Севастопольский вальс

[Road Warrior]

15 (27) сентября 1854 года. 20 миль от побережья Крыма. Борт катера «Раптор»
Поручик Гвардейского экипажа Домбровский Николай Максимович, вице-президент медиахолдинга «Голос Эскадры».

– И куда вы все спешите-с? – ворчал адмирал Нахимов, наблюдая в иллюминатор за тем, как нос нашего катера рассекает морские волны. «Раптор» вышел из Севастопольской бухты загодя, чтобы провести разведку в районе Камышевой бухты. Вражеские корабли мы обнаружим с помощью радара, а отряд капитана 2-го ранга Бутакова, который выйдет в море уже в сумерках, мы наведем на французские корабли, которые побегут из бухты после того, как по ним отработают с суши минометы, а с воздуха – наш «Ансат».

Когда я рассказал об этом Нахимову, тот лишь пробурчал:

– А вы уверены, что именно так-с все и будет? Уж очень-то гладко-с все у вас получается! Может так случиться, что и не побегут-с. Видел я французов и англичан в бою – они храбро дрались при Наварине.

– Так-то оно так, Павел Степанович, – ответил я, – только мы считаем, что не выдержат они нашего удара. Однако, не будем гадать – скоро все сами увидим.

Вообще-то наш катер Нахимову пришелся по душе. Только он явно не показал это, потому что, как я знал, не нравились бравому адмиралу-марсофлотцу пароходы, или, как он их называл, «самовары». Но «Раптор» не коптил небо, и, более того, двигался с огромной для нынешних времен скоростью. А когда мичман Максимов на полном серьезе рассказал адмиралу, что его катер может запросто утопить вражеский бриг или корвет, то Павел Степанович стал смотреть на наш кораблик с нескрываемым уважением.

Федя Максимов, в свою очередь, во все глаза пялился на Нахимова. Еще бы – живая легенда, настоящий герой Севастопольской обороны. Федор даже украдкой потрогал адмирала за рукав кителя. Павел Степанович заметил это, усмехнулся, и подмигнул мне.

Пока катер не спеша двигался в сторону Камышевой бухты, я развлекал адмирала разговорами о военно-морском флоте XXI века. Нахимов был потрясен, когда я ему показал альбом с фотографиями ракетных кораблей и атомных подводных лодок. А когда я рассказал ему, что вот эта атомная субмарина одним залпом может уничтожить все живое, скажем, в такой стране, как Англия, Павел Степанович был потрясен.

– Неужели у вас еще воюют-с? – спросил он. – Ведь вы просто поубиваете-с друг друга. И победителей у вас не будет-с.

Я решил отвлечь адмирала от этой рискованной темы, и начал рассказывать про училища, носящие его имя. Нахимов расчувствовался, и даже незаметно смахнул слезу со щеки. Ему было очень приятно, что юные кадеты называют себя «нахимовцами», и из них потом получаются прекрасные морские офицеры. Я рассказал ему и об ордене Нахимова, которым во время Великой Отечественной войны награждали наиболее отличившихся командиров флота и береговой службы.

– Господа, – прервал нашу увлекательную беседу Федор Максимов, – мы уже вышли к месту проведения операции. Вражеские корабли видны, но обещанный концерт еще не начался.

Я бросил взгляд на часы, и ответил Феде:

– Подожди еще минут пять – сейчас начнется.

И, действительно, на берегу поднялся в черное южное небо столб пламени, а вскоре донесся гул сильного взрыва. Камышовую бухту и вражеский лагерь, расположенный на ее берегу, охватило пламя. Взрывы гремели один за другим, а в бинокль я разглядел не только горящие на берегу палатки, но и пылающие вражеские корабли.

Похоже, что экипажи торговых судов охватила паника. Они дружно начали поднимать пары (а парусники – паруса) и сниматься с якоря.

– Ну вот, Павел Степанович, – сказал мичман Максимов, – настал и наш черед. Леша – скомандовал он радисту, – передай на «Владимир» – клиент созрел, пора и им подключаться к делу.

На пароходо-фрегате «Владимир» – флагманском корабле отряда Бутакова, находился радист с радиостанцией, с помощью которого мы поддерживали связь с берегом и «Ансатом».

Вскоре мы разглядели на горизонте вырывающиеся из труб наших пароходов искры не сгоревшего полностью угля. Вместе с «Владимиром» на охоту за вражескими судами вышли все паровые корабли Черноморского флота: «Бессарабия», «Одесса», «Громоносец», «Эльбрус», «Херсонес», «Грозный» и «Крым». Пикантно, что все они были английской постройки.

Самым сильным, с точки зрения вооружения, был флагманский «Владимир». Остальные уступали ему, как в количестве орудий, так и в их калибре. Но, для того, чтобы справиться с вражескими транспортами, они были достаточно сильны.

Правда, вместе с вражескими «купцами» из бухты выскочили и военные пароходы союзников. Но мы рассчитывали, что они будут удирать со всех ног подальше от бухты, где наши минометчики и вертолет устроили подлинный Армагеддон.

В общем, все так и произошло. Лишь один настырный французский паровой корвет вступил в перестрелку с 10-пушечным «Громоносцем». Но на подмогу к нашему пароходо-фрегату подоспела 6-пушечная «Бессарабия». Поставленный в два огня корвет получил несколько попаданий – одно из них в машину – запарил, и потерял ход. Кончилось все тем, что французу пришлось сдаться и спустить флаг.

Остальные наши пароходы кружились вокруг вражеских транспортов, сгоняя их в кучу, как волки сгоняют стадо овец. Сначала один, потом другой, потом сразу несколько английских и французских судов легли в дрейф и спустили флаги. Наши пароходо-фрегаты стали высаживать на них призовые команды.

– Финита ля комедия, – сказал мичман Максимов, подведя итог ночному сражению, точнее, охоте за призами. – Думаю, что в трюмах захваченных нашими кораблями транспортов найдется много чего интересного и ценного. Может быть, и нам на кого-нибудь поохотиться?

Федя закатил глаза, изобразив на лице блаженство.

– Коля, представляешь – ночь, абордаж, блеск кортиков…

– …и попугай на плече, истошно вопящий: «Пиастры! Пиастры!» – добавил я. - А слитки с золотом мы закопаем на необитаемом острове.

Адмирал Нахимов с изумлением слушал наш разговор. Он, служака, что называется, до мозга костей, не мог понять: то, о чем мы сейчас говорили с Федей – это в шутку, или всерьез…

– Господа, – наконец сказал он, – смотрю я на вас, и удивляюсь. – Вроде взрослые вы люди-с, используете такое смертоносное оружие, и, в то же время-с, ведете себя-с, как мальчишки-гардемарины-с… Не знаю. Может, у вас это так принято?

Мы с Федей смущенно переглянулись. Действительно, все как-то несолидно получилось, к тому же выговор нам сделал такой знаменитый человек.

– Извините, Павел Степанович, – ответил я. – Наверное, это, как говорят у нас, «отходняк».

Заметив недоуменный взгляд Нахимова, пояснил:

– Ну, это реакция организма на стрессовую ситуацию. Проще говоря, состояние после боя.

– Это я понимаю-с, – согласился адмирал. – Я в таких случаях открываю-с бутылочку марсалы. Кстати, у вас не найдется хорошего вина-с? Полагаю, что не грех сегодня выпить за блестящую победу русского оружия. Неприятель понес большие потери, а все наши корабли-с целы. Я не заметил на наших пароходах особых повреждений. Все они хорошо держат строй, и уверенно ведут захваченные призы в Севастополь.

Мы с Максимовым переглянулись. Я припрятал у него в рундуке бутылку хереса, которую подарил мне Хулиович – трофей одной из вылазок его ребят.

– Павел Степанович, – сказал Федор, – отметить сегодняшний успех я не против, только лучше это сделать после того, как мы пришвартуемся к причалу в Севастополе. Тем более, что мы уже подходим ко входу в бухту…

[Road Warrior]

Вопрос не в погонах а в чинах на ВМФ.
ЕМНИП в РЯВ, были Судовые врачи и т.д. Проходили по гражданке, в реестре не числились.

Ага, но если у человека уже чин (а наши военврачи "из будущего" - военнослужащие), то вряд ли Николай захотел бы сделать из него гражданского.

[Uksus]

Макс, перебарщиваешь с "-с". Причём сильно.

Добавлено спустя 1 минуту 27 секунд:

Может так случится, что и не побегут-с.

СлучитЬся.

Добавлено спустя 1 минуту 4 секунды:

как я знал, не нравились бравому адмиралу-марсофлотцу пароходы,

МарсофлоТУ.

Добавлено спустя 1 минуту 37 секунд:

Федор даже незаметно потрогал адмирала за рукав кителя. Павел Степанович заметил это,

Вместо первого - украдкой.

Добавлено спустя 1 минуту 14 секунд:

Пока катер не спеша двигался в сторону Камышевой бухты,

В данном случае слитно.

Добавлено спустя 2 минуты 23 секунды:

и начал рассказывать про училища, носящие его имя.

Сейчас оно только одно. В Питере.

[ZLOY_GAD]

Ага, но если у человека уже чин (а наши военврачи "из будущего" - военнослужащие), то вряд ли Николай захотел бы сделать из него гражданского.

Макс там дело даже не в чинах. Ведомство другое.

[Uksus]

Остальные уступали ему, как в количестве орудия, так и в их калибре.

ОрудиЙ.

Добавлено спустя 2 минуты 40 секунд:

Думаю, что в трюмах захваченных нашими кораблями транспортом найдется много чего интересного и ценного. Может быть, и нас на кого-нибудь поохотится?

1. ТранспортоВ.
2. НаМ.
3. С Ь.

[Road Warrior]

Насчет -с: современники пишут, что он почти в каждом слове добавлял это.
Кстати, про "марсофлотцев" тоже вроде правильно...

Добавлено спустя 1 минуту 11 секунд:

Макс там дело даже не в чинах. Ведомство другое.

По тем временам - да. Но эскадра - нечто абсолютно новое, и она вся, целиком, формально подчинена гвардейскому экипажу, а на самом деле - лично императору. Без какой-либо привязки к имеющимся ведомствам...

[Uksus]

Н-ну, если современники...

Кстати, про "марсофлотцев" тоже вроде правильно...

А вот и нет. Именно марсофлоТ. Я этому ещё в детстве удивлялся.

[Road Warrior]

А вот и нет. Именно марсофлоТ. Я этому ещё в детстве удивлялся.

Интересно. Вот здесь - "марсофлотец": http://blog.fontanka.ru/posts/122118/
https://books.google.de/books?id=MZG7AAAAQBAJ&pg= ... =onepage&q=марсофлотец&f=false
https://books.google.de/books?id=kUKgAAAAQBAJ&pg= ... =onepage&q=марсофлотец&f=false
http://smena-online.ru/stories/rekviem-po-linkoru
А вот здесь - "марсофлот":
http://dic.academic.ru/dic.nsf/dic_synonims/75341/марсофлот
http://www.korabli.eu/glossary/ru/m/marsoflot
http://enc.biblioclub.ru/termin/1289199_MARSOFLOT

[BORIS_MM]

ЕМНИП в РЯВ, были Судовые врачи и т.д. Проходили по гражданке, в реестре не числились

Вы ошибаетесь. Судовые врачи в тот период проходили по Морскому ведомству ( по сути были к нему прикомандированы) и в его реестрах значились. , Однако флотских чинов от этого ведомства не получали и в этом отношении действительно оставались привлеченными гражданскими специалистами.

[Умникус]

Макс Вы смотрели "Адмирал Ушаков" и "Корабли штурмуют бастионы" ? Вполне смотрится и слушается без -с. Понятно, что другой период, но дух...

[Road Warrior]

Макс Вы смотрели "Адмирал Ушаков" и "Корабли штурмуют бастионы" ? Вполне смотрится и слушается без -с. Понятно, что другой период, но дух...

Нет, увы... Но мой соавтор, наверное, смотрел.

А я в детстве любил старые фильмы о пиратах.

[Road Warrior]

17(29) сентября 1854 года. Евпатория.
Адмирал Флота Ее Величества Джеймс Уитли Динс Дандас.

О полном разгроме французов в Камышовой бухте мне доложил капитан посыльного судна «Дриада», лейтенант Стюарт. Послал я его туда после гибели нашей эскадры в Балаклаве, которая, по договоренностям с французами, должна была стать нашей базой у Севастополя. Евпатория для этого находилась слишком далеко, Круглая бухта была слишком мелкой, и оставались лишь Камышовая и Казачья бухта. Конечно, можно было бы обосноваться в последней, но она была менее удобной, и находилась дальше, чем Камышовая. Я посчитал, что французам необходимо потесниться, и послал к ним письмо с требованием перевести половину их флота в Казачью бухту, а также предоставить нам часть территории Камышовой балки под наш лагерь.

По рассказу Стюарта, прочитав мое письмо, генерал лягушатников Канробер побледнел от ярости и процедил сквозь зубы, что ответ он даст на следующее утро, после заседания своего военного совета. Это оказалось, как говорится, скрытым благословением (*англ. blessing in disguise) – «Дриада» отошла в Круглую бухту и не попала под чудовищный ночной удар азиатов. Зато Стюарт имел возможность понаблюдать за уничтожением наших горе-союзников с холмика между бухтами. По его словам, и на море, и на суше горело все. Словом, нам еще повезло, что мы не успели перевести наши войска в те края – в бухте было не более полудюжины наших транспортов, на которых мы помогли перевезти французов, да еще полк, который был послан в Балаклаву, расположился лагерем рядом с французами. И, как назло, лорд Раглан как раз до этих событий отправился к ним с инспекцией. Поэтому срочное совещание пришлось созывать мне.

Ознакомив присутствующих с печальными вестями, я вздохнул и сказал:

– Джентльмены, признаемся честно – наша компания в Крыму проиграна начисто. Надежд на захват Севастополя у нас практически не осталось. Дальнейшее промедление с принятием окончательного решения будет лишь чревато новыми потерями. Так что с точки зрения здравого смысла эвакуация – самый правильный выбор из всех возможных вариантов. Этим мы сбережем жизни солдат Ее Величества и корабли королевского флота. Принять окончательное решение придется мне – лорд Раглан находился в районе Камышевой бухты, и неизвестно, жив он или мертв; а если и жив, то, вероятно, в плену у русских.

Решение военного совета оказалось единодушным – срочно эвакуировать британские войска из Крыма в Варну и Константинополь. Только один командир фрегата – уже не помню, кто именно – попытался возразить:

– Но сэр, как же нам быть с французами и турками? Даже если мы забьем солдатами все пушечные палубы наших кораблей, все равно мест для всех не хватит. А русские вряд ли будут спокойно смотреть на то, как мы вывозим войска из Евпатории. Они не упустят возможности разбить нас по частям. Да и вряд ли Черноморский флот русских не сделает попытку перехватить наши перегруженные корабли во время их перехода в Варну и Константинополь.

– Джентльмены, – строго и нравоучительно произнес я. – А какое нам, собственно, дело до союзничков? Пусть их спасают французские и турецкие корабли. Я в ответе за жизни солдат и офицеров британской армии. Разве что если останется свободное место. Но только тогда, когда на берегу не останется ни одного подданного Ее Величества.
Да, я понимаю, что наша внезапная эвакуация может вызвать их неудовольствие. Поэтому я прошу всех здесь присутствующих хранить информацию о предстоящей операции в секрете. Им же я сообщу, что эвакуация союзников начнется в четыре часа пополудни; прошу всех придерживаться именно этой линии. Кроме того, необходимо привести морскую пехоту на наших кораблях в полную боеготовность, чтобы она смогла удержать на почтительном расстоянии тех из наших заклятых друзей, которые самовольно попытаются проникнуть на наши корабли.

Когда командиры кораблей покинули мою каюту, я достал из шкафчика бутылку виски, налил себе стакан и выпил его одним махом.

– Пусть будут прокляты эти свиньи из Лондона, – сказал я вслух, тупо уставившись в иллюминатор, – за то, что они заставили меня влезть в это дерьмо! Но, даже если меня, как адмирала Джона Бинга, приговорят к расстрелу*, то я умру с мыслью о том, что спас сотни британцев от смерти в этой чертовой дыре.
(* Джон Бинг – британский адмирал, расстрелянный в Портсмуте в 1757 году по приговору военного суда за то, что в сражении при Минорке «не сделал все, что от него зависело»)

А ползучая эвакуация уже началась. В британские части отправились курьеры с приказом, бросив на берегу все имущество, амуницию и артиллерию с зарядными ящиками, скрыто выдвинуться к берегу, где их будут ждать шлюпки, которые доставят солдат и офицеров на корабли королевского флота. Мой приказ был категоричен – эвакуировать только людей, оставив все лишнее имущество на берегу. Однако многие офицеры не желали расставаться со своими гардеробами, бочками с вином и коробками с сигарами. Некоторые рыдали, прощаясь с любимыми жеребцами и собаками. После того, как нам пришлось завернуть очередную шлюпку с чьей-то походной ванной, я послал морских пехотинцев на берег, чтобы пресекать все дальнейшие попытки нарушить мой приказ. Одновременно, они не раз и не два разъясняли французам, что до них еще дойдет очередь.

В результате, эвакуация затянулась, и в два часа дня я приказал морским пехотинцам немедленно возвращаться на борт – я хотел еще засветло отдалиться как можно дальше от берега. Когда это увидели французы, они поняли, что никто их ждать не будет, и с берега послышались крики:

– Британские свиньи! Трусы!

Не отвечая на оскорбления и плевки, морпехи выстроились в каре. Шеренги, обращенные к лагерю, взяв ружья на руку, направив штыки в сторону толпы возмущенных французов и турок, прикрывая погрузку своих товарищей в последние шлюпки.

17(29) сентября 1854 года. Евпатория.
Лейтенант морской пехоты Ее Величества Джеймс Сиверс.

– Они бегут! – крикнул кто-то из французов. Какой-то зуав громко засвистел, его приятель сделал рукой неприличный жест. – Эти «вареные раки» бросают нас на растерзание русским! – воскликнул один из французских пехотинцев, размахивая в воздухе тесаком.

– Не стрелять, только не стрелять! – успокаивал я подчиненных, которые готовы были открыть огонь по недавним товарищам по оружию. Только перестрелки с нашими союзниками нам не хватало.

– Что здесь происходит? – спросил какой-то французский майор в форме зуава.

– Мсье, вам уже должно быть известно, что до вас очередь дойдет в четыре часа дня, – отчеканил я. – И чем более вы будете нам мешать, тем дольше продлится погрузка.

Тем временем, отчаливали последние шлюпки, и количество британцев, ожидающих своей очереди отправиться на корабли, соответственно уменьшалось. Вдруг французы и турки побежали в сторону нашего лагеря – похоже, сообразили, что мы бросили в палатках практически все имущество. Толпа, окружавшая нас, поредела, и радостные крики, доносившиеся из английского лагеря, возбуждающе подействовали на тех, кто стоял и наблюдал за британской эвакуацией. Вскоре напротив нас оставалось не больше двух-трех десятков самых непримиримых французов. Они уже вплотную подошли к нам и швыряли в нашу сторону подобранные с земли камни и выброшенные на берег куски дерева, а мои ребята яростно отбивались от французов прикладами. Раздалось несколько выстрелов в воздух.

Ну что ж, подумал я, пора и нам возвращаться. Но, оглянувшись, я увидел, что ни одной шлюпки у берега не осталось; британцев на берегу оставалась лишь горстка – половина моей роты, и еще, может быть, сотня «опоздавших Джонни» (англ. Johnny-come-lately). На наших Томми Аткинсов (*прозвище английских солдат) было жалко смотреть. Мгновенно сломав строй, они, словно помешанные, стали носиться вдоль кромки воды, и с жалобными криками размахивать шапками и ружьями. Но спасительных шлюпок мы так и не дождались, а наши бывшие союзники стали выкрикивать оскорбления.

Потом из брошенного британского лагеря вернулись уже изрядно хлебнувшие виски французы, которые тут же полезли в драку. Нам ничего не оставалось, как пуститься наутек. Но не всем удалось спастись бегством – тех, кто попадался в руки лягушатникам, забивали до смерти. Я спрятался в кустах и, как избавления, ждал прихода русских.

Вечером, когда они наконец подошли к Евпатории, французы и турки уже представляли собой толпу полностью деморализованных и не желающих сражаться солдат. Я злорадно наблюдал, как они с радостью бросали оружие и поднимали руки. Но через пару минут и меня выволокли из моего убежища. Потом оказалось, что меня вычислили по запаху мочи от моих весьма мокрых форменных брюк.

[Road Warrior]

Блин, "кАмпания". Только что заметил.

[Uksus]

да еще полк, который был послан в Балаклаву, расположился

...да ещё посланный в Балаклаву полк расположился...
Хм?

Добавлено спустя 2 минуты 35 секунд:

Камышовая

Камышевой

Как правильно?
Макс, у тебя постоянно эти буквы меняются.

Добавлено спустя 2 минуты 53 секунды:

зарядными ящиками, скрыто выдвинуться к берегу

Таки скрытНо.

Добавлено спустя 1 минуту 53 секунды:

Шеренги, обращенные к лагерю, взяв ружья на руку, направив

ВзяЛИ.

Добавлено спустя 2 минуты 41 секунду:

Ну что ж, подумал я, пора и нам возвращаться.

"Ну что ж, - подумал я, - пора и нам возвращаться".

Добавлено спустя 37 секунд:

Но, оглянувшись, я увидел, что ни одной шлюпки у берега не осталось;

На фиг.

[Road Warrior]

Еще один момент - врачи и "рыцари невидимого фронта" получили те же чины, которые у них были в 21 века - поэтому все еще имеются "старшие лейтенанты", например. Позднее, их постепенно переведут на "классные" чины.

[Road Warrior]

24 (12) сентября 1854 года. Черное море, борт ДК «Денис Давыдов».
Старший лейтенант Особой службы Гвардейского флотского экипажа Самохвалов Константин Александрович.

«Ветер весело шумит, судно весело бежит». До сих про помню, как я декламировал эти строчки в детском саду, старательно выговаривая букву «р». Конечно, нашему «Денису Давыдову» ветер особо и не нужен, но бежал он – даже, скорее, летел – весело над синим-синим морем. В воздухе носились чайки, а из иллюминатора были видны кувыркающиеся в волнах дельфины. И, казалось – нет никакой войны, ни погибших и раненых при Альме, ни тех, кто бросился в самоубийственную контратаку в Камышовой бухте, ни защитников Балаклавы.

Но кресты на Альминском и Братском кладбищах, у храма Петра и Павла и у храма Двенадцати апостолов в Балаклаве, напоминают нам о всех тех, кто, как их потомки во время Великой Отечественной, отдали жизнь за свою Родину. Причем не только русские – среди погибших греки, немцы, татары, армяне, и аландские шведы, и даже поляки... И умерло бы намного больше, если бы не Саша Николаев и не врачи, которые не сочли ниже своего достоинства поучиться, по Сашиным словам, «у молокососа с монгольской физиономией», а публикации в «Севастопольских вестях» и рассказы его пациентов и их родственников не сделали его кумиром местного населения. Даже прибытие врачебного отряда во главе с Николаем Ивановичем Пироговым и Юрой Черниковым не смогло затмить Сашиной славы, тем более, что русских пациентов для них почти не осталось, и лечат они в последнее время почти одних только военнопленных, а также гражданское население.

А вчера нас с Ником и с Пашей Филипповым вызвал Хулиович и сказал:

– Ребята, у меня такое впечатление, что вам здесь изрядно поднадоело. У Паши работа есть, а Ник с Костей баклуши бьют. Не хотите ли сходить завтра на небольшую морскую прогулку?

– Куда это? – поинтересовался Ник.

– Не «куда это», а «так точно», господин поручик, – грозно рявкнул Саша Сан-Хуан, а в глазах у него плясали смешинки. – Завтра в восемь утра «Давыдов» уходит в Херсон. Вернемся послезавтра вечером. Почему – узнаете позже. И еще, Паша, приготовь небольшой доклад по делам контрразведки. Костя, а ты – по разведывательным делам.

– А кто завтра прибудет в Херсон? – спросил вдруг Ник. – Неужто кто-то из великих князей?

– Увидишь. Но у этой персоны высшая степень допуска, имейте это в виду, когда будете составлять доклады. Паша, надеюсь, что ты доверишь Косте представить твой доклад? А сам ты остаешься «за себя и за того парня».

– Так точно, – ответил Паша.

Он, по своей линии, занимался реформой местной (практически не существовавшей ранее) контрразведки, а также выявлением шпионов, коих сумел поймать с полдюжины – работали они весьма топорно. А я не столько вербовал шпионов (хотя этим тоже занимался, и довольно-таки успешно), сколько анализировал полученную от военнопленных информацию, сличал ее с донесениями агентов в Османской империи, с данными разведки, и с нашей историей.

Работы было много, но все же мне приходилось пока легче, чем Паше. Помогал тот факт, что, решением Военного совета Эскадры был воссоздан своего рода КГБ эскадренного масштаба – Особая служба, которая занималась и разведкой, и контрразведкой, о чем нас оповестили две недели назад. В результате с конкуренцией между нами было покончено. По крайней мере, пока.

– А ты, Коля, подготовь ролик о наших действиях в Крыму. Пока только для ограниченного круга лиц.

– Есть, – по флотски ответил Ник.

И вот сегодня утром начался наш «круиз». Ушел один «Давыдов», но вокруг него постоянно кружил «Орлан», и, кроме рыбачьих судов, которые после бегства неприятельского флота опять стали спокойно выходили в море, на горизонте ничего кроме дельфинов замечено не было. Помимо нас на корабле находились два отделения морпехов, Хулиович и флигель-адъютант Шеншин. Впрочем, последние заперлись в одной из кают и о чем-то стали шушукаться, Ник в очередной раз редактировал свои ролики и писал статьи, а я в снова и снова обдумывал полученную мною информацию.

Без приключений мы прошли между Кинбурном и Очаковым, и вскоре перед нами показался Херсон. «Давыдов» пришвартовался к одному из пирсов, и мы под руководством Хулиовича ступили на твердую землю – я обратил внимание, что отделение морпехов осталось его охранять – и направились к дому коменданта, охраняемого на этот раз десятком солдат. Сержант, увидев нас, спросил у Шеншина:

– Как прикажете доложить, ваше благородие?

– Доложите о прибытии флигель-адъютанта Шеншина в сопровождении группы офицеров.

Услышав его фамилию, тот вытянулся в струнку и гаркнул:

– Так точно! – после чего шмыгнул в здание. Через минуту к нам вышел... сам Николай I.

– Здравия желаем, ваше императорское величество! – приветствовали мы императора. Все-таки выучка – великая вещь...

– Господа офицеры, рад вас видеть. Прошу пройти в здание.

24 (12) сентября 1854 года. Херсон.
Поручик Гвардейского Флотского экипажа Домбровский Николай Максимович.

– Здравствуй, Николя! - сказал император, обняв Шеншина. Рад тебя видеть! И вас, Александр Хулиович, и вас, Николя, - улыбнулся он мне. - И вас, Константин Александрович. Позвольте вам представить моего самого нового флигель-адъютанта – штабс-капитана Николая Павловича Игнатьева. Прошу садиться. Губернатор любезно предоставил мне свой кабинет. Господин штабс-капитан, не изволите ли распорядиться насчет чаю.

Пока Игнатьев отсутствовал, император обратился ко мне:

– А вот это меня попросила передать вам лично в руки капитан Синицына, – и он передал мне толстый конверт. – А это вам, от адмирала Кольцова, – протянул он конверт Хулиовичу. – А вам от полковника Березина, - еще один конверт последовал Косте Самохвалову.

– Господа, эти послания сугубо конфиденциальные, и потому я согласился стать курьером, не доверяя их больше никому. Только ознакомитесь вы с ними попозже, а сейчас давайте обсудим ситуацию в Крыму. Да, я читал ваши донесения, но все равно прошу вас доложить мне обо всем произошедшем за последние несколько дней.

– Ваше императорское величество, – отрапортовал капитан Сан-Хуан, – примерно треть вражеского флота уничтожена, треть захвачена, а треть - в основном, корабли, принадлежащие Англии – ушла в Турцию. Что касается сухопутных сил, то практически весь французский экспедиционный корпус и турецкие вспомогательные силы у нас в плену. Что же качается англичан, то около полутысячи также попали к нам в плен, а оставшихся англичане сумели эвакуировать. Наши потери при Альме можно назвать значительными, кроме того, героически погибла большая часть защитников Балаклавы. В других сражениях мы потеряли менее полусотни человек. Господин поручик приготовил для вас фильм с основными вехами обороны Крыма.

– Николай Максимович, давайте займемся просмотром вашего фильма вечером. Если возникнут вопросы, то их можно будет обсудить завтра, во время перехода в Севастополь.

– Ваше императорское величество, вы отправитесь с нами? – выпалил я с удивлением, и смутился от того, что нарушил субординацию.

– Да, господин поручик. – Император сделал вид, что не заметил моего faux pas. – Я весьма доволен действиями генерала Хрулева, полковника Хрущева, адмиралов Корнилова и Нахимова, капитана 2-го ранга Бутакова, подполковника Тотлебен, да и вашими, господа. Я намерен провести военный совет, чтобы спланировать наши дальнейшие действия. Ведь, как сказал контр-адмирал Кольцов, мы должны ковать железо, пока горячо, и не давать неприятелю опомниться. Господин капитан, вы придерживаетесь такого же мнения?

– Так точно, ваше императорское величество. Конечно, программа перевооружения и переобучения войск лишь в самом начале, но есть у меня кое-какие задумки. Хотелось бы обратить ваше внимание на несколько пунктов.

– Слушаю вас, господин капитан.

– Ваше величество. Основная причина панического бегства неприятеля в Турцию, увы, прозаична и лучше всего описывается пословицей: «У страха глаза велики». Нам же важно не впасть в состояние, описанное одним лидером России ХХ века словами «Головокружение от успехов». И вот почему.

Будь во главе армии неприятеля при Альме не маршал Сент-Арно, а кто-нибудь из маршалов дядюшки нынешнего французского императора, или, тем более, сам Наполеон Бонапарт, то враг с ходу захватил бы Севастополь. Это теперь усилиями подполковника Тотлебена у нас появились укрепления; а тогда они могли без всякого труда дойти до Инкермана, а оттуда по трупам немногочисленных защитников до центра города.

Николай помрачнел.

– Думаю, что вы правы, господин капитан. К счастью, они на это не решились.

– Именно. Как говорится, история не знает сослагательного наклонения.

– Хорошая поговорка, – сказал император. – Продолжайте, господин капитан. Простите, что перебил вас.

– Далее. В Балаклаве от защитников крепости Чембало боеспособными оставалось не более тридцати человек, практически все легкораненые. Еще примерно столько же дрались, невзирая на серьезные ранения. Боеприпасы для мортир кончилась, для ружей ее оставалось мало. Да, я послал бы туда «Тигр» – автомобиль с пулеметом...

Император кивнул – он уже был знаком с этой самодвижущейся повозкой из будущего.

– Но все это было бы каплей в море. Однако, уничтожение вражеского отряда кораблей подводными пловцами капитан-лейтенанта Мишина заставило англичан запаниковать и поспешно отступить, и они ушли к Казачьей бухте, где и разбили свой лагерь. Должен сказать, что это дало нам и дополнительный шанс – туда прибыл с инспекцией лорд Реглан как раз перед началом нашей операции в Камышовой бухте, в результате чего мы захватили и его в плен.

Скученность кораблей в Камышовой бухте привела к страшному урону в результате обстрела минометами вражеского лагеря и ударов по нему и кораблям противника ракетами с вертолета «Ансат», причем по заранее разведанным целям. Результат – несколько транспортов с боеприпасами превратились в брандеры. Пожар потопил и обездвижил немалую часть французских кораблей, а группа паровых кораблей капитана 2-го ранга Бутакова своими слаженными действиями помешала французам покинуть бухту. Конечно, будь у французов флотоводец вроде адмиралов Нахимова или Корнилова, то он смог бы нейтрализовать сравнительно небольшой отряд Бутакова. Но такового не нашлось.

И самое главное – у англичан не было веских причин для того, чтобы устраивать спешную эвакуацию Евпатории; их флот намного превосходил наш, а их экспедиционный корпус, плюс французы и турки, представлял немалую силу. Но адмирал Дандас вел себя не только как трус, но и как предатель.

Подвожу итог – как мне кажется, не надо давать англичанам и французам опомниться. Кроме того, есть еще соображения, о которых вам доложит старший лейтенант Самохвалов.

– Слушаю вас, господин старший лейтенант, – кивнул император.

– Ваше величество, мы со старшим лейтенантом Филипповым провели работу по выявлению вражеской агентуры в Крыму, а также по обучению местного жандармского корпуса. Кроме того, мы допросили ряд неприятельских офицеров и генералов.
Бросается в глаза тот факт, что их командование практически сразу дало добро на физическое уничтожение наших генералов и офицеров.

Николай нахмурился – подобные действия никак не соответствовали его понятиям о законах ведения войны. Конечно, возможно, придется ему рассказать о нашей операции против Боске и других, но их можно будет представить как ответные действия. А Костя продолжал:

– Были тяжело ранены несколько старших офицеров, а также предотвращено покушение на адмирала Нахимова. Последнее – всецело заслуга подпоручика Широкиной.

Николай склонил голову:

– Да, меня уже ознакомили с подвигом этой замечательной и храброй барышни.

– Ответным огнем были убиты несколько их старших офицеров.

Император задумался, а потом сказал:

– Полагаю, что в данной ситуации подобные действия вполне оправданны. Продолжайте, господин старший лейтенант.

– Далее. Лорд Реглан признался в том, что в скором времени возможна попытка покушения не только на высший генералитет, но и на ваше императорское величество. Такого рода действия англичане уже применяли, и не раз.

Николай нахмурился – ведь заговорщиков, убивших его отца, императора Павла I, финансировали британцы, да и сам заговор был организован английским послом в России Уитвортом.

– Поэтому необходимо, чтобы вы, ваше императорское величество, приняли меры по предотвращению подобных инцидентов. В частности, всегда находились под охраной "из будущего", а также выполняли их рекомендации по появлению на публике и передвижениям. Например, ни в коем случае не пользоваться одним и тем же маршрутом каждый день.

– Увы, похоже, что вы правы, – нахмурившись произнес император. – Но я смею надеяться, что после окончания войны, подобные меры предосторожности более не будут необходимы.

– Ваше величество, я не исключаю, что англичане активизируются в этом направлении и после заключения мира.

– Ну что ж, господа, благодарю вас. Комендант приглашал нас на ужин в девять часов, а сейчас уже без пяти девять. Предлагаю отправиться к нему, а завтра на вашем корабле продолжить наш военный совет.

[Uksus]

– Не «куда это», а «так точно», господин поручик, – грозно рявкнул Саша Сан-Хуан,

Ну, если грозно рявкнул... то:
– Не «Куда это?», а «Так точно!», господин поручик! – грозно рявкнул Саша Сан-Хуан,

Добавлено спустя 3 минуты 15 секунд:

– Есть, – по флотски ответил Ник.

Во-первых, через дефис. Во-вторых... А что, в пехоте отвечают как=то иначе?

Добавлено спустя 2 минуты 9 секунд:

и, кроме рыбачьих судов, которые после бегства неприятельского флота опять стали спокойно выходили в море, на горизонте ничего кроме дельфинов замечено не было.

...и кроме рыбацких судов, которые после... ...в море, и дельфинов на горизонте ничего...

Хм?

Добавлено спустя 7 минут 7 секунд:

«Давыдов» пришвартовался к одному из пирсов, и мы под руководством Хулиовича ступили на твердую землю – я обратил внимание, что отделение морпехов осталось его охранять – и направились к дому коменданта, охраняемого на этот раз десятком солдат

Да и вообще. Как-то оно не то.

Добавлено спустя 3 минуты 54 секунды:

подполковника Тотлебен,

ТотлебенА.

Макс, в русском языке ВСЕ мужские фамилии склоняются. Почему-то.

Добавлено спустя 2 минуты 55 секунд:

Боеприпасы для мортир кончилась, для ружей ее оставалось мало.

Их.

Хотя тут прямая речь. Может, ошибся от волнения.

[Road Warrior]

Дата последней проды по новому стилю неверная, кстати. 24 сентября (6 октября).

[Road Warrior]

Народ, завтра уезжаю в отпуск на историческую родину, также известную как Российская Федерация, поэтому в течение дня выложу три крайних проды. После этого, "Вальс" можно считать законченным. Конечно, в бумажном варианте будут кое-какие дополнения, изменения и т. д.; если повезет, то он выйдет или в конце этого года, или в начале следующего.

Всем огромное спасибо за корректуры, идеи, поправки... Если будут еще, мы с соавтором будем только благодарны.

Примерный план третьего тома уже есть, доработаем его, надеюсь, во время моего отпуска или сразу после, а писать начнем в первой половине сентября.

[Road Warrior]

26 сентября (8 октября) 1854 года. Севастополь, плац напротив храма Св. Михаила Архангела.
Поручик медицинской службы Николаев Александр Юрьевич.

Неделю назад, ко мне заглянул встревоженный Иван Иванович Кеплер.

– Александр Николаевич, голубчик, у одного моего пациента начались рези в животе. Подозреваю, что это тифлит, или, как вы его назвали во время вашей вчерашней лекции, аппендицит. Не могли бы вы его прооперировать? А я бы вам ассистировал при операции. Если, конечно, не слишком поздно. Герой Альминского сражения, шел уже на поправку, а тут такое...

– Пойдемте, посмотрим, что с ним. Если что-то можно сделать – немедленно прооперируем.

Мы отправились в одну из палат для обер-офицеров. На больничной койке лежал человек еще даже более азиатского вида, чем я. Иван Иванович сказал, указывая больному на меня:

– Кирсан Тагирович, это доктор Николаев. Александр Николаевич, это есаул Войска Донского Кирсан Тагирович Даваев.

«Даваев! – подумал я. – Вряд ли родственник моей несостоявшейся невесты... Скорее однофамилец. Не знал, что среди казаков тоже бывают калмыки...» *
(* К началу Крымской войны в Калмыцком округе Всевеликого Войска Донского было 13 станиц, в которых проживало 20635 человек (10098 мужчин и 10537 женщин).

При обследовании есаула мне стало ясно, что диагноз Ивана Ивановича, скорее всего, правильный. Эх, будь у меня хотя бы ультразвук... Но за неимением гербовой пишем на простой.

В ходе дальнейших расспросов оказалось, что живот у есаула болит уже три дня; просто Даваев считал, что жалобы на здоровье не украшают мужчину. Он бы и дальше ничего не говорил, но медперсонал заметил неладное, и Иван Иванович сумел-таки быстро сориентироваться. Иначе героя Альмы уже бы везли на родину в холодном виде, где бы и предали огню. Да и сейчас медлить нельзя было ни минуты.

Мы успели. Скорее всего, через каких-нибудь полчаса-час произошел бы разрыв аппендикса, с последующим перитонитом и летальным исходом.

А на следующий день явилась его дочь; как я узнал позднее, ее мать была донской казачкой, умершей при родах дочери. Поэтому Даваев и привез ее в Севастополь, где она жила на его квартире под присмотром бабушки, Анны Ивановны, и училась на курсах сестер милосердия. Но ничего этого я тогда не знал.

Когда я ее увидел то у меня сердце ухнуло и заколотилось, как сумасшедшее – передо мной стояла копия моей Светы.

Увидев меня, она зарычала на меня, как рассерженная росомаха:

– Где мой отец? Что вы с ним сделали? Где доктор Кеплер?

– А как фамилия вашего отца? – спросил я.

– Есаул Даваев! А вот вы кто такой?

Да, внешнее сходство со Светой определенно было, разве что моя несостоявшаяся любовь была на полголовы выше. Только вот если Света была мягкой и необыкновенно женственной, поистине «небесным созданием», то эта девица, такое у меня сложилось тогда впечатление, происходила из несколько иных сфер.

– Я доктор Николаев, мадемуазель Даваева. У вашего отца начался аппендицит, и мне пришлось его прооперировать.

– Почему моего отца, есаула, оперировал какой-то азиатский молокосос? Почему не сам доктор Кеплер?

– Доктор Кеплер был моим ассистентом при операции, мадемуазель.

– Подождите, подождите, а это не про вас писали недавно «Севастопольские вести»? – «Доктор-чародей!» Ну и что, чародей, вы сделали с моим папá?

– Он идет на поправку, мадемуазель. Завтра уже можно будет его навестить. Сегодня, увы, лучше не надо.

– А вы уверены, что мой отец выздоровеет.

– Уверен может быть лишь Господь Бог, мадемуазель. Но шансы на полное выздоровление – девяносто девять из ста. И я сделаю все, чтобы этого добиться.

Моя рассерженная собеседница вдруг улыбнулась, и лицо ее преобразилось. Вместо рассерженной фурии передо мной стояла скромная и застенчивая красавица. Какой-то закоулок моей памяти услужливо мне напомнил, что имя «Светлана» тогда встречалось лишь в литературе – его придумал Востоков в самом начале XIX века, а сделал знаменитым Жуковский в одноименной поэме. Но в обиход оно вошло лишь после победы исторического материализма в 20-х годах ХХ века. И что имя «Ольга» – от скандинавского «Хельга», и означало примерно то же самое, сиречь – «светлая».

– Доктор, простите меня, – смущенно произнесла мадемуазель Даваева. – Мне передали записку от доктора Кеплера, в которой сообщалось, что папá очень плох, и я невесть чего себе вообразила. Спасибо вам. Скажите, вы откуда?

– Я русский из Якутии.

– Из Якутской области Восточной Сибири?

– Да, – ответил я, вспомнив историю республики Саха, которую преподавали у нас в школе. – А что, как вы сказали, «азиатский молокосос», так мой отец был якутом. А мать – русская, с примесью местной крови.

– Понятно. А я по отцу калмычка, а мама моя – казачка из станицы Новочеркасская Донской области. Ну ладно, я зайду завтра, как вы и сказали. А не могли бы вы меня проводить до дома?

– С удовольствием, мадемуазель. У меня как раз сейчас перерыв.

А про себя подумал, что работы, действительно, стало намного меньше, так что можно и отдохнуть чуток – не все же время работать по двадцать часов в сутки практически без пауз и без выходных...

– Только прошу вас, сударь, называйте меня просто Ольгой.

– А вы меня – Александром. А можно и просто Сашей.

…После этого я провожал ее домой каждый день. Понемногу прогулки затягивались. Мы с ней гуляли, то у Корабельной бухты, то на Городском холме, то ходили к Графской пристани. Однажды мы встретили Ника Домбровского, который прогуливался с некой молодой особой, скажем так, мало похожей на его Мейбел. Ах ты ж блин, морда американская, с глаз долой, из сердца вон... Мне стало обидно, и я хотел пройти мимо, но тот увидел нас и подошел со своей спутницей.

Пришлось представил ему Олю, а тот поцеловал ей руку и галантно произнес:

– Первый раз в жизни вижу ангела во плоти.

Оля покраснела, а я некстати подумал, что видел бы он ее тогда, в госпитале... Но тут Ник, в свою очередь, сказал:

– Настенька, это мой близкий друг, Саша Николаев, мой будущий шафер, и дочь героя Альмы, Ольга Даваева. Оля, Саша – а это моя родственница, Домбровская Анастасия Николаевна. Супруга Витольда Максимилиановича, Сашиного пациента. Прибыла вчера из Одессы.

«Так это же его пра-пра-… – и так далее – бабушка, - догадался я. - А что, весьма и весьма... Ну ничего, за Мейбел можно не бояться. По крайней мере, пока это – единственная дама, которая появилась в жизни нашего берсерка».

По дороге в госпиталь, я увидел магазин с вывеской: «Ставрос Аргиропуло. Золотых дел мастер». Зайдя туда, я попросил хозяина – старого грека – показать мне обручальные кольца. Тот достал коробочку, посмотрел в нее, и выудил два кольца – одно поменьше, с бриллиантом, второе побольше, без камня, оба изумительной работы – и протянул их мне.

– Очень красивые, – вздохнул я. – Но, увы, наверное, они слишком дорогие для меня...

– Доктор, – грек подвинул эти кольца на прилавке поближе ко мне. – Для вас они будут стоить...

И назвал такую смешную цену, что, когда я попытался уговорить его чуть ее набавить, он возмущенно произнес:

– То, что вы сделали для мужа моей сестры, штабс-капитана Георгия Иоанниди, раненого при Альме, стоит намного дороже, господин доктор! Так что не спорьте!

Пришлось взять. В тот же вечер я предложил Оле руку и сердце. Она сразу согласилась, добавив лишь:

– Только бы папá не был против...

В тот же день в Севастополь прибыл император, и мне вечером принесли приглашение в воскресенье, двадцать шестого сентября быть при полном параде у храма Архистратига Михаила на Екатерининской улице. После службы в храме приглашенные выстроились у его стен на берегу бухты, и император объявил о производстве ряда офицеров в очередные чины. Начали, конечно, с Корнилова, Нахимова, Бутакова, Хрулева и Хрущева. Затем пришла и наша очередь. Хулиовича произвели сразу в полковники – оказывается, в гвардии нет майоров и подполковников. Паша Мишин стал капитаном 2-го ранга, Ник, Паша Филиппов и Костя Самохвалов – штабс-капитанами, Маша – поручиком, а я – подпоручиком медицинской службы. Вообще-то в русской армии медики не имели офицерских званий, но для меня Николай сделал исключение, сказав мне потом, что он собирается законодательно дать всем армейским и флотским врачам офицерские погоны. Повысили в звании и всех морпехов Хулиовича, нескольких «охотников», и кое-кого из местных.

Потом начались награждения. Хулиовичу, Паше Мишину, Маше и Феде Кореневу император вручил ордена Святого Георгия 4-го класса. Как оказалось, представление уже было одобрено Георгиевской думой в Севастополе. Далее последовали другие награждения; мне, например, вручили орден Святой Анны 4-й степени, такой, какой уже был у Хулиовича, Ника и других. Его почему-то называли «клюквой»

При сем присутствовала и моя Оля. А после церемонии, царь сам подошел к нам. Я с поклоном представил ему Ольгу. Он поцеловал ей руку – Ольга при этом зарумянилась от смущения, и сказал:

– Мадемуазель, мне доложили, что вы имеете честь быть невестой господина подпоручика?

– Если папá согласится, ваше величество, то да.

– Ну, так в чем дело? Вы ведь дочка есаула Даваева? Если будет нужно, то я лично стану сватом, и мне ваш отец вряд ли откажет. Тем более, ваш суженый не просто замечательный хирург, но и первый подпоручик медицинской службы в истории нашей армии – до сего, военные врачи шли по гражданской линии.

И Его императорское величество действительно сопроводил нас до квартиры Даваевых. Не знаю, как было бы, если бы у меня не было столь влиятельного свата, но, разумеется, после такого Кирсан Тагирович сразу же дал согласие на наш брак; но когда император ушел, мой бывший пациент отозвал меня в сторону и шепнул:

- Вот только если обидишь мою Оленьку, я тебе самолично голову оторву.