вагоны объятые огнём отцепить и укатить в сторону от станции, потушить их не удастся, а рванут, плохо будет всем. Кстати, что в них?
- Эти три вагона нам перед отправлением подцепили, - ответил тот младлей артиллерист. – Там снаряды к гаубицам нашего полка.
- Ясно, два вагона горят, третий пока нет, а рванут при детонации все три, - задумчиво пожевав губами, пробормотал Татищев. - Нахрен их.
- На руках не утянет, тяжёлые, - сообщил один из ротных.
- Ах да, - вспомнил капитан, и без запаха провёл отличный хук, а когда лейтенант упал ещё и по рёбрам прошёлся тяжёлыми сапогами. – Это тебе гнида за поднятую в атаку роту. Если ещё раз падла сделаешь подобное, лично расстреляю. Ферштейн?!
- Ахты! – послышался вскрик особиста и на Татищева кто-то обрушился, тяжесть и темнота.
***
-… Если ещё раз подобное сделаешь, лично расстреляю. Понял?!
Осмотрев командиров что хмуро смотрели на подминающегося лейтенанта, не понимая что происходит, Павел Геннадьевич бросил косой взгляд на особиста, потирая грудь. Тот оказался в батальоне новеньким и ещё плохо всех знал, включая Татищева. Зацепился за немецкое словечко, ну и по законам военного времени к стенке поставили, проявили подозрение, да и все четверо диверсантов как один стали клятвенно заверять что комбат один из их своры. Подгадили по мелкому, а особист поверил, вот и приказал расстрелять. Да и избиение одного из ротных ни за что вспомнили. Так и шлёпнули вместе с диверсантами. Разбираться с ними не было времени, спешили выполнить приказ, выдвигаться в сторону обороняющегося Минска. К тому же вот-вот должен подойти второй эшелон. Правда и в этом был плюс, будучи арестованным, Павел Геннадьевич прожил на два часа дольше чем до этого.
- Все слышали приказы? Выполнять.
Командиры начали разбегаться, а капитан попридержал за локоть артиллериста, сообщив ему:
- Этот налёт был не единственным, будет ещё в… - задрав рукав гимнастёрки Татищев посмотрел на наручные часы и озвучил, - ровно в одиннадцать пятьдесят шесть будет второй налёт. Шесть бомбардировщиков без прикрытия. Делай что хочешь, даю тебе максимальную власть на станции, но подними зенитную оборону на максимальную высоту. Я постараюсь подготовить бойцов и научить их вести огонь по воздушным целям. Всё какая помощь. Главное не дать им прицельно отбомбиться, задачи сбивать никто не ставит.
- Разрешите идти? – вытянулся лейтенант.
- Бегом.
Изредка оборачиваясь, молоденький лейтенант припустил в сторону станции, скрывшись за полыхающим эшелоном, часть вагонов уже отцепили и старательно толкали, даже используя тросы, в сторону. Где-то на станции тарахтел мотором танк, его собирались использовать вместо тягача, чтобы ускорить буксировку горевших вагонов со снарядами для гаубиц. Капитан же, посмотрев на наручные часы, заспешил к убитому бойцу рядом с которым лежал пулемёт и за спиной находился сидор с запасными дисками, а потом к пакгаузу, где формировался штаб батальона. Скоро диверсанты появиться, нужно подготовиться к встрече, причём так чтобы группу подружки в пшенице не насторожить.
К счастью всё прошло отлично, и диверсантов взяли, и вагоны успели отогнать подальше. Тряхнуло конечно, ударная волна дошла, пусть и ослабленная, но все смогли это пережить. Даже единственный танк уцелел. Остальные сгорели на платформах. Это был «БТ-7» не модернизированный, но вполне ещё ничего. Пока начштаба батальона подготавливал подразделения к выходу, Татищев знал что до второго налёта они не успеют, поэтому спокойно занимался опросом диверсантов. Их смогли сломать и по очереди в разных местах допросили, переводчик и один из красноармейцев знающий немецкий язык отлично в этом могли. Оказалось, они были не из «Нахтигаль» а из роты «Роланда». Допрос шёл вполне неплохо, те даже выдали количество группы подружки, и пересчёт тел немцев, которые вынесли с поля на полевую дорогу дал понять, что шестерых не было, ушли. Это точно, диверсантов кололи жёстко, особист лично этим занимался, злой был, так что норма, да и перекрёстный допрос дал понять, что те говорят правду. Значит шестеро. Ладно учтём на следующий раз. А на мотоциклы наложил лапу начштаба. Вот трофейные пулемёты ушли в пулемётные роту и это было распоряжение Татищева.
Когда появилась шестёрка бомбардировщиков, всё что можно было подготовить к их встрече, было подготовлено. Сам Татищев тоже не терял время зря, общался с командирами и бойцами, пытаясь их узнать. Встретили немцев огоньком, зенитчики и артиллеристы смогли восстановить ещё одну зенитку. Остальные были перемешены в металлолом во время прошлого налёта, это была тридцатисемимиллиметровая зенитная пушка, ну и открыли огонь. Да и бойцы батальона, занимая разные укрытия, так же палили из винтовок и пулемётов по немцам. Шли те на километровой высоте. Так что шанс сбить был. Сам Павел Геннадьевич поставил сошки пулемёта на бруствер и короткими прицельными очередями бил по головному бомбардировщику. Даже расчёты пяти уцелевших станковых пулемётов, используя разные подручные средства, даже колёса от положенных набок телег, вели огонь по бомбардировщикам. И результат был, третий в ряду задымил и покинул строй, разворачиваясь обратно. Вдали загремели разрывы, тот весь груз вывалил в чистое поле. Это вызвало радостные вопли восторга. Однако командиры быстро навели порядок, хотя Татищев поорал не меньше остальных, и бойцы усилили огнь по птенцам Геринга. Последнее что слышал Павел Геннадьевич, был свист бомбы среди разрывов других.
***