Билет в детство.

[ZLOY_GAD]

Монархист,
Бан на день за флуд.

[Валентинович]

Кубинец пожимает плечами. Ну что же, ПК сейчас будет предпочтительней. Доползаю до крайнего валуна. Тут место удобное, все плато просматривается, да и лежать удобно на левом боку. Интересно, что там у меня на правом-то? Устраиваю пулемет в расселине. Справа появился командир, на ходу бинтуя себе руку, наверно позиции проверял.
- Как себя чувствуешь?
- Терпимо. Чем это меня? – И киваю на повязки.
- Вдоль бедра пуля прошлась, а грудь осколки посекли. Этот камень на тонкие куски слоится, острые, что твоя бритва.
- Понятно.
Смотрю на затухающий внизу пожар. Там за обгоревшими деревьями не утихает стрельба.
– И чего они там телепаются?
Выстрелил зеленой ракетой. В ответ из-за рощи взлетело две красных. Значит, ведут бой, некогда помогать.
- Скорей бы они расторопились, - ворчит Антон, - а то у нас боеприпасов кот наплакал. Половину по вражине высадили.
Да, коммандос оказалось гораздо больше, чем думали мы, но они нас очень зауважали, особенно «Черных ос», именно кубинцы врагов больше всего в рукопашной положили. Унитовцев, кстати, тоже отжимать на плато будут. Кисло придется, если боеприпасов не хватит.
Командир вдруг тяжело вздохнул.
- Юрку перед камнями порешили… - голос у Антона сорвался. - Там, у стены лежит, сюда забрать не вышло.
- Черт… - и у меня в горле запершило.
Минуту молчали. Выглядываю за валун - от начала плато до каменного ряда лежат тела погибших. Тела Агапова не увидел.
- Сколько нас тут? И где кто?
- Из кубинцев в живых Азуро, Рамирес, Паоло и Алехандро. Еще пара ангольцев. – Свиридов зубами вцепился в бинт и разорвал его вдоль. - Помоги завязать.
Затягиваю узел на повязке.
- А у нас расклад такой, - поморщился Антон, - получилось так, что с одного края скального выступа оказались мы, с другого коммандос.
Опять патовая ситуация. Эта небольшая каменная гряда вытянута вдоль большого хребта, до основного перевала такое же ровное, словно брусчатка, плато. Уцелевшие кубинцы заняли позиции на камнях по флангам, мы слева и по центру. Между нами и коммандос навал угловатых валунов, с мелким щебнем меж ними. Пока с обеих сторон не стреляли. В себя приходили.
- Эй! – заорали из-за камней. - Советик, сдавайсь! Вам конес!
- Не конес, а хрен! – выругался Свиридов. - Баобабы африканские, мля.
- Боллард ин ю фат асс! – выкрикнул бледный Григорьев.
С той стороны камней зло закричали и кинули гранату. Она немного не долетела – отскочив от скалы, плюхнулась в разлом и бабахнула. Осколки ушли вверх, только уши заложило и каменным крошевом сыпануло.
- Ты чего им сказал такого? – удивился Антон.
- Кнехт в вашу жирную задницу, - чуть улыбнулся Шура, даже бледность с него сошла на время. - Это я в порту услышал. Какой-то матрос на соседнем сухогрузе матерился.
Стрельба в дымящейся роще стала нарастать. Похоже, врага начали вытеснять на плато.
- Внимание!
Из дыма появились фигурки в форме. Видны красные нашивки с зеленой полосой посередине. Это унитовцы. Прут прямо на нас, но отстреливаются по роще.
- Четыре десятка, - посчитал Антон.
Но из дыма появлялись еще и еще.
- Боеприпасов меньше, чем их, мать его! – Выругался Свиридов.
И тут атаку начали коммандос.

[ALEX-0244]

Я, чстно говоря, не могу понять как на ГГ можно применить опыт д.Миши в будущей жизни композитора и певца? М.Б. уважаемый автор хочет сказать, что ГГ предопределено стать в своей жизни воином-защитником??? Хотя да я в детстве хотел быть егерем-охотоведом, но из-за того что не было в то время интернета, не смог найти рядом со своим городом технаря(Новосибирск всё-таки далековато)

[Валентинович]

Я, чстно говоря, не могу понять как на ГГ можно применить опыт д.Миши в будущей жизни композитора и певца?

Терпение и еще раз терпение. Пока не знаю, как читатель воспримет задуманое, надеюсь поймут, и сильно ругать не будут.

Продолжение и конец эпизода:

Свиридов метнулся к Рамиресу и прижался к валуну.
- Запомните ребята, - громко прохрипел Антон, - в плен попадать нельзя.
Мог бы и не напоминать, сами понимаем.
На завязавшуюся перестрелку даже внимания не обратил. У меня своя задача – не пустить отступающих унитовцев к скалам. Позиция хороша, все плато как на ладони. Сместив ПК правее, начал экономными очередями укладывать унитовцев на камень. Этот трофейный пулемет хорошо пристрелян. С дюжину вражин положил, остальные попадали сами, лишь десяток кинулся вдоль камней. С перепуга наверно. Не ожидали так попасть – сзади подпирают, а спереди… как между молотом и наковальней. Впрочем, очухались быстро. Понимают – не доберутся до гряды, станут хорошей подкормкой для местной фауны. Вскочили разом. Жаль, что у нас нет крупняка, станковый тут как раз к месту был бы. Пятерых самых резвых подрезать успел, а шесть или семь проскочили, страусы африканские. Тут начал работать еще один ПК. Это Яневич со своим ручником подключился. У него позиция позади моей, но ближе к роще, и он может работать вдоль гряды. И хорошо работать! Разворачиваю свой ручник и начинаю отстрел унитовцев, что влево от нас кинулись…
Курок клацнул впустую – патроны кончились. Замолчал и Пашин ПК. Слышу приглушенный мат, тоже магазин меняет. Но на плато шевеления не наблюдается. Или всех положили, или боятся головы поднять. Снаряженный магазин в боковой кармане штанов, еще у Рамиреса несколько, но от автомата. Не отрывая взгляда от плато, нахожу магазин, отшибаю пустой, заряжаю пулемет, и обнаруживаю что вся рука в крови. Быстро осматриваю себя.
Все понятно - начавшаяся стрельба породила дикие рикошеты, но если бы только пули… выбиваемые каменные осколки летели во все стороны. Острые, словно бритва, они резали, втыкались, мешали стрелять. Эта картечь разлохматила камуфляж и бинты, превратив всё в ветошь, которая быстро пропиталась кровью. Вот почему слабость в теле, крови много потерял.
Хреново, ИП-ешек у меня нет. Не хватало сознание в неподходящий момент потерять.
- Паша, ИП-е есть?
- Нет, - ответил Яневич. – Миш, у Рамиреса был запас.
Развернулся и замер. Командира нет. Кубинец сидел один, привалившись спиной к скале, а вместо глаз…
Стрельба на мгновение стихла, но тут же вспыхнула с новой силой. Где-то матерился Антон. Надо кровь остановить, иначе долго не протяну.
- Паша, один управишься?
- Да. – И его ПК вновь заработал короткими очередями.
ИП-е нашел сразу. Достал его из кармана кубинца.
- Спасибо тебе, друг. За все спасибо.
Вынул из его рук калаш. Проверил магазин – полный. Надо в центре помогать, а там с ПК не повернёшься. Прибрал все снаряженные магазины и только после этого разорвал ИПе. Но перевязаться не успел. Коммандос, подкрепленные прорвавшимися унитовцами вновь начали атаку. Спешат.
На мгновение замер – не послышалось ли? Кажется выстрел пушечный. Но больше ничего не услышал. Прихватил ПК и, пригибаясь, перебежал на левый фланг. Тут Азуро, что-то по-испански крича, из автомата вдоль гряды садит. Лицо у него в кровяных подтеках. Камуфляж вдоль спины в клочья. А рядом Паоло лежит, патронами магазин набивает.
- Рамон!
Сую ПК ему, тут пулемет нужнее.
- Миша! – кричит он. – Миша, ты ранен!
- Терпимо, дружище! Держись!
- Си, команданте, - ответил Азуро, и добавил по-русски, - на том и стоим.
Замечаю Антона, он в центре вместе с Алехандро оборону держит. Скалы в этом месте выпирали реже, и в этом зигзагообразном коридоре было «жарче» всего. Встал полевую от них сторону. Выглянул за скалу и сразу отпрянул – от края полетело гранитное крошево.
- Что там Сашка забыл?
Григорьев вжимался в скалу в четырех метрах впереди.
- Смальчишничал, мля, - сплюнул Антон, - вот пытаемся вытащить.
К Григорьеву пытаются подобраться коммандос. Устраиваем им такой же свинцово-картечный вихрь. Тут патронов мы не жалели, лишь бы друга вытащить. Но нам тоже высунуться не давали.
Высадив очередь за скалу, снаряженным магазином отшиб пустой, вставил, передернул затвор. Тут за камнем ухнула граната. Там же Сашка! Мы ничего не успели сделать - выскочившие коммандос, быстро затащили оглушенного Григорьева за скалу и сразу там бабахнул взрыв.
Вместе с командиром, прикрывая друг друга, перебегаем на то место, где был
Григорьев. Антон на мгновение глянул за скалу, и отскочил весь бледный.
- Миха, Сашка… в клочья… всех…
Небо над нами ясное, чистое. Такое же, как там, дома, только земля чужая. Хотелось завыть…
Сначала Михайлов, потом Агапов, теперь… Сашка Григорьев, наш переводчик без всяких кавычек. Единственный советский военспец, не имеющий специальной подготовки, знающий четыре языка. Он подорвал себя и захвативших его коммандос. Эх, Сашка…
Рука нащупала последнюю гранату. Только усики свести… но рано пока.
Короткими очередями били оба пулемета, не давая обойти по флангам. Мы уже экономили патроны. И отступали за камни. Надо продержаться. Слышно солидное уханье КПВТ…
Но они очень далеко, и ведут бой. С теми, кто остался прикрывать отход, а мы для коммандос и унитовцев как кость в горле. Пока есть боеприпасы.
- Паша, как с патронами? – и плевать на то, что с той стороны по-русски понимают. Сами уже прикинули остаток боеприпасов. У самих, поди, на исходе.
Яневич ответил не сразу.
- Хреново, - крикнул он, - осталось на минут пять боя, и кирдык.
- У нас тоже не фонтан. Пара рожков, и россыпью по карманам. Еще по одной-две гранаты на брата. С учетом «последней».
- Миша, - сказал Свиридов, - кинь вверх зеленую, чего они там застряли-то?
- Все, Тох, нет больше ракет.
Автомат горяч. Раскалился от долгого боя. Очень долгого.
Застыл, глядя в ясное небо Алехандро. Уже не слышно калаша Паоло…
Жив Азуро и держит свой фланг. Паша тоже жив. И патроны еще есть. Значит, обломятся коммандос. Хрен они отсюда уйдут!
Отскочив от валуна, нам под ноги упала граната. Рванул Антона на себя и за скалу вместе с ним.
Взрыв все равно оглушил, и что-то стукнуло в грудь…
В глазах потемнело.
- Мишка! – Свиридов хватается за мой рукав. – Мишка!
- Ничего… - хриплю, - ничего, сейчас…
Пальцы нащупывают что-то твердое, горячее. В груди торчит каменный осколок.
- Ми-ша! – голос Антона все тише. Он начинает тянуть меня к себе.
- Ми… ша…
- Счас, Тоха, я сам… - пытаюсь вытащить камень из груди. В глазах плывут темные пятна. Их становится больше. Голова кружится. И слабость нарастает. Только не упасть, но Свиридов крепко держит за рукав и все тянет. К себе тянет. И падает набок с протяжным выдохом:
- Ми-х-ха-а-а…
- Счас… - роняю калаш, руку вперед, чтоб на грудь не упасть. Ладонь попадает во что-то склизкое. Сквозь темные пятна увидел…
- Как же… Тоха… как же…
Командиру осколком вскрыло живот. Может тем же, что торчит из моей груди.
- Ми… ша…
Он шепчет еле-еле, но я слышу все.
- Ми-ша, ты знаешь – что надо сделать.
А в его глазах…
- Тоха… нет, Тоха…
Я не мог стрелять в командира. Просто не мог. Антон понял и скосил глаза на ремень.
- Там…
Вынул из его подсумка гранату. Свел усики, чуть потянул кольцо, чтобы легче было сорвать, и вложил в руку Свиридова.
- Прости меня… Тоха… прости…
- И ты… прости… и… отставить сопли… ты же тельник… носишь…
Я отступал вглубь каменных завалов и не сводил взгляда с друга. Слезы катились сами по себе, и остановить их не мог.
Взрыв поставил еще одну точку. И кто-то сразу взвыл. Там где лежал Антон катался и вопил плотный мужик в камуфляже, вместо ног - ошметки. Из-за скалы выскочило двое, подхватили своего, но унести не успели.
Выстрелил навскидку. Один падая выстрелил в ответ. И я увидел небо, а над головой стена черного гранита. И полоса крови на ней. Убит? Нет еще жив. Боль вернулась, а вместе с ней небо стало темнеть. Ко мне кто-то приближался. Не рассмотреть - одни зеленые пятна-тени. Это коммандос, больше некому.
Граната! Рука нащупала твердые грани. Кольцо само нашло палец, но что-то мешает его вырвать – усики не свел. Тени уже рядом, значит, времени нет, значит надо сильнее… ещё сильнее…
Вырвал! Теперь все. Ладонь разжата… рычаг вырывается…
Вся жизнь перед глазами пронеслась в одно мгновение. Лица мамы, жены, дочери и… Рамона.
- Дольжхени вивес, амиго - шепчет он, - дольжхени вивес, эрмано…

[BesPravil]

Там же Сашка! Мы ничего не успели сделать - выскочившие коммандос, быстро затащили за оглушенного Григорьева за скалу и сразу там бабахнул взрыв.

лишнее

[Валентинович]

Почему я проплюсовать не могу?

[urri-a]

где вы?куда пропали?перечитал заново произведение и так хочется продолжения!аж жуть!оценка 5

[ALEX-0244]

Ломка уже не лечится медикаментозными средствами(спиртом )!!! Хотя бы кто-нибудь знает куда делся автор????

[Валентинович]

Глава-12

Наверно перед смертью человеку открывается истина. Те слова, сказанные Азуро, Тихомиров повторил для меня: «Ты должен жить, друг».
Прошептал еле слышно, но теперь я знаю – он говорил их мне как равному. Дядя Миша знал – кто я. И он понял, что за проблемы терзают меня последнее время. И он дал мне прожить маленький кусочек своей жизни.
Сон ушел, оставив горечь потери, и теперь у меня сомнений нет – я должен стать тем, кем должен. Именно так и не иначе.
Я проснулся со странным чувством, будто повзрослел разом. И вдвойне странно, что гораздо старше стали обе сущности – и детская и взрослая. И почти слились в единое целое.
Жаль, не смогу попасть на похороны Тихомирова. Но я могу другое…
На улице шумел ливень. Было слышно, как барабанит по отливу окна. Иногда порывами ветра капли бросало на стекло. Сверкнуло и тут же громыхнуло. И этот гром очень похож на пушечный выстрел…
Шум ливня навивал мелодию. Грустную. Сами собой начали складываться строки:

- Нам мирных снов уж не видать,
Они остались в жизни той,
Мы не хотели умирать,
Но были прокляты войной.

В ночной тиши не храп, а хрип,
В глазах не мир, а боль и стон.
В чужой войне я не погиб,
Война вошла в меня как сон.

Боль в руках отступила, отвлекая от стихов, и сменилась острым покалыванием.
- Ну вот, готово. – Медсестра собрала обрезки бинтов и выкинула их в урну, а я начал массировать затекший палец. Надо же так затянуть бинт и напрочь оторвать завязки.
«Рука нащупала твердые грани. Кольцо само нашло палец, но что-то мешает его вырвать - усики не свел. Тени уже рядом, значит, времени нет, значит надо сильнее... ещё сильнее...»
Во сне я рвал кольцо, а на самом деле узел повязки на руке, да так затянутл, что большой палец левой кисти мгновенно опух. И развязать не получилось, пришлось идти в процедурную.
- Теперь только обработать йодом и наложить новые повязки.
- Не надо повязок, - я осмотрел свои кисти, - ссадины достаточно затянулись.
- Да! – медсестра как-то странно на меня посмотрела. – Но без повязок можно повредить недожившие шрамы и все начнется сначала.
Честно говоря, мне не хотелось ходить с забинтованными кистями. Не очень удобно.
- Может пластырем закрыть?
- Можно и пластырем, - согласилась медсестра, положила пузырек с йодом на столик и направилась к шкафчику. – Тогда заодно все повреждения мазью обработаем, если не возражаешь.
Насчет мази я не против, наоборот – за. Хорошее лекарство, спасибо Зеленину. Медсестра начала обрабатывать мои ушибы, а я посмотрел на дежурного врача, сидящего за столом у окна и решающего кроссворд.
- Самая крупная река Европы, пять букв, - пробормотал врач и начал грызть карандаш. - Мария Антоновна, не знаете, какая река самая крупная?
- Не знаю, - ответила она, - я, Виктор Евгеньевич, в географии не сильна.
Странно не знать такой простой вещи, поэтому не удержался:
- Вообще-то Волга.
- Подходит, - кивнул врач и старательно вписал слово в кроссворд.
- Поразительно!
Нет, все-таки на мне наверно вместо синяков узор проступил, необычный, минимум Гжельская роспись, раз на меня будто на чудо глазеют.
- Что? – оторвался дежурный врач от решения кроссворда.
- Я говорю – поразительно, - повторила медсестра, - еще вчера на молодом человеке живого места не было, а сегодня лишь легкие посинения остались. Какая быстрая регенерация!
Может медику и виднее, но я в зеркало на себя смотрел, и мне моя физиономия показалась вообще неправильной формы, если цвет лица не учитывать. И ребра побаливают, челюсть тоже, палец вот…
Правда это после того как проснулся. М-да, чего только во сне не сделаешь…
- Ничего удивительного, Мария Антоновна, - продирижировал карандашом врач, - у парня молодой и здоровый организм, и дикое желание провести лето на улице, а не дома. А это мощный стимул к выздоровлению.
- Возможно, - пожала плечами медсестра, - но все равно удивительно.
Очень даже возможно. На здоровье я никогда не жаловался. Все ранения заживали быстро, да и болел редко, можно по пальцам сосчитать. Последний раз загрипповал пять лет назад, но только из-за прививки. Тогда эпидемия по стране гуляла, и болезнь поразила чуть ли не половину управления, лишь не затронув наш отдел. Это понятно, что наши организмы закаленные ежедневными нагрузками и «снятием стресса» хрен чем возьмешь, но у руководства было особое мнение. М-дя, я потом очень пожалел, что дал себя уговорить «уколоться». Меня «скосило» под вечер, да так что скорую пришлось вызывать. Спасибо прививке - провалялся пластом три дня, и еще неделю температурил. А на следующий год в мягкой форме послал медиков, предложивших опять привиться.
В детстве тоже редко болел, в основном простудой. Помнится, весь класс переболел желтухой, лишь я не поддался «недугу». Зато сейчас почти весь желтый, будто Боткин лично меня в желтый цвет разукрасил.
Вновь громыхнуло за окном, и я невольно посмотрел на улицу.
- Столица Анголы, - пробормотал врач, и почесал карандашом висок, - шесть букв. Третья буква…
- Луанда.
- Подходит! – почему-то удивился врач. – Точно, Луанда?
- Точнее некуда.
- Хорошо знаешь географию, парень.
Ну да, с чего бы не знать? Как много в жизни совпадений!
- Может, ты знаешь - какая самая большая в мире птица?
- Страус. – Удивительно и позорно не знать таких простых вещей. - Может, вы меня выпишите?
- Выписать выпишем, только, как ты сейчас до дома доберешься? – и он кивнул на улицу.
Я поднялся и подошел к окну. Нет, это не просто ливень, это стихия. Водные струи были такого напора, что можно подумать, будто наверху собрали триллионы брандспойтов и дали давление…
Наверно, таким образом, природа решила провести влажную уборку. Согнала со всех сторон тучи, подтолкнула к горам и они, вспоротые острыми вершинами, обрушили на город мощные водопады. По проспектам, будто цунами прошло. Затопило все. Арыки, каналы и улицы сразу превратились в бурные потоки. Одно слово – стихия.
Однако, после таких ливней воздух становился особенным, над городом надолго исчезает смог, вода в лужах прозрачная, а деревья сверкают изумрудной листвой. В такие минуты начинает казаться, что прошедшая стихия заказывалась обленившимися коммунальщиками.
Где-то далеко сверкнуло. Гром пришел с большим запозданием. Гроза отдалялась.
- Скоро кончится.

[Александр 1980]

ура дождались

[ALEX-0244]

УРРРРА!!!!!!! (я даже согласен с БАНОМ)

[NikolaS]

Очень рад проде.....
Читать начал всего недели 3 назад.
Проглотил на УРА - но кончилось все хорошее....
много размышлял и не понял как автор планирует выйти из ситуации...
на пикнике все одноклассники уже в "новом " варианте истории.
но кардинальных изменений в истории страны нет.
не могло "прибытие" героя ничего не изменить
либо это уже вариант "дубль два"
Эффекта бабочки не получилось
с огромным интересом жду развития ситуации
вариант "это был просто сон" не приемлю как читатель
А-ата описана с душой как будто действительно "побывал в детстве"

[Валентинович]

и не понял как автор планирует выйти из ситуации...

А я уже все спланировал, но раньше срока - ни-ни.


- Через полчаса кончится.
- Откуда такая точная информация? – удивился Виктор Евгеньевич. – Там на лужах пузыри были, а это к долгому дождю. Примета такая.
Врач сидел за столом справа от окна и не мог видеть край грозового фронта на западе, а гроза двигалась на восток. Да и напор дождя явно ослаб. Скоро вновь будет солнечная погода. И небо чудесной синевы…
- Приметы не всегда верны.
Виктор Евгеньевич пожал плечами и уткнулся в кроссворд, а я прислонился к прохладному стеклу.
Капли еще раз отбарабанили раз по отливу, возвращая к незаконченному стиху:
- А после боя снился дом,
Трава, с прохладною росой,
И шел по ней я босиком,
К девчонке с русою косой.
Седой туман нас обнимал,
И кутал белой пеленой,
Девчонку нежно целовал,
Прощалась девушка со мной.
Бежала по щеке слеза,
А губы повторяли вновь:
- Я буду ждать, любимый мой,
Вернись живым, моя любовь!
- Дерево семейства ильмовых, - опять отвлек меня врач. - Дуб? – предположил он и почесал лоб.
Сам ты дуб – беззлобно подумал я, - у Вязовых дубов сроду небывало. Интересно, он вообще какое-нибудь слово в кроссворде сам отгадал? Медик он хороший, но помимо медицины хоть чего-то он должен со школы помнить.
- Это дерево вяз, Виктор Евгеньевич, - сказал я, и шагнул было от окна, но задержался, глядя на крыльцо больничного корпуса - к нему бежал мужик, прикрываясь чем-то вроде кожаной папки или дипломата. Его узнал сразу, это был следователь, что приходил вместе с Зелениным.
- Да, Виктор Евгеньевич, через пять минут следователь придет. В ординаторскую для конфиденциального разговора не пустите?
Врач поднял на меня ошарашенные глаза.
- Его я только что в окно увидел, - на всякий случай пояснил я.
Врач поднялся и выглянул в окно. Следователя естественно не увидел, зато узрел ясное небо на западе. Посмотрел на часы и хмыкнул.
- Хм, и вправду… ладно, Мария Антоновна, - обратился он к медсестре, - проводите молодого человека в ординаторскую, а потом выписку подготовьте. А вам, - врач положил руку на моё плечо, - для скорейшего обретения нормального вида рекомендую контрастный душ и солнечные ванны, для тонуса кожи полезно, и для всего организма соответственно.
- Спасибо. – И мы попрощались.
Медсестра проводила меня в ординаторскую. Убрала посуду со стола, протерла столешницу и вышла.
Следователь запаздывал, похоже, я со временем немного ошибся. Ну, ничего, тогда пока закончу песню:
- Горячим вихрем в кровь и пот,
Все в росчерках свинцовых струй,
Сухим песком забитый рот,
И смерти горький поцелуй.

Враги уж рядом. Вижу вдруг,
Я друга бледное лицо,
Он с криком – Жить ты должен, друг!
Рванул гранатное кольцо.

Разрыв и жуткий рикошет,
И трассы плотного огня,
Граната есть, патронов нет,
Так значит очередь моя…

И этот сон как в горле кость,
Приходит ночь и снова - бой,
Граната и патронов горсть,
И друг пока еще живой…
Но закончить песню не успел, дверь опять скрипнула, и в ординаторскую вошел мужик в сером костюме, держа в руках вовсе не дипломат, а старый тощий черный портфель из кожзаменителя.
- Здравствуйте, следователь Запашный Руслан Григорьевич, - представился он.
- Здравствуйте. – И улыбнулся про себя - хорошая фамилия для следователя. А что - ищет, ловит, укрощает и в клетку, то есть в тюрьму сажает.
Тем временем следователь снял пиджак, повесил его на спинку стула, сел, достал из портфеля пару листов с записями, ручку и картонную папку с надписью «Дело №». Раскрыл её, пролистал, что-то просматривая, а я напряг память, вспоминая УК РСФСР – что там мне по статьям светит? Кажется статья сто четвертая или сто пятая? Возможно, сто шестая, так как Громин был меня гораздо старше и сильнее, да еще с поддержкой пятнадцати молодых придурков. Правда, помнится, согласно десятой статье, уголовная ответственность мне не грозит, так как мне четырнадцать только через полтора месяца исполнится, так что лишь меры воспитательного характера.
- И так, - произнес следователь. Отложил папку и взял один из листов. – Поговорим?
- Поговорим, - согласился я.
Как-то странно и неправильно всё, но что именно, пока не понял. В больнице, и не допрос, а разговор, и у следака вид, точнее настрой доброжелательный.
Ладно, посмотрим.
Сам «разговор» начался с уточнения моих данных – имя, фамилия, отчество, год рождения…
Нет, это не допрос, а тест какой-то. С уточнением.
- Фамилия - Вязов?
- Вязов.
- Отлично! – следователь чиркнул на листочке, будто галочку поставил, - Имя - Сергей?
- Сергей.
- Прекрасно! – опять галочка…
Я смотрел на Запашного, и прикидывал - это такая форма подготовки к признательным показаниям, или уже укрощение началось? Оригинально. Ничего себе пустая формальность!
На каждый мой ответ у него находилось новое восклицание. Сейчас как гаркнет – Ап!
Но уточняющие мою личность вопросы закончились и Запашный перешел к делу:
- Ладно, с этим закончим, я задам несколько вопросов, просто для уточнения. Весь этот разговор пустая формальность, не более, но мне надо понять многие непонятные мне моменты. Вот такая тавтология. Например, причины лютой ненависти Громина к вам, и так далее.
- Задавайте.
Запашный убрал в портфель папку, оставив на столе только листочки, откинулся на стуле, сложил на груди руки и спросил:
- Вы давно знаете Громина Андрея Михайловича?
Вот блин, если честно, я его на уроке в первый раз увидел, и что теперь говорить?
- Нет. Он недавно в школе начал работать.
- И у вас сразу случилась взаимная неприязнь?
- Не сразу. Просто сутра был конфликт с его младшим братом…
- Дальше. – Кивнул Запашный, а я подумал – знает.
- На уроке Громин повел себя негативно, начал оскорблять…
Блин, а ведь я тоже хорош. Мне бы самому промолчать… не случилось бы всего.
- И я не сдержался и ответил.
- Как?
- Попал мячом ему в лицо.
- Специально?
- Да.
- Хм, метко, и?
- Громин схватил меня, хотел ударить, но ему ребята помешали, а потом пришел директор и военрук.
Следователь вновь кивнул.
- Это я знаю, но не понимаю, почему Громин мстил именно вам?
Значит про случай у беседки, когда Громин был с собакой, Запашный не знает, или не придает ему значения?
- Скорей всего Громин хотел отомстить Коротову за увольнение, - высказал свою версию я, - только Василий Владимирович оказался не по зубам, и он решил выместить всю злобу на мне.
- Да, - пробормотал Запашный, - именно так и… - но спохватился, - Хорошо, с этим разобрались.
Следователь заглянул в свои записи. Лист был исписан весь, только прочитать что именно невозможно, не почерк, а кардиограмма.
- Когда Марина Зеленина ушла, у вас была возможность избежать драки, почему все-таки остались, зная, что вас гарантированно изобьют?
- Руслан Григорьевич, а вам страшно бывает? Ну, угрозы от подследственных были?
- Хм, всякое бывало, - пожал плечами Запашный, - но собака лает, ветер свищет. Как тут отступать?
- Вот вы сами и ответили на свой вопрос. Вы работаете с уголовниками и знаете, как у них бывает – отступил, показал слабость, струсил, и все – ты дно. А если выстоял, да еще оборотку дал… так что случись опять выйти против десятка не побегу.
Сказал и понял – так и будет. И дядя Миша сделал бы так же.
- Но один против пятнадцати… - следователь поежился. – Но ты прав, отступать нельзя. Расскажи подробно, - вдруг перешел на «ты» Запашный, - что произошло с момента появления Тихомирова?
- Самого появления дяди Миши я не помню, очнулся, он уже был. Что он Громину говорил, я не слышал, в голове звенело будь здоров. Потом выстрел. Его я услышал. Потом еще выстрел, и еще…
Дальше продолжать не стал. Запашный сидел и задумчиво смотрел в окно, а я в угол комнаты, где на большом календаре, улыбалась девушка на фоне рубленного дома с резными ставнями. Сразу сложились строки:
- А мне б увидеть дом родной,
И вспомнить давний тот роман,
Девчонку с русою косой,
Как кутал утренний туман,
Обнять любимую свою,
Услышать – я тебя люблю…
Мое романтическое свидание закончилось дракой и… смертью.
- Ладно, - поднялся Запашный, - у меня вопросов больше нет.
- Э-э-э… - удивился я, - а дальше что?
- А ничего. - Следователь вложил листки и ручку в портфель. - Громину грозит пятнадцать лет, так что его можешь больше не опасаться, сядет надолго. Гарантированно.
- Как сядет… так он живой?
- Живой. В больнице он, ты его хорошо приложил. Чуть шею не свернул.
Статья сто восьмая – автоматически подумал я - умышленное тяжкое телесное повреждение. Чёрт! Жаль сил не хватило прибить эту сволочь.
- А суд?
- Как вылечат. А ты чего беспокоишься? Свидетелем мы тебя привлекать не будем, и так всего достаточно. Так что отдыхай, каникулы же!
Он протянул и пожал мне руку. Не сильно. Затем быстро вышел из ординаторской.
Вот такая получилась формальность.
И так, Громин жив. Жаль. Не вышло наказать его за смерть дяди Миши.
Я зашел в палату за своими вещами. Переоделся и попрощался со всеми. Пока шел к выходу дописал куплет:
- Но мирных снов мне видать,
Они остались в жизни той,
Мне не хотелось умирать,
Я проклят был чужой войной.
Эта песня для дяди Миши. И еще песни будут, жаль своей гитары у меня нет, но это дело решаемое.

[Валентинович]

На улице царила почти идеальная чистота, это если не считать сломанных ветром веток. Однако после больничной стерильности, природная казалась идеальней.
Грозовой фронт уже скрылся вдали. На лазурном небе сияло солнце, играя зайчиками от капель на листве.
Я остановился на крыльце, закрыл глаза и, по рекомендации врача, подставил лицо ласковым лучам. Глубоко вдохнул. Обалденная свежесть! Ветерок ласково обдувал лицо и навивал цветочный аромат. Как там, в песне из фильма поется: «… перед грозой так пахнут розы»? Красота слога и ничего более. Перед грозой обычно душно и все запахи тяжелы. Вот после грозы, тем более такой как прошедшая…
Одним словом – лепота!
- Серега!
И кто это так радостно орет? Сквозь пляшущие зайчики в глазах разглядел идущих к больничному корпусу Савина и Расулова. Олег замахал пакетом в руке:
- Серега, тебя уже выписали что ли?!
- Ага, - ответил я, настороженно следя за Савиным.
Он явно собирался меня обнять. Наверно от радости. Вот только этого не хватало!
- Олег стой… - попытался остановить друга, - Савин… стой, говорю!
Но тот, будто не слыша, так и намеревался дружески тиснуть меня. Больше не пытаясь докричаться, я стукнул ему костяшкой пальца в солнечное сплетение, а сам шагнул так, чтобы Олег оказался на одной линии с Ильясом. Вдруг тот тоже обниматься полезет?
- Ты… - Олег сбился с шага и выпучил глаза.
- Вот теперь ты слышишь? – поинтересовался я. - У меня ребра болят, а ты с объятиями лезешь.
- Не мог сразу сказать? – продышался Савин. – Сразу в грудину лупишь. Чуть скворца не впустил… - и он посмотрел себе на грудь.
- У кое-кого уши бананами заросли.
И протянул руку, предупредив на всякий случай:
- Привет, и сильно не жми, рукам тоже хорошо досталось.
- А ты ничего выглядишь, - здороваясь, сказал Ильяс, - только желтоватый немного и припухший.
- Ага, - подхватил Олег, - на китайца похож.
- После такой экзекуции лучше быть похожим на китайца, чем на отбивную, – отвечаю я, с прищуром разглядывая друга. – На мое место хочешь?
- Все-все! – Савин поднял вверх руки и загородился пакетом. – Больше не буду.
- Мы тут тебе гостинцев несли, - сказал Расулов, заметив, что я смотрю на пакет. - Олег?
Савин протянул раскрытый пакет, где обнаружилось одно большое яблоко.
- Яблок больше было, - усмехнулся Ильяс, - но кое-кто тут как тля вечно голодный.
Олег покраснел и буркнул:
- Виноват. Поесть не успел…
- Ладно, я есть не хочу, но от яблока не откажусь. – Взял плод, потер об футболку и сделал большой кус. Рот мгновенно наполнился сладкой патокой с маленькой кислинкой. Все-таки апорт – это самый вкусный яблочный сорт.
- Это из вашего сада? – спросил Ильяса.
- Ага, из прошлогодних запасов.
- Хорошо сохранилось. М-м-м… вкуснота!
- Вот и я не устоял. – Согласился Савин.
- Ладно, пошли на остановку.
Мы обогнули корпус, и вышли на широкую дорожку, ведущую к выходу с территории больничного комплекса.
- Серег, представь, мы только в автобус влезли, а дождина ка-а-ак даст. Водопад, а не дождь. Полчаса стояли у остановки. В окна колотило будь здоров. Водитель сказал – пока ливень не кончится, никуда не поедем.
- Олег, водила прав – кивнул я, - все так делают. А что на улице творилось - видел. Лучше скажи - какие новости? О чем народ говорит?
- Разное говорит. Кто что, - пожал плечами Савин. - Ну, то, что бабули надумать могут, ты сам знаешь.
- Эти могут, - согласился я, - а… Тихомировы как?
- Как-как, - почесал голову Олег, - уехали они. «Буханка» военная подъехала, какие-то вещи погрузили, сами в нее и алга…
- Понятно.
Савин вдруг спохватился:
- Знаешь, Серег, а дядя Миша оказывается военный и много наград имеет. Когда вещи в машину грузили, я форму увидел, медалей там…
Я молча кивнул – знаю, давно уж.
- Да! – Воскликнул Олег. - Ты Шахова знаешь?
- Из третьего подъезда?
- Да-да, именно.
- Знаю, и что?
- Так вот – как-то мужики собрались, и разговор про тебя зашел, так он начал ахинею про драку нести. И что ты такой, да сякой, и Тихомиров пьянь подзаборная. Так мужики ему за это насовали, особенно за дядю Мишу. Мокашов еле разнял. Даже Косен Ержанович своей тростью Шахову по спине треснул.
- Косен Ержанович? – удивился Ильяс. Затем почесал затылок. – Вообще-то он как раз может. Справедливый мужик.
Мы вышли на улицу, перешли дорогу и направились к остановке. Час пик уже давно миновал, так что народу в ожидании автобусов томилось немного. Все стояли под навесом в тени и дружно смотрели навстречу движения транспорта.
Мы остановились недалеко от столба с указателями маршрутов и тоже посмотрели – не идет ли нужный автобус?
- О! - воскликнул глазастый Олег. - Экспресс идет.
Проезд на экспрессе стоил десять копеек, зато он шел быстрее обычных маршрутов.
- Едем! – решил я. – Домой поскорее охота.
В салоне ЛАЗа пассажиров было мало. Мы по очереди кинули монеты в кассу, оторвали по билетику и устроились на задних сидениях. Со мной сел Ильяс, Олег на сидение перед нами, в пол оборота.
- Я тут кое-кого поспрашивал, - тихо сказал Расулов, - родоки тех пацанов, что с тобой в сквере махались, сначала жуткий хай подняли, к участковому кинулись на тебя жаловаться, мол избил, хулиган такой, но Мокашов растолковал – кто и кого бил на самом деле и что из этого вышло, те скисли и быстро рассосались. Тех пацанов я видел, ты им всем здорово насовал. У каждого фонарь висит.
Я лишь плечами пожал, мне было без разницы – кругом одни враги, так что бил кто под кулак подвернется.
- Кстати, - вдруг громко сказал Расулов, - Вершина пропал куда-то и Макса тоже не видать.
- С Громозекой понятно, а Вершина… - я невольно скрипнул зубами, - пусть только на глаза мне попадется...
- Вот-вот, - усмехнулся Ильяс, - и те пацаны теперь дальше своих дворов носа не кажут. Некоторых вообще родоки из дому не выпускают.
- Ага, - кивнул Олег, - сто процентов теперь никто на тебя даже не вякнет. Даже завидно.
- Чтобы завидно не было, - наставительно произнес я, - надо по утрам на зарядку бегать. А то скоро пузо нажрешь.
- Да что ты заладил, - скривился Савин, - пузо да пузо. Вот с завтрашнего утра и начну… заряжаться.
Ткнул пальцем в Олега:
- Ловлю на слове.
Экспресс остановился, из автобуса вышла половина пассажиров, но никто не вошел. Ехать осталось недолго и, как подсказывала мне память, наша остановка через одну.
- Серег, ты извини, - вдруг повинился Расулов, - но мне пришлось все рассказать отцу.
- Что именно? – поинтересовался я. – Надеюсь не про «Лысый горшок»?
- Ты за кого меня держишь? – нахмурился Ильяс. – Только про драку в сквере…
- И?
- Отец попросил познакомить с тобой.
Что ж, желание понятное, ладно хоть не требует.
- Хочет увидеть того, кто такую кашу заварил.
Кашу…
После того как я дал отпор Громозеке в школе, все пошло не так и… действительно заварилась каша. Это только в книгах герои запросто меняют историю и все у них тип-топ. Но это в книгах. Время оказалось тонкой и чувствительной материей. Менять историю очень опасное занятие. Для этого надо спрятать глубже свою совесть и иметь стальные нервы. Я думал, что смог изменить жизнь человека в лучшую сторону, и он не погибнет, как в той истории, а все вышло неожиданно жёстче. И как после этого пытаться изменить историю? Вдруг погибнет кто-то из родных, или случиться катастрофа страшнее? Как потом жить?
- Серег, - толкнул меня Ильяс, - ты не заснул часом?
- Нет-нет, я слушаю.
- Я говорю - отец приглашает тебя на юбилей. Ему сорок пять завтра.
Удивленно уставился на Расулова.
- Меня приглашает?
- Да. Очень просил тебя позвать. Соглашайся! С утра бешбармак варить будут, плов готовить и шашлык…
Бешбармак, м-м-м! Только при одном упоминании у меня невольно потекли слюни. Но идти на юбилей, и без подарка… как-то неудобно.
- Вот блин! Как-то неожиданно. А …
- Не надо ничего дарить, - перебил меня Ильяс. – Отец предвидел это и сказал – подарком будет ваше знакомство.
- Все равно неудобно. Что я там делать-то буду? Ну, познакомимся, ну поздравлю, расскажу – как до такой жизни докатился, а дальше?
- Э-э-э… - зачесал затылок Расулов, - потом можно уйти куда-нибудь…
- На речку, - воскликнул Савин.
- Точно! – обрадовался Ильяс. – Там шашлык забацаем! Купнемся, позагораем.
Друзья переглянулись, довольные этой идеей.
- Тогда надо еще кого-нибудь позвать, - предложил я,- а то втроем скучновато будет.
- Да, - согласился Расулов, - ребят обязательно позовем. Мяса на всех хватит. Десять баранов сегодня купили!
- Э, пацаны, - закрутил головой Савин, - выходим, приехали.
Мы вышли из автобуса. От остановки до наших домов пройти сквозь двор соседних.
- Ильяс, а ты что вышел-то? – спросил я Расулова. – Тебе же на следующей выходить. Или проводить решил?
- Нет, - улыбнулся Ильяс. – Это мне с тобой теперь безопасней. Шутка! Просто мой отец просил Косена Ержановича на юбилей позвать. Он ведь в твоем подъезде живет?
- Да. А что, Косен Ержанович тебе родственник?
- Нет. Он с моим дедом Акылбаем в одном полку воевал. Как без него-то?
Мы вошли во двор и прошли вдоль дома. Когда собирались завернуть к подъезду, услышали голос:
- А вот еще смешной случай был…
Я знаком остановил друзей. Голос я узнал, это был Мокашов. И историю его тоже узнал. Её я слышал от него много раз в той жизни, но все равно остановился и приложил палец к губам. У подъезда на скамейках сидели мужики, а дядя Юра рассказывал свои приключения:
- … я тогда только после школы милиции служить начал. В общем, послали меня из морга покойника забрать, а морг-то в соседнем райцентре. Дали мне газон бортовой, помощника, гроб и вперед. Помощник тот, Иваном звать, выпивоха, скажу я…
В общем Иван в кузове, я в кабину и поехали. Водила всю дорогу молчит. Меня тож к разговорам не тянет. Едем и слушаем, как Иван в кузове песни горланит. Успел где-то на грудь принять, али с собой взял. Тут дождик заморосил. Едем уже в тишине, Иван замолчал, значит. Смотрим, дед с бабкой голосуют. Чуть ли не под колеса бросаются. Водила сжалился, мокнут ведь. Притормозили. Дед просит подбросить до деревни, по пути мол. Дождались, когда они заберутся, только трогаться, а в кузове кто-то как заорет! Смотрим в зеркала - дед с бабкой из кузова выпрыгивают. Лихо так, в десанте так не сигают, а кузов они с минуту лезли. Выходим выяснить - чего случилось, а их и след простыл. Заглядываем в кузов, а там Иван матерится. Оказывается – чтобы не мокнуть, Иван взял и в гроб лег. Крышкой накрылся, только ладонь высунул, чтоб дышать, и сразу заснул. Проснулся от того что руку прищемило, он и заорал. Видать дед с бабкой на гроб для удобства сели…
Под смех мужиков я вышел и поздоровался.

[urri-a]

хорошая тема продолжайте!
смотрел парад!даеш!киев!(а как иначе забыть нельзя! нас !

[Wektor]

Спасибо за проду!
Дождались

[dimg]

Десять баранов это полтонны чистого мяса многовато даже для юбилея не говоря о деньгах. Возлюбленная должна была прийти на выписку и что случилось с младшим Громином и его подельниками, а самый старший Громин руководитель так и не появится в повествование? Странно начальнику РОВД знакомится с подростком именно на юбилее. Добавте ссылку в подписи на Самиздат - а то пришлось гуглить что-бы вспомнить кто был отец Ильяса и что за Сахарная голова.

[NikolaS]

Десять баранов для одного дня всяко много - но для тоя - а это обычно неделя - нормально:)

[Валентинович]

Десять баранов это полтонны чистого мяса многовато даже для юбилея не говоря о деньгах.

Были как-то на юбилее у знакомых. Именинник, он же глава семьи - узбек, жена русская. У него свой дом с большим садом и хозяйством. Всего гостей пришло человек двадцать. Забили тоже десять баранов (отчего и оттолкнулся). Всем казалось мяса много, но умяли все! Поверьте, все приготовлено на костре в казанах, и праздник был в саду среди яблонь...
Мясо конечно осталось, но в виде подарка гостям домой.

[Валентинович]

На мгновение воцарилась тишина.
- Сергей? - Савин-старший округлил глаза.
И тут все разом вскочили. Отжали руку до потемнения в глазах, еле боль вытерпел. Не сразу понял, что именно меня спрашивают, так как говорили все сразу, друг друга перебивая. Одновременно начиная спорить. В тональности гомона угадывались нотки досады и раздражения. Оно и понятно, что почти всегда выходит не так как хотелось бы. И после любого ЧП начинаются разговоры и пересуды. И каждый задает вопросы. Почему так вышло? Почему у всех нашлись неотложные дела, и лишь один Тихомиров откликнулся на призыв? Много почему. И многие винят других, а сами, оправдывая себя, находят разные причины и обстоятельства.
И вдруг из всех вопросов выделился один - как я смог с одного удара вырубить взрослого мужика?
Ответил бы, да боюсь, что грубо получится. Просто буркнул:
- Не помню. – Пусть что хотят, то и думают.
Вновь загалдели, но Мокашов громко пресек все вопросы:
- Тихо, мужики!
Подтолкнул меня прочь от лавок.
- С Запашным беседовал? – спросил он тихо, когда мы отошли подальше.
- Да.
- И что?
Я пожал плечами:
- Ничего. Отдыхай, сказал, и ни о чем не беспокойся.
- Это хорошо, - кивнул Мокашов.
- Хорошо-то хорошо, но не понятно – почему меня не будут привлекать в качестве свидетеля?
- А что тут непонятно? – пожал плечами участковый. - Все как раз ясно. Просто Громины не по одному делу проходят, и у ОБХСС и у чекистов… а тут…
Вдруг Мокашов нервно оглянулся и, чертыхнувшись, закусил губу.
М-да, действительно - каша. Только заварил её вовсе не я. Так, приправа с горечью…
Настроение испортилось.
- Я пойду, дядь Юр. Устал.
- Конечно иди! А я… - он замялся и махнул рукой, - впрочем, все мы тут виноваты. Ты иди, отдыхай. И если что… мы все поможем, только скажи.
Кивнул и, пройдя мимо спорящих мужиков, вошел в подъезд. Следом за мной проскользнул Расулов, а Олега задержал у лавки отец.
- Слышал? – кивнул за спину Ильяс, когда мы начали подниматься по лестнице.
- Что?
- О чем мужики говорят.
- Слышал.
Своим появлением я возобновил начатый ими когда-то спор. Не мне их судить. И прав Мокашов – все виноваты…
На втором этаже Расулов остановился у двери Касена Ержановича.
- Ну что, до завтра?
- До завтра.
- Не забывай, в десять ждать буду, а может за тобой зайти?
- Не стоит. Сам приду. - Я, пожав руку, направился по лестнице дальше, а Расулов нажал на звонок…
Дома случился небольшой переполох. Как оказалось - родители уже собирались поехать ко мне в больницу, а тут я сам явился.
- Хоть бы позвонил. – Прижала меня к себе мама.
- Извини, совсем забыл. – Странно - я помню множество сотовых номеров, даже все служебные, а этот номер телефона, стыдно признаться, забыт.
- Не удивительно, - кивнул отец, - зато сюрприз вышел.
Первым делом я снял все повязки и пошел в ванную.
Перед тем как включить воду рассматривал себя в зеркало – китаец, но выздоравливающий. Немного построил сам себе рожи – жуть какая. Поскорее бы все сошло, а то гулять придется на балконе.
Включил воду, теплую пока, постоял немного под тугими струями, затем закрыл кран с горячей водой… чуть из ванны не выпрыгнул. Контрастный душ – это очень полезно, но
к таким перепадам нужно привыкать постепенно, а то не дай бог заболею некстати.
Только вышел из ванной, как меня из кухни окликнула мама:
- Да, Сереж, час назад Гена Ким заходил, спрашивал – когда тебя выпишут.
- Хорошо, мам, я понял.
Это значит только одно. Генка предупреждал – скоро у него выход в горы, и он с собой всегда берет гитару. И прежде чем я отнесу её Генке, надо сделать одно дело. Зашел в свою комнату, из стола достал тетрадь и вырвал чистый листок. Сверху написал – «Сны войны», а ниже весь текст сочиненной песни. Потом, прихватив инструмент, вышел в коридор.
- Ты куда? - выглянула из кухни мама. – Сейчас есть будем.
- Я к Ким, ненадолго.
Двери наших квартир находились рядом. Протянул руку и нажал на звонок. Из-за двери слышались голоса и музыка. Магнитофон, наверное, слушает? Нет это не магнитофон - играли на гитаре. Мелодия была незнакома, я прислушался, но тут дверь распахнулась.
- Серега?! – удивился Ким.
- Привет, Ген, я к тебе, гитару вот несу.
- А что, наигрался уже? – и, спохватившись, отступил. – Ты проходи-проходи. Вот ребята обрадуются!
Что за ребята гостят у Генки, стало ясно в комнате. У Ким собрался почти весь состав «Палитры», не хватало только Андрея-ударника. Кроме того на диване рядом с Григорьевым сидела Елена Михайловна.
- Смотрите, кто пришел! – сказал Ким из-за моей спины и подтолкнул меня:
- Проходи, Серег.
- Здрасть! – поздоровался я.
- О-о-о! - Все разом встали, но Витя, отложив гитару, шагнул ко мне первым.
- Здорово, боец! – он схватил мою руку, но увидев на ней ссадины, сильно жать не стал.
Елена Михайловна подошла следом и коснулась моей желтоватой щеки.
- Как же так, Сергей? Неужели так необходимо драться?
- Так было надо, Елена Михайловна.
- Эх, мужчины… - и Щупко со вздохом села на диван.
- Здравствуй, Сережа, - кивнула Надя, - а что у тебя с голосом?
- Горло. Болит немного.
- Это пройдет, - уверенно сказала Надя, - у меня уже прошло.
- Конечно, – согласился я, однако подумал – вряд ли я «Скучаю» по-прежнему спою, того голоса уже не будет.
Поздоровался с Алексеем и, наконец, протянул инструмент Ким.
– Спасибо.
Генка взял гитару и переглянулся с Витей.
- Мы… - начали было разом Ким и Григорьев, вновь переглянулись, затем Витя сказал, - я вот решил свою гитару тебе подарить, и вдруг узнаю, что Гена свою тебе уже дал...
- Ненадолго, - уточнил я.
- Ну, дружище! - укоризненно посмотрел на Ким Витя.
Генка виновато пожал плечами, а Григорьев поднялся, взял у меня инструмент Ким и вручил хозяину.
- Так как у тебя она в единственном экземпляре, то поход пойдешь со своей, а у Сергея будет вот эта. – И Витя протянул свою гитару мне.
- Спасибо, - я от неожиданности выставил руки перед собой, - не стоит…
- Бери, пока дают, – строго сказал Григорьев.
- Не волнуйся, Сережа, - улыбнулась Елена Михайловна, - у Витюши еще две есть.
Я взял гитару, взял пару аккордов. Гитара звучала изумительно. Кстати!
- А что тут за мелодию вы тут играли?
- Да так… - вдруг смутился Григорьев, - вариации на свободную тему.
- Засмущался-то! – улыбнулась Надя, затем повернулась ко мне. - Это мы песню сочиняем. Витя играет, а мы стихи пытаемся сложить.
- И как, выходит? – спросил я.
- С середины-наполовину, - поморщился Григорьев. – Трудно писать стихи на готовую мелодию.
«Ага – подумал я – обычно наоборот, сначала стихи, потом мелодия». И попросил:
- Наиграй-ка.
Витя взял гитару у Ким и начал играть.
Слушал, чуть прикрыв глаза. Очень красивая мелодия…
- Стой, - остановил я Григорьева, - Начни-ка сначала.
Витя удивленно поднял брови, но вопросов задавать не стал. Остальные тоже промолчали, заинтересовавшись. Дело в том, что есть у меня стих, который написан давно, даже на музыку когда-то наложить пытался, но не получалось, и я оставил это дело, зато сейчас…
Вновь звучит музыка, а я отбиваю такт, про себя пропевая куплет. А что, нормально получится!
Опять попросил начать заново, и сам приготовил гитару. Витя проиграл маленькое вступление, я подхватил мелодию своей гитарой и, чтобы не захрипеть, тихо запел:
- Мы были разные с тобой.
Из часа в час, из года в год.
Я тень, рожденная луной,
Ты греешь солнцем небосвод.
Все вокруг оживленно задвигались. У Нади в руках появилась нотная тетрадь, в которую она начала быстро записывать слова песни.
- Бывает раз за сотни лет,
Сошлись светила среди дня,
Луны и солнца слился свет,
И ты увидела меня…
Мне играть было больно, пальцы плохо слушались, но я терпел.
- С небес ты ангелом сошла,
К тому, что тенью был рожден.
Любовь ко мне тебя вела,
А я был грустью утомлен.
Боль в пальцах стала невыносимой и, видя, что мне играть трудно, Ким отобрал у меня гитару.
- Ты согревала душу мне,
А я тебя не замечал,
Ты приходила и во сне,
А сны я сразу забывал.

Твоих трудов я не ценил,
Твою заботу отвергал.
Печаль свою запоем пил.
Чего искал и сам не знал.
Елена Михайловна начала раскачиваться в такт мелодии. Заметив, что я на неё смотрю, улыбнулась и подмигнула.
- Я говорил тебе - люблю,
Но от любви своей бежал.
Свободу я ценил свою,
И вдруг... тебя я потерял.

Ушла ты в утренний туман,
Опала чистою росой.
Взлетела в синий океан,
Исчезнув высохшей слезой.

И сердце сжалось от тоски.
За лед в груди себя коря,
Прося прощенья у любви.
Везде я стал искать тебя.
Надя уже не успевала записывать слова. Алексей принялся ей помогать.
- Взлетая к синим небесам,
Среди полей, болот, лесов,
Горячим ветром по горам,
Искал тебя средь облаков.

Горел звездой, горел огнем,
Но тщетны поиски мои,
Под ярким солнечным лучом,
Мне лунной тени не найти.

Остался в небе я звездой,
Все тени отгоняя прочь,
Лишь стоит солнцем мне взойти,
Уходишь ты в седую ночь.

И вот опять из года в год,
Мы замыкаем круг земной:
Я грею солнцем небосвод.
Ты - тень рожденная луной.
Когда песня закончилась, я оглядел присутствующих.
- Ну как?
- Отлично! Думаю, пойдет на ура, – отложив гитару, потер руки Григорьев. И вдруг спохватился:
- Кстати, на дискотеках «Скучаю» хит! В заявках только на эту песню запросы. А вчера с одним знакомым созванивался, в киностудии звукооператором работает, так он предложил её записать. Пока на ленту, а там, глядишь и до винила недалеко. Что скажешь?
А что говорить? Приятно, когда твое творение так всем нравится. Конечно плагиат голимый, но никто же об этом не знает.
- Записывай, - пожал плечами, - я не против.
- А сам чего? – удивился Витя. – Это же твоя песня, неужели не хочешь спеть?
- Нет, – ответил решительно я. – Охрип я надолго. Записывайте сами, чего уж.
- А…
- На авторство, - отрезал я, - не претендую.
На меня посмотрели как на идиота. Впрочем, я сам понял, что глупость сморозил. Стараясь перевести разговор на другую тему повернулся и спросил у Ким:
- Ген, а военные песни в походах поете? Афганские там…
- Поём, конечно, - удивился он, - а что?
Я вынул из кармана сложенный лист и протянул его Ким. Тот развернул и прочитал:
- «Сны войны». Это песня?
- Ага.
Ребята сгрудились за спиной Ким.
- А мелодия? - Одновременно спросили Гена и Витя.
Блин, если честно, про неё я как-то забыл.
Забрал гитару у Ким. Закрыл глаза, вспоминая мелодию дождя… и начал играть. Через боль. Не открывая глаз.
- Нам мирных снов уж не видать…
Я пропел два куплета и припев.
- Вот так, как-то.
В дверь кто-то позвонил. Ким пошел открывать и вернулся с моей мамой.
- Ну вот, поет он тут, - всплеснула мама руками, - а там ужин остывает.
- Счас, мам, иду. – И повернулся к Ким.- Ну как?
- Принято, - кивнул Генка.