#1410 Road Warrior » 17.12.2014, 17:43
9. Вечный покой.
"... И сотвори ей вечную память!"
То, что было потом, вспоминается неким калейдоскопом. Вот Сара отводит меня в машину, где за рулём сидит сам Володя, и мы едем в собор. Вот наш архиепископ Герман совершает отпевание. Потом я в последний раз целую Лизу - казалось бы, она всего лишь спит - и сам, лично, заколачиваю крышку гроба. Мы несём её на недалёкое кладбище - все бросают по горсти земли, потом я сам закапываю могилу, чтобы в последний раз хоть что-нибудь сделать для любимой жены. Господи, но почему же так? Ведь я уже давно жене ни разу не изменял, в отличие от первой моей поездки, но почему тогда я увидел её живой и здоровой, а теперь...
Потом были поминки в здании Медицинского училища, там, где Лиза в последний раз преподавала ещё неделю назад. Я много не пил - при всём желании, попросту не мог. И вот меня Володя отводит домой. Сара ушла уже раньше - сказала, с детьми сидели две девочки из училища, и им тоже надо будет помянуть Лизу...
По дороге я увидел, что наша улица теперь называлась "Улицей Елизаветы Алексеевой". Володя, увидев, что я смотрю на табличку, сказал:
- А вон там - площадь её имени, и ребята уже готовят ей памятник. Ведь она столько людей вылечила, и столько других обучила, а структуры и инструкции, которые она подготовила, спасли жизни многим - и индейцам, и новым переселенцам.
В тот самый день, когда мы попали в шторм, Лиза как раз пришла в здание почты, на теперешней Площади Елизаветы Алексеевой. Там ей сказали, что с "Ла Пасом" потеряна связь - и что, согласно последнему сообщению, он попал в сильный шторм. Лиза вернулась домой, и вдруг начались сильные схватки. Она не пошла в клинику - ведь детей было оставить не на кого. К счастью, пришли её ученицы, они и приняли роды, но сама Лиза в тот же вечер умерла.
- А вот дети твои живы и здоровы.
- Все четверо? Или уже пятеро?
- Я ж тебе не сказал, у тебя опять двойня. Елизавета и Алексей - Лиза сказала, что пусть будет память о ней - а может, и о тебе, хотя она до последнего молилась за тебя и верила, что ты вернёшься. Вот, она оставила тебе письмо.
Я вскрыл конверт - ещё из запасов с "Победы" - и прочитал записку. Писала она, что знает, что вскоре умрёт, и вряд ли меня увидит, и что молит Господа о том, чтобы я вернулся домой живой и здоровый. Дальнейшее приводить не буду - слишком личное. Скажу только, что с тех пор записку эту я храню среди самых дорогих своих вещей.
А ещё там были такие строчки:
"Женись - детям нужна мать, а тебе - супруга. И лучшей жены, чем Сара, тебе не найти. Её дочь Маша - твоя дочь, она мне призналась, что переспала с тобой, когда ты болел и не понял, кто был с тобой в постели. И Сара тебя беззаветно любит. Женись, как только сможешь - не нужно слишком долго ждать, я тебя благословляю на это."
Следующие дни "мелькали, как в немом кино". С детьми мне помогала учреждённое по Лизиному проекту Служба помощи молодым родителям. Лизоньку и Алёшу кормила Тепин, жившая в соседнем доме с другой стороны - у неё родился очередной ребёнок двумя месяцами раньше, и молока у неё было очень много. Она их даже забрала пока к себе, сказав, что когда у них определятся ритмы кормления, она их принесёт обратно; и я с детьми и с Сарой проводил как можно больше времени у неё с Васей.
Я написал заявление об отставке с поста начальника управления, но ко мне пришла целая делегация других членов Совета и дала мне понять, что отставка не принимается. То же мне сказали и другие сотрудники моего Управления. Вот преподавать я пока перестал - договорились, что я вернусь в следующем семестре.
С Сарой же отношения у нас были как бы родственные, но не более того; всё-таки я был вдовцом, и любые отношения с другой женщиной казались мне предательством - даже если она сама меня об этом попросила. А вот Маша переселилась в наш дом, да и Сара проводила большую часть времени у нас, и даже спала на диване в нашей небольшой гостиной.
Так что расписание моего дня было таким: с утра мы с детьми ходили к Тепин и Васе. Потом старшие уходили в школу, младшие - в детский сад и ясли, а мы с Сарой - на работу, в Управление. Работы, кстати, было много, особенно с индейцами из Нижней Калифорнии и горных районов у восточной границы Русской Америки. А ещё появились новые колонии - Елизаветино на Елизаветинском острове, том самом, который в моей истории именовался островом Ванкувер, Дмитров - на месте города Ванкувер, и Ольгино - примерно там, где в "той" истории возник Форт-Росс. Индейцы Севера были намного более воинственные, чем здешние, и Сара ещё несколько месяцев назад ходила туда - на Елизаветинском острове и в районе Ольгино (где, кстати, жили в основном мивоки), индейцы согласились принять русское подданство, распознав, что для них это были только плюсы. А вот на материке у Дмитрова индейцы были откровенно враждебно настроены, и не позволяли даже "десанта докторов", с которого обычно начинались отношения с другими племенами.
И между делом - заседания Совета. Доклад о событиях на Руси я написал ещё на "Победе", присовокупив записки других членов экспедиции, а также аналитиков из Николаевского центра. Туда же я добавил "Грамоту о вольностях" и другие документы. Члены Совета всё прочитали (или хотя бы просмотрели), после чего в течение недели приходили ко мне домой и, пока детки висели на Саре, обсуждали те или иные аспекты. В общем и целом ребята были довольны, хотя были кое-какие аспекты, к которым они не были готовы. Главный из них - тот факт, что теперь можно будет рассчитывать на четыре тысячи или более новых переселенцев в год, когда взрослое население ещё до моего возвращения составляло всего около пяти тысяч, не считая населения карибских, атлантических и балтийских форпостов. Значит, придётся строить больше жилья, наращивать сельхозпродукцию, строить рабочие места, школы, клиники... Кроме того, придётся менять и экономическую модель - она уже трещит по швам, да и политическую. Пока что новые переселенцы получают право голоса только через три года проживания здесь - но скоро у всех них появится права голоса, и что тогда?
Ну и другие моменты. Пока что единственный "сухой док" находился в заливе Елизаветы - горловина залива закрывалась стеной, русло речки, впадающей в залив, было уже перенаправлено, и вода выкачивалась из полученного рукава. Но "Победа" и "Мивок" в ближайшее время останутся на дежурстве в Карибском море - а "Победа" будет ходить на Балтику и обратно. Когда-нибудь в не таком уж далёком будущем необходим будет капитальный ремонт обоих кораблей - но где и как?
Потом заседания Совета вернулись "на круги своя", в новопостроенное здание Правительства Русской Америки - так что пришлось ходить и туда. Собрания были короткими и по существу, но решения поставленных задач вырисовывались очень медленно. А вот город, и колония наша, менялись разительно - всё время открывались новые производства, строилось новое жильё, школы, клиники, даже спортивные поля - решили, пока меня не было, продвигать футбол, баскетбол, лапту... А детей уже сейчас было более семи тысяч - и каждый год рождались ещё свыше двух тысяч. И это не считая индейцев.
Прошло полгода, когда пришла новость из Дмитрова - местные индейцы требуют, чтобы к ним прислали "большого человека", потому как они "говорить будут". Пришлось ехать мне. Я взял с собой Сару и "десант врачей и учителей" - если получится, часть останутся там, в Дмитрове.
Не буду рассказывать про все перипетии - скажу лишь, что правильным решением была идея Сары взять с собой переводчиков из нескольких племён Елизаветинского острова - хотя языки их очень разнились, но многие знали языки континентальных племён, всё-таки имела место какая-никакая, а торговля. В результате, после длительных переговоров, нам удалось убедить вождей племён союза Столо пустить наших врачей - ведь болезни, которые завезли когда-то испанцы, до сих пор свирепствовали в местных деревнях, унося жизни не только множества взрослых, но и девяти из десяти детей. Именно после испанских экспедиций местные племена не хотели иметь дело с белыми.
Когда дети вдруг начали выздоравливать, отношение к нам разительно переменилось, и племенной совет Столо решил принять российское подданство, а за ним и другие местные племенные союзы. И после одного такого раза, когда я после трёхдневных переговоров с тремя разными советами без сил лежал в вигваме, в котором нас поселили в одной из деревень, и было холодно - даже начало июля в районе Дмитрова может быть весьма холодным (а январь тёплым), вдруг Сара залезла под шкуру, которой я укрывался, и стало теплее, а потом... Впрочем, рассказывать не буду.
На следующее утро, когда мы проснулись в объятиях друг друга, Сара мне сказала:
- Алёшенька, пусть Лиза останется в твоём сердце - мне её тоже очень сильно не хватает. Но пусть и для меня там будет место.
Через три недели, когда мы вернулись наконец в Форт-Росс, мы объявили о своей помолвке, а ещё через месяц, после окончания Успенского поста, мы сыграли свадьбу. А в день Святой Елисаветы, пятнадцатого сентября, а также двадцать седьмого ноября, в день её смерти, и четвёртого июня, в день её рождения, равно как и на все родительские субботы, мы ходили на её могилу - на кладбище у стен Собора, вскоре получившего название Старого. Но это была практически единственная грустная нотка - мы с Сарой были весьма и весьма счастливы, как и предсказала Лиза.