Самум: Акадская осень

[Road Warrior]

12 октября 1755 года. Река Тидниш, Акадия.
Сержант Аристид дю Буа.

Да, подумал я, лучше места не придумаешь. Река Тидниш и раньше-то была почти безлюдной, кроме одноименной деревушки недалеко от устья, а теперь и её наши английские друзья стёрли с лица земли. Раньше чуть южнее жили индейцы, но они шесть лет назад поддержали акадцев в войне отца Ля Лутра, и их деревню разгромили англичане в прошлом году. Так что, кроме лосей и волков, ну и лис с зайцами, здесь ничего особо не встретишь.

Кроме того, про этот причал и эту избушку практически никто не знает – неписанный кодекс «лесных бегунов» не разрешает раскрывать их местоположение никому, кроме «собратьев по цеху», да и то не всех – кроме как в экстренных ситуациях. К которым, по моему скудному разумению, можно и причислить захват фортов англичанами – и переход всей Акадии под их контроль.

Наша группа состояла из нескольких русских, двух индейцев, и меня – в качестве проводника. Шли мы сюда на «Барсуке» – его переименовали в «Грозный», хотя надпись на корме так и осталась прежней – капитаном которого стал старший Лалуш, а шкипером их баркаса пока что сделали младшего. Увы, это почти весь флот, которым мы обладаем на данный момент – от нас неожиданно ушли оба военных корабля, стоявших в Порту Ля-Жуа, а также три «купца» из четырёх– насколько нам известно, все они перешли в Луисбург, причём безо всякого уведомления. Дополнительно имеются четыре рыболовных лайбы и ещё один баркас, поменьше, чем лалушевский, на котором также прибыли беженцы. Четвёртый же «купец» также ходит на Королевский остров – именно он перевозит на наш остров железную руду, уголь и что-то ещё по заказам наших друзей-оружейников.

Причал на Тиднише я выбрал сам – вряд ли англичане появятся на этой реке, тем более что у них есть «дела» и «поважнее» – война с мирным населением этих краёв. Но на всякий случай мы шли под английским флагом – тем самым, который реял над «Барсуком», когда мы – понятно, что не я, а мои русские друзья и командиры – его захватили. И, наверное, не зря – прошли мимо «Бобра», однотипного патрульного корабля – в «девичестве» Сант-Женевьев – и те не обратили на нас внимания.

Но нас поджидал сюрприз, поначалу не слишком мне понравившийся – когда я только-только сошёл на причал, меня вдруг окликнули:

– Аристид!

По голосу я узнал Жана Ленуара, старого знакомого и тоже «лесного бегуна». Друзьями мы так никогда и не стали – слишком долго он «сидел на заборе» и не поддерживал ни нас, ни наших врагов, не гнушаясь сотрудничества ни с ними, ни с нами. Но пару лет назад всё изменилось, почему, не знаю. Так что я дал знак своим – не трогать его, по крайней мере, пока не выяснится, что он здесь делает, и, как оказалось, поступил правильно. Жан ныне был человеком секунд-майора де Буаэбера – а я не раз и не два рассказывал нашим про этого человека, единственного, кто успешно воевал с англичанами после падения фортов. Знал я его ещё тогда, когда он был лейтенантом, во время операции по захвату столицы английской Акадии, переименованной в Новую Шотландию – города Аннаполис-Ройял. И то, что операция не удалась, вины де Буаэбера не было – вместо обещанных подкреплений из Луисбурга пришли два корабля из Бостона с англичанами на борту, а, главное, с десятками пушек. С тех пор Буаэбер не раз и не два участвовал в операциях против англичан, и весьма успешно. В прошлом году его сделали комендантом форта Менагуэш на реке святого Иоанна в западной Акадии, и он прислал де Вергору в Босежур список того, что было жизненно необходимо, чтобы Менагуэш можно было защищать. Но де Вергору этого нужно не было – главное для него было набить мошну, и, если верить многочисленным слухам, именно это у него неплохо получалось.

Так что и падение Босежура и Гаспаро, и сожжение Менагуэша имеют конкретного виновника – Луи дю Пона Дюшамбона де Вергора.* (* В реальной истории де Вергора предали трибуналу в Квебеке, но неожиданно для всех оправдали. После этого он «отличился» в битве на Авраамовых Равнинах у Квебека, был уволен из армии и потерял практически всё «нажитое непосильным трудом» в Новой Франции. Умер он во Франции в конце 1770-х, судя по имеющимся данным, в нищете.) А де Буаэбер с тех пор наводит ужас на англичан в северо-западной Акадии, и я рекомендовал майору Хасханову (эх, непросто выговорить эту фамилию!) обязательно навести с ним контакт.

Расположились мы в избушке. На столе стояла бутылка какого-то местного пойла и тарелка с вяленой олениной. Ленуар разлил жидкость по глиняным кружкам, кто-то из русских произнёс по-английски тост «за победу нашего оружия» – тост этот удивил Ленуара, как когда-то и меня, ведь ничего подобного у нас не практиковалось.* (* Тосты появились в Англии на рубеже семнадцатого и восемнадцатого веков, но первоначально пили за здоровье той или иной дамы – говорилось, что её имя улучшает вкус напитка не менее, чем практиковавшееся тогда добавление кусочка пряного поджаренного хлеба к вину – оттуда и название «тост» (англ. toast)).

А затем Ленуар удивил уже нас, сказав на том же языке:

– Так, значит, слухи о неких русских, победивших англичан на Мононгахеле, не лишены основания?

– Именно так, – ответил майор, не вдаваясь в подробности. – И пришла пора сделать то же в Акадии. Мы знаем, что ваш командир делает всё, чтобы спасти акадцев от англичан. Но ещё лучше было бы вернуть восточную Акадию её жителям. А для этого нужно сначала взять оба форта на перешейке. С Босежуром мы, я надеюсь, справимся, а вы бы могли поучаствовать во взятии Гаспаро.

– Я сообщу об этом секунд-майору де Буаэберу, – кивнул Ленуар. – Вот только как именно вы намереваетесь этого добиться?

– Точно ещё не знаем, – ответил майор, – но кое-какие намётки имеются. А в скором времени мы сможем сообщить вам конкретные данные. Но давайте пока что обсудим предварительное видение ситуации, а также вопрос связи.

[Uksus]

а теперь и её наши английские друзья стёрли с лица земли.

Ту.
Лучше.

Добавлено спустя 45 секунд:

назад поддержали акадцев в войне отца Ля Лутра,

С маленькой.

[Road Warrior]

С маленькой.

Но Ля Лутр (La Loutre) была его фамилия... поэтому, как мне кажется, с большой. Вот, может, через дефис?

Посмотрел - звали его Ле Лутр, не тот артикль (мужской, а не женский род), за что прошу прощения (и поменяю в сборке), но посмотрел - везде его имя и фамилия указаны как Жан-Луи Ле Лутр.

[Uksus]

везде его имя и фамилия указаны как Жан-Луи Ле Лутр.

Везде - это где?

Если в энциклопедиях и справочниках, изданных в центральных издательствах во времена СССР - тогда да, аргумент. А если после развала...

[Road Warrior]

Если в энциклопедиях и справочниках, изданных в центральных издательствах во времена СССР - тогда да, аргумент.

Интересно бы посмотреть БСЭ... Нашёл онлайн - ни отца Ле Лутра, ни чего-либо про эту войну там нет. Зато узнал, что loutre - это выдра... И, самое смешное, женского рода.

[Uksus]

Я вот думаю, что это несчастное "ле" именно артикль. Т.е. пишется с маленькой, кроме случаев, когда стоит в самом начале предложения. Это первое. А второе - язык-то не испанский, а французский. В смысле, нет привязки "лЯ - женский, лЕ - мужской".

[Road Warrior]

Оно-то оно, но в фамилиях в французском оно пишется именно с большой буквы. В отличие, кстати, от de. Есть, например, французский футболист Robin Le Normand.

А привязка очень даже есть - "un", "le" - мужского рода, "une", "la" - женского. Только перед гласной и во множественном числе формы совпадают (l' и les) Нечто подобное - по родам - есть во всех романских языков, только формы артиклей в каждом языке свои. А вот средний род исчез очень давно; только в испанском есть "безличная" форма lo, считающаяся средним родом.

Важно это даже в привязке с de (как бы предлог родительного падежа либо "из"): de + le -> du, de + la так и остаётся de la.

[Road Warrior]

15 октября 1755 года. Перешеек Шиньекто, Акадия.
Kапитан Владислав Амосов, позывной «Динго».

На рекогносцировку они выдвинулись восьмеркой: командирское ядро плюс головняк. Сопровождал их патруль Следопытов из индейской сотни (Хас наконец-то определился с названием своего воинства, из двух вариантов выбрав третий и вспомнив про подразделения «Pathfinders »* (* следопыты (англ.)) в британской и родезийской армиях. Организационно-штатная система была наполовину слизана с казачьих войск Российской империи. Подразделение состояли из сотен по национальному или территориальному принципу. Сотни делились на патрули, примерно соответствующие численности разведвзводов Советской Армии, а патрули – на скаут-группы, соответствующие отделению).

Рекогруппу вёл Аристид, который прекрасно знал эти места. Задача была – осмотреть окрестности и подступы к форту и при удачном стечении обстоятельств наметить план штурма. Индейцы, как умеют только они, бесшумно скользили по лесу, благо Хас попросил проводника выбрать маршрут, который бы пролегал в основном по лесистой местности. Понятно, что перед фортом растительности уже не будет, но Самум надеялся подобраться к нему как можно ближе.

Реальность оказалась несколько хуже ожиданий. Ближайшая лесополоса находилась на невысоком кряже почти в семистах метрах от первого частокола, ограждавшего форт. А между ней и крепостью было ровное поле, которое штурмующим необходимо будет преодолеть под огнём орудий противника.

Сам форт представлял собой пятиконечную звезду. Вокруг него был выстроен забор из деревянных досок, плотно подогнанных друг к другу. Метрах в ста пятидесяти от забора были насыпаны валы форта. На них находился еще один забор со сторожевыми башнями. Вход в форт был устроен между двумя «лучами» звёзды.

Насколько они сумели разглядеть, вход был один, и это было весьма странно. Обычно в подобных фортециях было как минимум два портала. Разведчикам не удалось разглядеть, что находилось между первым забором и насыпанными валами, но Хас предполагал самое худшее, а именно ров с водой.

За три дня наблюдения офицеры составили схему постов и расписание смен караулов, посмотрели, как осуществляется пропуск вовнутрь крепости, но ни на йоту не продвинулись к мысли, как захватить его малыми силами. Пеммикан и вода уже подходили к концу. Ещё день, максимум два, и придётся сворачиваться и уходить.

Влад перевернулся на другой бок и подтянул к себе "фридолинову" винтовку. Руки скучали по пулемету – Динго был убежденным пулеметчиком и искренне считал, что группа спецназа состоит из пулемётчиков и всех остальных, кто носит их БК на выходе. Жаль, что «красавчика»* (* так на армейском жаргоне называли ПК) пришлось оставить в схроне, как и все остальное оружие и снаряжение группы. Все офицеры были одеты в индейскую одежду из олених шкур, легкую и удобную, а на ногах у них были мокасины.

Влад ещё раз вздохнул, обнял винтовку и прикрыл глаза. Когда нечего делать, разведчик либо ест, либо спит. Поскольку с едой напряг, то остаётся спать…

К исходу пятого дня Хас, пошушукавшись с Лёней, дал команду на съем группы. Как Влад понял из обрывков разговоров, какие-то намётки плана у Самума в голове сложились, но до окончательного решения было ещё далеко. Группа построилась в походный порядок, выдвинула боковые и головной дозоры, и бодро порысила в обратный путь…

[Uksus]

Обычно в подобных фортециях было как минимум два портала.

Портал — главный вход большого архитектурного сооружения.

Двое ворот. Два входа.

Хм?

[Road Warrior]

15 октября 1755 года. Квебек.
Подполковник Пьер Габен.

Прошло немногим больше месяца с того момента, как я с семьей оказался в Новой Франции. А мне кажется, что в здешних краях я живу уже несколько лет.

Конечно, привыкнуть к порядкам, которые царили в этой позабытой Богом колонии Франции, оказалось нелегко. Многое в Квебеке было не похоже на Европу. Одни индейцы чего стоят. Впрочем, были среди них и вполне приличные люди, которых, если переодеть их в приличную одежду, вполне можно принять за чистокровных французов.

Взять, к примеру, дочку моего нового знакомого, мсье Новикова. Конечно, ее отец европеец, уроженец России, страны, которой я в свое время служил с оружием в руках. Но мать прелестной мадемуазель Базилисс была индианкой из какого-то дикого племени. Тем не менее, глядя на золотоволосую девушку со смуглым лицом и чудными голубыми глазами, даже трудно себе представить, что родилась и выросла она в лесу у костра, питаясь полусырым мясом диких животных.

Хотя я и сам во время своих походов часто ночевал в палатках, а то и под открытым небом, и не всегда довольствовался изысканной пищей. Жизнь солдата на войне полна лишений. Это сейчас, когда рядом со мной моя верная спутница жизни, я стал понимать, что такое домашний уют.

С Сольвейг я встретился на войне. Корпус генерала Ульриха Левендаля, у которого я состоял адъютантом, воевал со шведами в Финляндии. Русские сражались со своими северными соседями уже не первый раз. В этой войне они победили шведов, заставив капитулировать их армию под Гельсингфорсом в феврале 1742 года. По условиям заключенного вскоре мирного договора проигравшая сторона вынуждена была отдать России часть земель, но разрушенная войной мыза моей будущей супруги была возвращена Швеции.

Познакомились мы с Сольвейг случайно, но я сразу же влюбился в свою будущую супругу. На войне у солдата бывает много мимолетных подруг, но со временем даже самому лихому рубаке хочется обрести семью и покой. Я тоже понравился Сольвейг, и вскоре мы сочетались узами брака. Правда, ей пришлось перейти в римско-католическую веру, после чего моей жене было запрещено возвращение на родину – в Швеции «паписты» подвергались гонениям, а некоторые за верность Риму оказались на плахе.

В России же католики были вольны в своем вероисповедании, и мы с Сольвейг часто посещали в Санкт-Петербурге храм Святой Екатерины. Вместе с супругой я вывез в Россию и ее сестру, которая очень любила Сольвейг и не хотела с ней расставаться. Кристина была моложе на три года, но оказалась не по годам умна и рассудительна.

Из России я вместе с генералом Левендалем в 1743 году отправился во Францию. Там мой шеф дослужился до фельдмаршала, воюя против англичан. Он участвовал в осаде и взятии Маастрихта, после чего был назначен его губернатором. Потом, после заключения мирного договора в 1748 году, я вернулся в Париж, где прожил без особых хлопот и забот до мая этого года.

Фельдмаршал Левендаль был уже немолод и страдал от ран, полученных в многочисленных сражениях. Бестолковые лекари с помощью каких-то шарлатанских снадобий долго лечили его рану на ноге, которая постоянно мучала старого вояку. Кончилось же все тем, что у него начался антонов огонь* (* гангрена), и он умер.

После смерти своего шефа я остался не у дел. Влиятельных покровителей у меня не было, большим богатством я тоже не располагал. Можно было бы снова вернуться в Россию, где у меня остались хорошие знакомые, вместе с которыми я воевал с турками и шведами. Думаю, что они не отказались бы замолвить за меня словечко. Посовещавшись с женой и ее сестрой, я уже начал было писать письма своим однополчанам, но тут меня пригласили к графу де Жуи, государственному секретарю по иностранным делам королевства. Я встречался с ним в бытность графа государственным секретарем по вопросам военно-морского флота, но не был с ним достаточно хорошо знаком, и потому поначалу был весьма удивлен тем, что он вспомнил обо мне.

Граф встретил меня весьма любезно, и, поговорив немного о наших общих знакомых, неожиданно предложил мне отправиться в Новую Францию.

– Понимаете, мсье Габен, – сказал он, – по моим данным, там вскоре начнутся боевые действия между нашими войсками и британцами. Впрочем, они и так не прекращались там никогда. Ведь англичане не успокоятся до тех пор, пока не отберут все наши заморские колонии. А ведь там живут десятки тысяч подданных короля Людовика XV. Этого нельзя допустить!

Я прекрасно знал, кто такие англичане, и потому был полностью согласен с графом. И я понял, что де Жуи хочет, чтобы я в Новой Франции помог бы нашим военным в отражении нападения британцев. Что ж, как старый боевой конь начинает пританцовывать и всхрапывать, заслышав звук боевой трубы, так и я вдруг почувствовал себя снова молодым и полным сил, готовым еще раз скрестить оружие с врагом.

– Я вижу, мсье Габен, – улыбнулся граф, – что вы не заставите себя долго уговаривать. Хочу вас предупредить – наш разговор – во всяком случае, та его часть, которая касается чисто военных и прочих дел – пусть останется в секрете от посторонних. Даже вашей очаровательной супруге не стоит пока ничего говорить. А вы получите от меня рекомендательные письма к тем, с кем вас по прибытии на место стоит связаться и получить дальнейшие инструкции. Кроме того, я хотел бы, чтобы вы стали своего рода наблюдателем за тем, что там происходит. Видите ли, мне не всегда докладывают точную информацию о тамошних событиях.

Граф вздохнул, зачем-то поправил свой парик, после чего пристально посмотрел на меня:

– Мсье Габен, люди, которые хорошо вас знают, сообщили мне, что вы человек чести и верно служили Франции. Другими словами, вы именно тот человек, который мне нужен. Я не сомневаюсь, что вы, не задумываясь, будете сражаться с врагами pour la belle France* (* за милую Францию). Только делать это можно по-разному.

Вы человек опытный и умный. Мне необходимо знать, что происходит там, за тысячи лье от Парижа. Поэтому вы получите от меня точную инструкцию, где будет подробно изложено, что и как вам следует делать. Там же вы найдете указание о способах отправки мне подробных отчетов и шифр, которым следует зашифровывать вашу информацию. И помните – обо всем вы должны сообщать только мне! На всякий случай я дам вам письмо за моей подписью с требованием ко всем подданным короля Людовика XV оказывать вам любую посильную помощь. Но помните, этим письмом вам можно воспользоваться лишь в самом крайнем случае.

Могу так же сообщить вам, что вас повысят в чине до подполковника, и, кроме того, вы станете получать двойное жалование, а для экстренных расходов местные негоцианты выделят вам нужные суммы денег (естественно, в разумных пределах).

Я задумался. Предложение графа пришлось мне по душе. Осталось лишь получить согласие своей жены. Сольвейг немного подумала, и… согласилась. Кристина же, в свою очередь, заявила, что не оставит свою любимую сестру.

Вскоре мы очутились в Бресте, откуда на французском торговом корабле отправились к берегам Нового Света. Нас предупредили, что есть опасность нападения британских военных кораблей, которые не очень-то считаются с тем, что официально Англия и Франция не находятся в состоянии войны. Я на всякий случай всегда держал при себе шпагу и пару заряженных пистолетов. Но, хвала Всевышнему, все обошлось!

В Квебеке мы передали рекомендательные письма тем, чьи фамилии были написаны на конвертах. Нас тепло встретили, и вскоре мы вошли в число, как тут говорят, «высшего света». Мсье Жером представил мне своего русского знакомого, мсье Новикова. Во время службы в России, я успел познакомиться с людьми, населявшими эту страну, и потому постарался продемонстрировать этому человеку свое дружелюбие и уважение. Мне хотелось узнать от него многое, но, помня советы графа де Жуи, я не стал спешить и решил собрать побольше информации о мсье Новикове и лицах из его окружения. То, что мне удалось узнать, весьма меня заинтриговало…

[Uksus]

А ведь там живут десятки тысяч подданных короля Людовика XV. Этого нельзя допустить!

Его Величества. Его Величества Людовика XV.

Первое лучше.

Добавлено спустя 1 минуту 1 секунду:

с кем вас по прибытии на место стоит связаться

ВаМ.

Добавлено спустя 1 минуту 21 секунду:

с требованием ко всем подданным короля Людовика XV

См. выше.

Добавлено спустя 44 секунды:

Могу так же сообщить вам, что вас повысят в чине до подполковника,

Слитно.

[Road Warrior]

2 ноября 1755 года. Форт Кобекид, Новая Шотландия.
Подполковник Роберт Монктон, командующий английскими войсками в Северной Акадии.

Я сидел на крыльце нарядного красного дома – вряд ли его бывший хозяин полагал, что строит штаб-квартиру для английского командования – и наблюдал, как пленные французы достраивают частокол с башнями вокруг Кобекида. Домики французов я приказал превратить в казармы для регулярных войск, а колониалам строить своё жильё, если они не хотели жить в палатках. Но после того, как две недостроенные казармы рухнули, покалечив полторы дюжины этих увальней, я принял решение пригнать несколько сот французов из ещё не очищенных поселений – если кто-нибудь из них погибнет, невелика потеря, да и людей, умеющих плотничать, среди них было немало. Их жёны готовили еду, для них и для нас, а нередко и скрашивали наш досуг. Дети постарше им помогали, а те, кто не мог это делать по возрасту, были нашими «гостями» в одном из сараев – сначала я хотел их отпустить, но потом понял, что более действенного рычага воздействия на лягушатников трудно себе представить.

В первую неделю, тридцать или сорок французов – как правило, тех, у кого не было семей – смогли бежать из Кобекида – десяток из них мои люди смогли подстрелить, но не более того. После этого я сообщил колониалам, что, если казармы не будут построены, им придётся зимовать в палатках – и что я даю им полную свободу действий по отношению к лягушатникам, которые посмеют бежать либо просто будут работать спустя рукава. И после нескольких показательных казней – а нередко нерадивых французов попросту забивали до смерти либо калечили – качество работы резко возросло, и Кобекид превратился в крепость. Через две-три недели всё будет закончено, после чего мы оставим пару десятков плотников, печников, кровельщиков и других ремесленников, а остальных выгоним на лёд Кобекидского залива, который к тому моменту уже должен будет сформироваться – пусть идут, куда хотят. И если кто провалится, ну что ж, сами французы говорят, à la guerre comme à la guerre – на войне как на войне.

Да, не так давно я и сам был сторонником более мягких мер. Два года назад, в первую мою командировку в эти места, немецкие поселенцы в Луненбурге устроили мятеж. Лейтенант-губернатор Чарльз Лоуренс – в честь которого был назван недавно сожжённый форт – потребовал «самых решительных и жестоких мер» против «зарвавшихся колбасников, которым была оказана милость и разрешено было поселиться на землях Его величества». Я вместо этого провёл расследование и выяснил, что новый фискальный агент того района – уже запамятовал, как его звали – требовал с них почти в три раза больше налогов, чем было положено. Разницу он, естественно, клал в свой необъятный карман, не забывая делиться с вышестоящими – почему иначе Лоуренс был столь недоволен, когда я восстановил справедливость?

Но вскоре я понял, что всё же совершил ошибку – после этого и другие, в первую очередь французы, решили, что им теперь всё дозволено, и война отца Ле Лутра возгорелась с новой силой. Да, если бы мы не взяли Босежур и Гаспаро, она продолжалась бы до сих пор… Так что с тех пор меч правосудия в моих руках карает неотвратимо. Ведь моя задача – соблюдать интересы правительства Его Величества, а не проявлять неуместную заботу о его врагах. И в данной ситуации я не собираюсь ни кормить лягушатников и их семьи, ни дать кому-либо из них возможность доложить врагу о наших планах. Имеющих все шансы на успех, кстати.

Полторы недели назад, я получил голубя от Пишона. Когда мы захватили Босежур, нам досталась и тамошняя голубятня с двумя дюжинами почтовых голубей. Две пары я передал лягушатнику на случай непредвиденных обстоятельств. И недавно два из них – их всегда запускают парами, на случай, если один не долетит до цели – доставили мне следующее.

Лягушатник докладывал, что в Луисбург прибыла флотилия из Франции с солдатами на борту – точное количество определить не удалось, но, по информации его агента в Луисбурге, их несколько сотен. Большая часть из них через две-три недели уйдёт на остров святого Иоанна. Откуда это ему известно, он не написал, но он рассказал в своё время, что у него имеются агентессы в обоих «салонах» столицы Королевского острова. Полагаю, что информация от них. Можно ли ей верить? В прошлый раз именно эти дамы сообщили человеку Пишона, что находящиеся там солдаты не готовятся к отплытию. Следовательно, подкреплений для Гаспаро и Босежура можно было не опасаться. Именно поэтому я распорядился начать боевые действия – и, как видим, не прогадал.

Была и менее приятная новость. Связного Пишона опознали и забили до смерти, что меня не удивило. Два раза лягушатник просил меня посодействовать освобождению некого Мишо, уличённого в надругательстве над мальчиками – по его словам, ему известно, что этот Мишо извращенец, но он – его связной. Так что убили его, я не сомневался, родственники либо соседи одной из жертв. Но именно поэтому Пишон написал, что ему пришлось задержаться, чтобы наладить связь с его людьми на обоих островах.

Всё бы ничего, но у меня нет никакой возможности связаться с Пишоном, разве что послать к нему своего человека. Сначала я собирался поступить именно так, но потом подумал, что Пишон уже выполнил свою основную задачу, да и людей, которые были осведомлены о его миссии, можно было пересчитать на пальцах одной руки. И все они были мне нужны именно здесь, в Кобекиде. А Пишон пообещал вернуться ещё до окончания ледостава, не позднее середины декабря – так что у меня будет время поспрошать его до прибытия лягушатников – и этих русских. А затем и устроить незваным гостям радушный приём.

[Uksus]

как правило, тех, у кого не было семей

В основном. Главным образом.

Добавлено спустя 5 минут 42 секунды:

пересчитать на пальцах одной руки.

По пальцам.

[Road Warrior]

2 ноября 1755 года. Форт Кобекид, Новая Шотландия.
Подполковник Роберт Монктон, командующий английскими войсками в Северной Акадии.

Я сидел на крыльце нарядного красного дома – вряд ли его бывший хозяин полагал, что строит штаб-квартиру для английского командования – и наблюдал, как пленные французы достраивают частокол с башнями вокруг Кобекида. Домики французов я приказал превратить в казармы для регулярных войск, а колониалам строить своё жильё, если они не хотели жить в палатках. Но после того, как две недостроенные казармы рухнули, покалечив полторы дюжины этих увальней, я принял решение пригнать несколько сот французов из ещё не очищенных поселений – если кто-нибудь из них погибнет, невелика потеря, да и людей, умеющих плотничать, среди них было немало. Их жёны готовили еду, для них и для нас, а нередко и скрашивали наш досуг. Дети постарше им помогали, а те, кто не мог это делать по возрасту, были нашими «гостями» в одном из сараев – сначала я хотел их отпустить, но потом понял, что более действенного рычага воздействия на лягушатников трудно себе представить.

В первую неделю, тридцать или сорок французов – как правило, тех, у кого не было семей – смогли бежать из Кобекида – десяток из них мои люди смогли подстрелить, но не более того. После этого я сообщил колониалам, что, если казармы не будут построены, им придётся зимовать в палатках – и что я даю им полную свободу действий по отношению к лягушатникам, которые посмеют бежать либо просто будут работать спустя рукава. И после нескольких показательных казней – а нередко нерадивых французов попросту забивали до смерти либо калечили – качество работы резко возросло, и Кобекид превратился в крепость. Через две-три недели всё будет закончено, после чего мы оставим пару десятков плотников, печников, кровельщиков и других ремесленников, а остальных выгоним на лёд Кобекидского залива, который к тому моменту уже должен будет сформироваться – пусть идут, куда хотят. И если кто провалится, ну что ж, сами французы говорят, à la guerre comme à la guerre – на войне как на войне.

Да, не так давно я и сам был сторонником более мягких мер. Два года назад, в первую мою командировку в эти места, немецкие поселенцы в Луненбурге устроили мятеж. Лейтенант-губернатор Чарльз Лоуренс – в честь которого был назван недавно сожжённый форт – потребовал «самых решительных и жестоких мер» против «зарвавшихся колбасников, которым была оказана милость и разрешено было поселиться на землях Его величества». Я вместо этого провёл расследование и выяснил, что новый фискальный агент того района – уже запамятовал, как его звали – требовал с них почти в три раза больше налогов, чем было положено. Разницу он, естественно, клал в свой необъятный карман, не забывая делиться с вышестоящими – почему иначе Лоуренс был столь недоволен, когда я восстановил справедливость?

Но вскоре я понял, что всё же совершил ошибку – после этого, и другие, в первую очередь французы, решили, что им теперь всё дозволено, и война отца Ле Лутра возгорелась с новой силой. Да, если бы мы не взяли Босежур и Гаспаро, она продолжалась бы до сих пор… Так что с тех пор меч правосудия в моих руках карает неотвратимо. Ведь моя задача – соблюдать интересы правительства Его Величества, а не проявлять неуместную заботу о его врагах. И в данной ситуации я не собираюсь ни кормить лягушатников и их семьи, ни дать кому-либо из них возможность доложить врагу о наших планах. Имеющих все шансы на успех, кстати.

Полторы недели назад, я получил голубя от Пишона. Когда мы захватили Босежур, нам досталась и тамошняя голубятня с двумя дюжинами почтовых голубей. Две пары я передал лягушатнику на случай непредвиденных обстоятельств. И недавно два из них – их всегда запускают парами, на случай, если один не долетит до цели – доставили мне следующее.

Лягушатник докладывал, что в Луисбург прибыла флотилия из Франции с солдатами на борту – точное количество определить не удалось, но, по информации его агента в Луисбурге, их несколько сотен. Большая часть из них через две-три недели уйдёт на остров святого Иоанна. Откуда это ему известно, он не написал, но он рассказал в своё время, что у него имеются агентессы в обоих «салонах» столицы Королевского острова. Полагаю, что информация от них. Можно ли ей верить? В прошлый раз именно эти дамы сообщили человеку Пишона, что находящиеся там солдаты не готовятся к отплытию. Следовательно, подкреплений для Гаспаро и Босежура можно было не опасаться. Именно поэтому я распорядился начать боевые действия – и, как видим, не прогадал.

Была и менее приятная новость. Связного Пишона опознали и забили до смерти, что меня не удивило. Два раза лягушатник просил меня посодействовать освобождению некого Мишо, уличённого в надругательстве над мальчиками – по его словам, ему известно, что этот Мишо извращенец, но он – его связной. Так что убили его, я не сомневался, родственники либо соседи одной из жертв. Но именно поэтому Пишон написал, что ему пришлось задержаться, чтобы наладить связь с его людьми на обоих островах.

Всё бы ничего, но у меня нет никакой возможности связаться с Пишоном, разве что послать к нему своего человека. Сначала я собирался поступить именно так, но потом подумал, что Пишон уже выполнил свою основную задачу, да и людей, которые были осведомлены о его миссии, можно было пересчитать на пальцах одной руки. И все они были мне нужны именно здесь, в Кобекиде. А Пишон пообещал вернуться ещё до окончания ледостава, не позднее середины декабря – так что у меня будет время поспрошать его до прибытия лягушатников – и этих русских. А затем и устроить незваным гостям радушный приём.

[Uksus]

Макс, явно не тот текст. К тому же не правленный.

[Road Warrior]

Историческая справка: Императрица Елизавета Петровна

Последняя русская на троне

Династия Романовых по мужской линии оборвалась в 1730 году после смерти в Москве внука Петра I и сына царевича Алексея Петровича, юного императора Петра II. На престол вступила племянница Петра I царица Анна Иоанновна – хотя была жива младшая дочь Петра, царевна Елизавета.

Но высшие сановники Российской империи решили, что Анна окажется более покладистой, и ограничили ее права «кондициями». Они ошиблись - вступившая на трон императрица вскоре порвала «кондиции», и стала править самодержавно и жестоко. А наследовать ей должен был ребенок, рожденный от брака племянницы Анны Иоанновны 21-летней Анны Леопольдовны и герцога Брауншвейгского Антона-Ульриха. На момент смерти императрицы Анны Иоанновны младенцу-императору было всего два месяца. Вполне естественно, что сам он править не мог, и вместо него Российской империей управлял сначала бывший фаворит Анны Иоанновны герцог Курляндии Бирон, а потом мать императора-младенца правительница Анна Леопольдовна. О «дщери Петровой» Елизавете Петровне все как бы забыли. А зря.

«Веселая царевна»

Елизавета Петровна родилась 18 декабря 1709 года в селе Коломенском под Москвой. Произошло это в тот самый день, когда ее отец Петр I должен был въехать в Москву, желая торжественно отметить свою блестящую победу нал шведским королем Карлом XII под Полтавой. Когда Петру сообщили о рождении дочери, он, обрадованный, сказал: «Отложим празднество о победе и поспешим поздравить с пришествием в этот мир мою дочь!»

Тогда Петр еще не состоял в законном браке с Мартой Скавронской, после перехода в православие ставшей Екатериной Алексеевной. Поэтому Елизавета считалась внебрачной дочерью императора. Впрочем, через два года, перед выступлением в несчастливый для себя Прутский поход Петр все же обвенчался с Екатериной, и Елизавета стала считаться «привенчаной», то есть законной дочерью царя.

Уже смолоду Елизавета отличалась красотой и живостью характера. По мнению французского посланника Леви, Елизавету можно было бы считать совершенной красавицей, если бы не ее рыжеватые волосы и курносый нос. Зная об этом, Елизавета, став императрицей, категорически запрещала художникам рисовать ее в профиль.

Царевна любила танцы, веселие, развлечения. Но, в отличие от своего отца, неутомимого труженика, она была чрезвычайно ленива и прохладна к учебе. Систематического образования Елизавета так и не получила. До конца дней своих она отказывалась верить в то, что Британия – это государство, расположенное на острове. Впрочем, родители не особо обращали внимание на образование дочери. С точки зрения Петра, женщинам оно было без надобности.

Вечная невеста

Но все же Елизавета неплохо знала французский – язык, на котором разговаривали европейские дворяне. Была и еще одна причина, по которой Петр поощрял Елизавету к изучению французского языка. Он хотел выдать дочь за ее ровесника, короля Франции Людовика XV, или за герцога Орлеанского. Однако Бурбоны не захотели породниться с Романовыми из-за незнатного происхождения матери Елизаветы. Напомним, что родители Марты Скавронской были крепостными.

Но сама Елизавета не особенно огорчилась тем, что ее брак с французскими принцами не состоялся. После смерти отца и матери она все свое свободное время проводила на балах и на охоте, забыв, казалось, о своих правах на российский престол. У нее сложились дружеские отношения со своим племянником, юным императором Петром II. Они были настолько дружескими, что поговаривали даже об их возможном браке. Но разница в возрасте – Елизавета была на шесть лет старше – и то, что она была теткой своему предполагаемому мужу, заставили отказаться от этого выгодного во всех отношениях плана.

Елизавету еще дважды пытались выдать замуж. Первый ее вероятный жених, принц Мориц Саксонский, не понравился всесильному фавориту ее матери князю Александру Меншикову и был им отвергнут. А герцог Карл-Август Голштинский приехал в Петербург свататься к Елизавете. Но до брака дело не дошло, потому что жених скоропостижно скончался.

После смерти племянника, императора Петра II, российский трон заняла кузина Елизаветы Анна Иоанновна. «Дщерь Петра» оказалась в полуопале. Она получала из казны мизерное содержание, одевалась в скромные платья, и потому редко появлялась на дворцовых празднествах. Но у нее стал складываться свой «малый двор» из людей не знатных, но умных и энергичных. Среди них были: лейб-медик Лесток, камер-юнкеры Михаил Воронцов и Петр Шувалов.

Проживала Елизавета вдали от двора своей коронованной кузины в районе Смольного двора, где еще при Петре I был для неё построен небольшой деревянный дворец. Неподалеку от Смольного двора располагался лейб-гвардии Преображенский полк. С его офицерами и солдатами Елизавета поддерживала хорошие отношения, соглашалась быть крестной матерью у гвардейцев. Все это ей позднее пригодилось.

Корона или клобук?

Если Елизавета кое как, но ладила со своей двоюродной сестрой Анной Иоанновной, то с регентшей Анной Леопольдовной, точнее, с фактическим правителем России канцлером Остерманом, ей поладить было трудно.

Все чаще и чаще в Петербурге среди высшей знати шли разговоры о том, чтобы заменить императора-младенца дочерью Петра Великого. До поры до времени Елизавета не реагировала на эти разговоры, опасаясь за свою жизнь и свободу.

Но вскоре к зарождающемуся заговору подключился шведский посланник Нолькен. Швеция готова была помочь Елизавете, за что та должна была вернуть Швеции земли, перешедшие к России по Ништадскому миру. Елизавета, однако, приняв помощь от шведов, никаких твердых обещаний им не дала.

Елизавета все еще колебалась, но Остерман, желая избавится от нее, решил выдать Елизавету за герцога Людовика Брауншвейгского, а в случае отказа царевны заставить ее уйти в монастырь. Елизавета не желала замуж за герцога Брауншвейгского – к тому времени у нее уже был тайный муж, бывший пастух из малороссийского села Лемеши под Черниговом, Алексей Разумовский. Ну а в монастырь жизнелюбивой царевне идти совсем не хотелось.

К тому времени Швеция, желая оказать давление на Россию, объявила ей войну. Гвардейский Преображенский полк, в котором было много сторонников Елизаветы, собирались отправить на фронт. Елизавета могла лишиться реальной вооруженной силы, которая могла бы совершить переворот.

Последним толчком к действию для царевны стали картинки, которые показал ей лейб-медик француз Лесток. На них была нарисована Елизавета на троне и Елизавета в монашеском одеянии, а внизу надпись: «Выбирайте». И Елизавета сделала выбор.

Бескровный переворот

Царевна, которая была человеком верующим, долго молилась перед иконой Божьей матери об успехе переворота. Поговаривают, что именно тогда она и дала обет: во время своего царствования не подписать ни одного смертного приговора. И она сдержала свой обет – за почти двадцать лет ее правления в России никто не был казнен. Она так же заставила поклясться своих приверженцев в том, что в ходе переворота не будет пролито ни капли крови.

Елизавета надела кавалерийскую кирасу, села в сани, и по темным улицам столицы отправилась прямиком в казармы Преображенского полка. Там она обратилась к солдатам со словами: «Ребята! Вы знаете, чья я дочь, ступайте за мной». Гвардейцы отвечали: «Матушка, мы готовы». Елизавета взяла крест, встала на колени, а за нею и все присутствующие, и сказала; «Клянусь умереть за вас, клянетесь ли вы умереть за меня?» «Клянемся!!!», – ответили преображенцы.

На Адмиралтейской площади Елизавета вышла из саней и в сопровождении трехсот солдат направилась к Зимнему дворцу. Царевна с трудом шла по глубокому снегу. Здоровенные преображенцы, сжалившись над ней, подхватили Елизавету на свои могучие плечи и внесли ее в Зимний. Караул сразу же перешел на сторону Елизаветы. Писали, что, ворвавшись в спальню правительницы Анны Леопольдовны, Елизавета произнесла: «Сестрица, пора вставать!»

Был «арестован» и младенец-император. Гвардейцы принесли его Елизавете. С ребенком на руках Елизавета, ставшая наконец царицей, поехала в свой дворец. Вернувшись домой, она направила во все концы города гренадер, в первую очередь, в места расположения войск, откуда они привезли новой государыне полковые знамена.

Наутро после переворота был обнародован манифест, в котором говорилось лишь об узурпации власти иностранцами, а о появлении новой императрицы не упоминалось, так как Елизавета опасалась реакции сторонников Анны Леопольдовны, которые были и при дворе, и в среде аристократии. Русское общество, не привыкшее к женскому правлению, успело устать от него, поэтому многих удовлетворял император, пусть даже малолетний и нерусский по крови, а не императрица, дочь Петра.

Манифест же о восшествии на престол Елизаветы был провозглашен только 28 ноября. Министры правительницы Анны Леопольдовны были сосланы в Сибирь, хотя сначала их приговорили к смертной казни, но уже перед эшафотом им объявили о помиловании.

Коронованная барыня

Хорошей или плохой царицей была Елизавета Петровна? На сей счет существует немало мнений. Большинство склоняется к тому, что правление «дщери Петровой» было «золотым веком России». Действительно, при ней была закончена война со Швецией, которая началась еще при правительнице Анне Леопольдовне. Кстати, Елизавета, получившая перед переворотом немалую денежную помощь от шведского посланника, отказалась от всех своих обещаний и добилась того, что шведы подтвердили все статьи Ништадтского мирного договора и уступили России часть территории Финляндии.

Во времена императрицы Елизаветы Петровны Россия приняла участие в Семилетней войны, в ходе которой был разбит доселе непобедимый король Пруссии Фридрих II, и занята Восточная Пруссия. Здесь впервые проявили себя будущие великие полководцы Румянцев и Суворов.

Во времена Елизаветы Петровны жили и творили великий русский ученый Ломоносов, архитектор Растрелли, поэты Сумароков и Тредиаковский, создатель русского театра Федор Волков.

А что же Елизавета? Насколько велик ее личный вклад во все это? Если сказать честно, то правительницей она была никудышной. По большому счету, Елизавета была типичной русской барыней, которую в первую очередь интересовали развлечения, наряды и удовольствия. Лень ее была феноменальной. Случалось, что, подписывая важнейший государственный документ, она выводила пером первую часть своего имени «Ели…», а его вторую часть «…завета», дописывала лишь через полгода.

Но у нее хватило ума подобрать талантливых государственных деятелей, которые фактически руководили всеми делами Российской империи, и не вмешиваться в их работу. Что ж, возможно, в этом и заключается талант правителя огромной страны.

Умерла последняя русская императрица 5 января 1762 года. После нее на Российский престол взошла Гольштейн-Готторпская династия, которую по привычке называли в России династией Романовых.

Лейб-компания.

Из участников переворота, ворвавшихся в Зимний дворец и арестовавших правительницу Анну Леопольдовну и ее мужа, Елизавета создала суперэлитное подразделение, получившее название Лейб-компании. Всего лейб-компанцев было 364 человека. Командиром (капитаном) этой роты стала сама императрица, поручиками – граф Алексей Разумовский и Михаил Воронцов. При этом поручик Лейб-компании был приравнен к чину армейского генерал-лейтенанта, а прапорщик - к армейскому полковнику. Сержант Лейб-компании - к подполковнику, капрал - к армейскому капитану, а рядовой - к поручику.

Все лейб-компанцы получили потомственное дворянство и гербы. В 1749 году для размещения лейб-компании был отведен Зимний дворе Петра I. Он находился на месте современного Эрмитажного театра. Все содержание на лейб-компанию отпускалось из придворной конторы. Во время коронаций и при других торжественных случаях, лейб-компанцы надевали кавалергардские мундиры и несли придворную службу кавалергардов.

[Uksus]

желая торжественно отметить свою блестящую победу нал шведским королем

НаД.

Добавлено спустя 3 минуты 55 секунд:

Если Елизавета кое как, но ладила со своей двоюродной сестрой Анной Иоанновной,

Кое-как.

Добавлено спустя 1 минуту 18 секунд:

но Остерман, желая избавится от нее,

ИзбавитЬся.

Добавлено спустя 1 минуту 34 секунды:

Она так же заставила поклясться своих приверженцев в том,

Слитно.

Добавлено спустя 2 минуты 49 секунд:

Россия приняла участие в Семилетней войны,

ВойнЕ.

Добавлено спустя 4 минуты 22 секунды:

для размещения лейб-компании был

Все содержание на лейб-компанию отпускалось из придворной конторы.

С большой.

[Road Warrior]

Историческая справка: Фридрих Великий

Великодушный деспот

Прусский король Фридрих II, правивший своей страной в середине XVIII века, был одним из немногих монархов, заслуживших прозвище «Великий». Он вошел в историю как талантливый полководец и мудрый политик. В то же время, Фридриха часто изображают в различных исторических трудах солдафоном, единственная радость которого была война, коварным и бесчестным человеком, слову которого нельзя было верить ни на пфенниг. Так кем же был этот прусский король - злодеем или мудрым правителем?

Свистун и поэт

Фридрих II родился в 1712 году в Берлине. Его отцом был король Пруссии Фридрих Вильгельм I из династии Гогенцоллернов, матерью – София Доротея, дочь английского короля Георга I.

Отец Фридриха был первым королем Пруссии. Именно при нем захудалое курфюршество Бранденбургское превратилось в королевство. Король Фридрих Вильгельм вошел в историю под прозвищем «зольдатенкайзер»* (* Soldatenkaiser – «солдатский император» (нем.)). Единственной его страстью была армия, и он тратил на ее содержание две трети доходов королевской казны.

«Зольдатенкайзер» держал в ежовых рукавицах не только своих подданных, но и родного сына, который, по мнению коронованного фельдфебеля, занимался не тем, чем нужно. Он прозвал своего наследника «свистуном и поэтом». Свистуном – потому, что юный Фридрих обожал игру на флейте и достиг в этом немалого успеха, а поэтом – потому, что кронпринц совершенно бесполезно (с точки зрения отца) тратил время не на военные экзерциции, а на сочинение стихов, к тому же на французском языке.

Однажды Фридрих Вильгельм чуть было не отправил сына на эшафот. Случилось это после того, как «зольдатенкайзер» получил известие о том, что его отпрыск собирается тайно бежать в Англию. В конце концов, он все же помиловал 18-летнего Фридриха, ограничившись тем, что на пару лет заточил его в тюрьму города Кюстрина.

После освобождения кронпринц еще долго был в немилости у короля. Фридрих играл на флейте, вел переписку с Вольтером, занимался стихотворчеством. Словом, наследник «зольдатенкайзера» ничем не походил на своего отца-солдафона. Так продолжалось до мая 1740 года, когда умер прусский король и его сын наследовал отцовский трон.

Великий Фриц

Вскоре после воцарения Фридриха, австрийский посол в Пруссии написал в донесении своему монарху: «Король признался мне, что он поэт и может написать сотню строк за два часа. Он может стать музыкантом, философом, физиком либо механиком. Кем уж точно он не станет – это полководцем или солдатом».

Посол оказался плохим пророком. Именно, как талантливый военачальник, Фридрих вошел в мировую историю. Даже Наполеон, сам гениальный полководец, заняв в 1806 году Берлин, посетил могилу Фридриха в Потсдаме, снял перед ней шляпу, а затем приказал своей Старой гвардии пройти парадным маршем перед часовней, в которой был похоронен прусский король. Но мы будем писать не о его победах, а расскажем о Фридрихе II – государственном деятеле.

Взойдя на престол, Фридрих первым делом запретил пытки в тюрьмах, отменил цензуру и ввел свободу печати. В 1749 году он под страхом шестилетнего тюремного заключения запретил чиновникам бить крестьян палками. А в 1763 году Фридрих издал указ об освобождении прусских крестьян от крепостной зависимости. Еще через несколько лет Фридрих своим указом гарантировал крестьянам право собственности и наследования их земельных наделов. Король провозгласил принцип независимости судей. Все это не было пустыми декларациями - при нем дворяне сидели в тюрьме за обиды, нанесенные простолюдинам.

Фридрих объявил в Пруссии полную веротерпимость. Это дало свои плоды – в страну потянулись те, кто был в Европе терпел лишения по религиозным мотивам. Экономические реформы Фридриха привели к развитию промышленности и сельского хозяйства в Пруссии. Именно поэтому экономика страны выдержала напряженнейшую Семилетнюю войну против нескольких сильнейших европейских держав.

Фридрих создал классическую систему образования. Все его подданные должны были окончить начальную школу. Пруссия стала единственной в Европе страной всеобщей грамотности. Сам Фридрих в промежутках между боями и походами продолжал заниматься музыкой и литературным творчеством. Он написал несколько философских трактатов и целый ряд выдающихся музыкальных произведений.

Все это, плюс военные победы «Великого Фрица», превратили Пруссию из второразрядного королевства в ведущую европейскую державу. За время его правления территория Пруссии удвоилась.

Умер Фридрих Великий в своем любимом дворце Сан-Суси в Потсдаме 17 августа 1786 года, и был похоронен рядом со своим отцом, «зольдатенкайзером».

[Uksus]

кто был в Европе терпел лишения по религиозным мотивам.

На фиг.

[Road Warrior]

16 октября 1755 года. Королевство Пруссия. Потсдам. Дворец Сан-Суси.
Генерал-фельдмаршал Джеймс Кейт.

– Вы уверены в правдивости сведений, которые были получены вами из Петербурга? – спросил меня король.

Он взглянул на меня снизу вверх, склонив голову чуть набор, став при этом походим на любопытную ворону, услышавшую писк мыши под ворохом осенних листьев.

– Ваше величество, – ответил я, – вы ведь знаете, что в России, которой я прослужил без малого двадцать лет, у меня осталось немало друзей. И они по мере возможности снабжают меня информацией о том, что происходит в России и во дворце императрицы Елизаветы. Сведения полученные мною абсолютно точные. Впрочем, я прекрасно понимаю вас – я и сам сперва им не поверил. И лишь получив подобную же информацию из других источников, я поспешил сообщить ее вам.

– Значит, в Новом Свете появились русские военные, которые в союзе с французами воюют против англичан… – задумчиво произнес король. – Как вы полагаете, Кейт, они посланы туда императрицей Елизаветой? Или это искатели приключений, на свой страх и риск отправившиеся в захваченную британцами Акадию и там нанятые французами для войны против их врагов?

– Ваше величество, я не могу сейчас ответить на ваши вопросы. Мне понадобится какое-то время, чтобы послать письма с просьбой уточнить информацию, которая вас интересует, и получить ответ.

– Кейт, вы должны понять, что сейчас, когда я должен принять судьбоносное решение в преддверии решающей схватки с проклятой Австрией, мне необходимо точно знать, кого мне взять в союзники. Возможно, это будет Франция. Пусть Пруссия и сражалась против нее, когда русские пытались посадить на варшавский трон саксонского курфюрста Августа* (* Война за польское наследство. 1733-1735 гг), а король Людовик XV пытался сделать главным в Польше своего тестя Станислава Лещинского.

Но, уже во время первой войны за Силезию* (*Первая Силезская война 1740-1742 гг) вместе с нами против австрийцев сражались французские войска маршала Бель-Иля. Во время второй войны за Силезию* (* Вторая Силезская война 1744-1745 гг) французы были на нашей стороне, а британцы оказались в стане наших противников. Австрия никогда не простит мне того, что Силезия стала прусской. И она готовит новую войну, сколачивая союз против моей любимой Пруссии.

Мне надо тоже найти надежных союзников для войны против Австрии. Или, хотя бы добиться нейтралитета от тех стран, которые могут стать моими противниками.

– Я понимаю вас, ваше величество, – произнес я, на мгновение задумавшись. – Вы имеете в виду Россию, которая в настоящее время тоже еще не определилась с союзниками. Только вот захочет ли она воевать в Европе? С польскими и шведскими проблемами она уже разобралась. Швеция после разгрома под Гельсингфорсом больше не собирается силою оружия возвращать свои земли, утерянные еще во времена Карла XII. В Польше же правит ставленник русских саксонский курфюрст Август.

У России есть постоянный противник – турки, которые регулярно натравливают своих вассалов – крымских татар – на ее южные рубежи. Поверьте, ваше величество, я хорошо знаю, что такое татарский набег. Ведь я три года был наместником в Малороссии и даже гетманом казаков.

– Но, как я слышал, – осторожно произнес король, –канцлер Бестужев находится под сильным влиянием австрийцев. И, вполне вероятно, он сможет убедить императрицу Елизавету поддержать эту ханжу Марию-Терезию. Против меня выступит «бабий альянс»!

Король расхохотался, но глаза его оставались серьезными. Я знал, что он на дух не переносит женщин, и дворец Сан-Суси, что в переводе с французского означает «Без забот», остряки прозвали «Sans femmes»* (*«Без женщин» – фр.). Даже свою супругу, королеву Елизавету Кристину Брауншвейгскую, Фридрих отправил в королевский дворец в Берлине.

– Однако, ваше величество, – ответил я, – для Пруссии было бы крайне нежелательно вступление в войну против нее России. Эта огромная страна с превосходной армией, которая могла бы сотворить немало неприятностей Пруссии. Поверьте мне, я хорошо знаю русских…

– Я полностью согласен в вами, Кейт, – задумчиво сказал король. – Знали бы вы, сколько сил и времени я трачу на то, чтобы найти выход из этой непростой ситуации. Помнится, поступая на службу Пруссии, вы поставили одно пренепременное условия – не посылать вас против русских…

– Да, ваше величество, именно так. Я столь многим обязан России и русским, и потому мне не хочется проливать их кровь.

– Кейт, я прошу вас, да-да, не удивляйтесь – я, король, прошу вас, - сделайте так, чтобы России не пришлось воевать с Пруссией. Используйте ваши личные связи, связи ваших братьев – вольных каменщиков* (* В России генерал Кейт одно время возглавлял петербургскую масонскую ложу), словом, все, что позволило бы мне добиться нейтралитета России в будущей схватке с Австрией.

Ну, а что касается Франции и Британии… Тут, Кейт, все будет зависить от политической ловкости, с помощью которой я выберу себе выгодного для Пруссии союзника. И потому известия, полученные вами о русских воюющих в Новом Свете против Англии, для меня очень ценны. Я с нетерпением жду информации, которая прояснит, что, собственно, там происходит…