Просто я работаю волшебником

[Цинни]

В такую жару самое время для новогодних сказок.
Итак...

Просто я работаю волшебником
(новогодняя сказка для начинающих и продолжающих писателей)
Стереосистема, игриво подмигнув зеленым глазом, замурлыкала что-то романсово-нежное с легким закосом под попсу и откровенным намеком на интим.
За окном то и дело внушительно хлопало и дистрофические кометки фейерверков торопливо проскальзывали по небу, словно стыдясь обмануть радужные ожидания толпы. Разочарованное улюлюканье перекрывал очередной хлопок, резкий, как бросок перчатки в физиономию обидчику. Улюлюканье переходило в вой, но толпа продолжала густеть.
– Надеются на чудо, – раздраженно констатировал Кар. – Готов поспорить на остатки рассудка: там не менее полудюжины наших клиентов. – Выдохнул сквозь стиснутые зубы – будто огнем пыхнул – и, переведя взгляд на обширнейший стол под зеленым сукном, в задумчивости поскреб указательным пальцем нос, способный ввергнуть в депрессию на почве лютой зависти любого Буратино, из сколь бы твердой породы дерева он ни был изготовлен. Кар не без веских на то оснований гордился своим системным мышлением, а вот удача и фарт сторонились его, словно чувствуя – не доверяет. Когда шеф принес пренеприятнейшее известие, что организация новогоднего дежурства возложена на их отдел (хитрюги церберы, чья очередь выходила по всем расчетам, как-то ухитрились откосить), было предложено тянуть жребий – кому именно маяться под казенной искусственной елочкой в ожидании неизбежных и не слишком приятных сюрпризов. Кар сразу сказал – можете не стараться, но две бутылки водки на молоке – за вредность – вперед. Коллектив почему-то решил, что вредность благородного сэра Чипендейла Карнеги двух авансовых бутылок водки не стоит. В итоге дежурство Кару прилетело-таки, а водка задержалась в пути, почти безнадежно застряв в пробках обещаний года на три, сия закономерность была выведена еще доисторическими коллегами и за долгие века так и не получила достоверного опровержения.
Однако – да здравствует системное мышление – Кар основательно подготовился к тому, чтобы превратить худшее в году дежурство в подобие праздника. Мобилизовав все свое обаяние, выдурил у девиц старшего бальзаковского возраста из отдела материально-технического обеспечения творческого процесса (в просторечии – спецраспределитель) крепленого нектара (предположительно – настоянного на их собственных слезах), меда неправильных пчел, хреновухи, табуретовки… Лилия Витольдовна, потомственная ведьма и бессменная начальница спецраспределителя, сунула в руки Кару какую-то подозрительную бутыль, вроде бы даже и не из стекла, а из черного оникса, без акцизных марок, даже без этикеток, и страстно дыхнула ему в ухо (для чего не поленилась наклониться): «Привет от Воланда, Каркуша-дорогуша». Бутилированная живая вода у Кара была в заначке, осталась с шефова позапрошлогоднего юбилея… хотя какая это заначка – четыре с половиной оборота, они и в тот раз воскрешались двадцатиградусной «Вишней на коньяке», добытой без затей – в ближайшем круглосуточном гастрономе. Но не отказываться же, когда так настойчиво предлагают? Дают – бери, как не устает повторять замнач отдела по связям с общественностью (в просторечии – путаны… вроде уже и не обижаются), всякий раз сопровождая привычную сентенцию одной и той же пантомимой, исключающей все толкования, кроме одного-единственного. Кар все без исключения бутылки, общим числом сорок семь, с благодарностью принял, но от единственного – точнее, от потенциальной единственной – ловко уклонился, переключив ее внимание на очень кстати подвернувшегося Леона – дамы любят котиков, особенно ведьмы, да и у котиков, что немаловажно, девять жизней, ничего страшного, если одну из них кто-нибудь подпортит… к тому же, Леону, самонадеянному пацану, как-то надо нарабатывать полезный опыт, который поможет ему сберечь оставшиеся восемь для героических свершений, о коих он грезит.
Дивиденды от продажи друга в рабство сейчас украшали половину стола одесную от Кара, расставленные в соответствии с объемом и с учетом цветовой гаммы, радуя сердце старого перфекциониста. Ошую – пульт дежурного. Стул на колесиках олицетворял собою Рубикон и в то же время был паромом, позволявшим беспрепятственно шастать туда-сюда, не пренебрегая ни должностными обязанностями, ни удовольствиями. В микроволновке томилась румяная красавица пицца, и Кар уже предвкушал, как освободит ее из заточения… наверняка не всякий рыцарь, отправляясь за своей прекрасной дамой, испытывает столь мощный прилив воодушевления!
Но приходилось сдерживаться. Благородный сэр Чипендейл Карнеги превыше всего ставил долг. А долг недвусмысленно повелевал ему как следует – полагаясь не только на должностные инструкции, но и на жизненный опыт – подготовиться к трудам праведным, предстоящим нынешней ночью. И левая половина стола довольно споро заполнялась однотипными бутылками дымчатого стекла с не менее однотипными этикетками, на которых черным по белому были пропечатаны две буквы: НУ.
«Нейтрализатор универсальный».
НУ-НУ-НУ-НУ-НУ-НУ-НУ… Сколько сомнения, сколько гамлетовского в смеси с посконным выражает этот натюрморт!
Кар окинул инспекционным взором обе половины, удостоверился, что все о̓кей, и позволил себе погрузиться в ностальгические флешбеки: до недавнего времени в каждой дежурной смене (тем паче – в ту ночь, когда «что ни пожелается, все всегда произойдет, все всегда сбывается»… Кар суеверно поплевал через левое плечо и постучал кулаком по краю столешницы, разочаровывающе пластиковому) наличествовал врач. И присовокуплял к НУ то, что считал нужным в том или ином конкретном случае, – от безобидных витаминок до термоядерных микстурок, запатентованных предками Лилии Витольдовны; адские смеси действовали всегда, но иногда так, что откачивать пациента приходилось еще более радикальными средствами – например, обещанием прижизненного издания ПСС в семидесяти пяти томах с золоченым обрезом.
Так бы все и шло своим чередом, ни шатко ни валко, не по-стахановски, но и не ради галочки, и Кар, возможно, отправился бы на пенсию, не поседев и даже не спившись. Да вот придумал где-то наверху один умник – из тех, что сидят в мягких креслах и наверняка полагают, что всем так же хорошо сидится, нужно бы им под афедрон что-нибудь колющее подложить, чтобы забегали… так вот, придумал он, порочный сын Графомании и Неписца, словечко подлое и премерзостное, с этаким двойным дном, – «оптимизация». Это рацпредложения в долгом ящике у начальства годами желтеют, пока не скукожатся да в труху не рассыплются, ежели прокуратура или музей раньше ими не заинтересуются ввиду сопутствующих событий, а такие бумаги – сразу на стол, властная рука подмахнула – и полетели факсы сизыми голубями да ксерокопии белыми лебедушками, да все – с суровыми грифами, по нижестоящим инстанциям. И ладно бы только словцо с двойным дном – идейка тоже не с одним. И сквозь дно это обманное денежные потоки просачиваются, пока к последнему дну не истончатся до ручейков, отчетливо попахивающих оксидом меди, – злато-серебро-то выше задержалось, осело…
Подвели под оптимизацию и научную основу: один доктор каких-то там наук принялся усиленно лечить впавших в депрессию и ажитацию сотрудников: новейшими-де исследованиями убедительно доказано, что зеленые черти, говорящие тараканы, теща с полуведерной бутылью ядреного первача на серебряном подносе суть разновидности муз – и никак иначе! А следовательно, их появление надо благодарно принимать (С), добрый это знак, а не опасный симптом, пора отказаться от тенденциозных воззрений пещерных исследователей. А заодно – и от медика в дежурной смене, ну и от тринадцатой зарплаты – это на всякий случай, число уж больно нехорошее.
Отдел прогнозирования (в просторечии почему-то неизменно «метеорологи хреновы») прикинул, что грядут невосполнимые потери среди постоянных клиентов. Благо нашлись рационализаторы – выяснили, что «эффект прямо пропорционален аффекту». Проще говоря, если предварительно ввести клиента в изумление (удивить, умилить, напугать и так далее), а потом уж ввести клиенту нейтрализатор универсальный, сомнительное снадобье действует наверняка и наглухо. Правда, есть и побочник, узнав о котором церберы, сиречь сотрудники отдела цензуры, элита конторы, экстатически взвыли, и это событие сразу же вошло в анналы: для среднего цербера нахмуренные брови – показатель крайней степени гнева, а приподнятый уголок рта – выражение удовольствия, а уж ежели слово молвит – не рублем подарит, а целой красненькой. Вою церберов вторили двадцать два отдела из двадцати трех, все девять этажей, включая цокольный, и эхо в исступлении металось по коридорам, курилкам и подсобкам. А побочник-то вроде простенький совсем – длительное отсутствие у клиента тяги к перу и клавиатуре.
В общем, есть с чего прийти в неописуемый восторг!
Итак, в двадцати двух отделах стихийно возникло нечто похожее на бразильский карнавал вкупе с шабашем на Лысой горе. За дверями двадцать третьего было подозрительно тихо.

[Uksus]

И всё?!

[Цинни]

Почему "всё"? Только начало. Она большааааая. И с перспективой продолжения

[Цинни]

Собственно, там всегда было тихо. Работали в отделе (оптимизированном еще до появления этого понятия) два старичка, настолько незаметные, что никто не мог поручиться, живы они или превратились в скелеты еще во времена самодурственного правления предыдущего директора. А кто-то даже слух пустил: точно – превратились, и во время предпоследней инвентаризации им на большие берцовые кости присобачили по инвентарному номеру. По всему выходило, что и привидения в конторе есть, но опять-таки – незаметные… что для КОНТОРЫ какая-то пара интеллигентных привидений? тут и полудюжину полтергейстов никто бы не заметил.
А вот появление из мрачных недр этого самого отдела – отдела изобретательства и рационализации, единственного, коему и альтернативного-то наименования не нашлось, – его обитателей стало очередным знаменательным событием в жизни коллектива. И да, старички оказались вполне себе бодрячки – оба круглощекие, красноносые, пышущие здоровьем и чем-то еще, что наверняка могло воспламениться при поднесении спички или зажигалки… и похожие друг на друга, как двое из ларца.
И то, что они предъявили… о-о-о! их теперь в конторе иначе как героями невидимого фронта и не называли (может быть, потому, что их ФИО помнили только кадровики, да и те затруднялись с атрибуцией – кто есть кто).
Результаты их самоотверженного труда сейчас вовсю верещали в клетках, вмонтированных в стенные ниши. Четыре миляги с обалденными хвостами – каждого хватило бы на недурственный воротник для модницы. Да вот выражения мордашек не предрасполагало к возвышенным мечтам о ценных шкурках: как-то сразу становилось понятно, что такие сами с кого хочешь шкурку снимут, на барабаны натянут и врежут такой нехилый раммштайн, что даже шефова секретарша Хелло-Китти навек отречется от попсы и перейдет на Вивальди и безалкогольные коктейли. Конечно, в этом нет логики. А много ли логики в существовании мимимишных метровых белочек с зубами, способными перерубать арматуру? Вот то-то же!..
Кар подумал – и пошел к холодильнику. Объедки, оставшиеся после корпоратива, были свалены на одно блюдо – на что уж творческой энергии у парней хватило. К счастью, копченая колбаса еще сохраняла признаки, позволявшие довольно уверенно отличить ее от винегрета, а вареная, хотя и слилась в экстазе с ржаным хлебушком, еще не вросла в него. Конечно, благородный сэр Чипэндейл Карнеги предпочел бы хорошо прожаренный ростбиф, мясной пудинг с деликатно подрумяненной корочкой, баранину с луком… на худой конец сэндвич-другой. То, что внушительной горкой возвышалось на блюде, никак не ассоциировалось ни с пудингом, ни с сэндвичами. Но принцип «выпил – закуси» был одним из главных в своде жизненных правил благородного сэра.
Блюдо в окружении бутылок смотрелось импозантно – как бомж, случайно забредший на провинциальный конкурс красоты. Кар снова почесал клюв, извлек из холодильника банку консервированной кукурузы и с наслаждением всадил в крышку консервный нож. Восемь пар глаз вспыхнули даже не алым – терракотовым. Кар скрипнул зубами: жрали белкомутанты почти как слоны, при этом были вечно голодны… но оставались вегетарианцами. К счастью.
Он обвел взглядом всех четверых – кто-то озаботился тем, чтобы рассадить их сообразно колеру, от буровато-рыжей до светло-палевой; Кар всегда подозревал, что его незаслуженно обозначают как единственного в отделе перфекциониста и зануду. Взвесил на ладони банку…
– Так не доставайся ж ты никому! – и метнул ее в пятую клетку. Из мрака донесся озадаченный взрык, моментально сменившийся скрипом и чавканьем.
Ну да, насчет «никому» Кар соврал – не по злому умыслу, а исключительно для красного словца. Он отлично знал: песец не только не был вегетарианцем, нет – тупо жрал все, что попадало к нему в клетку. Жрал вместе с тарой. Прутья его узилища сам шеф заговаривал, да и директор несколько раз в процессе наведывался – контролировал.
– Кстати о… – палец Кара замер в паре миллиметров от кончика носа. Лишних предосторожностей не бывает. Это не только принцип номер один в своде его житейских правил, это еще и дословная цитата из должностной инструкции. Из должностных инструкций ВСЕХ сотрудников конторы. Написанных, как принято говорить, кровью – причем не девственницы, а куда более опытных, иными словами – более ценных людей.
Мелок нашелся там, куда Кар его второго дня самолично положил, – в верхнем ящике стола, в пластиковой коробочке из-под ватных палочек. И линия от края до края стола, отделяющая благородные напитки от презренного нейтрализатора, получилась почти идеальная – ровная, будто по линейке проведенная, одинаковой толщины на всей протяженности. Все-таки шефовы тренировки под лозунгом «Забьешь на ученье – получишь огорченья» не прошли даром. Кар помедлил – и превратил меловую границу в двойную сплошную. Теперь можно было не сомневаться: жутковатый подарочек Лилии Витольдовны и в час между волком и собакой не перекатится к казенному снадобью и не учинит безобразий, что уж говорить о прочих емкостях в менее опасное время. Мелок Кар заговаривал самолично, а значит верил в него, как в самого себя.
Кажется, все готово. Самое время утереть трудовой пот и…
– Пора, что ли? Пока не началось? – спросил Кар у здоровенных стенных часов, оснащенных маятником, который, с великой вероятностью, во времена оны работал гонгом в каком-нибудь буддийском храме, и гирьками самого что ни на есть мещанского типа – в виде шишечек.
Гирьки осуждающе качнулись вправо-влево. Но тотчас же со скандальным стуком распахнулась едва заметная чердачная дверца и красногрудая пичуга, по-разбойничьи присвистнув, азартно закивала и проинформировала Кара хрипловатым фальцетом:
– Снегири не гири.
– От родичей отрекся, кукух генномодифицированный, – с притворным осуждением проговорил Кар и предложил: – Слушай, а давай я на тебе бальзамчик Лилии Витольдовны испытаю.
Снегирь нецензурно икнул, дверца выразительно захлопнулась, едва не защемив трагедийно распахнутый клюв.
– Скажите, блин, какие мы чувствительные. – Кар скривился. – Ежели учесть, чем шеф твой механизм смазывает, ты давно уже всеядней нашего песца.
За дверцей отчетливо прозвучала тирада, больше подходящая пиратскому попугаю. Но выглянуть бывалая птица не рискнула: мокасин благородного сэра Чипэндейла Карнеги не ведал промаха.

[Uksus]

Кар снова почесал клюв,

Таки лучше в следующий абзац.

[Цинни]

Пиу-пиу-пиу! Тудух-тудух-тудух-тудудух!
– Ы-ы-ы-ы-ы! – слаженно возрадовалось поголовье заоконных оптимистов.
– Вау, – вяло согласился скептик Кар.
Очередная порция фейерверков уже была на что-то похожа. Только вот на что?.. Ну вот если бы выжившая из ума колдуниха вставила вместо безвозвратно утраченных прутьев своей метлы бенгальские огни и…
– Пора накатить, – вслух подумал Кар.
Он не сомневался, что выражение «мужик сказал – мужик сделал» обрело крылья именно при таких – или весьма похожих – обстоятельствах.
Впрочем, закон подлости тоже никто не отменял и, кажется, даже не собирался.
Наименее непривлекательный из бутербродов, извлеченный Каром из-под завалов пищевых остатков, упал полукопченой колбаской на пол, при этом как будто бы в насмешку сохранив свою целостность… Шутка вышла сальная в самом прямом смысле слова.
Покуда Кар, решив больше не испытывать судьбу в самую волшебную ночь, выбирал между облепленным хлебными крошками кусочком «Докторской» и пахнущим колбасой ломтиком ржаного, на пульт пришло первое сообщение. Дежурный облился холодным потом, во рту ощущалась омерзительная сухость, в бокале виски таяли кубики льда, являя собою издевательскую метафору надежды, на часах было уже двенадцать без пяти (С). Входить в очередной трехсотпятидесятишестидневный временной отрезок трезвым отчаянно не хотелось. Ведь, может быть, народ не врет, что как ты встретишь Новый Год… тьфу ты, и о том, что стихотворство – болезнь заразная, поговаривают! Проще: как встретишь – так и проведешь? По семейным преданиям, отряд прапрадедушки встретил во время индийского вояжа одного местного, который считался отличным проводником. И провел он белых туристов мастерски – так и сгинул отряд со всей амуницией. Правда, папенька как-то, дегустируя импортную текилу в сочетании с импортным же соленым огурцом, представил на суд малолетнего Кара свою версию событий, согласно которой бравые вояки оказались в плену у смуглых цирцей и вознесли чувственную любовь выше воинского долга.
Кар впечатлился. И с тех пор старался и провожать, и встречать, и проводить, соблюдая все предосторожности и полагаясь как на опыт предков, так и на свой личный. И потому, не читая сообщение, погрузил перст в бокал, мазнул по пульту, пожелав неведомому оперативнику всего самого доброго и искренне надеясь, что тот хотя бы икнул. Выдохнул, вдохнул, опрокинул бокал, зажмурился, вслепую схватил с тарелки первое попавшееся нечто, зажевал, отер слезы…
– Первый пошел!
Первый совершил изящный трехметровый прыжок из клетки в кресло по соседству с рабочим местом Кара, водрузил обалденный буровато-рыжий хвост дежурному на колени, ткнулся носом в пульт, будто обнюхивая, и, оттолкнувшись всеми четырьмя, вылетел за дверь.
– Не переусердствуй, – напутствовал Кар.
Угу, основа основ их деятельности – индивидуальный подход. Белка должна являться адресно к жертве похмельной музы, в крайнем случае – к коллективу единомышленников на каком-нибудь писательском корпоративе. Распугивание толп гуляющих и доведение до инфаркта случайных прохожих – не в компетенции конторы. И вообще, контора – суть добро. Ее задача – сохранять поголовье писателей и сокращать объемы выдаваемого им бреда. Хотя юный Леон, отработав в отделе с полгода, так и не понял, как это можно совмещать. «Ничего, с опытом все придет… Такое всегда приходит…» – Кар умиротворенно зевнул… покосился на песца… накатил вторую… коротко – не накликать бы! – взглянул на пульт. Поднес бокал к губам, надеясь посмаковать виски, – на это оставалось аж тридцать секунд, бездна времени, если учесть то, что творилось на интерактивной карте, – она пестрела огоньками – белыми, желтыми, зелеными, синими… по счастью, ни одного красного, но это пока… Кар снова поплевал через левое плечо, не глядя постучал – и на этот раз угодил по краю тарелки. Песца, что ли, выпустить – пусть подберет? Баш на баш – он зверю объедки, а зверь ему (в добровольно-принудительном порядке) – банку тушенки… а что, ячка и без тушняка вкусная, да и ужин поговорка велит отдавать врагу. Слышь, мохнатый, я ж тебе не друг, правда?..
– Козерог нубийский!
Кар машинально заглотнул содержимое бокала, половину пролив на рубашку
– Мархур тибетский!
Песец нервно оскалился.
– Ибекс пьемонтский!
В кабинет ворвалось нечто розовое с люрексом, помельтешило, наткнулось на пульт – на мгновение погасли все огни, да и сама карта побледнела, потом на стол – черная бутылочка дзынькнула и укатилась в темный угол. Лапка с лиловыми коготочками уцепила бокал Кара, другая – бутылку.
Нечто высадило пять бокалов, один за другим и выдохнуло со змеиным шипением:
– Ну, с Новым годом, козлина альпийский!
Грянули многочисленные залпы под слитные визг и вопли.
– В смысле? – осторожно уточнил Кар – и, несмотря на сотрясающее стены заоконное безумство, был услышан.
– Все мужики – козлы.
Столь тривиальной сентенции благородный сэр Чипендейл Карнеги не ожидал даже от Хелло-Китти.
– А я давно говорил, что попса до добра не доведет, – выдал он, пощипывая себя за кончик носа.
Ничего подобного он, конечно же, не говорил – ссориться с ведьмами, особенно такими безобидными на вид, как Хэлло Китти, себе дороже. Но ведь думал же, думал! Значит, не соврал.
Снегирь высунул клюв из убежища в часах и проинформировал:
– В Петропавловск-Камчатском девять утра, на минуточку.
– Не на минуточку, а на пятнадцать, – жестко отчеканил Кар. – Ты проспал. И у нас тут пятнадцать минут как новый год.
– Не проспал, – тоном ревностного служаки заверил кукушкозаменитель. – Встречал. – И скрылся.
Китти разрыдалась. Карта замигала ярко-алым сразу в двух местах. Кар разом правой и левой отщелкнул замки на клетках Второго и Третьего, как будто выстрелил из стартовых пистолетов с обеих рук, и на всякий случай заслонил собою плачущую блондиночку: козлов помянула в этаком контексте, а ну как «любовь – кровь» рифмовать начнет – звери и среагируют…
Два рыжих хвоста синхронно выметнулись наружу. Кар выдохнул с облегчением, достал второй бокал и, откупорив вторую бутылку, приступил к психотерапии:
– Любезная моя Катерина Матвевна…
– А не пошел бы ты? Я – Гелла-Катарина, ты – крашеный козлина, – Хэлло-Китти, ничуть не оценив джентльменских поползновений сэра Чипендейла, отобрала у него бутылку и припала к ней, как… «как к живительному источнику», – подумал Кар – и скривился: ну вот и он начал банальщину выдавать. Верно шеф предупреждал: этот вирус распространяется намного быстрее тех, что официально признаны медициной, и инкубационный период куда короче.
Кар пошел. За следующей бутылкой. Исключительно для себя. То, что не является секретом для секретарши – ну да, закрашивает он седину, совсем слегка, но есть такой грешок, – ни для кого не секрет.
– Ты на дежурстве, – подозрительно трезвым голосом напомнила Китти. И, к счастью, ни с чем не стала эту сентенцию рифмовать… может, просто рифмы с ходу не нашла.
– На дежурстве, а ты – нет, – решив действовать ее же оружием, намекнул он. – Кушай дома винегрет.
И зря: блондиночка вспомнила, как и почему здесь оказалась, – и снова залилась горючими (теперь, возможно, в самом прямом смысле слова, учитывая концентрацию алкоголя в крови) слезами.
Пришлось насильственно будить в себе джентльмена – и доставать из микроволновки последний закусочный резерв. От угощения Китти не отказалась, хотя спешно поглощаемый ею кусок пиццы наверняка успел изрядно пересолиться даже за эти мгновения.
– М-м-м, как вкусно пахнет… – промурлыкал из коридора кто-то очень знакомый.

[Uksus]

Входить в очередной трехсотпятидесятишестидневный временной отрезок трезвым

Трёхсотшестидесятипяти. Хм?

Добавлено спустя 6 минут 28 секунд:

Чипендейл Карнеги не ожидал даже от Хелло-Китти.

особенно такими безобидными на вид, как Хэлло Китти,

Как правильно?
И дефис...

[Цинни]

А этого-то какой черт сюда принес?!
Антропоморфный кот и похожая на кошку девица – это… это… «Передоз милоты», – всплыл в памяти наиглупейший мем, и Кар похолодел: он тупеет прямо на глазах. Дежурный почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд и обернулся: песец улыбался.
Леон ввалился в кабинет и, ни капельки не смущаясь (коты – они такие коты), подсел к столу.
– С Новым годом! – И принялся, как фокусник, извлекать из пакета разнокалиберные пластиковые контейнеры. – Это, как говорится, от нашего стола вашему столу. – И добавил чуть ли не с нежностью: – Лилечка постаралась.
– Лилечка?! – Кар почувствовал, что свирепеет. – Если бы ты знал, сколько таких маленьких глупых котят она на тапки пустила!
– А сколько? – желтовато-зеленые глазищи с самым невинным видом вытаращились на Кара.
– Понятия не имею, – признался он, чувствуя, что в своем воспитательном порыве несколько переборщил. – Но рисковать на твоем месте все равно не стал бы.
– Да какой риск? – Леон скомкал пакет и метко запустил импровизированным снежком в урну. – Милейшая дама. И готовит – просто ур-р-р…
Кар наконец-то собрался с мыслями – и понял, что его так насторожило и разозлило: если глупый кошак под Новый год угодил в добрые руки Лилии Витольдовны (увы и ах, не без помощи самого сэра Чипендейла Карнеги, который не всегда бывает достаточно благородным), а сейчас обретается здесь, значит и пресловутые добрые руки в комплекте со всем остальным – где-то неподалеку. Старая ведьма своего не упустит. А все, что к ней попало, приобретает статус «своего» – сразу, безоговорочно, приговор обжалованию не подлежит. Только ее для полного счастья и не хватало.
– Где она? – хрипло вымолвил Кар.
– Кто? – искренне не понял Леон.
– Лилечка в пальто или каком другом лапсердаке! – заорал дежурный и ткнул в грудь жертве и виновнику, единому в двух лицах, кулаком. С бокалом. Леон понятливо наполнил склянку.
– Ну и какого такого эдакого, спрашивается? – ласково поинтересовались все оттуда же, из коридора, и Кар ощутил запоздалый порыв закрыть дверь, заколотить ее и забаррикадировать – чтоб уж наверняка. – Плачьте, лимончики мои кислые, Чиполлино пришел.
Образ оказался более чем уместным: шеф скинул старомодное, но довольно стильное длиннополое пальто и предстал перед растерянными подчиненными в трениках и сизой – когда-то, должно быть, ультрамариновой или вроде того – футболке с надписью «Boss». По-хозяйски прошелся вдоль стола вправо-влево, разглядывая странное изобилие поверх очков, – неуловимо похожий на кота ученого, которому влом заводить песни и сказки говорить. «Ненавижу котиков», – подумал Кар.
– Я-то думал, что в наших пенатах передохли уже меценаты…
Неужто и самый бывалый из них подхватил этот вирус?! Кар мысленно попросил прощения у песца: вдруг из-за мутации у зверя шестое чувство обострилось, и он в самый неподходящий момент припомнит человечку мысленное покушение на тушняк? А неподходящий момент, ежели учесть общую тенденцию, может настать в самое ближайшее время: бывалого начальника и стервозную секретаршу белочки от рифм не отвадят, тут кое-кто повнушительнее нужен…
–За чей счет гуляем, я спрашиваю? – не повышая голоса, рявкнул шеф. Это его любимый трюк, что-то вроде чревовещания, только еще страшнее. – И какого хрена здесь, а не дома?
– Ведьмы любят котиков, – поделился давними и устойчивыми подозрениями Кар. – И, как выяснилось сегодня… то есть уже вчера, не любят козлов. Это ответ на оба вопроса.
– Насчет козлов понятно. – Шеф нервически потеребил бородку, и стало ясно, что он не отделяет себя от стада. Вполне возможно, ему об этом тоже нынче (то есть вчера) напомнили – и потому он, вместо того, чтобы смотреть «Голубой огонек» с супругой медитирует на разноцветные огоньки, скользящие по карте. – Мне интересно знать, кто та ведьма, которая настолько любит котиков?
– Лилия Витольдовна, – чистосердечно признался Леон, то ли стыдясь своего дебюта в роли мартовского кота, то ли гордясь им.
– Это она все наготовила? – Взгляд, мгновение назад ласкавший стол, стал задумчивым… настороженным… испуганным.
– Шеф, вы тоже думаете, что там яд? – поспешил уточнить Кар, в котором боролись вожделение и подозрение – и первое побеждало.
– Да мы все это кушали, я со стола забрал… ну, чтобы не пропадало… – промямлил шелудивый кошак – и тотчас же попал в перекрестье двух очень недобрых взглядов. А Хелло-Китти вдруг повеселела, взобралась на подоконник, раздвинула жалюзи и принялась корчить кому-то рожи.
– А что делала в это время Лилия Витольдовна? – уточнил шеф. – Ну, когда ты закусь со стола сгребал и по контейнерам раскладывал?
– Спала, – кажется, до Леона только сейчас начало доходить, что он где-то накосячил.
– Хана тебе, рыжий, – констатировал шеф. Белкомонстр номер два, который в этот момент гордо, с видом выполненного долга шествовал к своей клетке, шарахнулся назад, к двери. – Да я не о тебе, солнышко, – высокое начальство, почти не наклоняясь, одной рукой сцапало зверушку за загривок, а другой почесало за ухом, – иди отдыхай.

[Uksus]

– С Новым годом! – И принялся, как фокусник,

стола вашему столу. – И добавил чуть ли

Маленькая.

Добавлено спустя 3 минуты 39 секунд:

– Где она? – хрипло вымолвил Кар.

Выдавил? Выдохнул?

Добавлено спустя 4 минуты 1 секунду:
Лесь, и знаки препинания...

[Цинни]

– Может, все ж таки закусим? Пока тихо? – с тоской спросил Кар, видя пред собою уже не Леона, а пару тапочек, пушистых, золотистых… и на каждом – по большому желто-зеленому глазу. – Разливай… терпила завтрашний.
Шеф прочувствованно откашлялся (сигнал «Внимание всем»), давая понять, что пьянка закончилась, начинается культурное мероприятие. С неизбежными тостами.
– Уважаемые коллеги, от имени руководства и от себя лично хочу поздравить вас с Новым годом и, как водится, пожелать дальнейших успехов. Мы верим в вас, ведь не может быть случайностью то, что аббревиатура названия нашего отдела – ВИП, что означает…
– Отдел воспитания литературных посредственностей, – похоже, Леон решил, что терять ему уже нечего.
– Стыдитесь, юноша, – с мягким упреком промолвил начальник, – вы не настолько глупы, чтобы повторять то, что говорят в кулуарах. Отдел вспомоществования и поощрения – иного нет и не будет! Цель и смысл нашего нелегкого труда в том, чтобы ни один литератор, обладающий мало-мальским дарованием, не потерял веру в музу, не утратил бодрости духа, что позволит ему взойти на Парнас, припасть к Иппокрене и ощутить на своих губах живительный вкус…
– Да здравствует наш любимый шеф, и швец, и жнец, и музам отец! – благородный сэр Чипендейл Карнеги отважился форсировать события – пока живительная влага в бокале не вскипела под его сладострастным взглядом.
– Ур-р-ра! – с воодушевлением подхватили кот и кошка – и незамедлительно припали.
Бедняга Кар едва не поперхнулся: электроника недвусмысленно сообщила, что сразу в трех точках города неведомые любители слова готовятся надругаться над музами в особо циничной форме: один вот-вот напугает девушку низкопробным мадригалом, второй оскорбит соседа дурно пахнущим фельетоном, а третий уже вовсю читает рэп с балкона, беззастенчиво эксплуатируя образы классической поэзии. Пришлось выпускать не только обеих оставшихся белочек, но и – о ужас! – песца. Тот заложил вираж, заставив Кара испуганно отпрыгнуть, и умчался в ночь. Дежурный внезапно понял, что больше и минуты не проживет без глотка свежего воздуха и капли никотина.
Вернулся – будто вышел с передовой во второй эшелон. В гирлянде огоньков на карте мелькало все больше красных – раз, два, три… семь! Но все зверушки в разгоне, а значит, единственное, что можно предпринять, – накатить еще по одной. Чем благородный сэр Чипендейл Карнеги и занялся самолично: одного взгляда на Леона хватило, чтобы понять: котенок изрядно разомлел, не сказать осоловел… эх, молодежь!
Шеф тоже не побрезговал включиться в процесс. Решительно заявив: водочка – не виски, не джин, не ром и даже не текила, русскую водочку полагается закусывать не ведьмовскими салатиками, в которые Моргана знает что понапихано, а честной селедочкой пряного посола, нырнул в свой кабинет и вынырнул с добычей, умопомрачительный запах которой уверенно перебил все прочие. В другой руке – нож, внебрачное дитя ланцета и мачете, подмышкой – картонная папка. Довольно ловко уронил папку между двумя тарелками, лишь слегка задев край одной из них (Хелло-Китти зарычала, увидев трехвершковую надпись «Отчет»), нежно уложил рыбешку, огладил серебристый, с чернью, бочок, как маркиз де Сад филейку юной пейзанки, и занес нож.
Все – даже вернувшийся песец, даже Гелла-Катарина, вдруг забывшая, что следует обижаться на всех мужиков в целом и на пренебрегающего ее секретарскими трудами шефа в частности, – завороженно следили за работой профессионала.
– Что застыли? – режиссерский басок шефа прервал немую сцену. – Угощайтесь. А ты, – ткнул пахнущим селедкой перстом в нос песцу, потом – в алую точку на карте, – работай давай.
Песец умчался. Кар и восхитился – каков профессионал! – и огорчился: сам-то он, дежурный, вроде как уже и не нужен.
– И вот какого такого эдакого, а? – в своей обычной манере поинтересовался у вселенной шеф. – Зверюга вполне себе самонаводящаяся, не белка какая-нибудь. Не, сел на хвост и сидит, лентяй меховой. – И отсалютовал вбегающей палевой белочке полупустым бокалом, одновременно указывая новый маршрут.
С водочки начальника, как всегда, потянуло на воспоминания. Точнее, сперва – на создание соответствующей атмосферы. Вытащил из дальнего угла буржуйку с гравировкой готическим шрифтом «Горячо любимому шефу от сотрудников с пламенными пожеланиями», замшевой тряпочкой отер пыль.
– Эй, юнга, сгоняй в подсобку за топливом.

[Uksus]

В другой руке – нож, внебрачное дитя ланцета и мачете, подмышкой – картонная папка.

Раздельно.

[Цинни]

Леон просительно посмотрел на Кара. Тот сделал вид, что его интересует исключительно пульт – все ж таки на дежурстве он или где? Пришлось мальцу делать пять рейсов, пока шеф не смилостивился:
– Кажись, достаточно.
Вообще-то, церберы, с маниакальной методичностью набивая подсобку коллег макулатурой – рукописной и машинописной, напечатанной на принтере и в издательстве, явно хотели показать: гляньте, сколько мы за вами подчищаем, некачественно вдохновляете и приглядываете без должного рвения. Но для ВИПов способность всерьез обижаться была равноценна профнепригодности, ранимые в отделе не задерживались. Так и додумались они, а точнее, Кар, до весьма практичного подарка. А там уж и до традиции – полшага. Живой огонь не только умиротворял, но и наполнял душу благостностью. Как любил повторять шеф, мечты полутора процентов читателей и ста процентов сотрудников отдела ВИП тоже должны сбываться. Особенно по праздникам. Иными словами: ффф топку!
С нежностью подкармливая металлического друга, начальник принялся рассказывать, как по молодости одержим был амбициозной мечтой воспитать не много не мало лауреата Нобелевской премии. Приглядывался к самым напористым, самым перспективным. Но напористые, как правило, хотели легких денег и за малый гонорар готовы были десятками штамповать супергероев, суперзлодеев, благородных бандитов, развратных блондинок и няшных котиков (шеф выразительно покосился на Леона, воровато потянувшегося за последним кусочком селедки, тот сделал вид, что отгоняет от нее муху… эх, мальчик-мальчик, врать толково – и то не умеешь, всему-то тебя учить надо!). А перспективные быстро впадали в разочарование и начинали грезить о несбыточном. Шефа – тогдашнего юнгу – окончательно доконало эссе одного и напористого, и перспективного: дескать, был бы я барином с полутысячей крепостных душ, я бы вам такую классику выдал – школяры с полтысячелетия опамятоваться не могли бы…
– Ше-еф, ну зачем ворошить, а? – Кар шмыгнул клювом. – Кто старое помянет, тому это… водки не наливать.
– Я т-те дам – не наливать! – на удивление легко повелся шеф. – А ну обнови… графоман!
Кар, бормоча что-то насчет грехов юности, обновил.
Шеф, бормоча, что от таких, как Кар всего ожидать можно, употребил – и устремил взгляд в пространство.
Леон перекатывал в банке последний корнишон, гадая на рассоле на судьбу. Прогнозы, судя по озабоченной котовьей мордахе, выходили не ахти какие оптимистичные.
Хелло-Китти, окруженная всеми четырьмя белками, задвигала им что-то феминистское. «Интересно, а они самцы или самки?» – настигла Кара внезапная, как халява, мысль. Но проверять он не рискнул.
Песец разлегся на столе в позе римского патриция на пиру, и дегустировал блюда поочередно. Хвост пристроил на пульт, электронику закоротило.
Стереосистема подмигивала – и успокоительно ворковала по-французски. Кажется, о вечном.
В буржуйке догорали рукописи.
Кар подумал, что скажут церберы о том пьяном бреде, который неизбежно свалится на них после новогодних каникул. Подумал – и, опустившись на четвереньки, принялся шарить по полу в поисках бутылки, подаренной Лилией Витольдовной. А почему бы и не рискнуть?
Из чердачка часов высунулся снегирь, прокашлялся, подражая шефу, и поинтересовался, какого такого этакого рожденные ползать не кормят летающих. Кар, вспомнив, что он все ж таки дежурный, воздвигся, примостил вновь обретенную бутылку на край стола и отправился за кормовой смесью для снегиря и муз – те солидарно разверещались в своих клетках.
Хелло-Китти откупорила бутылку и смело отхлебнула – а чего ей, ведьме, от ведьмовского же зелья будет? В худшем случае – порифмует денек-другой… в конце концов, ее законный ибекс заслужил, чтобы ему посвятили сборник типично женской лирики о любви и измене.
За окном устало хлопали петарды и кто-то надрывно орал нараспев:

Я мастерил не плот – оплот
из романтических берез,
задумал плыть по морю грез
в родной поэтам Камелот.
Но подстерег меня курьез:
какой-то дьявол плот занес
не в море грез, а в море слез.

Была ли карта неточна,
была ль головушка пьяна,
была ли муза влюблена
в бродягу встречного – дельфина,
но горе я испил до дна,
хотя привык – вискарь и вина.
А муза пялилась картинно,
в глазах туман и в лохмах тина.
Эх, смастерил бы Буратино,
Бродил бы с ним, слагал – и вот
меня признал бы Камелот
любимцем общим. И Артур
мне предложил гастрольный тур…

А что сейчас?
Я на плоту
несчастья, как похмелья, жду.
Вояж к мечте уже не мил.
Вокруг, на много сотен миль,
лишь морды айсбергов циничных.
Я трезв.
О, реализм, ты бич мой!

ФИНАЛ ПЕРВОЙ ИСТОРИИ