Потешные войска комитета.

[mikimi]

Потешные Войска Комитета.(фантастика)
Долбануло, шарахнуло, врезало, звездануло, залепило, жахнуло, трахнуло ... и приложило так, что падло, система легла. Это ж надо какую бомбень на нас кинуть?! Чтоб столбы системные, прокреозоченые, и по десять сантиметров, минимум, в диаметре толщиной - как спички, сложились в сторону границы, у своего основания. Некоторые, правда, выстояли, где горки прикрыли. Ядерный сюрр у нас теперь на левом. Правый фланг почти не пострадал. И стоит система волнами: с левого при переходе на правый. Где-то в районе участка "13-14". Какой мудак, без нашего одобрения, по этой забитой "рухнамой" Туркмении и бомбу запустил? Хочется знать - кого надо обложить за то, что происходит. Мало нам забот, тут ещё и война ядерная. Чтоб вам там, в Москве... начинаю думать я и останавливаюсь. Их-то наверно самых первых и накрыло. Если уж на туркменов не пожалели боеприпаса, то по столице небось в первую очередь влепили. А голова, как болит! Говорят, что мат это наше - Российская многовековая разработка, антистрессовое средство - всё в одном. Не матерились на ОППЗ*, только наши лошади и собаки. И то только потому, что их там не было. Выбираемся из окопов и блиндажа опорного пункта, стряхивая с себя и оружия пыль, песок, камешки, щепки и уплотнитель старого наката. Над горами, опорным и прилегающей местностью, территорией заставы - стоит и клубится пыль. Облаками. Большими и малыми. И лежит на земле всё, что не устояло.
Конюшня не устояла. Сложилась, как складной домик. Но не вся. Где-то на половину длины. Привалила она, старыми брёвнами и стропилами, многих наших ахалтекинцев. Пришлось мне самому их добивать, когда мы разобрали завал.
- А ну мля, вышли все нах из конюшни! - слёзы у них на глазах, а я, значит - железный. Одиночные выстрелы из АКСа, сухо щелкнули в заваленной стропилами конюшне. Мяса теперь столько, что можно хоть солить в бочках. Соли у нас много. А из двадцати двух наших лошадок, только восемьнадцать в строю, из них пять раненых. Жалко им лошадок стало, солдатам моим. Себя бы пожалели. Фёдор, наш водитель, плачет, опёршись на уцелевший столб при входе в бывшую конюшню. Надо же, вроде за машину переживать должен водитель. Вон, гараж-то тоже не устоял. А он о своей кобыле жалеет. Рвёт Федю, на землю. Да что ж я сделаю-то, Федя, привязанные они все были, по уставу, инструкции, наставлению. Кто смог оборвать недоуздок и проскочить к воротам - вырвались, получив ушибы и содрав себе кожу в основном на спине и боках. Да, а глаза у них, у лошадей - всё понимают. Я отворачиваюсь, чтоб их не видеть перед выстрелом или перепрыгиваю через загромождение и бью, придавленных крышей лошадей, в затылок или в ухо, маленькой пулей моего складного "полувесла". Мерзко, это своих добивать, хоть лошадей, хоть кого. Потом руки трясутся, ком в горле и настроение паршивое. А солдаты отворачиваются. Всё понимают мои пограничники, что нет выхода, что покалечены наши лошадки так, что вылечить невозможно, только муки терпеть. Но они отворачиваются, взгляд от моих глаз уводят. Не одобряют. Как будто их спасти можно. А мне нельзя, а теперь, тем более нельзя, сюсюкать. Я тут один на всех лейтенант. А связи нет ни хрена. Сначала живые, потом связь. Или наоборот? Лучше вместе!
- Иванов ко мне! Ты что головой трясёшь, как лошадь после пьянки! - ору я ефрейтору, я тоже слышу пока плохо, - Службу нести можешь? - стандартный вопрос, а лошадей я зря упомянул. Не в дугу шутка получилась. Однако, на моего ефрейтора, вопрос оказывает магическое действие. Я этот вопрос всегда перед приказом задаю. Ответить отрицательно - хуже, чем потерять лицо японскому самураю и харакири не спасёт от позора. Иван, как кличут Серёжку Иванова на заставе, вмиг подбирается, как кошка перед прыжком. Щупает оружие, заглядывает в подсумок. Блях! У нас же всего по два магазина на каждого! Где этот чертов каптёр?
Пока у меня рождаются новые и здравые, командирские мысли Иванов кивает и ждёт моего решения.
- Иван! Возьми своих связистов! Беги на заставу! Проверь радиостанцию, проводную связь и дежурного с пауком! Осмотрись по аккумуляторной комнате, фонарям. Рацию одну и Куделю - ко мне, с запасной батареей. Доложи. Понял? - Иван услышал мой ор и радостно кивает головой. Разворачивается и бежит на опорный. Один черт, докричаться ни до кого от конюшни не сможет. Хотя, какая там проводная связь. Столбы, вон они, полулежат, если не упали. Провода на земле, замкнуты и перекручены. Разве, что вся надежда на правый фланг. Может, там повезло, горки прикрыли и есть связь с соседями. А через соседей с комендатурой, отрядом и округом, в обход свяжемся.
- Хули вы лошадей жалеете? Бляха муха! Часового спасайте! Боря! Ё-моё! - кричу я своему сержанту. И машу рукой, подзывая. Они ни хрена меня не слышат, мои солдаты. Уши позакладывало, как выразился связист.
- Боря! - ору я ему в ухо и показываю рукой на сопку, на которой отсутствует наша вышка. В обед ещё была. Я часовому приказ отдал в полдень. Шакиров, кажется - Ренат, рядовой. Вышка, чёрным скелетом арматуры лежит внизу под сопкой. За вышкой, тянется полоса волочения. Зелёные доски от будки, что была на ней, валяются на склоне, разбросанные ударом об каменный склон. Часового нигде не видно.
- Боря! Бери троих стрелков и на сопку. Найди часового и приведи сюда! Давай сержант - не телись!- Борины глаза расширяются, брови поднимаются, и он начинает шарить глазами по сопке за моей спиной, где лежит сковырнутая наблюдательная вышка. Ага, значит, начинает соображать и думать. А не сошёл ли с ума товарищ молодой лейтенант. Вышка-то летела не просто на землю. А падала на склон сопки, на которой она стоит над заставой. Какой там - приведи! Принести бы живого! А я ему - приведи. Он же, Ренат Шакиров, который часовым стоял над заставой, он хоть и проворный, но не летает же по воздуху. Я кашляю, как при приступе туберкулёза. Орать оглушённому офицеру, это не стихи шептать в микрофон на сцене. Горло дерёт и жжёт. Попить бы. Как мне не странно, но у бетонной колоды, сделанной для того, чтоб поить наших лошадей работает кран. И по резиновому шлангу вода бежит в мутную воду колоды. У меня сверкает в мозгу: ' Дневальный!' Я снова кидаюсь внутрь заваленной конюшни.
- Дневальный! - кричу я так, что крик обрывается хрипом в моей глотке. У меня ещё потерь не было. Ни боевых, ни каких бы, то ни было ещё.
- Живой он! Тащщ лейтенант! Живой!- орёт мне солдатик из-за спины в ухо, - это Файзуллин, он машет в сторону шлагбаума. Я выскакиваю наружу и наблюдаю, как из облака пыли, появляются очертания двух фигур. Одна - человеческая, а вторая - это наша корова Машка.
- Ахип! - кричит Файзуллин дневальному Архипову, - Живой? - фигура, которая ведёт на верёвке обсыпанную пылью и мукающую Машку машет свободной рукой и показывает на свои уши. Понятно. Тоже оглох.
- Файзулла! - хочу я озадачить скалящегося на меня солдата. Файзуллин скалится ещё больше, он готов на подвиги. Ну да им это самое то, татарам то ли кто он там по национальности.
- Давай, бери дневального, ковкузнеца, обоих собачников и вытаскивайте мёртвых лошадей. Потом разделать. Кости отдельно и мясо отдельно - в бочки из-под рыбы. Пересыпать солью и закрыть - в каптёрке собачников. Внутренности - на телегу и часть сбросить в щель в километре от заставы. Часть - за сопку часового и в сторону левого за 18-19. Шакалы они похлеще любого часового будут на нас работать. Чужого, просто так, к еде не подпустят. Такой тарарам устроят, концерт по заявкам, что мёртвые встанут от их обиженного воя.
- Сами сообразите. Но чтоб до захода солнца успели! - Файзулла уносится, загруженный моими умняками. Что-то я упустил важное. Вспоминаю, когда сую свою стриженую голову в колоду с мутной водой. Дизель! Дизель стоит между опорным и заставой - в щели, там же, где и наша банька, но в отдельном домике. Если дизель не заведётся, то кранты - ни воды, ни света. Я тут же перекрываю воду, льющуюся из шланга, поворотом барашка на трубе, торчащей из-под земли. Дизель, не только даёт свет на заставе. Он своим электричеством запускает мотор, который качает артезианскую воду из скважины щели в цистерну, закопанную в землю над заставой на склоне. Тут тебе и водонапорная установка и запас чистой воды в пять тонн. И антиинфекционная, и обеззараживающая обработка.

ОППЗ*-опорный пункт пограничной заставы.)

[mikimi]

- Бондаарь! - снова приходится мне рвать голосовые связки, чтобы вызвать нашего дизелиста. Слух начинает медленно возвращаться. Потому, что в это время у меня за спиной раздаётся три уставных хлопка подошвой о камень горной земли и трясущийся голос живого, слава богу, часового. Поворачиваюсь. У Шакирова сверкают снегом белки глаз и зубы. Всё остальное основательно покрыто пылью. Автомат в положении на плечо. Я привычно беру своё оружие в положение - "На ремень". Эта болезнь служивых людей заразна, как безусловный рефлекс у собак Павлова.
- Товарищ лейтенант! - начинает Шакиров, он кричит под недоуменными взглядами сопровождающего стрелка и сержанта Бори. От этих торжественно произнесённых слов, сержант и стрелок поправляют одежду, пояса и берут автомат в положение "на ремень". Я тоже подтягиваю автомат и берусь за ремень ещё более правильно, чем как положено в строевом уставе. Ренат продолжает доклад, лица у всех становятся серьёзными. Война войной, а задачу по охране границы никто не отменял. Приказ на охрану Шакиров от меня получил. Вот он и докладывает, как его учили. - За время несения службы, признаков нарушения государственной границы не обнаружено. Происшествий не случилось, за исключением...- Шакиров замолкает и оглядывается на лежащий остов нашей вышки, с выкрученными и торчащими обрывками тросов, которые её раньше удерживали на растяжках. Он не знает, как это обозвать. Боря как-то по-больному всхлипывает и в восхищении дёргает головой, стрелок гыгыкает. Я, с упрёком, сжимаю губы и выразительно смотрю на обоих за спиной Шакирова. - Вы-вы, - заикается Ренат, - Вышка у-у-пала, - ну да тут заикой станешь. Но меня смущает, не это. Солдат совершенно не пострадал. Только испугался, оглох и пылью присыпало. Это странно. Если высота самой вышки метров двадцать пять, да сама сопка, на которой она стоит над ПЗ тристаметров - не меньше. То площадка наблюдения летела вниз метров сто, пока не грохнулась вдребезги на почти вертикальном склоне сопки. Нет, ну вы гляньте. Он ещё и улыбается!
- Шакиров! Да ты в афганке родился! - уши отпускает. Я начинаю нормально слышать. - Как ты смог-то? Шакиров опускает очи в землю и мнётся. Он явно не решается мне сказать правду, а лгать ему очень не хочется, потому, что он мой приказ нарушил. А несение службы по охране госграницы это выполнение боевой задачи. А за не выполнение в мирное время... А у нас война, но мы ещё этого не поняли. Выручает Боря. Он мне кричит из-за спины бывшего часового.
- Таарищ лейтенант! Он сейчас рожать будет до завтра! Просто посрать он спустился с вышки! Спустился за сопку, под вышку, сбоку по тропе, но в сторону, чтоб с заставы и опорного никто не увидел. Сел. Штаны спустил. Двинул свой канат из толстой кишки наружу. А тут, кааак - перданёт, там, в Ашхабаде. Вышку под сопку, его кувырком, а автомат в пыль полетел. Только ушибся малость, - быстро доложил Боря. Шакиров виновато улыбнулся.
- Ладно. Вышку тебе на дембель оставим. Восстановишь, - Шакиров повеселел, - А где стрелки? - озаботился я своими подчинёнными.
- Так наверху они, там, где вышка стояла, - ответил сержант, - я им приказ, как положено, под козырёк отдал, - доложил Боря.
- А что двоих-то оставил? - спросил я и поздно спохватился. Боря уже начал отвечать на мой вопрос под насмешливым взглядом и вздохом, стоящего рядом, стрелка.
- Так связи ж нет, а ракеты беречь надо. Если что серьёзное, то второй прибежит и доложит,- логично ответил на мой вопрос сержант.
'Как я сразу-то не сообразил! Эх, лейтенант - учись у сержанта, пока он жив. Ладушки', - говорю я сам себе мысленно.
- Шакиров со мной, будешь связным. Боря - давай на заставу посмотри, что там и помоги Иванову, если надо. Потом, через час, в четыре, всех собирай возле убитых лошадей. Каптёра - ко мне пришли. Давай. Действуй, - озадаченный солдат или сержант раз в сто надёжнее бездельника. Проверено.
- Ага, - не по-уставному ответил мой сержант, - Швец - за мной! - и потянул короткой командой за собой стрелка. Кто-то бесцеремонно цапнул меня за поцарапанную руку и сказал откуда-то снизу.
- Разрешите, товарищ лейтенант, - наш внештатный санинструктор рядовой Черныш чем-то болючим протирает окровавленное место на руке. Я и не заметил когда поранился. А он с земли, где лежит его сумка с зелёным крестом, докладывает мне о потерях. - Живые все, только повару, дежурному связисту и дежурному по заставе прилетело. Повару по ноге и по плечу. Ушиб. Печка спасла, русская. Больше испугался. Уже ужин готовит. Связиста спасло то, что вы измордовали их с дежурным. Он в каске сидел. А дежурный покурить вышел на крыльцо. Так его упавшая акация слегка придавила кроной и поцарапала, когда в дверь заставы толкнула, - тут, конечно, понять всё так сразу - не разберёшь, без упоминания о нашем коменданте. Но теперь с нас со всех ему бутыль со спиртом, а лучше бочка. Хотя перед этим все хотели ему цистерну с ядом подарить, как в мультике, безвозмездно и от всего сердца и нашей души. От каждого, так сказать - по отдельности.
Потому, что таки да, и нас, наш "дебильный" комендант спас. А был он для нас - самка он койота, шакала и опоссума, паскуда. И ещё этого, вонючего американского зверя скунаса что-ли? Забыл, как зовут, но очень противного. Почему опоссума? Да в голову пришло. Ну да, если бы не его, коменданта, извращённая привычка сыпать соль на раны подчинённых застав, нас бы тоже пришлось так бы добивать, как лошадей, наверное. Так, что должок у нас перед комендантом. Особенно у связиста.

[mikimi]

Нет на заставе никаких развлечений. Телек с туркменскими программами передач скучно смотреть. А тут чемпионат мира по футболу. Затрясся личный состав заставы в ожидании и нетерпении. Просьбы мне сыпет народ, чтоб включать дизель на время трансляции матча по телевизору за счёт ночи - днём. И, даже занятия заменить, на просмотр футбольных матчей. Ну, совсем больные у меня подчинённые. И я также думаю. Про себя, мысленно, чтоб никто не услышал. А комендант, оказывается, думает совершенно иначе. И, в отличие от меня, он предвосхищает наши действия. Эх, мне бы так научиться! За неделю до начала первой встречи на чемпионате он присылает телефонограмму за своей подписью. В ней, на основании разведывательных данных, и в связи с ухудшающейся обстановкой, планом боевой подготовки, и требованиями округа, приказывает провести тренировку по действиям личного состава в условиях максимально приближённым к боевым. На этой тренировке отработать, по настоящему, выход заставы на опорный пункт по команде "Тревога" (Война или вторжение на "нашу" территорию войсковых групп и банд). И со всеми сопутствующими мероприятиями. То есть: вывоз имущества, продсклада, склада АртТехВооружения, на опорный пункт заставы в заранее подготовленные места. Оружейка разбирается само собой снизу до верха, и слева на право - по пирамидам. Весь личный состав, в свободное от службы время, ходит с противогазами, вещмешками с ОЗК, каски. И житие личного состава вместе с командным, там, в окопах, в течение двух недель. Каска на голове вне зависимости от службы. И, даже если сможешь, то и спи в ней. Вся эта кутерьма неожиданно, и по длительности - в месяц. Инструктажи, накачки, проверки готовности, ремонт опорного, подготовка мест под временные склады, куча мелочей доработки. Ну, и к началу чемпионата мира, в день открытия, после обеда, всей комендатуре подается команда "Тревога", в 15.43 по местному времени. И мой дежурный связист пренебрегает требованием коменданта быть готовым к войне. И сидит на связи, совершенно не озаботившись каской. Комендант звонит через две минуты после объявления тревоги на заставу.
- Газон - триста пятьдесят, ефрейтор Бойко, - отвечает ему один из братьев близнецов-связистов. Комендант не в духе, настроение ноль. Его видать тоже чем-то из отряда напрягают. И сидит он на своём опорном пункте в комендатуре или ещё где-то, как и оказалось впоследствии, и материт тех, кто запланировал эти учения для него. Оказалось, что комендант сидел на нашем 11-12 и звонил с розетки связи на блочке. Хитёр комендант.
- Ефрейтор! - рычит в трубку комендант, - У тебя каска есть? - как он это узнал, бог его знает да опыт его личный. Каски у ефрейтора нет, она ещё в оружейной комнате. А на хрена её одевать? Всё ж не по настоящему, так, учения. Игры.
- Есть,- без запинки отвечает ефрейтор, думая, что по телефонной трубке не видно во что он экипирован. Так и комендант не дурак.
- Где? - требует уточнения товарищ капитан.
- На голове, товарищ капитан, - не теряет самообладания и нахально врёт в трубку солдат.
- А ну, постучи по каске, - ехидно заявляет комендант и сводит на нет солдатскую смекалку моего воина. Ефрейтор не сдается и стучит эбонитом трубки по ближайшему металлу на своём столе - по аппарату системы.
- Ах ты, пройдоха, - ревёт комендант в трубке, - да я тебя, - после пояснений коменданта по поводу кар и не уставных извращений, на которые способна офицерская выдумка, лицо связиста становится белым, как мел.
- Есть, товарищ капитан, - отвечает он в заключении и, положив трубку, мчится галопом в оружейку за каской.
Уазик Коменданта врывается на заставу через пять минут после разговора со связистом. Товарищ капитан не удостаивает комнату связи своим посещением, где его ждёт трясущийся связист в каске, бронежилете, с укомплектованным вещмешком, автоматом и полным БК. Вся мощь виртуозного недовольства коменданта валится на мои плечи. Связист без каски играет роль самого активного негативного элемента в аргументах о моей командирской полноценности. Комендант уезжает, а я не остаюсь в долгу у всех моих связистов. Я тоже великий извращенец и воспитываю личный состав через коллектив, руки и ноги, попирая устав. Так доходит быстро. Приказ прост и убийственен для дежурного связиста. Если он посмеет, хотя бы на секунду, снять с себя что-то из вооружения, на нашей псевдовойне, то у дежурного по заставе я изыму телевизор из комнаты отдыха. И хер он у меня будет смотреть футбол на центральном проходе, куда выносит вечером телевизор, пока мы все прохлаждаемся на опорном, и слушаем трансляцию футбольных матчей по радиоприёмнику. Поэтому связист - сидит в каске, а его неусыпно пасёт дежурный в той же каске, бронежилете, при штык-ноже и автомате с полным подсумком. Пятый магазин присоединён к автомату. Зато, они могут смотреть и слушать футбол, оба. Потому, как в здании заставы остались, а мы все на опорном, в окопах и блиндажах. Ждём, когда комендант отбой даст этой игре в войну. И вот, когда чемпионат мира вступил в полуфинальную стадию, а мы замерли и ловим каждое слово из моего радиоприёмника. Тут как вспыхнет! Да каак трясанёт! Потом, как швырнуло, кого-куда и обо что. И по ушам грохотом. Приёмник опрокинулся с самодельного стола, шипит как перед смертью гюрза и ни хрена не видно в пылюге, что заволокла всё вокруг. Называется - посмотрели и послушали футбол. Да. В общем, если бы не комендант и его учебная "Тревога" завалило бы нас обваленной крышей на заставе, как лошадей на конюшне. А так - легко отделались. А связиста, как раз, по каске падающим потолком и приложило. Дежурному бронник жизнь спас, когда дерево на него завалилось. А вот повар готовил обед и был узости между печкой и стеной, где замешивал тесто на вечернюю выпечку в большой деревянной бадье. Там его Иванов и нашёл, приваленного большими стропилами сверху. Вот артист. Не хотел уходить, пока не разобрали весь мусор над его головой. Тесто он, видите ли, закрывал своим телом. Ну - повар, что с него возьмёшь? Важнее пропущенного обеда может быть только ужин. Как будто у нас сухпая на НЗ нет.

Так, что армейский долбоигризм, оказывается не такой уж и глупый в своих задумках. А комендант он хоть и вредный гад, но спасибо ему от всех нас за то, что требовал до абсурдного идиотизма, как мы думали. А оказалось он прав, а мы в итоге живы. Связист немного по балде своей получил, которая была в каске. Дежурный по груди, спине, голове и конечностям. Дереву по барабану на кого и на что падать. А мы все на опорном, только ушибы, царапины и потрясения отхватили, да пыли наглотались. Была, конечно, запредельная мысль, что комендант подкрался, гад, к нашим окопам и имитатор ядерного взрыва подложил. Но когда пыль чуть усела, то мы немножко обалдели, заметив над прикрывающей заставу с тыла сопкой характерное грибовидное окончание. Такого мощного имитатора у коменданта точно не было.

У собак наших проще. Обе, которых прижало в вольере - выжили. Самые умные остались: Абрек и Санта. Две убежали. Свихнулись наверно временно.

Где теперь комендант и что с ним - неизвестно. Нам не до него сейчас. Потери подсчитываем. Повреждения. Соображаю, как дальше жить. Лёгкие домики офицерского состава привалило. Хорошо, что там нет никого, все по отпускам разъехались. А мои жена и дочка - дома остались, с бабушкой, на Украине. Да, такой хитро сделанный "казус белли" получается. Вдруг родители оказались на Украине - в другом государстве. А я и мои солдаты - российские пограничники, прикрывающие туркменскую границу, пока им сроки службы не вышли.

[mikimi]

Господи, только не по Украине, хочется мне. Чтоб там было спокойно. Но, чертов "Южмаш" находится в тридцати километрах от моего города. И в него - точно запустят пару боеголовок. Ну, я бы так и сделал бы на месте оператора баллистической ракеты или кто там данные о цели в боеголовку вводит. От таких мыслей настроение сразу падает ниже нашей щели, где стоит банька и дизель. Дизель в этот момент чихает, фыркает, стукает, грюкает и выплёвывает над своим домиком в трубу чёрно сизый дым и глохнет. Я по-прежнему стою возле конюшни с Шакировым, и мы с ним оборачиваемся в сторону "дизельной" на звуки его моторной реанимации. Из двери домика, под крышей которого находится наш генератор с двигателем, выбегает наш дизелист. Бросается к какому-то ящику перед входом в помещение, открывает его и роется. Я не выдерживаю. Хочу крикнуть, но из горла натруженного и пропыленного вырывается только хрип. Кашель выворачивает наизнанку.
- Шакиров, узнай - что там у него, - я могу только шипеть и сипеть. Показываю солдату рукой в сторону нашего источника энергии. Ренат понимает правильно. Он отбегает от меня метров на пятьдесят вниз по склону. Останавливается и "спрашивает" у Бондаря.
- Бондарь, мляить! Что там у тебя? - Бондарь оглядывается и отмахивается от Шакирова, как от назойливой мухи. Мол - не мешай. Занят я, - Шеф спрашивает! - настаивает и не сдаётся мой временный ординарец.
- А, - реагирует на простонародную кличку Начальника Заставы Бондарь, - Всё в порядке! Щас прочищу и заведу. Шакиров оборачивается на склоне ко мне. Я киваю и машу ему рукой. С горлом точно плохо дело, сорвал. Чайку бы сейчас. Вот - чайку. Надо повара проверить и здание заставы самому посмотреть. Пока я получал информацию от дизельной, ко мне сверху, со стороны левого, там, где у нас склады, приблизился каптёр. Фамилия у него интересная - Шустрый. Зовут Савелий, но все его по фамилии обзывают. Шустрый он не только по фамилии и в жизни такой же. Нос картошкой, скулы славянские, щёчки розовые, ресницы длинные, роста среднего - под метр семьдесят. И улыбка зубастая и обаятельная. Её сейчас только и видно чётко. Шустрый останавливается.
- Таащь лейтенант, - запыхавшись, обращается он ко мне. Шакиров с интересом выглядывает из-за моего плеча. Практически на складах всё наше будущее лежит, так, образно выражаясь, - На складах - всё нормально. Только привалило. Надо разбирать. И овёс собрать и просеивать надо - высыпался, через сорванные двери, а то там камней, щепок острых, досок с гвоздями нападало. Продсклад в норме. Вещевой тоже. АТВ - мы перевезли. НЗ тоже - в щели под опорным. Людей надо. Мне одному не справиться, - Шустрый переживает, раскраснелся сквозь пыль, машет руками, показывая мне на здание складов и водя пальцем по углам, когда отмечает разные по назначению "кладовки".
- Молодец, - делаю вывод я, - Люди будут - вечером. ТО, что может испортиться - срочно тащи наружу и консервируй, закрывай, прячь и спасай. Что у нас по АТВ, помнишь? - Шустрый косится на Шакирова. Состав и количество боеприпасов на складе арттехвооружения информация секретная. Шакиров в список доверенных лиц не входит, - Не до политесов Шустрый, говори, - подталкиваю его я.
- Ну, там у нас, десять по пять сорок пять простых, пять с трассерами, - начинает Шустрый и продолжает наизусть, - семь - по семь шестьдесят два простых, два бронебойных, два трассеров, один зажигательный, три для снайперки, один для вашего ПМ. Ещё один ПКМ, РПК. И РПГ и пятьдесят выстрелов к нему. Из них пятнадцать фугасных и тридцать пять бронебойных. Гранаты ручные: два ящика оборонительных и один ящик наступательных, и отдельно запалы к ним. Снайперская винтовка в смазке и по автомату на каждого отсутствующего по штату. Фух, - выдохнул Шустрый и тут же вдохнул, - Вроде всё. А, ещё тактические ремни для пехоты и пять бронников, каски, противогазы и запасные ОЗК.
- Шустрый, Бумага есть? Что смотришь - записывай! - чтоб у каптёра да чего-то не было, - Мне автомат принеси такой же, как этот, а то я у кого-то из бойцов забрал. ОЗК подбери по росту, противогаз номер два, бронежилет, тактику тащи, три подсумка и тринадцать магазинов, гранатные подсумки, четыре гранаты, цинк с патронами обычными и четыре пачки трассеров, сидор солдатский, каску. Штык-нож. И вроде я ещё видел по учёту ночной прицел, и два ПНВ. ПНВ - связистам на подзарядку, ночной прицел снайперу на пристрелку, вторую снайперку вычистить Файзулле и передать ему же. Приготовить то, что я тебе для себя записал на каждого к выдаче. Времени тебе Шустрый, на всё про всё - два часа, - Шустрый вытаращил глаза и заныл.
- Товарищ лейтенант! Не успею я - дайте двоих в помощь! - возмутился он и запросил лишнего по привычке.
- Бери одного стрелка у Цуприка и бегом! А мне всю эту амуницию через двадцать минут на стол под летней конюшней, - вот странно - летняя конюшня выстояла, сорвало шифер кое-где, но стоит и тенёк делает на нашем солнцепёке. Хотя что-то солнышко тусклое в мареве каком-то. Туман - не туман, а пылевая завеса. Чёрт, как всегда запоздало срабатывает в башке какой-то процесс. Ну да, после такого послеобеденного отдыха и занятий, оно и не мудрено. Ко мне подходит Куделя, связист с радиостанцией. Я забираю радиостанцию и посылаю Куделю к Шустрому за прибором радиационной разведки. Я точно помню, что в новеньком ящике с прибором лежит инструкция и техописание к нему. Когда принимал заставу, то сам всё проверил. Такой же прибор лежал в оружейке. Но его забросили за ненадобностью во временный склад АТВ, когда выкидывались на опорный по тревоге. Один из двух приборов, но Шустрый найдёт. Главное, чтоб батарея не села. Что-то я снова забыл сделать и обдумать. Как говорил наш тактик в училище - надо оценить обстановку. У меня ещё час до общего построения. Да нет, уже минут двадцать.

Боря командует. Принимаю доклад. Народ в "тенёчке" под куском целой крыши летней конюшни. Передо мной два стола вытащенных из заваленной комнаты отдыха. На столах имущество по списку, который я выдал Шустрому.
- Здравствуйте товарищи солдаты! - строй замирает в удивлении. Тут такое, а этот - без году неделя офицер, хочет услышать их ответ.
- Здра жла, таарищ лейтенант! - нестройно отвечают мои бойцы, а я не выёживаюсь, я дуркую. Не опускаю руку от виска, над которым торчит край панамы. Команду вольно не подаю, как все от меня ожидают. Повторяю ещё раз, выделяя тоном, звуком и паузой последнее слово.
- Виноват, глаза запылились с вами на опорном! Здравствуйте товарищи пограничники! - народ улыбается, набирает воздух и гаркает дружно и даже весело положенный по уставу ответ.
- Вольно! - рявкаю свирепо я. Замечаю, что команду вольно народ мой выполнил правильно и молчит по уставу, ожидая моих пояснений. В строю все, кроме двух связистов: один на заставе, второй на опорном; двух часовых на сопке, где стояла вышка; повар - он ужин готовит; наблюдатель на опорном. Итого, передо мной аж целых двенадцать человек солдат и два сержанта. Речь моя проста и незамысловата. У нас, в погранвойсках, каждый должен понимать общую задачу и состояние дел, чтоб если что, то - командование на себя и стоять на смерть за Родину, как в 1941 или на Даманском, или - ну, ещё много где. Или решение принимать самостоятельно, если прижмёт, но патриотично. Мафия у нас пограничная, мы тут одни за всех, и все мы - как один. Элита мы - политические войска, как говорят американские аналитики и наши инструктора в учебных частях.

- Состояние дел на данный момент плохое, но не катастрофическое.
Напротив и сзади нас - мусульманские государства. Похоже на то, что тыловое и союзное перестало существовать от атомной бомбардировки. Нам крупно повезло, что горная цепь и место, где расположена застава, спасли нас от прямого воздействия поражающих факторов едрёной бомбы, - по жидкому строю запыленных солдат и сержантом ползут не смелые улыбки, - Но заставе нанесён урон. Имеется угроза со стороны сопредельного государства и тыловых неорганизованных групп мародеров, уголовных и прочих опасных элементов. И поэтому считаю, что наступила война. Сзади у нас, похоже, грязный, радиоактивный мусульманский песец, а впереди чистый исламистский пушной зверёк. Нам с вами ни туда, ни сюда. Слева, скорее всего тоже плохо с живыми людьми. Справа - пока неясно. Будем делать доразведку, - и я объявляю, что,- застава несёт службу по варианту "Тревога" без учебных ограничений. Поэтому, каждому получить, вечером на складе у Шустрого комплект, который лежит на столе. Бронежилеты носить обязательно при несении службы часовым, наблюдателем или связистом. В остальных случаях по обстановке. Сшить разгрузку из тактических облегчёнок, трёх подсумков для магазинов и гранат. Получить боеприпасы и гранаты, снарядить половину из полученных магазинов. Вторую половину не снаряжать. Пулемётчику и его второму номеру снарядить все имеющиеся ленты. Оба пулемёта потом на опорный пункт. Экономить свет, воду, продукты, боеприпасы. А пока, срочно, до вечера, закончить освежёвывать погибших лошадей, мясо засолить и перетащить на продсклад. Дневальному - выпас, лечение и охрана конского состава. Остальные - закончить с "мясом". И ещё, от себя лично. Будем держаться вместе - шансов на выживание у нас больше. Если кто хочет свалить, в одиночку или компактной группой - держать не буду. Придите, скажите, экипируем, лошадей дам, оружие, карту покажу, маршрут подскажу, и без обид, - лица моих погранцов смотрят на меня с непониманием. Я заканчиваю, - Вопросы есть? Если есть - потом вечером или в индивидуальном порядке. Снайпер, пулемётчик ко мне. Командиры отделений - командуйте, - Боря резво распределяет народ по работам. Но вопросы есть.
- Таарищ лейтенант! А правда, что духи в Афгане офицеров в плен берут, чтоб продать, а солдат в рабы или в жертву Аллаху приносят? - вопрос задаёт Кушниренко, он меня за лейтенанта и офицера только по штатке воспринимает. Полгода ему всего до дома служить. Полтора он уже на заставе оттарабанил. Но вопрос требует такого ответа, чтоб мой земляк заткнулся надолго. Я молча, но аккуратно вытягиваю четыре, защитного о цвета, звёздочки из своих матёрчатых погон на выгоревшей за год афганке. Снимаю офицерскую кокарду с панамы. Теперь моя форма отличается от солдатского обмундирования, только не выгоревшей тёмной материей на погончиках в виде двух пятиконечных звёздочек на каждом. Боря показывает Кушниренко кулак и делает страшное лицо. Инцидент исчерпан. Пока.

Я забираю с собой двоих солдат и иду вместе с ними "заряжаться". Хочу подняться на сопку, где стояла наша вышка. С этой сопки обзор в наш тыл максимальный, вправо тоже достаточно далеко видно подступы к заставе, до самого подножия Кушака, а вот слева - обзор никудышный. Горы закрыли нас от поражающих факторов взрывов произошедших на "Ашхабадской" равнине. Но эти, же горы закрывают нам обзор в тыл на левом фланге. А там проход Арчабильский и посёлок Арчабил. Последний, скорее всего - был. Хотя ущелье, в котором он находится, может и ослабило взрывную волну, но близость к Ашхабаду её неизменно усилила. В любом случае, это проход в Иран, широкий, удобный, комфортный и снабжённый водой из "речки" текущей вдоль горного разлома. Мы на отшибе от прохода, и чтоб до нас добраться надо восемь километров по небезопасным горным серпантинам на машине, часа два-три ехать. А вот по нашей же Контрольно-Следовой Полосе из посёлка до нас, как по дороге можно доехать, или дойти пешком за три-четыре часа. С границы иранских гор до наших подступов хорошо, очень хорошо всё просматривается. Там только ночью пройти можно не замеченным гостем, если ноги не переломаешь. Справа обзор тоже хороший. Смысла, нам дергаться куда-то с заставы - нет. Продовольствия почти на год, архаров и другой живности в заповеднике погранзоны полно. Вода есть, дизтоплива на полгода хватит, бензина тоже. Газ-66 много не жрёт, если экономно кататься. Лошадей будем пасти, трава в высокогорье на ровных местах вырастает на метр и выше. Ветер подует - как море волнами колышется. Боеприпасов пока хватает. Вопрос: "Кто до нас первый доберётся? Свои? Чужие? Местные велаяты? Бандиты? Или моджахеды из иранской базы со стражами исламской революции?" Поэтому надо нам до них первыми добраться, до тех гостей, которые к нам придут. И встретить, если надо соответственно.

[mikimi]

"Ёханный бабай!" - посещает меня очередная запоздалая, а может и не очень мысль, - "Заграждения, инженерные заграждения. Отрядовские сапёры скинули у заставы здоровенные мотки "МалоЗаметного Препятствия". Давно сбросили. Но эта огромная куча неудачно ржавеет возле нашего шлагбаума несколько лет, прикрытая подобием сараюшки, и громко именуется - инженерным складом. На заметку. Эти МЗП устанавливаются легко, быстро и просто, и с всякими подлыми для противника изощрениями. В два этажа, например. Пройти их - огорчение ещё то. Чем быстрее идёшь - тем быстрее вязнешь. Хуже паутины, цепляется за любой выступ одежды, снаряги, обуви, оружия. На соседней заставе нарушитель хотел пройти. Долго готовился. Систему прошёл лихо, за секунды. А вот МЗП за системой не учёл. Не видно его в пожухлой траве. Запутался и порезался о тонкую проволоку так, что вырезали кусачками почти полчаса. Вот её мы и развернём на левом и в тылу, да и на правом и по фронту не помешает. А ночью надо перекрыть подступы, в круговую "Кристаллом", больше ничего на заставе нет. И то, если батарейки остались на двенадцать вольт. И переехать с заставы на опорный полностью, слишком заметны постройки издалека и привлекательны для любого, даже обычного мародёра." - пока я так размышляю, мы поднимаемся втроём по тропе часового к месту, где раньше гордо возвышалась над заставой и прилегающим к ней предграничьем - вышка. Стрелки бдят без бинокля, забыли прихватить в суматохе. Зато они нашли разбитую Трубу Зенитную Командирскую, которая летела вместе с вышкой, пока не ударилась о землю. Прибор побит, разломан надвое, помят и линзы на одном окуляре треснули.

- Ничего, товарищ лейтенант - говорят мне часовые, перебивая друг друга - в один окуляр даже лучше смотреть - второй глаз отдыхает, пока смотришь и легче в руке держать, - тренога требует ремонта. Но в оружейке или на складе АТВ у нас лежит ТЗК без треноги, но с неработающим кольцом наведения на резкость. Починим. Оставляю им свой бинокль и забираю на время половинку ТЗК. В отличие от двенадцатикратного бинокля ТЗК приближает в шестьдесят раз. Мои провожатые выгружают у ног часовых магазины, боеприпасы, гранаты, противогазы и ОЗК. Радости от этого бесплатного богатства у часовых мало, патроны и магазины требуют заботы. И они живо начинают набивать смертью рожки из вскрытого ими цинка с патронами, благо опыта у них - предостаточно.
- Перекур, - десять минут,- объявляю и зыркаю на свои часы командирские, механические. Отхожу в сторону от места, где идёт оживленный обмен мнениями. Осматриваю подступы к вышке. Мои опасения по поводу открытости наших позиций слева подтверждаются полностью. Надо искать место для скрытого наблюдения и засады. Место такое есть, но уж очень далеко оно расположено от нашего опорного пункта и закрыто горами от УКВ-волн радиостанций. Вспоминаются занятия по тактике. Тема оборона. Наша тема, пришлось изучить. Согласно учению из боевого устава пехоты номер раз и номер два - есть решение. Нужен запасной опорный пункт, куда, если навалятся на нас какие-нибудь отморозки, в больших количествах и при артиллерии, нам можно отойти и сохранить своих людей. С каждым часом моего "командирства", на этой войне, увеличивается количество выявленных мной проблем и нерешённых задач.
" Думай командир, думай! Голова дадена не для того только, чтоб фуражку носить, а ещё и панаму с шапкой", - подбадриваю себя я. Потому, как больше некому тут, и соображать и командовать.
На моё удивление, прибор радиационной разведки показывает небольшое превышение фона. Решаю, что ОЗК и противогазы, пока, можно отставить здесь. И сбрасываю лишние килограммы со своих плеч. Моему примеру с удовольствием следуют и снайпер, и пулемётчик. Снайпер, кроме всего, волокёт на себе Р-392 для связи. Трубка от ТЗК здорово приближает окрестности. Я обговариваю с часовыми знаки взаимодействия и веду свой разведдозор ещё дальше на левый фланг по тыловым сопкам. Идём и карабкаемся с одной сопки на другую, делаем остановку. Осматриваем местность, и идём дальше. Чем далее мы отходим от заставы, тем больше растёт фон. После блочка одинадцать-двенадцать система, практически вся, лежит на дозорке, дотягиваясь козырьками до КСП. На блочке останавливаемся. На восьмом участке нет второй нашей наблюдательной вышки - лежит внизу, сброшенная сверху гигантским кулаком. Дальше идти без ОЗК опасно, да и устали мы немного. Пока идём в таком же порядке назад, прикидываю в уме - где мне поставить скрытое НП-засаду. И, как наладить с ним связь по трубке, а не по радио. Это вопрос к связистам, но я и сам соображаю, как это можно - восстановить линию проводной связи. Она у нас, слава богу, аналоговая, простая, двухпроводная и работает от аккумуляторов, которые на заставе заряжаются каждый день. А провода, мои связёры за день на обоих флангах восстановят. Вот только придётся их охранять, а то в работе им будет некогда бдить-то. А людей у меня шиш - да кумыш. Ночью, придётся выставить три поста. Часового в опорном, ближние подступы и, как минимум, на левом - один секрет. Это значит шесть человек, если парами, и днём им надо дать выспаться, чтоб носом не клевали. Итого: на день у меня семь - восемь активных штыков, как говорили в гражданскую войну. Часовым показываем обговоренный знак - три раза поднять и опустить над головой оружие. Пулемётчик залегает, снайпер сторожит заднюю полусферу, я поднимаю и опускаю свой автомат трижды. Жду отзыв на свой сигнал. Мне должны ответить то же самое, но с вертикально поднятым вверх оружием. Вечером я поменяю сигналы на боевом расчёте. Мы переваливаем через сопку и бодро двигаем на спуске к заставе, вернее к конюшне - там холодная вода в кране и колоде.

Вопрос: "Где мне проводить боевой расчёт?", - решился как-то сам собой. На заставе нельзя. Не всё ещё закрепили и отремонтировали. На опорном строить людей невыгодно - демаскируем позицию. А вот под опорным, между банькой и домиком "дизельной" самое оно. И скрытно и безопасно. Дизель уже весело тарахтит. В некоторых помещениях заставы горит свет. Матюгаюсь про себя мысленно - светомаскировка.

Народ на построении взбудоражен обилием носимых боеприпасов. Гранат. Увеличением самостоятельности. Напоминаю моим бойцам, что по варианту "Тревога", как и по варианту "Б" службу несём так - не менее двенадцати часов каждый. Это значит, что можно и больше, но не меньше. Кушниренко не возникает. Молчит. Смотрит на меня, как Фома Неверующий на вестников вознесения Христа. Ну, пусть смотрит, лишь бы не мешал. Часовым на сопке выдаю второй ПКМ с двумя коробками. Первый я оставляю на опорном. На ходу обучаю наряд, а заодно и присутствующих обращению с пулемётом. Солдаты слушают внимательно. Тянут руки попробовать. Даю такую возможность. Строй кипит. Ну да - новая игрушка. Отсылаю всех эти самые руки вымыть и отправляю на ужин в столовую, заодно и окна одеялами закроют. А мне и так найдётся, что сделать. Надо проверить, где мой народ, и как - спать будет, и светомаскировку разглядеть ближе. Надо обойти всё самому. Озадачить дежурного связиста, чтоб сшил мне показательную облегчёнку, посмотреть - что сделали с мясом и как. Уделить внимание наблюдателя на опорном. Солдат должен чувствовать свою необходимость и мою заботы о нём живьём. Сходить к часовому на сопку. Зайти на собачник. Осмотреть склады. Использовать по назначению на новый туалет. Перезарядить свои магазины. Прикинуть, как лучше баню организовать, и бойцов помыть, и постирать. Нет, не солдатское обмундирование, а постирать постельное бельё. Солдаты у меня учёные - сами постираются после ужина. Есть хочется. Потом поужинаю. А пока, я обхожу склады. Вроде порядок. Потом двигаю к туалету. Туалет у нас без изысков. Яма, дырки в деревянном полу, стены - вся недолга. Бумаги много - подшивка газет постоянно одного и того же хилого размера. Зато в библиотеке этого добра хватает. Перехожу к вольерам собачника. Молодцы проводники, как не были заняты, а вольеры поправили. Собаки меня узнают, но сильно не радуются. И правильно, не я же их кормлю ежедневно. От собачек мой путь лежит к складу ГСМ и к месту, где вкопана цистерна с водой. Тут тоже всё в порядке, но я вспоминаю то, что тревожило меня весь день - машина. Гараж и наш Газ-66 вылетел у меня из головы со всеми моими проблемами. До часовых добираюсь уже в темноте.
- Стой - Пропуск! - запрашивают меня сверху.
- Магазин, - отвечаю я, - Отзыв? - требую то, что внёс в журнал расчёта сил и средств.
- Москва, - негромко отвечает мне часовой.
- Товарищ лейтенант! - начинает старший моего поста. Я его прерываю.
- Стоп Нефёдов, давай своими словами, - Нефёдова не надо уговаривать.
- Да, в общем, всё в порядке, но там за сопками, где левый - зарево в полнеба, - говорит мне он.
- Это нормально, - отвечаю я на его не заданный вопрос, - там пекло ещё то, вот и зарево. Что ещё?
- Стреляли тащ лейтенант, - говорит мне боец серьёзно.
- Где? - оживляюсь я.
- На левом, - Нефёдов показывает пальцем в сторону, куда направлен ствол станкового пулемёта.
- Давно? - уточняю время.
- Да как вы от склада ГСМ отошли - так и услышали. Минут десять назад. Одиночными и короткими, - ишь ты они и меня пасли или охраняли и вокруг шарили глазами и слушали.
- Далеко?
- Далеко, за стыком, и не автоматные, а вроде как КПВТ бухает, - это плохие новости. Но у нас есть РПГ - это факт. А то, что бьют по нашим в Арчабиле, пока моя гипотеза. Но там есть свой склад ГСМ. Дизельная. Склад АТВ. Продсклад. Автомобили. Почти пятьдесят человек личного состава, не то , что у нас, а как по штатке положено. Конечно, они же в отряде именные, показные и курортные. И не смотря на свою особенность - там стрельба, а у нас тихо. Пока. Значит есть с кем воевать. А показушники они в основном не воевать обучены. Они рисоваться умеют здорово. Не любим мы сильно соседей слева. Но как прижмёт и пахать, и сеять, и жать быстро научишься. Все сладкие кусочки снабжения, обеспечения и культурного общения достаются им. Зато там наша почта. И они с барского плеча носят нам её на стык. А раз носят, то значит достойны мы их услужливых подношений. И это нас с ними примеряет в мирной жизни. А тут похоже началась заваруха. И придётся пойти туда завтра вшестером и с тремя радиостанциями. Инструктирую часовых по наблюдению. Напоминаю основной метод работы по секторам и уровням. И напоследок им говорю и откровенно пугаю.
- Смотрите парни - не спите, если духи полезут, то ваш пулемёт это ваша жизнь. Ну, и наша тоже. А иначе шомполом в ухо или ножом по горлу. Если много на вас попрёт, то отходите сначала к складам, потом за системой вокруг, прикрываясь рельефом, на опорный, - как-то не видно мне было лиц моих воинов, но то, как они перестали смотреть на меня и внимательно взглянули на зарево за горами, мне понравилось.

Пока спускался, увидел свет фонаря в гараже. Возле гаража суетились трое. Потом гулко стукнули о землю доски, на которых держалась хлипкая крыша. После этого долго чирикал стартер. И после нудного тарахтенья машина громко и бодро взревела движком, оглашая рёвом окрестности. Мыльница сдала, задом выезжая из-под обрушившегося на неё навеса. Полетели в стороны обломки кровли и пыль. Вопли моих радостных "туземцев" утвердили меня в мысли, что у нас есть колёса на завтра. И я поспешил к машине, вокруг которой суетился Федя.
На удивление повреждений было мало. Треснуло лобовое стекло. Пара балок погнула материал кабины. Федя сиял в темноте зубами.
- Завелась! Тащщ лейтенант! - сообщил он мне новость, о которой, наверное, уже знали и в Иране.
- Фары выключи. Машину тихо, без лишних перегазовок, на ГСМ и заправь. Масло и воду проверь. Тормоза особенно. И потом, марш спать - завтра на левый поедем, - пока Федя занимается машиной, довольно стукая ключами и своими железками, а я отправляюсь к зданию заставы. Я в нём так ещё и не побывал с того момента, как грохнуло за горой. Крыши у здания практически не было. Мои солдаты сумели расчистить вход и проход до столовой, и сушилки с умывальником. Оружейка, канцелярия, комната приказа, спальные кубрики и комната отдыха с библиотекой были завалены обвалившимся потолком. Столовую, связь, аккумуляторную очистили. Кухня пострадала менее всего, во всяком случае, потолок над ней был. И даже не потрескался.

Повар, с перевязанной головой, увидел меня и туда же - доложил. Хорошо, что хоть про признаки нарушения границы не вспомнил.
- Товарищ лейтенант, ужин закончен, продукты на доппаёк получены, печка приготовлена к выпечке. По списку - минус один, - минус один это у нашего повара я, который ещё не поужинал. Значит, остальные все поели. Лучше Бадьи (Бадья, Кастрюлькин, Ложкин, Тарелкин, Печкин, Сковородкин, стандартные клички Поваров на нашем сленге) только бог знает, кто и где находится на заставе. - Вася! Руки помой! - кричит внутрь кухни рабочему наш Кастрюлькин. Рабочий, который моет бачки, недоумённо смотрит на кашевара, не понимая, что к чему. Я соображаю быстрее, что не может же он мне сказать, что я руки забыл помыть. Я ж всё-таки Шеф.
- Слышь, Будько! - обращаюсь я к командующему нашим питанием, - А где тут руки помыть? - автомат ставлю, оперев на ребра батареи отопления за спиной под окном, завешенным солдатским одеялом, а ремень с подсумками снимаю и кладу на пол за своим стулом.
- Конечно, есть, тащщ летенант! - радостно отзывается мой начальник пункта пищевого довольствия, - Приятного аппетита, - желает мне он и я на пограничном "автомате" оставшемся у меня ещё со срочной службы отвечаю повару стандартную фразу погранвойск.
- Взаимно! - наш суподел и борщевар улыбается довольный моим вниманием, - Будько ты сам как? - киваю на бинты на голове повара.
- Так это ерунда, штукатурка отлетела, - гордится Валерка моей заботой.
- Как с готовкой? Дрова? Уголь? Продукты? Личные просьбы? Проблемы есть? Народ весь поел? - последний вопрос Бадью немного хмурит и возмущает. Значит всё путём. После ужина, говорю Нашему Повару обязательное спасибо и, что было очень вкусно, он провожает меня до самой двери, наверное, чтоб не захотел вернуться. Натягиваю на себя пояс и тактику. Тактика у меня такая же, как и у моих бойцов, только солдатский брезентовый ремень я заменил офицерским кожаным.

По плану, надо быстро помыться. Пройти по опорному. Оставить за себя сержанта Борю. И завалиться дрыхнуть, до шести утра. В шесть мы двинем на левый, прямо по КСП, с пулемётом, РПГ, водой, гранатами, в ОЗК, с прибором радиационной разведки и тремя радиостанциями. Мне бы ночь продержаться и день простоять, вспоминаю я А.Гайдара и его Мальчиша-Кибальчиша. Засыпаю сразу, лишь коснувшись жёсткого топчана, под бубнёж и шевеление связиста.

Сон мне всё-таки снится. Страшный сон. Если Гипносу подчинялись даже боги, то его сынок Морфей в эту ночь загулял, и ко мне по ошибке пришёл Танатос, его близнец с железным сердцем. Во сне наша застава горела во вспышке ядерного боеприпаса. В живую пылали лошади, которые мчались по нашему стрельбищу объятые пламенем. Убежать пытались. Скулили овчарки на питомнике, с которых сорвало шкуру и мясо, перед тем как они сгорели в эпицентре, превратившись в пепел и тени. Моих бойцов давила земля обвалившихся блиндажей и окопов, выжигало глаза, кожу, мышцы, голову смертоносной вспышкой. В труху и пыль превратилась корова Машка и дневальный на конюшне. Земля закипела вместе со мной, спящим на топчане насмехаясь над моей попыткой отдохнуть. Часовых разорвало на куски. Газ-66 -взорвался и утонул в огне. Дежурный и связист испарялись из своих бронежилетов и касок. Они все смотрели на меня. Они, умирая, мне верили. Смерть, в оплавленном ОЗК, смердящая горелым мясом, подошла к топчану, где тлела моя душа в черноте обожжённого скелета и черепа. Она, улыбаясь своим оскалом, протянула руку и затрясла меня за правую плечевую кость.
- Куда трясёшь, оторвёшь же, щербатая! - возмутился я и проснулся. Надо мной с керосинкой стоял Боря Цуприк в плаще от ОЗК, с накинутым на голову капюшоном и будил меня, толкая в правое плечо.
- Товарищ лейтенант, вставайте! Полшестого уже. Надо умываться, завтракать и приказ отдавать! Федя в машине движок прогревает!
"Фух! Живые все! Ну, Танатос, ну - гад! Я тебе сказку почитаю на ночь, если доживу днём до вечера", - думаю я и падаю на пол под ноги Боре. Сотня отжиманий в бешенном темпе на двух ударных костяшках кулаков разгоняет кровь, устраняет сонливость и благодатно влияет на мой авторитет. Такой номер ещё никто повторить на заставе не смог. А я, в хорошем настроении, и двести раз отжимаюсь от пола в охотку. Сейчас бы кросс дёрнуть километров на десять. А потом в душ. Но вместо кросса сегодня левый фланг в ОЗК и скорее всего - в противогазе. Одеваюсь, - Ох, тяжела же ты шапка Мономаха, да ещё с каской, бронежилетом и подсумками".

Я хамлю личному составу тем, что и вешаю свой броник на дверцу кабины с моей стороны. То же самое делает Федя. Но в кабину я не сажусь, вызвав удивление в составе моего наряда. На мне сшитая связистом за ночь самодельная разгрузка. Со мной едут санинструктор (он же второй номер пулемёта), пулемётчик, расчёт РПГ, снайпер. Мы везём с собой боеприпасы в цинках, выстрелы к РПГ, прибор радиационной разведки, насос, полупустую бочку с бензином. Воду в баке для перевозки молока. Сухпай на сутки. Коробки с набитыми лентами для ПКМ. На одиннадцатом я заставляю всех одеть ОЗК и приготовить противогазы. Народ, молча, одевается, помогая друг другу.

[mikimi]

"Какой же я мудак-эгоист!" - терзает меня совесть, - "У моих солдат магазины, не спаренные и у каждого по два подсумка на ремне тактического обвеса". Ну, ничего. Ну не успел!" - оправдываюсь я перед своей совестью и понимаю, за что меня терзал мой ночной кошмар во сне. Вот за это вот. Себе сделал - руками солдата, а им не сделал. Не показал. А ведь магазины на груди могут от смерти спасти. Вернёмся, и я выем печень любому, пока у каждого такого или похожего не будет. Это пока мы в разведке и никого вокруг, а если нарвёмся...

От этого самобичевания меня отвлекает восьмой левый. Раньше здесь была калитка в системе. А теперь, в ней нужды нет. Система бессильно лежит на земле всеми своими тридцатью двумя нитями. Рядом валяется покорёженная вышка на склоне. Вид изуродованного левого не радует ни меня, ни моих бойцов. Езда по КСП, на которую нормальный пограничник, сам, только по большой надобности ступит подошвой. А если перейдёт, то проход руками заделает, знак поставит и другие наряды оповестит, что именно он тут прошёл по КСП, которую берегут и лелеют. А тут мы по ней, по родимой помощнице да на колёсах грузовика. И давим, давим и давим аккуратные треугольные дорожки резиной шестьдесятшестого. Свой собственный труд бросаем под колёса. Придётся кому-то за это ответить. И за КСП, и за лошадей, за здание заставы и за наши нервные клетки.

- Товарищ лейтенант! Как же мы без системы? Словно голые на пляже! - говорит мне пулемётчик в кузове, обозревая километры "уложенной на лопатки" колючки. Мне смотреть на это безобразие просто больно, как будто наша мыльница по мне едет, вминая кожу своей тяжестью. Но я сам это придумал, а иначе большой риск нарваться на кого-то или на что-то. А мне риск на фиг не нужен. На мне двадцать моих пацанов, лошади, собаки и граница, приказ на охрану которой, никто не отменял. И в моей погранзоне я есть хозяин, господь бог и воинский начальник. Потому, как двух хозяев на территории ответственности быть не может. А тем более - в военное время, когда радиация это ещё не самый худший враг. Кстати, вчера я выяснил, что мой прибор это обычный ДП-5А. И уровень приемлемой радиации фона - ноль целых и пять десятых рентген в час. Пока мы прём по нашему левому, то в зависимости от рельефа он, то падает, то чуть превышает норму. Едем мы с опаской. Нас же не рота, чтобы выслать полноценный разведдозор справа, слева и вперёд от головной группы. Нас одной очередью покрошить можно или двумя. Водитель думал не долго, и повесил ещё один бронежилет на решётку закрывающую радиатор машины. Он справедливо рассудил, что если столкнёмся с недружелюбным приёмом, то первые пули получит машина прямо в лоб своего прямоугольного дизайна. А без нормального охлаждения двигателя - далеко не уедем. То, что он сам может получить эти пули, Федю взволновало только до уровня каски, которую он надвинул себе на лоб и пристегнул ремешком.

- Что-то тихо тут очень, товарищ лейтенант! Заявляет мне водитель, - когда мы останавливаемся на восьмом левом, и я оставляю здесь двух своих солдат и радиостанцию. Мне нужна точка для ретрансляции сигнала на заставу. Дальше перед нами лежит самая опасная часть пути, это горбатый и извилистый спуск по чужому участку к Арчабилю. Но сначала надо добраться до стыка с Арчабильским участком. Почти до самого стыка ведёт длинный и извилистый спуск. Чтоб не шуметь, впереди идёт пулемётчик с моим автоматом и прибором. За ним, в метрах пятидесяти, бухает бахилами ОЗК снайпер. За снайпером тяжело дышу в респиратор я, удерживая расстояние между собой и моим "Павлюченко", всё в тех же самых - полусотне метров. Уже восемь утра и в общевойсковом защитном комплекте как-то не очень холодно. После меня с пулемётом едет наша гружёная мыльница, едет на нейтралке, практически не слышно. Мотор тихо гудит без нагрузки на холостых оборотах. Перед стыком убийственно вертикальный подъем, закрученный в хитрый изгиб поворота вокруг вершины очередной горки. Я оставляю Федю с машиной внизу. А мы втроём, тем же порядком, бухаем резиной и хлюпаем влагой внутри комплекта дальше. У водителя остается радиостанция. Нам надо проверить три участка, добраться до окопа на стыке. И только после этого я вызываю Федю и даю добро на то, чтоб он с разгона попытался зареветь своим движком, выбираясь на пониженной передаче на вершину нашего фланга. Демаскирует нас наша шишига по полной программе, поэтому и идём гусеницей.

Стык встречает нас как-то не очень радостно. Режет глаз отсутствие анкерного столба возле окопа. Столб, как и все его собратья, валяется внизу. Он опутан проводами линии связи, которые потянул в падении за собой. Тут, на стыке, наряд всегда останавливался. Пол приказа выполнено. Фланг проверен. И отдыхали минут пять - десять. А потом возвращались домой на заставу. Сегодня нам надо идти дальше по незнакомому участку. Но идти дальше не приходится. Приходится занимать оборону. Потому что со стороны Арчабиля к нам начинают приближаться звуки перестрелки. Выстрелы, то вспыхивают в ушах щедрыми, разъяренными и многоствольными голосами. То им в ответ отчаянно противостоят одиночные щелчки или скупые двухпатронные очереди. Мамедов остаётся в окопе со своим пулемётом. Файзуллин бежит от окопа вправо на соседнюю горку. Я спускаюсь вниз, влево к подножию сопки, на которой находится мой пулемётчик. Там, горочка пониже образует дефиле с нашей сопкой. И этот распадок огибает нашу возвышенность. Тут, внизу я и замираю за большой глыбой и кустиком, на котором нет ни одного листочка.

К звукам перестрелки, которая то вспыхивает, то затухает - присоединяется звук автомобильного мотора. Мотор ревёт на самых высоких оборотах, водителю наплевать на машину и движок. Так насилуют автомобиль только в одном случае, когда жизнь зависит от скорости передвижения. Звуки становятся громче, и я понимаю, почему перестрелка то утихала, то разгоралась вновь, неизменно к нам приближаясь. Просто противники теряли друг друга из вида на поворотах, когда огибали сопки. До следующего поворота, за которым скрывается КСП, метров двести. Эти двести метров, КСП вьется между нескольких сопок, приближаясь к нашему стыку. Если наш вероятный противник выскочит из-за поворота, то он окажется в западне. Потому, что слева и справа голые склоны возвышенностей, впереди наш стык, на котором вверху окопался Мамедов с пулемётом. Спрятаться тем, кто выскочит из-за поворота, будет негде. Вот только бы мои необстрелянные бойцы не начали молотить из своего оружия в тех, кто выскочит, без команды. А команда простая - стрельба из моего автомата. Я передаю по рации Феде, чтоб оставил машину внизу, но развернул её по отношению к КСП так, чтоб мог вывернуть в любую сторону: или к нам на стык, или назад на восьмой и оттуда на заставу. Машину за сопкой стыка не видно.
- Федя, мля, а потом бегом пару коробок с лентами к пулемёту на стык! И бронник не забудь, с каской, - я прям, как мама, и переживаю за своего водителя. Мы ждём, передёрнув затворы. Млять, не могу удержаться, и просто ору Мамедову сорвав респиратор с лица.
- Мамед? - зову я. Эхо отсутствует, это хорошо.
- Чтоо? - приподнимается Мамедов, над стволом своей машинки. Вид у него, со стороны - просто ужасный. Вестник ядерной смерти. Только косы не хватает. Как кошмар из моего сна.
- Ты затвор назад вернул? - беспокоюсь я за пулемёт, который будет меня прикрывать.
- Вернул! - отвечает Мамед, и я чувствую, как он там под респиратором улыбается моему мандражу перед боем.
- Пока не выстрелю - огонь не открывать! - ещё раз напоминаю я мстительно самому себе и солдату. Файзуллу я не вижу, но его, я точно знаю, учили в учебке снайперов, и успокаиваюсь. Только я прикладываюсь щекой к автомату, как невидимая перестрелка и рёв мотора слышится рядом, а из-за поворота неуклюже выворачивает уазик в клубящейся туче пыли за ним. Машина ревёт, едет как-то необычно, присев на заднюю часть корпуса. За рулём водитель, на заднем сидении кто-то, кто смотрит назад, удерживая в руках автомат. На Уазике нет тента. Он приближается. И я понимаю, почему он так странно едет. Задние колеса катятся на ободах, без резины, которая висит рваными лохмотьями, и мелькает при вращении, загребая и выбрасывая вверх и назад пыль. Водитель грязен, лицо и шея чёрные, как вымазанные в саже, с потёками размазанных потных дорожек. Форма на нём рваная, погончики болтаются оторванными ушами. Руки на руле с красными полосами содранной кожи. Глаза, глаза у водителя безумные. Он заряжен как автомат на выполнение одной задачи - удрать от преследователей. И страх быть пойманным теми, кто за ним гонится, давит ногой на педаль газа, не жалея двигатель и трансмиссию. Лицо пассажира с автоматом мне не видно. Зато его спина, закрытая рваной курткой афганки, говорит мне о том, что это наши. А ещё, на бампере автомобиля, белым по чёрному, выписан военный номер автомашин нашего отряда. Уазик, виляя по грунту, приближается к стыку, он почти доехал. Я пропускаю его, не выдавая своего присутствия, когда из-за поворота злобно, с криками выбегают шесть фигур одетых в камуфляж. Камуфляж, но не наш. Я такой в магазине "Всё для охоты" видел. Европейский, НАТОвский, видно срок хранения истёк или новый цифровой пришёл, и они его сюда пхнули. По принципу: "На тебе боже, что мне негоже". Сидящий сзади на уазике военный делает три выстрела, и автомат замолкает с характерным стуком утыкания затвора в горб подавателя опустошённого магазина. Писец, у него патроны закончились совсем. Это последнее, что думаю я, нажимая на спусковой крючок автомата. Моя очередь почти сливается с солидным басом ПКМ с горки и ударом хлыста СВД Файзуллы. Но выбежавшие охотники, успевают открыть огонь, по УАЗу, который утыкается в подъём сопки и глохнет. Водитель, брошенный ударом пули вперёд, безжизненно валится грудью на руль. Сидевший сзади стрелок - вылетает вперёд на капот и валится в бок, выпустив ненужный автомат из рук. Одновременно с происходящим под сопкой, надо мной раздаётся знакомый грохот, бьющего по ушам выстрела из РПГ. Фугасная надкалиберная граната вжикает в облако пыли и разрывается, разметав двоих преследователей в стороны. Одного из шести валит Файзулла. Второго заставляет упасть на спину пуля, выпущенная Мамедовым из пулемёта. Я не попадаю ни в одного из нападавших. И это меня огорчает так, что оставшиеся в магазине патроны достаются пятому из камуфляжников, и я рву короткими очередями его одежду и пыль вокруг него, пока в магазине не заканчиваются патроны. Меняю магазин.

[Гурман]

mikimi, начало хорошее. Просьба - уточните временные и географические привязки, иначе мозг взрывается, не могу определится хотя регион знаю.

[mikimi]

mikimi, начало хорошее. Просьба - уточните временные и географические привязки, иначе мозг взрывается, не могу определится хотя регион знаю.

время фантастическое, регион полуфантастический - Фирюза-Гермаб, левее 20км вдоль системы по гугль-карте, если лицом к границе от Арчабиля.

[mikimi]

Шестой бандит ранен, и он катается по земле, держась за голову. Я не сомневаюсь, что это бандиты. Наш, военный человек, даже чужой камуфляж - "приведёт к нормальному бою". А тут, самодеятельность, местного пошиба. Идти проверять, что там с шестым противником мне совершенно не охота. Вдруг, там за поворотом, их целая банда. А это было лишь походное охранение. Хотя, какое охранение, они откровенно гнались за этой парой. Пора озаботиться и гостями. Я машу Файзулле на сопке и показываю на катающегося в пыли раненого, затем сжимаю пальцы в кулак и имитирую удар кулаком в воздухе.
- Добей, - говорит мой жест. В ответ на мои старания, справа щёлкает бич выстрела снайпера. Раненый затихает, успокоившись навсегда. Я снова привлекаю внимание снайпера.
- Наблюдай и охраняй, - означает моя следующая команда.
- Мамед, - ору я пулемётчику, - держи поворот. Мамедов, приподнявшись, кивает и снова опускает голову к телу пулемёта. Улыбка победы так и брызжет мне в глаза с его азиатского кошмара на лице, прикрытом капюшоном. Итого, самым примерным бойцом в нашей группе оказывается водитель Федя. Он один одет в бронежилет и каску. Похоже, нам просто повезло. Хотя везёт всегда тем, кто везёт. Федя высовывается по пояс из-за сопки, во всей свой бронезащищённой красе, с автоматом на перевес и очень серьёзно прицеливается в сторону, замершего под стыком УАЗика. Я показываю ему большой палец и старюсь зайти к машине так, чтоб не перекрыть ему сектор стрельбы. Водитель на руле не шевелится. Из-под растерзанного автомобиля доносится стон автоматчика, который отстреливался до последнего патрона. Толкаю "водителя" стволом автомата. Это молодой, но очень худой парень лет двадцати. На лице множество свежих ссадин. Он мёртво валится с руля. Снова раздаётся явственный стон. За бортом Уазика я вижу упавшего человека. Кровь смешалась с пылью на его руке в мерзкую грязь войны. Рукой он зажимает рану на боку. Это зрелый мужик.
- Кто такой? - спрашиваю я, не спуская с него взгляд. Глаза раненного прищуриваются, напрягаясь в попытке разглядеть меня. Срисовав мой портрет, мужчина делает вывод.
- Наши, - говорит он, рассмотрев мой странный, для этого места, вид и закрывает глаза. Его голова откидывается назад, и мужик замирает, потеряв сознание. Махаю рукой Феде, вызывая к себе. Эх, пропесочить бы его за самодеятельность. И то, что со связи ушёл. Но граната, выпущенная им из РПГ, пришлась как нельзя вовремя и к месту скоротечного огневого контакта.
- Ты где так стрелять научился из шайтан-трубы? - спрашиваю я, скидывая с головы капюшон.
- Так я ж на учебном гранатомётчиком был, - задыхаясь и вытираясь от пота, поясняет Федя, - Тащ лейтенант, а как мы их, а! - пацан, что сказать. Победа дело великое, только у меня начинают трястись коленки. Чтоб окончательно не скиснуть я лечу себя насущными делами.
- Машину можешь подогнать вокруг стыковой сопки? - Федя оглядывается на распадок и положительно кивает головой.
- Федя, только быстрее, там за поворотом ещё могут быть местные стрелки, - проникновенно говорю я. А зубы начинают отбивать чечётку. Руки предательски дрожат. Это адреналин закончился и начался послебоевой отходняк. Федя пытается тяжело бежать, но переходит на быстрый шаг. Мне жарко. Первым делом я сбрасываю за своим валуном ОЗК и сворачиваю его, завязав шнурками. Потом бегу к мужику, обыскиваю. Ничего не нахожу. Похоже, что его добросовестно обыскали до меня. Делаю ему перевязку. Он ранен ещё и в левое плечо. Плохо. На внутреннем кармане его унавоженной приключениями куртки обнаруживаю спрятанный значок бывшего выпускника суворовского училища. Это ещё ни о чём не говорит, но обнадёживает, прибавляет шансов, что он свой. За поворотом тихо. Я тружусь, оборачивая его бок бинтами. Раненый стонет, когда я двигаю и приподнимаю его простреленный организм, просовывая бинт вокруг торса. Тело жилистое, мускулистое, немного заплывшее от недостатка тренировок. Рельефных мышц нет. Но те, что есть, напоминают мне мои собственные, как отражённые в зеркале, только более объёмные и солидные. В образовавшейся после схватки тишине выстрел СВД бьёт неожиданно резко. Что-то темное, похожее на грудную фигуру валится за склон сопки на повороте, где валяются нападавшие. Я вижу, как Файзулла меняет позицию, перебегая, а затем переползая ближе стыковой возвышенности. Он что-то недовольно показывает Мамедову, но тот на него не смотрит.

Федя, на своей мыльнице, появляется, грохоча железом кузова и "рыча мотором". Вдвоём с ним мы откидываем борт и под прикрытием пулемёта и снайперки, переносим обоих вновь прибывших в кузов. Нежный какой Федя. Из гранатомёта лупит, не задумываясь, а вид мёртвого и окровавленного солдата ему противопоказан. И лошадей он жалел. И тут его снова мутит и мне приходится ждать, пока он вывернет наружу свой завтрак у заднего колеса "газона".
- Федя, мля, ты как? - спрашиваю я, положив руку ему на плечо, - до заставы довезти сможешь?
- Нормально, тащ лейтенант, нормально - едем, - водитель, шатаясь, доходит до кабины. Берётся за ручку дверцы. Влазит, кидает автомат на крышку мотора, вытирает глаза и начинает работать, превращаясь из обычного солдата в озадаченного условными рефлексами профессионала своего дела. Работа спасает мозг от перегрузки. Черствый я какой-то. И лошадей, когда добивал, то почти ничего не испытывал. Думал только, как бы не промазать, чтоб не опростоволоситься перед своими подчинёнными. И тут, тащу этого убитого, а сам думаю, мол, хорошо, что не моего солдата несу.

"Ох, ё, - вояки мы херовы. Автоматы так и не проверил на пристрелку у всех бойцов. Слаженности боевой - почти никакой. Мамед-то, так позицию и не поменял. А Файзулла молодец. Слышал я, что гоняли их, там, на учебном, бывшие афганцы-снайперы из спецгрупп, ДШМГ, особого назначения и т.д. Судя по Файзулле - хорошо гоняли. Эх, меня бы, кто так погонял! Одни просчёты. А тут ещё эта напасть с Арчабиля в камуфляже. Ничо, ничо, ничо - разберёмся, прорвёмся и окопаемся. Ещё не вечер, до обеда девять километров – не близко, а утром я буду мудрее на целые пограничные сутки".

Зато назад, домой, мы едем быстрее. Передаю через восьмой на заставу, что везём раненого, требую приготовить горячую воду. Санинструктор на восьмом бросается к телам, лежащим в кузове на расстеленных плащах от ОЗК. Начинает колдовать над раненым, ругая мою неуклюжую перевязку. Затем объясняет Боре по рации, где у него припрятаны инструменты и просит прокипятить их к его приезду с нами. Приготовить стол под навесом летней конюшни и попытаться очистить кубрик, чтоб установить там кровать для раненного беглеца. Ну вот, госпиталя мне ещё на заставе не хватало. В свою очередь я приказываю Боре поднять всех, кто не несёт службу и срочно тянуть МЗП на сопку восемнадцатого лошадьми на телеге. Туда же привезти ящик с наступательными гранатами. Растяжки нам ночью не помешают. Я серьёзно боюсь, что на нас полезет оставшаяся в живых банда, численность которой мне не известна. Но такие удары по самолюбию, ни один главарь без ответа оставить не может. Это я по своей юности знаю. Дрались район на район в городе по любому поводу. Отстаивали честь нашей территории, как мы тогда думали. Так, что вариантов у меня два. Или сидеть, как мышь тихо, и ждать, когда меня обложат и начнут гасить, как мы у себя в городе и делали. Или мне самому зарыть в землю топор войны вновь выявленного противника, вырыв ему яму пулями и гранатами из оружия моих солдат. И чем быстрее я пойду в наступление, тем лучше. Пока они, там, в Арчабиле не очухались. За четыре часа мы растянули мотки МЗП на левом, практически полностью прикрыв подступы к окопу для часовых и заставе. Перешли на сторону границы. И окутали склоны и распадки почти невидимыми, но крепкими нитями. Сделали два прохода в заграждении. Группа, которая была со мной настолько "насобачилась" ставить "паутину", что справа, я оставил их устанавливать невидимые сети без моего руководства. Только обозначил камнями и колышками места, где надо перекрыть подходы к заставе. Полный окоп для себя часовые вырыли утром сами, пока мы "прохлаждались" на левом. Связисты восстановили линию связи до восемнадцатого на левом фланге и до шестнадцать-пятнадцать на правом. Подняли антенну над зданием заставы с помощью блоков и запустили "Сокол" - стационарную старушку радиостанцию.
Пока я пылил пешком к заставе от линии моих инженерных заграждений, ко мне начал выдвигаться рысью дневальный по конюшне на оседланной лошади. Второю лошадь он тянул за собой в поводу - тоже осёдланную. Мне эта забота обо мне - не понравилась сразу. И я не ошибся.
- Товарищ лейтенант! - голос Архипова звенел возбуждением, а не заботой обо мне, - Вас майор, раненный, к себе просит, срочно просит, не дает Чернышу «промедол» колоть.
- Кто тебе сказал, что он майор? - устало, спрашиваю я Архипова, и пытаюсь ловко вскочить в седло. Ловко не получается. Пробую ещё раз. Вставляю левую ногу в стремя, натягиваю немного поводья, берусь за луку седла этой же рукой, приседаю и толкаюсь от земли правой ногой. Вместо того чтоб лихо влететь в седло, я неуклюже валюсь на него. Конь дёргается. Гашу недовольство лошади моим весом на её спине, поводьями и нащупываю второе стремя правой ногой.
- Так, он и сказал санинструктору, - вот, мне и допрашивать никого не надо. Мы разгоняем лошадей до рыси и переходим в галоп на спуске, лошади выносят нас на галопе прямо к зданию заставы.
- Что ж там ему такое санинструктор сделал, что он так разволновался? А? - перебираю варианты я, но мне не до смеха. Похоже, что майор будет права качать и задачи ставить. А у меня пока одна задача - выжить в этой кутерьме вводных и переменных условий, от которых, как на занятии - не отмахнёшься. Потому, как они настоящие, а не учебные.
Я спешиваюсь и передаю повод своего коня дневальному. Над заставой устремила в небо свои наконечники двадцати пяти метровая антенна. Раньше она лежала на том, что осталось у нас от крыши основного здания сверху.
-Эх, крышу бы нам новую, - нахожу себе новую проблему я. Из окна возле двери высовывается связист Бойко, который Владимир. Рожа его, накрыта сверху каской. Он должен светиться от счастья, что поставили антенну, но лицо маленького Вовчика серьёзное.
- Товарищ лейтенант - стрельба на левом! - коротко бросает он мне очередное изменение в окружающей обстановке.
- Тревожную группу "В ружьё!" с групповым оружием! На ГАЗ -66, - зло парирую я очередной вызов судьбы,- Заслон "В ружьё!" и два боекомплекта. Строиться у заставы перед крыльцом. Я - в санчасти, - это значит, что Боря, как мой заместитель, всех соберёт, построит и проверит, а потом доложит мне в санчасти, если я там надолго задержусь. А задержаться мне там приходится надолго.

[mikimi]

Майор, или кто он там, лежит на кровати. Рядом две тумбочки и стол. Кровать в углу кубрика. Потолок подпирают стропила, взятые с обвалившейся летней конюшни. Навстречу мне поднимается с табурета санинструктор. Лежащий майор перевязан. Бинты на животе слева и на этом же плече пропитаны кровью. До пояса он укрыт одеялом, под которое поддета чистая простыня. Барские условия. Мы уж три недели так не спали.
- Товарищ лейтенант, - боже, как мне надоело это звание, ещё год и буду старшим. Черныш докладывает свободным текстом, - Жар у него, пулю я вынул, вторая навылет, которая в бок, - я с удивлением поднимаю брови, - я техникум с отличием закончил. Хирургу на практике ассистировал, - поясняет коротко Черныш. Блин у меня тут кладезь талантов. Водитель стреляет из РПГ, как снайпер. Снайпер ведёт себя, как ниндзя в засаде. Повар - умудряется сварить ужин и высунуться с просьбой постоять часовым у заставы. Сержант офицерские обязанности выполняет. Каптёр старшину заменил играючи. Пять связистов сами готовы систему на шести участках восстановить, чтоб прикрыть заставу с фронта, а это задача для полнокровной инженерно-сапёрной роты. Стрелки хвастаются у кого самодельная разгрузка лучше. Пулемётчик носится с ПКМ, как с дитём малым. Дневальный нашёл бычка, пасёт лошадей, ремонтирует крытую конюшню и косится на второй пулемёт на опорном, доит корову - ведро молока в день. Обложил свою каптёрку в конюшне железными листами и сделал практически из неё дот. Клянчит гранаты у своих сослуживцев. Дежурный изучает днём устройство противопехотных мин по наставлению, которое откопал в обрушенной библиотеке. Один только я без талантов на заставе. Даже попасть не смог в бандита из своего автомата. Проблема у связистов - прячут изоленту, почти всю извели солдаты на спаренные магазины. А я переживал на стыке. А оно вон как.
- Ну, что майор? Откуда дровишки? - санинструктор игнорирует мои вопросы и продолжает свой рассказ о майоре.
- У него жар сейчас уже начался, если я ему лекарство с антибиотиком вколю - он заснёт. Вы его долго не трепайте, плохо ему очень, - на голове раненного лежит мокрое солдатское полотенце. Под кроватью стоит два пустых ведра. Ещё одно ведро с розовой от крови водой стоит под столом, где разложены причиндалы нашего костолома от Гиппократа, которые накрыты куском простыни. От стола несёт хлоркой и обеззараживающими растворами. Зато тут свежо. Стёкол-то - нет ни одного.
- Инструктор, - оживает "майор", - выйди, мне с лейтенантом один на один поговорить надо, - просит он. Инструктор смотрит на меня вопросительно. Майор для него не командир, я к этому приучил всех на заставе. Комендант, так тот просто дурел, от этой моей выходки, когда приезжал на заставу с проверкой. Без моего одобрения он даже пообедать не мог. Повар тыкал в распорядок дня и дипломатично заявлял, что у него не готова пища.
Я киваю Чернышу, и он уходит. Перед дверью останавливается и говорит.
- Если ему хуже будет - я за дверью, - дверь закрывается. Я слышу, как тяжело дышит майор. Сажусь перед ним на табурет и ставлю свой АКС между ног. Из второго магазина, на автомате, хищно выглядывают головки пуль с наконечниками покрытыми красным лаком или краской. Вид патронов меня успокаивает. А вот лицо майора тревожит. Не так сильно, как выстрелы на левом, но беспокоит. Я вижу, как ему больно. Но что ж там у тебя майор такое важное, что ты терпишь, а санинструктора попросил выйти? А ведь он и время это есть твоя последняя надежда, мужик.
- Лейтенант, тебя Зубков Олег зовут, правильно! - не спрашивает, а утверждает он. Я немного удивляюсь. И жду пояснений. Даже отмытое лицо этого человека, назвавшего себя майором мне незнакомо.
- Я-то, Зубков, а ты кто такой? Откуда взялся? - подтверждаю я, и атакую его вопросами. Мне недосуг играть в секреты с пришлым, пусть даже и спасённым раненным. Меня тревожка и заслон дожидаются. И непонятки на левом серьёзные.
- Не спеши лейтенант и не обижайся, - с трудом говорит раненный, - покажи документы, если не трудно? А? - просит он, - Ты, ведь их в левом кармане носишь и номер офицерский. Очень тебя прошу, не откажи, лейтенант. Я же раненый, - убивает последним аргументом и своей наглостью перевязанный мужик. Я сначала сильно переживаю по этому поводу, и ещё пуще - злюсь. Лицо моё наливается кровью от невысказанного мне прямо сомнения в моих словах. С вздохом милосердия не к раненному, а к своему самолюбию и доброте я вынимаю офицерское удостоверение личности и даю в руку майору. Снимаю цепочку с шеи и держу так, чтоб он смог чётко разглядеть номер на жетоне. Он начинает меня потихоньку напрягать этот майор. Майор неуклюже листает мою офицерскую книжку одной рукой, сверяет фото, с оригиналом, сидящим напротив, проверяет книжицу на подделку, сверяет даты, звание, названия, личный номер. Я закипаю внутри от такой откровенной проверки меня на вшивость и бдительность, и уже хочу вежливо послать его на три весёлых буквы, сославшись на занятость на моём левом, как Саид в фильме про "Белое солнце пустыни".
- Стреляли у меня на левом, - так и хочется сказать ему и уйти, матерясь сквозь зубы на свою славянскую любовь к ближнему.
- Извини лейтенант, за мою проверку и недоверчивость, - говорит раненный и протягивает мне трясущейся рукой моё удостоверение личности, - не знаю, кому верить и служба у меня такая. Из окружной контрразведки я. Майор Бобко Геннадий Петрович, - вот уж не было печали, так контрразведку черти подослали.
- Ты лейтенант меня выслушай, а потом сам решай, не боец я теперь. Мне минут двадцать надо, чтоб тебе всё рассказать. Ты тревожку не держи под окнами. Если обстановка позволяет, то поставь задачу своему заму - он у тебя парень бойкий, разберется, - мной не командуют, но подвесив мой интеллект на крючок любопытства руководят и ведут к решению, которое нужно, но которое я приму, как бы сам, теша свою командирскую гордость своей самостоятельностью. Я отправляю тревожку на левый 13-14 в секрет. Назначаю состав ТРГ на ночь из оставшихся солдат и усиливаю НП до трёх человек.

В два часа ночи майор очнулся снова и ещё раз потребовал меня к себе. Я пришёл злой, заспанный и молчаливый, как закрытый от солнца колючий шиповник под алычёй возле баньки. Стандартная керосиновая лампа чуть колыхала воздух над собой, который был виден на фоне стенки, куда попадал её свет. Тени заметались, когда я открыл дверь и ввалился, сонно човгая подошвами ботинок о пол. При моём появлении, Черныш вывернул окурок фитиля на максимум, и лампа ярко вспыхнула, пожирая керосин. Я злился на майора. Мне надо было выспаться, перед тем как я поведу своих "обстрелянных орлов" на правый в разведку в сторону Кушака. Но майор словно чувствует, что я собрался делать и хочет меня перенацелить. Как будто, это он командует мной и моими людьми, а не мы тянем его раненный организм с дороги, ведущей на наше первое и новое кладбище, туда, где лежит его погибший водитель.

- Зачем звали? - не очень приветливо бурчу я и усаживаюсь на деревянный солдатский табурет. Старая работа. Ножки у табуретки толщиной с мой кулак. Поперечины тоже не узкие. Он даже не скрипнул, когда я усадил на него свою пятую точку. Недавно красили - к весенней проверке. Покрашенная древесина мерцает в метаниях света керосинки серой, не облупленной краской. Поверхность дерева поцарапана, побита вмятинами, но так и не сломлена упавшим на неё потолком "своего неба" в кубрике.
- Зубков, ты? - похоже, майор стал хуже видеть в полумраке своего угла, но слышит он хорошо.
- Я, - подтверждаю ему свою фамилию и не могу унять недовольство в голосе.
- Олег, я вырубился. И, не всё тебе успел сказать, - извиняется сперва он, - Тебе лейтенант, торопиться надо не на правый, а на левый! - я даже немного просыпаюсь, от такого разворота, его мыслей.
- Ну, млин, начинается! Вечером стулья неси сюда, а ночью шифоньер тащи вместо стульев. Определился бы майор со своими соблазнами, которыми он меня кутает и обвешивает, - думаю я, а сам спрашиваю его усталым тоном.
- С чего вдруг? - смотрю на него, моргая, чтоб остановить постоянный наплыв ресниц друг на друга.
- Я ведь без документов. А ты мне сразу поверил, - заявка майора разводит мои мысли в стороны. Первая, что я лоханулся, и поверил на слово. Вторая, что раз он мне об этом говорит, значит, я не зря ему поверил. Учить будет. И тут дедовщина. Я зеваю и ойкаю непроизвольно. Спохватываюсь, но рука слишком поздно прикрывает открытый до отказа рот. Чувствую себя как, ученик перед учителем. Всё ж распределено - утром разведка правого и подходов к Кушаку. Подготовка к переходу на гору. Вот он мой запасной опорный пункт. Если он такой крутой, этот Кушак, что терминал управления спутниками это только попутная заморочка, то может в гарнизоне секретного объекта, по штату есть доктор, медикаменты и нормальный мини госпиталь для моего исповедующегося второй раз старшего офицера?
- Ну, не сразу, - говорю я в ответ, но понимаю, что формально он прав. Ведь если он ехал на проверку, то наверняка с документами, в нормальной военном обмундировании. В кепке, в конце концов. А у них с водителем даже ремней при себе не было. Куртки рваные и извозюканные, штаны, да старые берцы с носками трусами и майками.
- Ты молодой ещё, лейтенант. Добрый. Ты никому не верь, слышишь? - тихо говорит мой собеседник, - Только себе.
- А вам? - стреляю вопросом , вполне проснувшись от таких откровений.
- Плохо мне, Олег. Мы в плен попали к местным, когда мимо Арчабиля хотели проскочить пешком. Уазик уткнулся после взрыва. Сам понимаешь - электромагнитный импульс и всё - нет нашего уазика. А у нас только четыре ПМ. И то у офицеров, что со мной ехали, - я молчу и слушаю, майор спешит рассказать мне всё, пока его опять не выбросит в забвение спасительная потеря сознания, - А эти успели нашу заставу пограбить. Они ж прямого подчинения. У них никто "Тревогу" не объявлял. Почти всех их там завалило. На заставе занятия шли. Она ж показательная, именная была. Только старшина у них ушлый оказался. Каким-то путём уговорил начальника заставы десять человек с занятий снять и отдать ему на чистку овощного склада. Ну, сам знаешь, овощной склад, почти как у тебя - погреб бетонный с лазом. Они туда, как раз и залезли, когда долбануло. Засыпало их. Попытались самоткопаться - не получается. Сверху что-то тяжёлое прилетело. Слышат кто-то шарится наверху. А местные к этому времени разобрали обломки рухнувшего здания. Добрались до оружейки. Добили тех, кто ещё дышал под обломками. А тут крики снизу. Они спросили кто и что. Наши ответили, как ни в чем, ни бывало, думали, что свои. Завал наверху растащили, а когда наши начали вылезать, то по одному всех и повязали. Избили и заставили растаскивать загромождение, которое закрыло вход в склад АТВ. Он у них не как у тебя - в отдельной постройке. А в железобетонном схроне под основным зданием заставы, которое и обвалилось. Местные это были. Их там человек пятьдесят, не больше , этих досов. И то оружие, что в пирамидах стояло и в сейфе у дежурного по заставе они тут же прихватили. Ну, ещё двустволки, мелкашки, - майор остановился и "перевёл дух", устал он, но продолжил, - Моих всех положили, кроме водилы. Нас отлупили. И сунули, не разобравшись, к вашим пограничникам. За три часа, что я с ними был они мне это дело и рассказали. А потом приехал уазик и недалеко от нас остановился. Я водиле своему моргнул, успел одного охранника положить и автомат отобрать. А дальше двинули напролом. Хуже-то не будет. Пока гнали по КСП, отстреливался, как мог. Их второй уазик заткнулся перед последним поворотом. А у нас задние скаты в решето порвало. Если бы не ты лейтенант, с меня б кожу сейчас сдирали бы. А пленным они отомстят. Однозначно на них злобу выместят за то, что мы удрали, а вы их надсмотрщиков положили в пыль на дозорке.
- А вы мне это зачем рассказываете? - я уже понял, чего он хочет, но хотел убедиться точно, что он меня в Ачабиль суёт с моими необстрелянными вояками. И никудышным офицерским боевым опытом начальника заставы - товарища Олега Зубкова.
- Лейтенант, - посмотрел он на меня в первый раз за весь рассказ, а то в потолок глядел, вспоминая, - негоже наших им на поругание отдавать. Там пацаны молодые, как у тебя. Порежут их, как только они завал разгребут. Или подыхать куда отправят. Мы для них, как паршивые чужаки на их земле. Недостойные даже пыли под их ногами. Спеши лейтенант. А я тебе нарисую, как их там обложить, заманить и расколошматить. Ты мне бумагу дай только, и карандаш на планшетке. И ещё скажи, что у тебя из вооружения есть, - пришлось перечислить, этой информационной бомбе на мою голову, всё наше вооружение. Услыхав про две снайперки, два ПКМ и пару гранатомётов с выстрелами майор довольно закрыл глаза. Узнав, сколько у меня людей, техники и лошадей - поморщился, но не сильно.

- И что? - потребовал я разъяснений. Как же ты задовбал меня, майор, своими воспоминаниями.
- А то, что они их только утром выводят на работу из того склада, где они и я сидели. А до этого там пара часовых и всё! Значит, тебе надо туда сейчас выдвигаться, немедленно. Иначе растерзают мальчишек досы ножами, как баранов на бойне. А если вытащишь их из плена, то и тебе прибыток - люди злые, опущенные донельзя. Они за тобой не то, что на Кушак - в эпицентр пойдут без защиты. Твоим бойцам - опыт боевой. А этим перевёртышам - урок. Только ты их, бандюков, не жалей лейтенант. В спину тебя кинжалом ударить - это для них счастье и почёт, как пропуск в рай получить. Добрые вы тут, в своём уголке не тронутом. Пора и пожёстче на мир взглянуть, - майор замолк и начал рисовать одной рукой, поясняя мне, как лучше расположить нападающих. И, что делать, и как, если что-то пойдёт не так, как задумано, - Смотри Олег, вот здесь твоя горная дорога из-за сопок выходит на трассу ведущую к девятой ПЗ. Получается у тебя Т-образный перекрёсток. Как раз отсюда до девятой заставы не больше километра вправо по асфальту, а налево до первых зданий посёлка метров пятьсот и повороты такие, что не видно ни черта, что там впереди, пока не повернёшь вокруг сопок. Соответственно и из посёлка не видно, что за ним и на дороге к заставе творится. Но твоя горка, что на выезде из перекрёстка справа стоит - господствует. Она выше всех. С этой стороны трассы речки нет, она по другую сторону шоссейки течёт, это хорошо и плохо. Она и препятствие и укрытие с теми деревьями и кустами, что вокруг неё по берегам разрослись. Вечером туркмены уйдут с территории разрушенной заставы в посёлок спать, но оставят на ночь смену из двух часовых. Пленных стеречь надо. В полночь их поменяют, и отслужившая смена уйдёт спать в посёлок своим ходом. Два часовых останутся до утра. Рассветёт новый день, взойдёт солнце, потом и остальные правоверные подтянутся из посёлка, чтоб организовать работы. Тогда будет поздно.

" Эх, не видел ты майор глаза мох коней, и моих солдат, после того, как я их беззащитных и беспомощных лошадок из автомата в затылок, как эсэсовец евреев в Бабьем Яру," - я его слушаю и понимаю, что вот так вот разложить мне схему нападения, действия и возможные варианты развития событий, при ведении боя, может только человек, который сам не раз брал такие постройки и организовывал подобные нападения. Ладно, посмотрим, что там будет. А пока, - Застава! В ружьё! Лошадей седлать! Строиться у конюшни! Фас - фонари и рации - разобрать по заслонам. ПКМ снять с опорного - заменить на РПК. Гранатомётчикам грузить выстрелы в шишигу! Запас патронов в грузовик - с расчётом цинк - человек. ПКМ на крышу кабины. Все магазины снарядить. Боря - старший машины. Я - старший конного заслона. Доложить по готовности! - закипела застава жизнью. Старая добрая команда "В ружьё!" расшевелила сонных бойцов. И я ещё ору подгоняя своих парней с матом и угрозами. Солдаты, по привычке, ускоряются вокруг меня, вооружаясь, осёдлывая коней и загружая грузовик. Вопросы потом. Сначала подняться надо, как положено. И мои солдаты готовы. Стоят, смотрят в свете двух керосинок у летней конюшни. А что? Неплохо - четыре минуты с седловкой и загрузкой мыльницы. Лошади пофыркивают. Бьют по ляжкам хвостами, звенят оголовьем, трут шёками и скулами о передние ноги или плечи. Стучат, перебирая копытами. Позвякивают карабины на антабках автоматов солдат.

- Значит так, - не знаю я, как начать, - По поступившим данным, в посёлке Арчабиль орудует банда, которая хитростью и коварстством, пользуясь беспомощным состоянием, захватила в плен, оставшихся в живых, после взрыва, пограничников с заставы соседей. Здание заставы разрушено. Под зданием склад АТВ и НЗ. Пока, наши пленные разгребают свою же, разрушенную заставу они живы, так как нужны. Как только разроют развалины, то их, скорее всего, ждёт смерть, жестокая и показательная. Бандитам достанется оружие и боеприпасы. Вооружившись, они смогут нам реально угрожать нападением. Утром наших солдат погонят, как скот, на работу, - по мере моего "ввода в обстановку" строй заслона и тревожки начинает всё сильнее гудеть, как рассерженный рой ос.
- Вот же, С у к и! - слышу я и не обращаю внимания, давлю на эмоции, славянскую психику, на "сам погибай, а товарища выручай". Мне вполне удаётся пробудить ненависть к досам, которая всегда тихонько тлеет в глубине души любого русского, который пашет вместо них, на их земле, по приказу и высоким соглашениям наших руководителей.
- Поэтому я вас и поднял, - разъясняю я. Народ замолкает, чтобы взорваться нетерпением.
- Ведите, тащщ лейтенант! А то ещё не успеем, - говорит Боря с правой оконечности строя. Строй одобрительно подтверждает желание и согласие, высказанное моим сержантом короткими возгласами. Даже Кушниренко кивает вслед моей речи, не находит ошибок и зло материт нашего врага, а не мою неопытность.
Я разбиваю мою армию на боевые группы по три. Пять троек. Не густо. Назначаю командиров. Проверяю экипировку оружие, боеприпасы, пять станций.
- К машине! - командует Боря своей группе.
- По коням! - бросаю в седла своих конников я, - "Эх, нам бы ночь продержаться, да день простоять".

[mikimi]

Утерянный фрагмент
********************
.....- Ты лейтенант меня выслушай, а потом сам решай, не боец я теперь. Мне минут двадцать надо, чтоб тебе всё рассказать. Ты тревожку не держи под окнами. Если обстановка позволяет, то поставь задачу своему заму - он у тебя парень бойкий, разберется, - мной не командуют, но подвесив мой интеллект на крючок любопытства руководят и ведут к решению, которое нужно, но которое я приму, как бы сам, теша свою командирскую гордость своей самостоятельностью. Я отправляю тревожку на левый 13-14 в секрет. Назначаю состав ТРГ на ночь из оставшихся солдат и усиливаю НП до трёх человек.

- Боря, - меня нет полчаса,- говорю я Цуприку и оставляю его старшим по нашему гарнизону.
Санинструктор озабоченно качает головой, когда я снова вхожу в нашу "санчасть" и выходит.
- Лейтенант, ты знаешь, что такое ГЛОНАСС? - ошарашивает меня вопросом майор. Я поджимаю губы и отвечаю.
- Система аналогичная американскому Джи-Пи-ЭС, только работает паршиво и никому на фиг не нужна, - мой ответ, соответствующий общему мнению вызывает улыбку у майора. Он хочет засмеяться от такого определения, но вместо этого кашляет. Каждый вдох и выдох для него проблема. Но ему смешно от моего поверхностного знания предмета навеянного нашими же собственными СМИ.
- Правильно Олег, - называет он меня по имени, - А откуда руководят группировкой, из двадцати четырёх выведенных на орбиту спутников, ты знаешь? - хитро щурится сквозь боль майор.
- Наверно из терминала, центра управления или базы какой, - предполагаю я.
- Точно,- подтверждает мои варианты майор, - А где эти терминалы расположены, ты знаешь? - настораживает он меня вопросом.
- А должен? - вопросом на вопрос отвечаю я.
- А Кушак, такое название тебе знакомо? - с трудом интригует раненный.
- А то, туда дорога через нас идёт. Там обсерватория на высоте три с половиной тысячи метров. Отсюда купола видно. Звёзды смотрят астрофизики, астрономы и другие бездельники. На кой чёрт нам эта обсерватория сейчас? - думаю я про себя и говорю, - Не до высоких познаний. Нам бы ночь продержаться, да день простоять,- снова вспоминаю я Гайдара и свою Украину.
- Нет, лейтенант. Это все так думают. А на самом деле там и расположен один из этих самых терминалов, куда я и ехал с проверкой, когда бомбу по нам засандалили. Соображаешь? - я даже вспотел мгновенно. По коже побежал электрический ток предбоевого озноба, ноги сами подняли меня с табурета, - Соображаешь! - за меня ответил на свой вопрос контрразведчик с удовольствием и болью в голосе. И он продолжил.
- Если туда добраться, то можно понять, кто сбросил на нас бомбы. Посмотреть обстановку на всей территории Земли и стран бывшего Союза. Связаться с любым выжившим бункером РВСН и дать целеуказание. Связаться просто с выжившими. Там стоит универсальная аппаратура, хоть с Белым Домом можно говорить на прямую. И ещё к-кое-что т-там стоит, - начал заикаться хранитель секретов государства российского.
- Что ж ты молчал, с у к а! - от обилия эмоций я захотел обнять и расцеловать этого особиста прямо в бинтах. На глаза сами вывернулись слёзы и потекли двумя дорожками по щекам от такой информации. Но мне было по хрен, что я откровенно испускаю из себя эту субстанцию на виду у старшего по возрасту и званию. А вот какая-то другая часть мозга без эмоций начала считать дальше и задала ровным и бесстрастным голосом вопрос.
- И, если вы туда, товарищ майор, ехали проверять, то ... - я говорил, в этот момент, как робот, у которого по щекам катятся слёзы. Надежда, точно умирает последней или не умирает никогда. Майор поднял руку и застонал от выполненного движения, останавливая мои, готовые вырваться в виде озвученных слов, мысли.
- Да, у меня всё есть! Только мне, очень надо туда добраться. Живым, - Майор не договаривал, открыто и бессовестно хотел использовать меня и мои ресурсы.
- Мне надо подумать! - сказал я, а сам помыслил, что майор умный, так я не идиот. Скорее всего, за этот сыр в мышеловке, я и мои солдаты, заплатим своими жизнями.
- Лейтенант, ты не спеши. Ты подумай. Там автономное антиатомное убежище. Способно выдержать даже прямое попадание ядерного боеприпаса. В нём запасов продуктов, топлива, оружия на то, чтоб полноценный полк содержать в течение десяти лет, - контрик хотел сказать ещё, что-то, но ему стало плохо, и он откинулся головой на подушку и безвольно мотнул ею вбок, закрыв глаза.
- Санинструктор! - заорал я так, как будто от этого зависела моя жизнь. Санинструктор влетел помещение, как комета, без субординаций оттолкнул меня в сторону и засуетился над больным.
- Черныш, слышь, - из-за спины ефрейтора тихо позвал я, стараясь ему не мешать, - Ты тайны хранить умеешь, Толя? - впервые назвал я его по имени, которое всплыло само по себе из глубин памяти.
- Умею, умею товарищ лейтенант! Не мешайте! - недовольно ответил санинструктор, полностью понимая свою незаменимость в этот момент.
- Черныш - это наш билет домой! Ты уж постарайся, парень! - попросил я! - А нам бы ночь продержаться, да день простоять, - Толя Черныш недоверчиво посмотрел на меня и увидел две слёзные дорожки, которые я и не скрывал, закрываясь руками, как некоторые. И ещё он увидел, как непроизвольно я сглотнул спазм плача и ком мольбы, внутрь себя. И, по-моему, он переживал обо мне больше, чем о чужом майоре, лежащем рядом без сознания.
- ВЫ, товарищ лейтенант не волнуйтесь, я его вытащу, - начинает успокаивать меня Толик, с тревогой глядя мне в лицо, - я с красным дипломом технарь закончил.
- Давай Толик, действуй, считай это твой приказ выступить на охрану нашей государственной границы. А она вот она, на этой кровати раненная лежит, - как-то совсем без пафоса сказал я витиевато и загадочно, но понятно лишь для себя.
- Есть выступить на охрану государственной границы, - если Толик понял меня буквально, то я не знаю, но ответил он мне на полном серьёзе. И я поверил, поверил сразу и во всех, кто оказался под моей властью и приказами. И понял, что ночью нам спать не придётся, потому, что утром нас ждут великие дела. А нам что? Нам много и не надо - мир свой выживший спасти и всё. Разве это много на двадцать человек личного состава, восемнадцать лошадок и двух овчарок? Так - ерунда. Так, что нам бы ночь простоять, да день продержаться. А ещё, мне солдата нашего похоронить надо так, чтоб и смерть его на нас поработала. Пусть знает, карга безносая, кто в погранзоне хозяин.

...

[irq15]

Очень интересно. Ждем продолжения.
А по поводу обсерватории, так если у амеров не будет жестко нехватки спец боеприпасов, то и по такому объекту на всякий случай "навернут", как итог там та-а-а-кой фон будет, никакой ОЗК не поможет.

[mikimi]

Мы едем по тылу с включенными фарами на ГАЗ-66. Вернее, Федя их включает когда едет вперёд. Впереди две тройки на лошадях, во главе со мной на максимальной дальности от автомобиля. Сначала мы проверяем дорогу до следующего поворота, потом, шишига несётся до кавалериста, который ждёт машину, чтоб обозначить точку следующего ожидания. Расчёт на то, что лошадь, для туркмена, животное почти священное. И то, что темно. Значит, сразу стрелять не будут. Подумают свои. Мы ж для них второй сорт. На лошадях не ездим. Ничего в них не понимаем. Откуда у нас лошади? Пусть поудивляются. Лошади сами чуют дорогу. По тылу все явственнее пахнет гарью. Животные беспокоятся. Но мы даём им шенкелей в бока и переходим с рыси на тяжёлый и медленный галоп, рискуя сломать себе шею. Нашу колонну никто не пытается остановить. Около четырёх тридцати утра, стрелок, который едет впереди останавливается. Чуть запоздало, тормозим и мы, все следующие за ним. Одна лошадь на скорости врезается в зад той, что уже успела остановиться. Получает дуплет копытами в грудь и чуть не валится от такого отпора. Лошади что-то чуют. Разгорячённые кони нервничают. Они чуют запах смерти, горелого и разлагающегося мяса, там за последними сопками, которые отделяют нас от выхода на шоссе, ведущее к арчабильской заставе. Гранатомётчик-водитель Федя, стрелок с портпледом, пулемётчик с коробками и вторым номером с теми же коробками, прибор ПНВ со мной и радиостанцией, и снайпер с ночным прицелом бегут со мной на господствующую сопку. Две тройки обтекают возвышенность слева и справа. Остальные привязывают лошадей к груде металлического лома, возле кучи мусора за сопкой. И отпускают подпруги. Распихивают дополнительные пачки патронов по карманам и сидорам. Притягивают ремешки касок. Надевают бронежилеты. Прыгают. Валятся на землю, ползают, приседают, встают на колено, чтоб окончательно подогнать под себя неудобную амуницию устаревшего образца. Эх, не успел я у соседей в гостях-то побывать. Ничего, разберёмся. Группе на сопке двигаться не придётся. Их задача, держать под обстрелом шоссе, развалины заставы и начало посёлка. Это мой козырь. Господствующая высота. Грунтовка, по которой мы ехали ночью, выходит здесь на асфальтовое шоссе, огибая эту высотку слева. Справа тоже можно обойти горушку, но уже только пешком или в конном порядке.
Вдоль шоссе влево был посёлок. Сейчас там тишина и остовы жилья. На отдельных деревьях, которые выстояли, вдоль речушки, параллельно которой идёт шоссе, нет листьев. Остальные лежат вдоль дороги и речки буреломом. НО, на самой дороге до самого того места, где я вижу очертания развалин заставы, нет препятствий. Кто-то убрал их для себя. Или кого-то заставили почистить трассу. Я вглядываюсь в ПНВ и ни черта не вижу дальше подножия нашей сопки. Ночь начинает отступать. На востоке чуть светлеет небо. Но ещё достаточно темно.
Я бегом спускаюсь вниз к своей правой тройке. Левая следует за нами. За ней ещё трое пограничников. Мы выходим на шоссе и, скрываясь за буреломом, идём до поворота с шоссе на заставу. Сто метров. Вот он поворот. Дальше, триста метров почти открытого пространства вдоль асфальтированной дороги. Вот, что значит показная застава. Асфальт. Впереди что-то выделяется. Это ж грузовик! КамАЗ! Трёхосный бортовой. Рядом, такой же КамАЗ с цистерной. Долой бронник. Такое богатство одним часовым охранять не будут. Одну тройку с пулемётом, снайпером и вторым РПГ я оставляю здесь под прикрытием бурелома. Две тройки распыляю, укладываю и посылаю за собой ползком в сторону грузовиков. Орлы сосредоточены и пыхтят сзади. Радиостанции мы выключили. Шипение щекофона на приёме неприятно отвлекает. В развалинах заставы играют тенями отблески костра разожжённого под прикрытием остатков стен в углу. Между КамАЗами мы обнаруживаем уазик с пробитыми пулями дверьми и без запасного колеса на задней двери корпуса машины. А у меня половина солдат с правами. Интересный разворот событий получается. Или боженька за нас, или чёртушка. Если дело выгорит, то мы станем самыми богатенькими буратинами в радиусе пятидесяти километров. Цистерна полная. Интересно, что там? Бензин? Соляра? Грузовик наполовину загружен металлическими и деревянными балками, вывороченными из развалин строений. От машин, до развалин, где засел часовой, метров пятьдесят открытого пространства покрытого строительным и прочим мусором. Я хочу двинуть туда ползком, и взять на себя грех, и тихо удавить стоящего на фишке своими руками с ножом, но меня тянет и требовательно теребит за ткань одежды Шакиров.
- Не надо ползать, тащ лейтенант! - шепчет он, - В грузовике стёкла запотели. Второй часовой в кабине спит. Посмотрите на часы - пять тридцать. Они меняться сейчас будут. Он его заранее пойдёт будить, иначе к шести тот его не сменит, -
Вот так вот просто всё. И не надо никуда ползать, пачкать, марать и рвать форму, сдирая колени и локти о грунт. Надо уметь смотреть и видеть, и думать. Ну, и не только приказы отдавать, а самому чаще ходить "часовым у заставы". Мы прячемся за теми колёсами, что максимально нас скрывают от часового, который идёт к КамАЗу. Я снимаю с себя все, что может звякнуть. Тихо и медленно вынимаю нож. Если вырву быстро, то скрежет клинка по зажиму можно будет хорошо расслышать. Штык-нож у меня не уставной, потому, что лезвие заточено на наждаке. Зато он острый в отличие от тех, что лежат годами в оружейных комнатах. И кроме лезвия заточен и скос обуха.
Часовой пытается дернуться. Но клинок у горла это хороший успокоитель. К тому же, руки нерадивого воина Аллаха тут же пеленает Шакиров концом верёвки.
- Жить хочешь? Хочешь - кивни, - шиплю и приказываю в ухо и давлю сильнее холодным лезвием теплую кожу на его горле. Пока я его держу, Шакиров обыскивает и снимает с него оружие и ремни, расстёгивает брюки, глупо хмыкнув при этом. Захваченный врасплох часовой дергается, когда Ренат в спешке задевает его достоинства.
- Тихо. Сделаешь то, что скажу - отпущу! Позови второго! По - русски! Дернешься - яйца вырву! - молодой парень кивает. Пахнет от него хуже, чем от наших лошадей после сна. Я не шучу насчёт его хозяйства, которое зажимаю в руку у основания. Стою, чуть присев, у него спиной. И толкаю к двери кабины. Если он попытается дернуться, то больно ему будет так, что смерть счастьем покажется. Шакир страхует пленного с автоматом с одной стороны, Косачук навёл автомат на дверь с другой стороны от меня, Нефёдов и Швец "держат" противоположную дверь. Двое пограничников контролируют подступы и связь.
- Ахмэд! Вставай! Смэна! - стучит в дверь освобождёнными руками часовой. Ответ, как в анекдоте.
- Пошел ты на х...., Фариз! Еще пятнадцать минут! - мы не ждём. Дергаю дверь за ручку, замок открывается, резко и больно толкаю пленённого часового в сторону, он с криком валится к ногам Шакирова, хватая себя за промежность. Передо мной грязные пятки второго часового. Они выписывают зигзаги в воздухе, и одна пролетает мимо моего лица потому, что Нефёдов, с другой стороны кабины, крепко обнял локтем за шею не выспавшегося Ахмэда и тянет его на себя, удушая между двумя своим предплечьями. Я хватаю его за ноги, прижимаю их к широкому сиденью и бью рукояткой ножа в промежность. Туркмен вскрикивает коротко и обмякает. Через минуту оба доса сидят у колеса, связанные по рукам и ногам. На глазах повязки из промасленной ветоши, что лежала под сиденьями кабины.
- Тихо. Где пограничники? - на мой вопрос Ахмед, орёт и брызжет слюной. Мне не нужен перевод. Когда сатанеешь, то ярость снимает все ограничения с мозга. Нож втыкается в шею Ахмеда неожиданно легко и неумело для профессионального убийцы, каким я должен быть. Руку омывает теплый и липкий поток крови из раны. Ахмед страшно хрипит и таращит на меня глаза. А я его не вижу, пелена на глазах. Руку тяну на себя, и ещё больше крови брызгает из пробитой шеи. Убитый валится на Фариза. Повязка срывается с одного глаза и кровь Ахмеда щедро течёт по его лицу и одежде. Перевожу глаза на падающее по Фаризу тело. И он мои зрачки, холодные и безразличные, видит. И ему становится страшно. Ведь найдём по-любому. А так шанс есть, обещал я ему. А эти русские глупы. Они свои обещания, данные врагу, выполняют, даже себе во вред.
- Скажу! Скажу! Не убивай! Они в зиндане! Там, возле костра люк! - он перебирает ногами, толкается от земли и ползёт на спине подальше от моей окровавленной руки и ножа. Тело Ахмеда дергается и трясётся в смертных судорогах у моих ботинок. Пыль, поднятая нами, клубится вверх между грузовиками. Мне мало Ахмеда, меня дурманит лёгкая победа, запах свежей крови и страх Фариза. Хочу ещё кого-нибудь убить, растерзать, порвать на куски.
- Веди, урод, а то...- Фаризу не надо объяснять, как я хочу утолить мою жажду найти виноватого, в том большом, что произошло со мной и со всеми. Меня начинает трясти. Я никогда не убивал никого руками. Нож надо бы вытереть. Но мне не до него и я, неопытный, сую его в ножны. Фариз неуклюже встаёт и бежит, спотыкается и чуть не падает, к углу обрушившегося здания. Пробегает мимо него в утренних сумерках и останавливается возле решетки лежащей на земле. Решётка пристёгнута замком и цепью к отогнутому уху из толстой арматуры, которая торчит из бетонного кольца врытого в землю и закрывает вход вниз.
- Ключ? - протягиваю липкую и красную руку. Фаризу жутко. Он привык, что его земляки побеждают неверных легко и безнаказанно. А тут, утренний кошмар славянской жестокости и мести.
Из подземелья вылазят наши ребята, некоторые не верят. Первый падает на колени и крестится. Второй садится на холодную землю и его начинают сотрясать рыдания и плач. Ему не стыдно, он черту перешёл, за которой, стыд ерунда не стоящая внимания. Третий раз этих ребят вынимают из бетонного склепа. Но в этот раз мы пришли вовремя. Четвёртый пограничник вычисляет меня, как старшего. Измождённое лицо, грусть видевших смерть глаз, грязь, кровоподтёки, запёкшиеся красные сгустки от побоев, рваная форма, пустые места от звёздочек старшего прапорщика на болтающихся хлястиками матерчатых погонах.
- Сынок, ты откуда? - в глазах слёзы.
- Справа, соседи мы ваши - справа, - он меня обнимает. Что ж они тут с вами за сутки сделали такого, если старый прапор погранвойск меня, молодого и зелёного летёху обнимает и плечи у него трясутся, и дёргаются от беззвучного плача? Остальные солдаты вылезшие из бункера трясутся от холода. Они обнаруживают связанного Фариза и кидаются к нему. Шакиров с трудом их отталкивает, но их девять и один добирается, и, сомкнув пальцы на горле, душит хрипящего пленного. Это мне не нравится. Приходится применить силу.
- Прапорщик, строй своих возле КамАЗов! Бегом! Б л я! И тихо, а то назад засуну! - угроза действует на замерзших парней лучше, чем метод убеждения. Пока люди вспоминают, что они не животные, а прапорщик ускоряет этот процесс своими добавками и словами. Он их жалеет.
- Ну, ребятки, быстрее! Всё, наши пришли! Шевелись Семёнов! Потерпите хлопцы! Щас всё будет хорошо! Ну, быстрее парни! - солдаты слушаются его просьб лучше, чем мой требовательный мат.
- Тоже мне - папа, - завидую я ему. Солдаты бегут тяжело, но бегут. Последнего несут двое, на руках.
- Где ещё один? - спрашиваю прапорщика. Тот смотрит на меня, как на марсианина.
- Убили вчера, чурки. Как майор сбежал, - с тоской отвечает мне старшина погибшей заставы.
- Зовут как?
- Петров Сашка,- отвечает он, имея ввиду солдата, замученного охраной, - голову ему перед нами, в живую, ножом. Как барана на бойне, - скулы старшины сжимаются и бугорки мышц взбухают ненавистью. Это его выражение напоминает мне, сказанное майором при свете керосинки. Зверь во мне просыпается внутри чудовищем и скребётся наружу, попирая сознание.
- Не его - тебя, - старшина злится на меня за это. Зато перестает жить переживаниями о прошлом.
- Старший прапорщик Грязнов Виктор Иванович, старшина девятой заставы, - представляется он и смотрит на меня исподлобья. Это хорошо. Ожил значит. Жить захотел "кусок". Цель появилась - меня удавить, соплю зелёную.
- Так, Виктор Иваныч, лейтенант Зубков Олег! Начальник десятой. Водители есть? Что там в цистерне? Надо эти КамАЗы перегнать к нам. Твои бойцы сейчас никакие. Мои прикрывать будут. Уходим на десятую. Быстро. Сейчас местные очухаются, а у меня бойцов - ноль без палочки. Сам за руль сядешь? - нагружаю информацией прапора по полной программе.
- Товарищ лейтенант! - в глазах прапорщика сверкают искорки старого вояки, потомственного старшины и добротного хозяина, - Нельзя так уходить. КамАЗы на ходу, УАЗ тоже, в цистерне соляры пять тонн, выкачали с ГСМ эти гады. А мы специально завал долго не разбирали, тянули. Там только плиту сдвинуть и дверь в склад будет освобождена. А ключ запасной от двери в пожарном ящике, под шлангом, перед входом, - он захлёбывается, пытается довести до меня, который имеет тут власть и силу свою мысль и инициативу. И главное ему - чтоб этим змеям подколодным, ублюдкам: ни одного патрона, ни крошки муки, ни одной нитки от обмундирования с НЗ не досталось. Ай, да кусяра! Ай, умница!
- За мной! Показывай! - бегу к руинам и понимаю, что теперь без драки не уйти. Слишком жирный кусок мы себе отхватить собрались. А жадность - грех смертный. Как бы нам не загреметь под фанфары. Но оружие надо или уничтожить, или забрать. Без вариантов.

[mikimi]

Напоенные водой из наших фляжек бойцы прапорщика потихоньку оживают. Они чувствуют себя голыми и беззащитными без оружия, которым, по-самое немогу, увешаны мои диверсанты. Когда прапорщик объясняет им что и зачем надо сделать, я просто поражаюсь откуда у них голодных, изможденных и избитых берутся силы.
Плиту приходится отодвигать всем. Мы подсовываем под её край брёвна от системы и еле - еле откатываем в сторону на столбах. Двое моих солдат охраняют КамАЗы и подступы. Остальные, ворочают плиту, закинув автоматы за спину. Я связываюсь с Федей на сопке.
- Сопка! Я Земля-Один! Приём! - вызываю группу поддержки на горке.
- Я - Сопка! На приёме - приём! - слышу ответ с возвышенности. Наш разговор слушают остальные по обусловленной частоте.
- Сопка, я Земля-Один, как только увидишь движение к тебе техники от руин, заводи мыльницу и оставь с включенным движком. Подпруги затянуть. Трензеля вставить. Сторожить шоссе. Наливник пропускаешь. Приём!
- Я сопка! Вас понял - приём!
- Конец связи! Приём!
- До связи!
Когда я прохожу в открытые двери склада АТВ и НЗ и вижу, что там в нём есть, то глаза у меня расширяются. Я понимаю, почему прапорщик так беспокоился и не хотел уезжать.
- Твою мать! Виктор Иваныч! Ну не ху-ху себе склад НЗ! - поражаюсь я и чувствую обиду за свою "никому не нужную" заставу. Два пулемёта ПКМ нового образца, автоматы с подствольниками ГП-25, СВД, целый ТЗК, бинокли, маскхалаты типа кикимора и леший, берцы, амуниция, патроны, гранаты, ПББС под АК, выстрелы, ящики с тушёнкой, фаршем, сгущёнкой, сухарями, повидлом, маслом, консервами, медикаменты, новенькая форма, бельё, тент на УАЗ, палатки, спальники, альпийская снаряга, масксети... На отдельном стеллаже две снайперские винтовки. Одна со странным толстым дулом и больше похожая на автомат. Вторая на сошках, с большим и длинным стволом, на конце которого прямоугольный тормоз-компенсатор размером с полмагазина от моего автомата. Эта винтовка скорее напоминает мне противотанковое ружьё времён Великой Отечественной войны. Прапорщик мгновенно скидывает свою рвань и тут же переодевается, и разбрасывает пакеты с формой своим бойцам. Смотреть на них голых, раздетых и израненных страшно. Я отворачиваюсь. И выхожу наружу. Прапорщик выбегает за мной, на ходу застёгивает новенькую портупею с пистолетом Стечкина на ней в кобуре. За спиной автомат без рожка. Останавливается возле меня и ждёт моих указаний. При этом, он разворошил упаковку патронов и заряжает магазин пистолета, не глядя на свои руки и пальцы. Я смотрю на Стечкина с завистью.
- Виктор Иваныч, делаем так, чтоб не гудеть зря. Заводим все три машины одновременно. Грузовик и УАЗ, не ожидая прогрева двигателя - сюда к двери. Движки не выключаем. И грузим всё подряд, но сначала оружие, боеприпасы и медикаменты. Что не влезет - обливаем бензином и спалить, на х е р. Пока грузим АТВ, то КамАЗ с цистерной под твоей рукой, и с твоим "раненным" вон за ту сопку. Солдатику неопытному с ним не управиться. Там мои бойцы и Газ-66. Ты дорогу к нам знаешь? Да там и не свернёшь никуда! И не ожидая нас, прёшь вперёд по грунтовке без остановки. Мы тебя всё равно догоним с твоими пятью тоннами за спиной. Только не спеши Виктор Иваныч, там серпантин тяжёлый, повороты крутые и пропасти почти в километр глубиной. Если занесёт, то мало тебе не покажется. И сам угробишься и нам не поможешь ничем. Водитель на уазик и КамАЗ есть?
- Найду, - коротко бросает прапорщик. Оружие грузим все. Бегом, не жалея себя. Бойцы в кузове таскают наши богатства и матерятся. Тяжелые ящики, но с ними нам будет спокойнее. Огромный, по сравнению с Газ-66, камазище с тентом вбирает в себя всё накопленное старшиной имущество, как пылесос. Камаз скрипит сочленениями от веса нагружаемого нами имущества. Мы еле ползаем, но всё же не оставляем в складе ничего, даже огнетушители и керосинки загружаем в кузов машины. Ящик с пустыми магазинами и патронами закидываем последним. Солдаты стоят в кузове у края, держась за борта и железные стяжки брезента. Я прыгаю в УАЗик. Раненного бойца увёз с собой старшина на бензовозе. УАЗ срывается с места, глохнет при переключении передач, заводится снова, водитель матерится, за свою неуклюжесть, но навыки быстро восстанавливаются.

- Двойной выжим и перегазовка, если надо, - на всякий случай напоминаю ему то, чему его учили.
Мы уносимся вперёд к бурелому на повороте, "сажаю" в открытый УАЗ свою боевую тройку. За нами, медленно покачивается и набирает скорость загруженный оружием и НЗ грузовик.
- Сопка, я земля! Как у тебя? Приём.
- Я - Сопка. Земля - вижу вас. Пока чисто. Слышим движение по трассе. Чужие. Пока не видим. Ждём. Приём.
- Сопка - я земля. Рубеж не покидать - ждать меня. Наших из КамАЗа - сажай на лошадей, и за наливником по дороге - галопом! Движок завёл? Как понял? Приём.
- Земля - я Сопка. Мотор прогрет. Всё путём. Приём.
Я останавливаю свой "джип" на повороте и перекрываю асфальт. Бойцы изготавливаются в сторону шума мотора или моторов. Гранатомётчик приседает у колеса на колено. Шумы на трассе сливаются с рыканием дизелей наших машин и УАЗа с газоном. Грузовик тяжело заходит в поворот грунтовки.
- Ну, быстрее, быстрее, - подгоняю его мысленно я, если он успеет проскочить за поворот на подъеме, который не видно с дороги, то есть шанс удрать. Хотя, шлейф пыли, поднятый машинами, и свежая следовая дорожка от колёс грузовика выведет тех, кто пойдёт за нами - на заставу. Грузовик вкатывается за сопку. Приостанавливается. Из него сыпятся горохом шесть моих солдат и разбирают, и отвязывают лошадей. КамАЗ ревет, сдвигая с места нашу добычу в своей утробе, и набирает скорость. За ним, подгоняя коней и пятками, и чем придётся - гонятся конники. Мы прыгаем в УАЗ и убираемся с дороги к газону.
- Федя! - ору я и машу рукой, - Уходим! Быстрее! - теперь мы, внизу, прикрываем сопку, по склону которой стремглав бежит моя огневая группа и волочет на себе оружие и боеприпасы.
Шум за поворотом нарастает. Солдаты прыгают с разгона в заранее открытый борт мыльницы и зашвыривают тяжёлое оружие и коробки. Федя жмёт на газ, не щадит сцепление при переключении передач, рискуя его сжечь. Двигатель ревёт, разгоняя шишигу. Борт закрывают на ходу. Мой "джип" срывается с места в тот момент, когда я замечаю знакомый конус БТР, выезжающий из-за поворота шоссе. Но люди в бронетранспортере видят только пыль, оседающую после моего УАЗа, на непримечательной грунтовке. Наверно думают, что ветер поднял шлейф завихрений между сопок. За нами никто не гонится.
- Газу, газу, газу! - бросаю я водителю. И оборачиваюсь на своих солдат напряжённо сидящих сзади. Они на меня не смотрят. Все развернулись назад и держат оружие в руках, готовые открыть огонь, несмотря на то, что нас швыряет на ухабах безжалостно, как картошку.
" Пленный! Ё- моё!" - вспоминаю. Он же в КамАЗе с бывшими узниками. Прибьют ведь. А мне б его допросить. Кто, там, на БТР разъезжает по трассе? Узнать надо у Фариза. Ничего, ему полезно будет пообщаться с бывшими заключёнными, если выживет. Заодно и бойцов старшины проверим на выдержку и гавнистость. Главное - до заставы доехать. Утро вступает в свои права, и я вижу, как солнечные лучи освещают снежную шапку Кушака. Семь утра. К девяти - въедем на нашу территорию, - прогнозирую я и начинаю дремать, болтаясь как кукла, на переднем сиденье автомобиля.

На одной из колдобин меня подбрасывает так, что коленка сильно бьётся о корпус машины. Больно неописуемо! Так, что стону тихонько сквозь зубы, чтоб никто не услышал. Водитель услышал.
- Извините товарищ лейтенант, но дорога тут у вас - не асфальт, - вежливо выражается он о наших ухабах и подпрыгивает на очередном горбе после ямы, - а надо быстро, а, то догонят ещё, - поясняет он.
- Что, в яму не охота? - водитель замолкает и хмурится. Нагрубить он не решается, но ему неприятны воспоминания плена. А послать меня тоже неверно, я ж их, вроде как, оттуда вытащил со своими "опричничниками". Дорога, по которой мы едем за "Газоном", становится всё опаснее. Двухколёсная колея. Слева - почти вертикальная скальная стена горки, которую огибает дорога, плавно обходя её, дугой поворота. Справа - обрыв метров на сто не меньше в глубину и шириной метров пятьдесят. За обрывом нагромождения камней, горок, ям на холмистом и рваном плоскогорье. Если там посадить огневую группу, то она задержит даже танки на узкой дороге а сама будет практически недосягаема из-за отсутствия авиации у преследователей. Если они конечно сунутся. До заставы совсем недалеко, примерно - километра два. Хлопаю водителя по плечу и машу рукой.
- Тормози! - мои бойцы переглядываются. Связываюсь по рации с Борей.
- Газон! Я первый! Срочно - второго на связь! Ответь - приём! - посылаю к дьяволу все ограничения.
- Второй на связи, приём! - отвечает динамик голосом Бори.
- Второй, трубу, машинку и прицел с Файзуллой, как приедут - на шишигу и по Кушаковскому краю Юлинской щели, пусть едут по целине вдоль дороги. Пока меня не увидят. С собой два БК и сухпай с водой. Вид наряда секрет-засада. И такой же наряд с групповым оружием на левый 11-12. В конном порядке. Как понял? Приём! - труба это РПГ, машинка - ПКМ, прицел - снайперка вот и весь шифр наших переговоров. Юлинская щель с кушаковского края - это ущелье вдоль которого извивается дорога с одного края, прижимаясь другим и обвивая собой подножия сопок.
- Понял, - неуверенно отвечает мне Боря. Ему очень хочется спросить зачем, но болтать лишнего в эфире чревато, - приём!
- Защиту у них не забудь проверить! Подробности по прибытию! Принимай соседей. Девять солдат и старшина. У них там старший прапор на наливнике. Все вопросы решай с ним! Будет выеживаться - ты мой зам - сержант на офицерской должности. Старайся в конфликт не вступать! Но себя в обиду не давай. Вымыть. Накормить. Раны обработать. Оружие, снарягу, боеприпасы выдать. Дать им отдохнуть! Жду! До связи! - Я знаю, что в наливнике есть рация, и Виктор Иванович меня слышит. Пусть делает выводы. Они у нас пока гости. Свои, но пока - гости.

[mikimi]

Очень интересно. Ждем продолжения.
А по поводу обсерватории, так если у амеров не будет жестко нехватки спец боеприпасов, то и по такому объекту на всякий случай "навернут", как итог там та-а-а-кой фон будет, никакой ОЗК не поможет.

Секретный объект. Даже ПВ о нём ни слухом ни духом. Вот вы знаете , что в США почти 200 подземных городов связанных не абы как, а двухколейным метро. Что машина бурящая тоннели использует лазеры и ведёт проходку в толще гранита со скоростью 11 метров в час. Глубина залегания городов 300-800 метров. Вы хоть один можете показать? Ну два рассекреченных есть, даже три - и всё. А что ж наши хуже? Думаю нет - лучше. Что ж зря по нему боеприпас лупить в пустыню. Толку - ноль. Исхожу из этого и вперёд по шпалам.)))

[mikimi]

Выхожу из машины и с удовольствием разминаю ноги. Лица моих солдат тревожны. Остановка им не нравится, так и мне не нравится, но кто-то должен о нашем тыле озаботиться. Мы последние в колонне. У нас РПГ, шесть выстрелов, ПКМ с двумя коробками по сто и двумя по двести пятьдесят. Снайперка. Два автомата. Обойти нас тут могут только птицы. Единственное, что мне сильно не нравится это то, что место для засады хорошо только для левшей. А мы все, кто со мной, ловим брошенный коробок спичек правой рукой. И если придётся стрелять, то надо будет высовываться из-за поворота, и показывать при этом полностью свой левый бок и весь корпус. НО решение есть. Если пройти назад по дороге, то можно вскарабкаться на почти отвесную скалу по осыпи. Подъём крутой, но не смертельный. А сверху, с высоты пятидесяти метров контроль над двумя колеями, пробитыми в скалах, будет полным. К тому же дорога делает в этом месте петлю, огибая рельеф. И вся эта полуокружность видна сверху, как на ладони подкова и просматривается, и простреливается на все сто процентов. Пока мы карабкаемся вверх, водитель уезжает в сторону заставы с приказом; заправиться, проверить воду, масло, поесть, попить, умыться, и как только ему скажут, то мгновенно вернуться за нами на уазике с двумя ящиками патронов, шестью выстрелами, магазинами и запасными коробками к пулемёту. Как он это успеет сделать - меня не волнует. Я дублирую свою команду Боре и даже жалею его. У него там сейчас на заставе дел выше крыши. А мы тут из камней бойницы строим и примериваемся к своим секторам обстрела. Позиция просто кошмар, для тех, кто едет внизу по дороге.
- Косачук! Ориентиры: первый - дальний поворот, второй от поворота сто метров вдоль дороги отдельный камень, третий арча у изгиба ближе к нам. Определи дальность, выдай гранатомётчику мне и на пулемёт, - командую снайперу. Пусть делом занимается, а я, пожалуй, к пулемётчику вторым номером приклеюсь. Там и обзор лучше и коробки ему будет, кому подавать. Мамедов мне рад. Ну да, когда ещё начальник заставы ему прислуживать будет у пулемёта? А тут лафа.
- Мамед? - подхожу ближе, плюхаюсь в пыль и разглядываю местность под нами в бинокль, с локтей и лёжа.
- Я, тащ лейтенант, - говорит с интонацией усталого и не по теме обиженного старого воина. Все сейчас на заставе. Там завтрак, вода. Куча интересных вещей в кузове какмаза. Новости, которые можно узнать от тех, кого вытащили из зиндана, а он тут, со мной греется на солнцепёке высокогорья. И ни одной арчи, что под тень спрятаться нет. А воды во фляжке - ёк, бывшим пленным отдали всю.
- Слышь, Мамед, а наши сейчас КамАЗ разгружают. Ох, и напашутся они там. Надо бы нам быстрее своё тут отсидеть, и к ним - на помощь? А? Как думаешь, - с этой стороны Мамедов проблему нашего отсутствия на заставе ещё не изучал. Он задумчиво поднял брови.
- А вдруг эти по дороге? А там застава не прикрыта? Надо, тащщ лейтенант, тут ещё часок посидеть в засаде, - выдаёт мне Мамедов.
- Ничего, как Файзулла с той стороны щели приедет на позицию и "окопается", так и снимемся, - успокаиваю я его и прислушиваюсь. Вроде тихо. Пока.

- Тащщ лейтенант? - не унимается Мамедов
- Чего тебе? Тарахтелка? - вполне доброжелательно говорю и не отрываюсь от бинокля.
- А что будет, товарищ лейтенант? - солдат смотрит на меня, как на стену плача евреи. И у него в вопросе столько всего наворочено! И страх за то, что произошло, и неопределённость нашего будущего. И тревога за родных и близких. И конечно мысли о себе, как о личности в этом мире, который нам достался после бомбардировки. У лейтенанта мысли те же. Только ему тяжелее. Мамедов только о себе и своём окружении думает сперва, а лейтенант обязан сначала о них, о подчинённых соображать, а потом о своём. Но ведь он тоже человек. Переживает он о семье, что на Украине. Пытается расчёт времени сделать, шансы высчитать для своих на то, что они живы. И верит, верит, верит лейтенант, что встретится с женой, дочкой, родителями. Очень ему надо верить. Иначе, зачем это всё, то, что он делает. И цель у лейтенанта близкая и вполне выполнимая. Добраться до Кушака. Забраться в убежище. Вытрясти коды управления из майора. И пошёл он нах со своим целеуказанием. Посмотреть - что там под Днепропетровском творится. Догадку свою фантастическую подтвердить или опровергнуть. Пограничникам дать возможность свои думы проверить. А уж если связаться можно будет с кем-либо, из тех мест, откуда они призывались, то пусть бы там и не было ничего, но уже это одно стоит и смерти, а уж тем более - жизни. И нет ничего хуже неизвестности и безысходности, когда твои горы окружает выжженная и безлюдная территория, по которой бродят кровожадные и бесчеловечные законы выживания радиоактивных джунглей.

И я решаюсь. Понимаю, что всё солдату говорить нельзя, но перспективы развернуть ему можно. А он сам мою информацию разнесёт среди остальных.
- Понимаешь Мамедов, - начинаю я издалека, - хуже всего то, что нет известий о наших с тобой родных местах. Правильно я говорю? - Равиль мне кивает и смотрит, выжидает, поглощает данные, - Так вот, майор, которого мы с тобой, Файзуллой и Федей отбили на стыке, ехал на Кушак, а там оказывается не только обсерватория, но и центр космической связи. Ну, что-то типа космического телевидения, которое землю снимает в непрерывном режиме. Плюс Бункер с запасами лет на двадцать-тридцать. Так, что я думаю двинуть нам надо туда. Узнать, что там у нас дома. Осмотреться. Обстановку уяснить, оценить, а потом принять решение. По большому, если повезет, конечно, то можно и с домом по телефону поговорить. Соображаешь Равиль? Стоит это наших усилий? Как думаешь? - от переваривания сказанного мной я прямо чувствую, как у солдата закипает серое вещество. Да, только дай надежду пацану - горы вывернет из Земли и вершинами вниз воткнёт.
- Прям поговорить можно будет? Бесплатно? - уточняет Мамедов с предвкушением счастья в голосе.
- Да, майор так сказал, - он сильно секретный у нас и умный.
- А нам разрешат? - сомневается солдат, поджимает в тревоге губы и хмурит брови, - там, наверное, не бандиты какие-нибудь сидят, если секретно всё? Вон сколько лет Кушак стоит со своими куполами, а ни мы, ни предшественники наши ничего про космос не знали? - размышления моего пулемётчика ещё наивнее моих, но в логике ему не откажешь.
- Ну, на то он и секретный объект. Это первое. И обрати внимание - мы, пограничники его охраняли. Практически он спрятан в погранзоне, куда другим хода нет. А насчёт разрешения, так мы им пропуск покажем, киваю я на его пулемёт, и майора предъявим. Понял? Боец высокогорный? - разбалованный моим тоном и откровениями, Мамед делает недовольное лицо и говорит с укором, волнуется от услышанного им, и ошибается в звании.
- Что ж вы раньше-то не сказали, товарищ старший лейтенант? - я усмехаюсь, опускаю лицо от бинокля и смеюсь в пыль под своими локтями.
- Ну, извини, Равиль, сам вчера только узнал. А у нас тут, то война, то бандиты на левом, то раненные в санчасти, то пленные на Арчабиле. За новое звание спасибо, приедем - я звёздочку в колоде обмою, - шучу я.
- А зачем? - не унимается мой пулемётчик.
- Традиция такая! Всё - закончили утро вопросов и ответов - наблюдай свой сектор! - но сегодня и сейчас, здесь от Мамедова, так просто - не отделаешься.
- Тащщ лейтенант! А когда на Кушак пойдём? - глаза солдата горят таким желанием, что приходится отвечать.
- Вот с этими урками разберёмся и поедем. Только сначала разведаем, что там на правом. А то каждый день левый - надоел уже. А у нас теперь соляры пять тонн. Четыре машины. Оружия много и боеприпасов и пополнение прибыло. Надо только дать сутки всем отоспаться. А то вторую ночь нормально не спим, - у пулемётчика только ярче разгораются мысли о доме в ореоле полученных ответов.
- Нас с Файзуллой и Шакировым в разведку возьмите! Тащщ лейтенант! Мы не подведём! Нам домой очень позвонить надо! Вдруг и их там тоже бомбой побило? Помощь нужна, а мы здесь? - как же прав ты солдат и неправ одновременно. Смотря, с какой стороны поглядеть.
- Давай сначала от бандитов отобьёмся, - моё предложение напоминает Мамеду цель нашей лёжки. Он проникается значимостью порученного и соглашается коротко.
- Ага, - утыкается наконец-то взглядом в свой сектор, и мы продолжаем своё наблюдение в ожидании новых событий.

На заставу возвращаемся через два часа, после того, как залегли в охранении. На дороге, на наше счастье, всё было тихо. Файзулла расположился точно напротив подковообразного поворота, но на другой стороне щели и сменил нас. По наши души примчался уазик с повеселевшим и сытым водителем. Проблема была только в том, что теперь его клонило в сон. Хорошо, что до нашей обители оставалось совсем немного полтора-два километра. Доехали быстро. Суеты не было. Тихо, спокойно. Отпущенные дневальным, лошади бродят, где хотят. То тут, то там махают хвостами. Удивлённо поднимают головы от травы, смотрят, жуя на нас, и снова опускают морды к земле, не обнаружив ничего интересного. Правда, за два часа произошли некоторые изменения. Возле дизельки мирно стоит КамАЗ с цистерной. Как будто там всегда находился. ГАЗ-66 в разломанном гараже - на месте. Второго бортового грузовика с тентом не видно. Но я думаю, что он возле баньки, которую не видно за тем, что по-прежнему называется конюшней. Наш УАЗик, как щенок возле большой собаки, замирает рядом с шишигой. Мы, не спеша, выбираемся из машины, позвякивая оружием. К нам навстречу бежит Боря! Если снова майор что-то вспомнил, то не пошёл бы он в ... Додумать мешает подбежавший сержант. Начинает с формального доклада о том, что признаков нарушения границы не обнаружено. Потом рассказывает, что и как с арчабильцами. Зевает Боря. Устал. Про майора не говорит ни слова. Приходится его спросить об этом.
- Как майор?
- Спит. Санинструктор, как с теми, шо вы освободили закончил, так у него дремлет у двери. Кровать притащил, вдоль стены поставил и поверх одеяла отдыхает. Та он тут, как они приехали, чуть с прапорщиком не подрался. Потребовал всех возле баньки построить и мыться. Каптёра уел, чтоб бельё им нательное поменял. Каждого осмотрел, проверил, покрасил, где надо, зелёнкой и перевязал. И пригрозил, что вам пожалуется, если все его придирки не выполнят. Народ уржался. Он их на вшей проверял и к прапорщику допался. Пах хотел осмотреть на предмет насекомых. Тот его в этот пах и послал. А Черныш в ответ орёт, что не пустит в столовую любого, кто не прошёл медосмотр, - Боря остановился и перевёл дух. Мы с интересом слушали его рассказ, который, похоже, дошёл до своей кульминации.
- И что? - не выдержал паузы Мамедов и подтолкнул сержанта к продолжению описания событий. Боря так посмотрел на штатного пулемётчика, что тот отвёл глаза в сторону и чуть отступил за мою спину. Я кивнул, подтверждая вопрос солдата сорвавшийся с уст без разрешение старших.
- Та ничего! Прапорщик достал банку тушёнки и галету. Раздал своим из сидора точно такие же. Демонстративно открыл и начал "трескать" алюминиевой ложкой, которую вытянул из кармашка куртки, прямо напротив строптивого "начмеда". Тот отстал от старшины девятой заставы, зато уделил огромное внимание недостаткам его подчинённых. А потом помылись холодной водой с мылом, постирали быстренько трусы и майки. Та на завтрак пошли. Ели тащ лейтенант так, что повар заплакал, слёзы с глаз сами потекли. А много ж им нельзя было. А новоявленный начмед запретил добавку выдавать. Поел, зараза, и не уходит. Так бадья им хлеба на столы выложил и масла по две пайки. А в чай сахара бросил двойную норму и от пуза. Потом оружие им выдали, снарягу, боеприпасы, так они его пообнимали и там, на летней конюшне у стенки их и приморило. Вон, видите - спят бедолаги, - у единственной стены летней конюшни, среди и на снаряжении, вповалку спали выжившие бойцы девятой заставы. Кого как сон приморил, тот, так и заснул на теплых камнях "летника". Объединяла их всех одна деталь. Каждый, так или иначе, держался, обнимал или прикрывал рукой свой автомат с примкнутым магазином или пулемёт с ленточной коробкой. А у одного, бережно обернутая рваным камуфляжем, торчала длинным стволом из под плеча - СВД.
- А прапорщик где? - удивился я его отсутствию.
- Так он тоже спит, - зевнул и поделился Боря информацией, так, как будто старшина только это и должен делать. Заинтриговал всех. Мы как по команде уставились все на моего зама, в уме пытаясь сами ответить на не заданный вопрос.
- Ну, и где? - пришлось повториться для получения уточнений. Но голова автоматически, рефлекторно и неосознанно повернулась влево от основного здания, что было перед нами, с хаотично обвалившейся общей крышей, - на складах что ли? - усмехнулся я и представил Виктора Ивановича со Стечкиным на поясе, храпящем в овсяном хранилище и засыпанном зрелым зерном с боков. И позавидовал.
- Не, в щели, на складе НЗ и АТВ, на ящиках с тушёнкой, - подытожил свой рассказ Боря и довёл нас до крыльца.
- Ааа! - поразились своей недогадливости все. Ну, да. А где ж ему ещё-то спать. На ресурсах и причём на главных. И спит вроде, и, как бы работает, при деле находится - охраняет имущество даже во сне.
А мы так устали и хотим спать, что перебить это желание может только тяга к холодной воде из нашей скважины и неуёмный аппетит молодых и здоровых организмов моих подчинённых.Боря косится на мои руки в запёкшейся крови.
- Не боись Борь - это не моя, - Боря угукает, но смотрит уважительно. Он ещё никого не убил. А я за два дня семерых положил. Лошадок наших и двух воинов ислама, - Успеешь ещё повоевать, Боря. Спать. Ночью стажируешь прапорщика. Главное - местность показать и ознакомить. Посты. Система связи. Инженерные заграждения. Ловушки. Растяжки. Пути выдвижения, расположение...

[irq15]

Так я не про то что объект под обсерваторией прячется секретный, а сама обсерватория как таковая тоже неплохой объект, их вроде как больших то и не много.

[mikimi]

Боря отправлен спать. На заставе тишина. Мне, лейтенанту, единственному офицеру, бы подремать, возле узла связи под окошком, в тени от стены. И видно всё, и связист под боком – если что, то разбудит. Но дед говорил, что на войне побеждает тот командир, кто меньше спит и больше доверяет себе, чем докладам подчинённых. А у меня незавершённых дел вагон и маленькая арба. Как бы не хотелось вытянуться, закрыть глаза и придавить на массу, но приходится отгонять желание сомкнуть веки и уснуть, надо ещё кое-что выяснить. Я, кряхтя и шаркая, загребая пыль своими бутсами, медленно спускаюсь от крылечка к конюшне.
На узле связи тут же включается лампочка вызова с "вышки часового" и гудит зуммер Кипариса.
- Шеф ушёл на конюшню, - сонно докладывает часовой.
- Шо? - переспрашивает не менее сонный Сашка Бойко или Володька в черный эбонит трубки.
- Зуб учовгал к конюшне, уловил? - громче и злее говорит недовольный Нефёдов из окопа, и не дожидаясь ответа командует, - Дежурному скажи - отбой связи, - фишка ведёт меня по заставе с утра до вечера, и не только.
- Ага, - отвечает Володька или Сашка, и тут же, не отрываясь от трубки, и переключая тумблер Кипариса в нейтральное положение орёт в дверь узла связи выходящую в коридор, - Дежурный?! Мля! Зуб на конюшню упилил! - сержант не любит когда его озадачивают вводными. Он сам мастер по раздаче заморочек.
- Брата в рацией - Зубу на связь, и чтоб как нитка с иголочкой за ним, - за мной тут же, как хвостик за Барсиком, выкатывается из узла связи один из Боек. И идёт, сопровождая сзади с Р-392 под левой рукой. Спасительная, холодная вода бетонной колоды, в который раз выручает меня своей прозрачной влагой. Ставлю автомат у бочки для замочки овса, закатываю рукава афганки, расстёгиваю китель под облегчёнкой, сую панаму за пояс подхожу к бетонной стенке с водой внутри. Нагибаюсь и ныряю своей стриженой головой почти до самого дна. Руки не сую в колоду. Выныриваю с шумом вдыхая воздух. Сгоняю воду с головы ладонями, фыркаю и надеваю панаму. Волосы на внешней стороне руки больно тянутся запёкшейся кровью. Бойко стоит за спиной и ухмыляется. Интересно это Сашка или Володька? Я бы может и спросил бы его, но Фариз: живой, побитый, но целый - ждёт привязанный к выстоявшей опоре, в том помещении, что осталось от свинарника. Вызываю прапорщика. Он приходит заспанный, нервный и злой. Он мне такой и нужен.
Вид недовольного и увешанного оружием Виктора Ивановича Фариза не радует. Моя рука, которую я специально не отмывал от крови, напоминает ему гибель чересчур борзого Ахмеда. Старшина разбитой заставы не церемонится с пленным. И через полчаса у меня полный расклад по противнику. База у них в здании отделения УВД Арчабиля. Оружие взято оттуда же. Половина банды, из тех кто сейчас остались в посёлке - бывшие местные милиционеры. Остальные - бывшие урки и молодые туркмены клана главаря, родом из арчабильских. Состав - до двухсот человек. Активных боевиков не больше сотни. Лозунг - "самооборона, самостоятельность, самообеспечение". Да, с самообеспечением у них дело обстоит здорово - грабь, что лежит и видишь. Убивать тоже можно. На вооружении и банды БТР-82, грузовики, пулемёты, РПГ, автоматы, ружья, есть гранаты. Курбан - предводитель. Около сотни человек в набеге, где-то пятьдесят по домам и столько же активно охраняют и "несут службу" на своей базе, в здании бывшего отдела внутренних дел.
- Как думаешь, Фариз? Курбан за нами пойдёт? - пленный отвечает сразу, не размышляя, сверкнув непроизвольно зловещей усмешкой.
- Пойдёт. Если не пойдёт - позор. Вы оскорбили его, своим налётом. Он и так хотел разобраться с теми, кто его людей побил, когда они за беглецами погнались. А теперь, после машин и оружия он осатанеет.
- Ну-ка. Расскажи про своего Курбана? Возраст? Кто такой? Откуда? Учился? Женился? Служил в армии? Семья есть? Где живёт? Братья? Родители? Рост, вес - примерно? Как одевается? Причёска? Лицо? Борода есть? Обувь - какая у него? Украшения носит? Какие? Цвет глаз? Оружие, какое постоянно с ним? Как наказывает провинившихся? Особые приметы есть? Языки знает? Всё, что знаешь - рассказывай, - и Фариз выложил много интересного про своего главаря. Оставляем его пока здесь, нам не до нежностей. Постоит в тенёчке, посреди свинского навоза, пообщается с выжившими поросятами, с нашей свиноматкой, боровом, глядишь, и ещё что вспомнит важное. Убивать его смысла нет. Он источник ценной информации и хороший материал для обмена, акта доброй воли с нашей стороны, да, и переводчик на худой конец хоть какой-никакой. Если что, то и в качестве посланника для людей Курбана использовать можно. Если доживём до переговоров. Попить мы ему даём и наказываем Архипову приглядывать за пленником. Грязнов уходит к баньке досыпать, но я озадачиваю его проверкой людей по дороге. Пусть привыкает. Виктор Иванович кивает, зевает и уходит. До Боевого Расчёта ещё есть время. Бойко откровенно дремлет на камешках летней конюшни, обхватил руками автомат, поставленный им между полусапожек и давит массу со щекофоном в ухе, только натянутая антенна качается над ним в такт дыханию. Интересно, где он их достал? Все ж почти в ботинках ходят. Спрашивать близнеца о его обуви некогда, да и будить его жалко. Ещё подумает, что хочу их нычку раскрыть. Он мне еле до груди достанет со своим ростом. Одно слово - Бойко.
Тишина и спокойствие в послеполуденный зной мне, как командиру, нравятся, но настораживают и тревожат. Значит что-то не так. Не озадачил, не проконтролировал, не заставил делать. Однако, сам же отдыхать приказал всем. Надо снова обход делать. Очень хочется спать, но я через дежурного вызываю к себе Черныша. Мне нужен совет опытного офицера, а то, что майор умеет воевать, сомнений не вызывает.
- Как там майор? - спрашиваю санинструктора.
- В общем, состояние стабильное, но надо проколоть цикл.
- Когда говорить с ним можно?
- Лучше утром, тащ лейтенант.
- Ладно, захочет со мной говорить - зови сразу и буди, если сплю.
- Понял, тащ лейтенант.
- Что по людям, которые прибыли?
- Нормально всё. Синяки, ссадины, порезы - заживут. Отъедятся. Будут, как новенькие. Один плохой был - так я его пока в санчасть к майору положил,- ну вот, теперь у меня два раненных. И солдатик, наверняка, майору всё выложил, что знал, и что опытный контрик его заставил вспомнить. Придётся мне его самому навестить.
- Что с медикаментами? - Черныш, аж подпрыгивает от возбуждения и жалуется мне на Грязнова.
- Так не даёт же старшина девятой, расселся на своих ящиках, а у него там на случай войны, да для показной заставы, на которую охотиться все шишки приезжали: полный комплект - хоть госпиталь открывай окружной и хирургические операции делай. Скажите - пусть выдаст. Я тогда сумки внештатникам скомплектую и в каждую машину расширенную аптечку выдам водителям. А ещё занятия надо провести по оказанию первой медпомощи при огнестрельных ранениях.
- Хорошо. Выдаст тебе старшина завтра, что положено, и, что от всей души я попрошу.
- Сегодня! - наглеет Черныш. А ведь он прав. Придётся сегодня со старшиной вопрос решать.
- Ладно, будет сегодня, Эскулап. Зови старшину. Только вежливо Черныш! Я в курсе, как вы с ним гавкались в баньке, - Черныш улыбается, но виноватым себя не считает. Да, теперь ещё каптёр. Надо их с Грязновым в одну упряжку увязать. Вот не было печали! Ну, ничего - нам бы день продержаться, да ночь простоять... День мы вроде у судьбы отбили, теперь, надо вечер и ночь себе обеспечить, а утром поглядим, у кого автомат лучше пристрелян. Из кухни давно тянет ароматом жареной архарятины, с горным лучком и чесночком. Желудок возмущённо взбрыкивает, рот заполняется слюной и я иду, как крыса за волшебной дудочкой на запах пищи к нашему повару. По дороге попадается Иван (Серёга Иванов) и Боря, который почему-то не спит. Я останавливаюсь и вопросительно смотрю на связиста с сержантом. До кухни каких-то десять метров по коридору, но народ хочет меня. И судя по лицам обоих - дело серьёзное. Опять, сновая, просто чувствую, что что-то не углядел.
- Тащ лейтенант? Разрешите вопрос? - начал Шустрый. Вот так вот говорят когда обидеть не хотят воинственного командира, который орёл, крут выпендрёжен и триумфирует в своей душе, а с Олимпа землю не разглядишь у подножия. Делать нечего, останавливаюсь.
- Давай ефрейтор, только по быстому, - жрать уже хочется качественно и на уровне безусловного рефлекса, который задавил все остальные. Близость кухни и запахи, несущиеся от неё в коридор, терпению не способствуют.
- Так бельё готовить на баню? - выдаёт каптёр и на какое -то время отбивает у меня аппетит, - суббота завтра, банный день,- подзказчик хренов. Смотрю на него и плохо понимаю о чём говорит солдат. "Ё-моё, сегодня ж пятница! Интересно какое число?"- мысли в голове удивляются этому "открытию". Вообще-то он молодец, каптенармус наш, а я забегался с этим Арчабилем, взрывом, стрельбой. Моё недоумение так ясно выражается на лице, что Боря отворачивается и уходит в дверь узла связи, пряча улыбку.
- Естественно! - громогласно заявляю я, - Готовь баню, дизелюгу напряги на растопку, на боевом объявлю банный день.
- Ага, - отвечает Шустрый и исчезает за поворотом у выхода, я слышу как он прыскает на крыльце воздухом, смеётся, бандитон этакий, над своим командиром. Ё-моё, сегодня ж пятница! Интересно какое число?

Опять, снова я, просто чувствую, что что-то не углядел.
- Тащ лейтенант? Разрешите вопрос? - начал Шустрый. Вот так вот говорят, когда обидеть не хотят воинственного командира, который орёл, крут, выпендрёжен и триумфирует в своей душе, а с Олимпа землю не разглядишь у подножия, головка от высоты кружится, и резкости не хватает. Делать нечего, останавливаюсь.
- Давай ефрейтор, только по быстрому, - жрать уже хочется качественно и на уровне безусловного рефлекса, который задавил все остальные. Близость кухни и запахи, несущиеся от неё в коридор, терпению не способствуют.
- Так бельё готовить на баню? - выдаёт каптёр и на какое-то время отбивает у меня аппетит, - суббота завтра, банный день,- подсказчик хренов. Смотрю на него и плохо понимаю, о чём говорит солдат. "Ё-моё, сегодня ж пятница! Интересно, какое число?"- мысли в голове удивляются этому "открытию". Вообще-то он молодец, каптенармус наш, а я забегался с этим Арчабилем, взрывом, стрельбой. Моё недоумение так ясно выражается на лице, что Боря отворачивается и уходит в дверь узла связи, пряча улыбку.
- Естественно! - громогласно заявляю я, - Готовь баню, дизелюгу напряги на растопку, на боевом расчёте - объявлю банный день, - обещаю я
- Ага, - отвечает Шустрый и исчезает за поворотом у выхода. Я слышу, как он прыскает на крыльце воздухом, смеётся, бандит он этакий, над своим командиром. Только баню приходится перенести на воскресенье.
Полдня до вечера проходит в хлопотах. Зато на Боевой расчёт сил и средств становится на десять человек больше. Эти десять алчут мести, хотят доказать свою пригодность, порвать бандитов на британский флаг, и мне это на руку. Даже сильно избитый солдат с девятой заставы, убегает из санчасти Черныша и становится в строй. И Арчабиль они знают и ориентируются в нём не хуже местных. Наверняка бегали в самоволки и все ходы выходы посёлка ножками протопали. Значит и на подступах к основным зданиям посёлка они пройдут без заминки - лучших проводников мне не найти. А старшина наверняка там ещё и знакомых завёл и прикормил, на то он и старшина. И этих потрясём и возьмём в оборот. А своих орлов, я в обеспечение поставлю. И главное - мне нужен БТР с его крупнокалиберным пулемётом Владимирова! И боезапас к нему. На худой конец - выбить этот козырь из рук моего нарисовавшегося противника. Эх, миномёт бы мне в горах, хотя бы ротный! Но о такой роскоши приходится только мечтать. Придётся ещё раз потрошить Фариза и брать "языка" в посёлке. Но сначала майор и идти к нему мне надо вместе со старшим прапорщиком. А правый подождёт. Кушак от нас никуда не денется. Прежде надо спину заставе прикрыть слева. Угроза очевидна, предсказуема и упреждаема. Одно плохо - спать, вволю не придётся.
- Застава! Рааавняйсь! Смиррно! Слушай Боевой расчёт! ...
- Товарищи пограничники, обстановка на нашем участке сложная. С одной стороны мы с вами освободили из плена бандитов уцелевших парней с девятой заставы, захватили и вывезли склад НЗ и АТВ. Пополнили запасы солярки и обзавелись техникой. Это наш плюс. С другой стороны и по словам пленного, мы разворошили осиное гнездо, и против нас теперь, слева, есть противник с максимальной численностью до двухсот бойцов и БТР, - после упоминания о двухстах басмачах по строю прошла тревожная волна озабоченности. Обкатку БТР и танками проходили все. Что творит КПВТ своими четырнадцать с половиной миллиметровыми пулями, солдаты видели воочию на показных стрельбах. Пришлось успокоить народ, - Из этих двухсот, только сто являются активными штыками. Но и этой сотни нам с лихвой хватит, если они организованно полезут на нас. О том, что у нас за сосед сверху вы, наверное, уже наслышаны. Но мы не можем двинуться на Кушак, имея в тылу такую угрозу. Поэтому считаю необходимым совершить вылазку в направлении посёлка Арчабиль с целью - уничтожить или захватить БТР, разгромить склады вооружения в местном УВД и по возможности уничтожить главаря бандформирования. Исходя из того, что было сказано - Приказываю: - Первое... Второе... Третье...Ответственные...О готовности доложить к двадцати двум часам. Командиры отделений, старшина, каптёр и водители на месте. Остальные, вольно! Разойдись и на ужин шагом марш! - солдаты, озабоченно переговариваясь, двинули на ужин. Водителей, к моему удивлению, осталось больше, чем машин. Оказывается, корочки у всех есть, а водить нечего. Самый маленький и подвижный из овобождённых тянет вверх правую руку, отпустив при этом ремень автомата.
- Разрешите товарищ лейтенант? - с лёгким акцентом выговаривает он по-русски. Я вопросительно поднимаю брови. Сержанты (Боря и Карманов-эсэсовец), каптёр и старшина с интересом оглядываются на не высокого, смуглого коротышку, стоящего среди шести водителей, - Рядовой Пирмухаммедов Ибрагим, - серьёзно представляется он и опускает руку на ремень автомата. - Закончил учебку на отлично, по специальности механик-водитель БТР. Вторая классность. Стаж вождения три года.
- Это как? - чудны дела твои господи. Его в восемнадцать лет призвали, а водительский стаж - три года. Врёт что ли? Но старший прапорщик Грязнов серьёзно кивает головой с другой оконечности короткого строя, подтверждая, услышанное всеми.

- Он с пятнадцати лет на тракторе у себя дома работал. Потом на машину пересел. А в селе не права для вождения нужны, а умение обращаться с техникой. Особенно если страда на носу. Так, что есть у него три года стажа. А как учебку закончил, так его к нам на "именную" и прислали. Хотели БТР пригнать, вот его и откомандировали заранее, чтоб обтёрся. А у нас тут вон что произошло. А Ибрагим водитель от бога, если не врёт, - пояснил старшина. Пирмухамедов улыбался, слушая прапорщика, и радостно кивал головой с низа своего роста, - Не терпится ему покататься. А тут вы про БТР бандитский вспомнили... Вот он, и пришёл место механика "забить", пока кого-то другого на машину не посадили. Которой нет, -усмехнулся Виктор Иванович.
- А на КамАЗе, кто шоферит? - интересуюсь я не без оснований.
- Так он и крутит баранку! - скептически улыбается прапорщик. Вид маленького смуглого солдатика и огромный КамАЗ как-то плохо складываются в моей голове.
- Тащ лейтенант! Вы меня только доведите до БэТРа, а его без ключа заведу. Меня на учебке вместо инструктора в него сажали на вождении, - переживает Ибрагим, нисколько, при этом, не сомневаясь, что молодой лейтенант захватит бронетранспортёр в два счёта, на: "Три- Четыре!" И делит боевую машину на себя, как будто она у нас за шлагбаумом стоит. А остальные водилы с ним конкурируют за место главного военного "руля" и "бампера" с "карданом". Мне бы его уверенность. Но, приятно, однако, когда верят в тебя солдатики. Значит, кроме как матом на них орать, драть за форму одежды и заставлять порядок наводить, чего-то я делать научился.
- Хорошо, Ибрагим Пирмухамедов, рядовой! Пойдёшь со мной в первой тройке. Иди - готовься. Стой! - спохватываюсь я, - а с КПВТ работать умеешь?
- Так точно! Стрелял и не раз! - на стрельбище, небось, - Всё - иди! - Пирмухамедов вприпрыжку уносится в столовую. Как мало пацану для счастья надо. Как будто я ему на велосипеде пообещал дать покататься. Спешит поделиться радостью обещанного счастья с остальными. Бежит совсем как школьник, на которого надели кучу амуниции большие дяди, чтоб поиграть в войну. Хотя, Наполеон тоже не блистал высоким ростом, Чингисхан, Владимир Ильич Ленин опять же не богатыри, Гитлер, чтоб он ещё раз десять сдох. Японцы они все низкорослые, а вон как экономику подняли. До самой Фокусимы добрались! Никто не смог кроме нас и японцев атомную станцию взорвать. Никто кроме нас. Правда у них там цунами и землятрясение было. А нам даже и они не понадобились. Америкосы они тоже пытались, но куда им до наших масштабов. Маленькие - они все настырные. Ибрагиму скажи, так он сам БТР угонять пойдёт. И угонит же! если не попадётся. Что за люди мне попались? Господи хоть бы без потерь обойтись. Как говорил наш тактик на занятиях в поле: "Потери бывают лишь у того, у кого обстановка выходит из под контроля, и связи нет, отходить некуда и боеприпасы закончились после полудня в пустыне", - а потом, рассказывал, как он в Мозамбике чуть не помер, когда помогал создавать им регулярную армию. Заодно и про нашу систему выразился, которая их, спецов, сначала агитировала на иностранные заработки, а потом бросила его умирать от малярии в Африке. Если бы не наша любовь к спиртному, не жить бы ему. А так, повезло мужику, что ящик настоящего коньяка у него под кроватью стоял. И купил он себе за ящик благородного напитка жизнь. Согласитесь - хорошее соотношении цены и объёма выторгованного у проведения товара. А просто всё было. Температура за сорок, приступы всё учащаются, лекарств нет. Не производят в СССР такое лекарство. Оно только у империалистов есть, а к ним хода нет - "война-с". Туточки доктор к нему пришёл, болгарин по национальности. Просто пришёл, морально поддержать перед смертью. Честно все подполковнику сказал. Что жить ему сутки, от силы двое, так, как сгорит он от лихорадки малярийной. Посетовал, что посылают таких хороших военных в Африку, а лекарства пожалели для них прикупить у вероятного противника. Уж уходить собрался, семье помочь обещал после смерти нашего офицера. В дверях, доктора, наш преподаватель, тогда и остановил.
- Слышь, Владко, - говорит,- раз уж помирать, так не пропадать же добру, - Возьми ящик коньяка из-под кровати себе. Ведь кроме тебя никто меня проведать не пришел, ни коллеги инструкторы, ни дипломаты ответственные, ни консул, ни Родина привет не прислала с медпомощью. Заразиться боятся, гады, - Владко остолбенел - коньяк французский больших денег стоит. Глянул на нашего подполковника, на ящик с бутылками у ног своих, на двери за которыми, и где, жена инструктора за углом, в комнате плачет, на мужика посмотрел на нашего, вернее на то, что от него осталось... И, видать, вспомнил почему он русский язык, как родной в школе учил. Как наши их Болгарию от турков спасали в девятнадцатом веке не жалея себя. Как перевал Шипкинский своими телами замерзшими усыпали рядами, но позицию не сдали.
- Знаешь что, - говорит, - зови жену. Ах да, лежи - сам позову, - прибежала жёнка в слезах, смотрит на доктора, как на колдуна, молит взглядом. Чуда просит. Доктор её быстро просветил, что надо хоть голой плясать на улице, хоть молиться вуду, но продлить жизнь мужа на несколько часов, пока он, Владко, с этим ящиком съездит кое-куда. И съездил. И, непонятно как, где, и у кого выменял ящик коньяка, среди глубокой ночи на лекарство в далёком туземном Мозамбике. Лекарство, которое легально и без возможности попортить себе шкуру пулями, ножами или стрелами с ядом можно было купить только в соседней ЮАР. Вернулся часа в четыре утра, с красными глазами, нервный, взбудораженный приключением и счастливый донельзя. А подполковник наш почти сгорел к этому утреннему часу, только жена, надежда да природная вредность укоренившейся привычки идти до конца, наперекор любому препятствию, не давали ему сдаться и упасть в спасительное небытие, из которого нет выхода. Болгарин вернул долг сполна. Он колол лекарство каждые два часа, менял капельницу, убирал, вытирал, давал попить, ухаживал, отпустил жену отоспаться после бессонных ночей у постели горячего, как дрожащая печь мужа. Измученная событиями и ужасом страшной болезни своего любимого, женщина забылась сидя на стуле, едва коснувшись головой поверхности стола на кухне. Врач смотрел и выхаживал русского, как мать больного ребёнка. Хлебал кофе кружками. К вечеру следующего дня температура спала. А утром офицер попросил есть. Кормили с ложечки, сил есть самому у подполковника не было. А через неделю он смог уже сидеть. Через две начал ходить и набирать вес. Приступы повторялись, но задавленные присмотром и тщательным уходом за больным доктора и самоотверженностью жены–сиделки были гораздо слабее и реже. Через месяц прилетел транспортный ИЛ-76. Тот самый, что появлялся раз в полгода с почтой, привычными продуктами, новыми советниками и грузами. Старший советник запретил уезжать домой на поправку и лечение: "Ты - контракт не выполнил!" - орал он, брызгая слюной в комнате с дефицитнейшим кондиционером на еле сидящего перед ним на стуле офицера. Перед самым вылетом самолёта назад, на Родину, не спрашивая разрешения ни у кого, подполковник самостоятельно загрузился с нехитрым домашним скарбом - одним единственным чемоданом и тощим вещмешком, в транспортный отсек. Достал две гранаты, зарядил автомат. Снял проволочную чеку с кольцом с ребристого, родного тела "Феньки Первой - повелительницы замкнутых пространств" и зажал предохранительный рычаг в кулаке.
- Смотри мужик, я её долго так не удержу - малярия у меня, - тихо, но твёрдо предупредил он борттехника, который излагал своё отношение к вооруженному "зайцу", его родителям, родственникам, школе где он учился, детсаду где воспитывался, прадедушкам и прабабушкам, сухопутным вооружённым силам, этой долбанной стране в которую они прилетели, чёрному континенту, партии, комсомолу, пионерской организации и другим воспитателям, и всё это многоэтажно, громко, основательно и с надрывом.
- Ху с ним, пусть летит, - приговорил к жизни офицера и его семью командир воздушного корабля, лично ознакомившись с состоянием неучтённого пассажира и его добровольными требованиями по захвату себя в заложники родного советского государства, когда оценил серьёзность положения, пожалел и спас самолёт и экипаж, и взял на себя ответственность за случившееся. Кольцо с проволочной чекой подполковник и бортмеханик вставили в запал уже после взлёта, раньше этого времени бывший советник обезвредить гранату отказался. Жена сжимала в руках заряженный автомат и вполне профессионально отслеживала всех, кто находился рядом с её мужем, пока Ил не набрал положенный ему "потолок", скорость и направление. Подполковнику припомнили самовольное оставление контракта, черного континента и самоуправный безбилетный проезд, и очень долго не давали звания полковника, мотивируя это тем, что он сорвал выгодный контракт. Как будто торговали людьми, как рабами на рынке в Римской империи, а что там с ним - его проблемы. Зато учил он нас тому, чего ни в каком боевом уставе не сыщешь - самостоятельности, импровизации и умению мыслить здраво.
А у нас тут не Африка и цены поумереннее, и, что здорово - малярии нет совсем, как и комаров, только мухи летом надоедают. Но от своего мы не откажемся. А урок мы запомнили, как надо за своё время бороться, даже со своими. Не жалея ни себя, ни других, а тем более, материальный ресурсы. И друзей ценить, и врагов использовать. А нам этот опыт и гибкость очень нужны при шатком и неопределённом положении маленького подразделения. А водителей распределяю просто, по стажу, росту и сроку службы.
- Так, остальные водители. Вы - будете стажёром на ГАЗ-66, вы - УАЗ, вы - наливник - тыкаю я в первого в строю пограничника и последующих. Федя выпучивает глаза и набирает воздух в лёгкие, чтоб возмутиться, как он считает, попытке свергнуть его с водительского кресла мыльницы, - На время боя - мне нужен опытный гранатомётчик, подменишь Федю, - поясняю я. При этих словах Фёдор расплывается в улыбке и довольно сдувает свою обиду в ноль.
- Вы? - останавливаюсь напротив следующего солдата.
- Рядовой Петров! - отрекомендовывается мне рослый парень.
- Да, вы, рядовой Петров, будете стажёром на КамАЗе - заменишь мне механика, если прихватим "борт", - я тыкаю, как старший - младшему, чтоб усилить эффект назначения. Грязнов кивает мне справа, одобряя мой выбор, - Свободен. Ну, товарищи командиры, а мы с вами в санчасть, к майору. Будем соображать, как БэТР Пирмухамедову достать. А то обидим мальца, если оставим без подарка, - народ смеётся. От блин, смешно им.
Однако, майор, весь наш "командирский хурал" к себе не принимает. Просит всех выйти - покурить, а со мной остаётся наедине.
- Ну, поздравляю лейтенант! С боевой победой тебя первой! Нет, пожалуй, с третьей. Мне хлопчик уже рассказал, пока его тут твой "гиппократ" мурыжил,- от хитрюга же старший офицер, хвалит вначале. Ага, так в наставлении по психологической подготовке и написано: в начале хвалить , а потом драть как Сидорову козу. Нам, подчиненным так приятнее ,лучше доходит и без обид получается. Если бы ещё все начальники об этом наставлении знали, было бы легче. Вот комендант наш наверное знал, но забыл. Как начнёт стружку снимать, и по фигу ему моё психическое состояние. Поэтому я напрягаюсь в ожидании разбора полётов.
- Спасибо товарищ майор, но какая это победа? Далеко ещё, так - эпизод. Что теперь-то делать? У нас сейчас двести досов с автоматами на хвосте. И БТР ещё у них. Не дай бог прорвутся до заставы на дистанцию выстрела из КПВТ! - причитаю я и высказываю свои опасения.
- Ну, ты самопессимизмом не занимайся, Олег! Рано или поздно, но вы бы с ними столкнулись, - это его "ВЫ" мне не нравится. Майор читает мои мысли.
- Вы, потому, что я не могу сам участвовать. Лежу тут, как база данных! Ни туда, ни сюда! Понял? - молодец майор мне бы так научиться. Я киваю, проехали, - Слышал я твоё решение на боевом в окошко. Правильно мыслишь. Надо их додавить по частям. Пока он своё войско в один кулак не собрал. И людей у тебя на треть больше. И оружия, я так понимаю, в двое больше. Медикаменты. Продукты. Снаряжение. Прибарахлился, товарищ лейтенант! Ты бы мне сюда чего из оружия и патронов приказал принести, а то, как черепаха без панциря я тут беспомощный.
- Сделаю тащ майор, - уверяю его твёрдо и сразу, а сам думаю про Стечкина в кобуре у старшины. Может у него ещё один есть. Им всё сверх положенного понавыдавали. И винтовка какая-то диковинная. Что ж к ней за патроны там? Майору не до моих мечтаний. Я для него ступень к Кушаку. И эту ступень надо направить куда надо и помочь прорваться сквозь самодельные задачи. И он "работает" меня на предельном режиме, я сейчас его руки и ноги, а он моя голова. И он меня на всякий случай направляет, чтоб дров не наломал в лейтенатской прыти.

[mikimi]

- АКС с "Костром", десять ВОГов, пятнадцать магазинов, ПМ в комплекте, два цинка патронов, сигнальные ракеты и СПШ в кобуре, облегченка тактическая, броник, четыре наступательных и четыре оборонительных гранаты, нож, рацию, эмсээлку (тоже мне вояка - МПЛ - малая пехотная лопата), флягу, крышку на голову, подсумки, нитку капроновую, иголку, вещмешок, плащпалатку, бушлат, шапку, горный свитер и бойца с большой винтовкой для обучения. И девять твоих воинов перед моим окошком для практических занятий, - хрена се планы с двумя дырками в шкуре, а самому лежать на боку и ворочаться больно.
- Вот, что лейтенант, как твои орлы стреляют? Я так понимаю, что до рукопашной их доводить нельзя. Там мужики свирепые, а у тебя юноши не целованные, - я даже мысленно ухмыльнулся. Чай пограничные войска, а не внутренние. Зато ответил, прячась за пограничный сленг.
- На четыре патрона стреляют все, а кто получше, так на шесть-восемь тащ майор. Кроме снайперов, те на единицу к единице, - если майор и удивился, то вида не подал. Но хватило его не надолго.
- Так уж и все? - ехидно восхитился и выразил своё недоверие старший по званию.
- Ну, может повар. Он на ноль патронов стреляет, всё-таки повар. Но зато бадья у нас штык-нож, сто из ста вгоняет на пол-лезвия в любую деревяшку. Вы створки ворот возле конюшни рассмотрите как, ходить начнёте. Там живого места нет от его тренировок.
- А четыре патрона, это всё-таки, что означает? Я-то понимаю, по твоему тону, что это что-то великолепное по результату, но проясни простыми словами лейтенант, - попросил особист.
- Это легко. На специальном пограничном упражнении, в составе наряда по два, огонь ведётся с трёх рубежей. Первый лежа. Второй с колена. Третий стоя. Каждому даётся по восемнадцать патронов. На каждом рубеже поднимается по три фигуры. Две ростовых и пулемёт. Вот они мне назад, после стрельбы, в магазине не меньше четырёх патронов приносят каждый. А мишени менять приходится раз в неделю. А при стрельбе лёжа половину патронов, возвращают на пункт боепитания. А стреляют короткими - по два. Два первых - пристрелка.
- Сколько ж ты с ними занимался?
- Три раза в неделю, по два захода. Кто не попал - одел ОЗК с противогазом и вместе со всеми назад на заставу. Только остальные без ОЗК и без противогаза на лице. Чтоб мотивация была, - прояснил я майору методы воспитания и обучения, привитые мне в училище не менее изощрёнными преподавателями.
- Ну, тогда на этом твою тактику и построим, никакого ближнего боя. Подобрался - укусил, отошёл на запасную. Выманил, под фланговый огонь - расстрелял и бегом на следующую позицию, - начал строить мою философию боя контрразведчик.
- Это как? Пришёл, нагадил и удрал? - усмехнулся, понимая идею майора, я.
- Точно лейтенант. А делать будем так...
И двинулась моя самодельная разведка заинструктированная майором. Выдвижение начали в полночь. В этот раз береглись, как могли. Двигались классической гусеницей. Впереди три разведдозора: один по дороге, второй по гребню, третий вдоль щели с другой стороны. Позади уазик, за ним КамАЗ. Не торопились. Шесть километров до выхода на шоссе шли почти четыре часа. Благо ПНВ работали. На повороте обнаружили ожидаемый костёр и охрану дороги. Вот и языки. Взяли двоих, тех, которые спали. Третьего, что нёс службу, снял из бесшумки "Вала" Виктор Иванович. Быстрый допрос одуревших от нашего появления языков дал сведения, что нас не ждут так скоро. Но Курбан объявил срочный сбор всем своим группам, которые ушли в поиск для разбоя и грабежа. Разобраться решил с нами всеми своими силами. А БТР на месте, стоит у склада с оружием и боеприпасами рядом со зданием ОВД, построенном ещё немцами после войны, в автопарке для машин. А люди Курбана расположились на трёх уцелевших этажах этого здания в кабинетах. Вернее на двух, крыши-то также нет, как и у нас – упала и завалила последний этаж здания. А остальные «курбаши» находятся на первом этаже в остове школы, выше по дороге в посёлке и примерно в километре по трассе от бывшего ОВД. Но это ещё не всё, бывшие солдаты из местных, которые служили в танковых войсках, сумели снять с хранения и завести Т-72, найденный рейдерами в одной из опустевших воинских частей, чем очень гордились и растрезвонили всем о своём успехе по радио. За это Курбан пообещал наградить вновь созданный экипаж и срочно затребовал его к себе для участия в усмирении строптивой погранзаставы. Где сейчас находится танк пленные не знали, но они имели точную информацию о месте где живут удачливые туркменские танкисты. А живут они в начале посёлка у самого выхода дороги идущей с гор на трассу Ашхабадской равнины. То есть максимально удалены от здания ОВД, где стоит БТР-82. И если они прибыли в Арчабиль, то скорее всего остановились возле своих домов для ночёвки. При нападении утром, пока проснутся, соберутся, разберутся, заведутся, организуются и доберутся, то мы уже будем на своём повороте в узости горной дороги, сжатой с одно стороны почти отвесными стенами возвышенностей хребта и с другой стороны глубоким и широким ущельем. И если танкисты, сдуру, бросятся за нами вдогонку, то там свой танк и оставят, если мы не придумаем по ходу что-то лучшее, чем отбиваться в обороне.
План вырисовался сам собой ещё на заставе. Вначале подбираемся и распределяем исходные позиции для троек. Скрытно окружаем объект и наблюдаем. В предрассветной темноте это не так-то просто. Помогает знание местности пограничниками с десятой заставы. Нас никто не ожидает. Выявляем часового, вернее двух. Первый внизу у склада с оружием и боеприпасами. Второй - на разваленной и обрушившейся на третий этаж крыше здания среди обломков стропил, балок, кирпича и кровельного железа. Наша тройка с Ибрагимом Пирмухамедовым, Серёгой Ивановым и Сашкой Швецом медленно, короткими рывками, на карачках и под конец ползком подбирается к БТРу стоящему у боковой стены не маленького складского помещения, собранного на каркасе из профильного листового железа.
- Двенадцатый – я Первый! Ответь! Приём,– почти шёпотом вызываю я «Файзуллу» вдавив щекофон в кожу, чтоб уменьшить звук, летящий в ночи далеко вокруг.
- Двенадцатый – Первому. На связи! Приём, - отвечает связист Файзуллина. Он главный в своей тройке и до начала штурма оба подчинённых обеспечивают ему комфорт и безопасность работы. «Вал» переданный ему старшиной десятой заставы с великой неохотой даст возможность почти тихо уничтожить охрану.
- Работай ЧЗ: один внизу, второй на крыше. Как понял, приём? – Володька Бойко шепчет Даликхьяру переданное мной целеуказание и задачу - их, часовых, уничтожить.
- Двенадцатый – Первому! Работаем! Приём!
- Первый – всем! Ноль! – с этого момента все тройки, кроме Файзулинской и моей – отключены со связи. Связисты снимают трёхкилограммовые коробки с плеч, аккуратно кладут на грунт или вешают на подвернувшуюся ветку и превращаются в стрелков. И, до начала штурма, режим радиотишины. Лишь Иванов имеет право выйти в эфир. А сигнал к штурму подаст Пирмухамедов, когда заведёт бронетранспортёр. Роли распределены заранее. Пять автоматов с «костром» нацелены на окна второго этажа стандартного здания с обеих сторон. К окнам первого этажа ползут бойцы. Вот они уже подобрались к торцу здания и, пригибаясь у подоконников, скользят вдоль стен, занимая проёмы между окнами по фронту постройки. Каждому надо метнуть по гранате в два смежных с перегородкой окна. Достают гранаты. Разгибают усики. Конфигурация дома усложняет штурм. Это обычная двухэтажка с центральным коридором. По обе стороны которого расположены комнаты. Здание имеет метров пятьдесят- шестьдесят в длину и по семь окон с обеих сторон фасада на двух этажах. Плюс два окна в торцах здания, через которые насквозь виден коридор. Итого – шестеро солдат замирают с гранатами вдоль фасада по фронту и по тылу здания. Ещё двоё контролируют окна коридора. Смена часовых у них по традиции ВС СССР - в шесть. До смены почти полчаса. Мы замерли, ждём. Файзулла на сопке над дорогой. Здание и парк со складом видит отлично. Звук вылетающей пробки из горлышка бутылки с шампанским заинтересовывает часового внизу своей необычность в утреннее время, а шорох и стук падающего на строительный мусор коллеги на крыше его уже настораживает. Но вторая девятимиллиметровая пуля, вылетевшая из ствола снайперского автомата, попадает ему в голову и гасит его интерес к непонятным ночным звукам уже навсегда. Пока всё это происходит, Швец обнаруживает дыру для вентилятора в стене склада, вдоль которой он двигается к БТРу. Вентилятора нет - он вырван, что называется "с мясом", из стены. Он привлекает моё внимание знаками. Даю ему добро, и он почти неслышно исчезает в дыре и проникает внутрь помещения. Швец парень крепкий, развитый и ловкий. Он выбирается оттуда через минуту.
- Чисто, полно ящиков, - шёпотом говорит на ухо. Я показываю ему в сторону здания на окна второго этажа и тыкаю вилкой указательного и среднего пальцев в его автомат и свои глаза и вновь показываю на черные проёмы окон без стёкол, - держи этаж и прикрой, говорит ему мой жест.
Швец достаёт из брезентового кармашка обтекаемый кругляш «ВОГ-25» и показывает мне его, кивая в сторону здания. Я отрицательно верчу головой. Мы слишком близко к постройке, а щелчок вставляемой гранаты в трубу «костра» нежелателен. Пирмухамедову нужно время, чтоб разобраться с БТРом. Он уже внутри машины и нагло включил свой ФАС-фонарь, нарушая мою инструкцию. Я аж шиплю от такой демаскировки. Светлое пятно в люке и лучи света, двигающаяся тень - прекрасно будут видны из здания. Но в ответ на мою вскипающую злость раздаётся громкое чириканье стартера, с усиливающимся чух-чухом довольно рокочет схвативший старт дизель. Муха жмёт на газ. Движок победно ревёт. Я лезу в БТР, оставляя Иванова в паре со Швецом. Солдаты, взмокшие от напряжённого ожидания вдоль стен и в укрытиях, начинают действовать. Те бойцы, что у окон вытягивают крест- накрест чеку у гранат в руках и по очереди кидают оба подарка в «свои» окна первого этажа. Тут же прячутся в проёме, пропуская взрывную волну и осколки, вылетающие в окна от взрывов. Пять «ГП-25» пухкают по второму этажу здания. Не попасть в огромные окна постройки начала пятидесятых годов с расстояния в пятьдесят – семьдесят метров невозможно. Да, ещё не додумались противогранатную сетку ставить. Мы не собираемся брать здание и зачищать его «в живую». Я лучше завалю его ручными гранатами и выстрелами из «Костров», чем лезть в темноту и дым развороченных взрывами помещений, рискуя попасть под пулю чудом выжившего противника или подрыв гранаты в узости коридора. Швец заряжает и бьёт снизу в потолок помещений через окна второго этажа со своей стороны от зелёного борта БТР. По его разумению от разлёта осколков реактивной гранаты в этом случае все, кто находится на полу комнаты, или у стен гарантированно получат, как минимум, контузию, несколько ранений и полную дезориентацию в пространстве. Солдаты, забросавшие гранатами первый этаж, разумно сосредотачиваются за обоими торцами трёхэтажки и, не заглядывая, добавляют в коридор первого этажа по паре гранат с обоих концов здания. Четыре автоматчика делают ножницы, вдоль фасада высунувшись из-за своего правого угла дома. Один, лёжа, держит окна первого этажа, а второй наводит своё оружие вдоль окон второго из положения для стрельбы - стоя. В окна коридора высовываться остальным строжайше запрещено, туда летят, через десятисекундные промежутки, оставшиеся гранаты, в том числе и в коридор второго этажа. Может это и лишний перерасход скажет мне кто-то, но вот это меня не волнует, я лучше лишнего туда под страхом смерти прикажу накидать ещё, чем оттуда какое чмо выползет недобитое и моего бойца ранит или не дай бог укокошит. А гранаты пусть эти партизаны экономят, если выживут. И потом, лишняя проверка и контроль не помешает.
Спрятались. Дождались разрывов. Снова запустили ВОГи, а потом перезарядили и ударили из подствольников вторым, третьим, четвертым залпом. Затрещали автоматы, ломая редкие фигуры, которые вываливались из обречённого дома. Повторили залп из "Костров" по окнам. Гранаты не жалели. Жизни моих солдат важнее круглых и обтекаемых железяк. А КамАЗ и УАЗ уже мчались к месту столкновения, не дожидаясь развязки ночного боя, по асфальту, ощетинившись двумя пулемётами и РПГ в кузове. Место наводчика в бронетранспортёре пришлось занять мне самому. С удивлением обнаружил, что попал не в ручной БТР-82, а в "автоматизированное" кресло наводчика с электроприводом и цифровым двухплоскостным стабилизатором вооружения башни. Ибрагим надавил на газ, и более чем тринадцатитонная машина снесла, как невесомый, импровизированный шлагбаум на выезде из автопарка, расчищая путь к хранилищу, ревущему дизелем КамАЗу на въезде.

Вместо вырвавшегося на шоссе броника, в ворота парка влетели УАЗ и КамАЗ во главе со старшиной. Горящее здание в рассветной свежести, угрюмо дымило в выбитые ещё раньше окна. Старшина добавил гранат во все окна и коридор «от себя лично», и послал на стражу здания боевую тройку. А сам, с остальными, резво начал загружать КамАЗ тяжёлыми ящиками с боеприпасами.
- Пирмухаммед! Газуй к школе! - заорал я, сквозь грохот непрогретого мотора. Совершенно забыл про внутреннюю связь, которая, как ни странно была в рабочем состоянии. А шлемофоны лежали на сиденьях водителя, наводчика и командира. Дизель БТР плюнули черным дымом выхлопных отверстий эжектора наружу. И мы покатили по дороге. Пирмухаммедов пару раз оглянулся на то, как я двигаю пультом управления вертикальной и горизонтальной наводки, соответственно перемещая башню и стволы пулемётов влево-вправо и вверх-вниз. Электромоторы надёжно жужжали, двигая вооружение. Лицо солдата в сумраке боевого отделения сверкает улыбкой обожания за то, что в его руках таки оказалась обещанная ему техника.
- Ибрагим! На дорогу смотри! - прикрикнул я и поводил раструбом ствола башенного пулемёта по курсу машины.
- Школа! - заорал, довольный своей ролью, механик, разумно притормаживая. Впереди показалось то, что осталось от здания школы. Постройка была старая. Стены чуть не полметра, но крыши, всё же не было. От школы в нашу сторону бежали, на ходу застёгиваясь и поправляя одежду, человек двадцать. Они растянулись на промежутке от школы до поворота, за которым Ибрагим спрятал большую часть корпуса БэТРа. До них было метров четыреста. Я прицелился, выбрал упреждение и нажал большим пальцем левой руки на кнопку электроспуска ПКТ, а потом повёл штурвалом горизонталки влево и вправо. Две тысячи патронов из штатного боезапаса давали мне возможность не экономить на усмирении пыла бегущих борцов за "самообеспечение за счёт других".
Человек пять попавшие на первую длинную строчку из "семёрок" завертелись, падали и ломались, хватаясь за прошитые пулями места. Ненужные им автоматы бились об асфальт. Остальные на мгновение опешили и, резко затормозив, на бегу, замерли в нерешительности. Ну да, свой карманный бронник, вдруг, лупит стальными шарами в собственные "ворота", и щедро выбрасывает наружу дымящиеся, стреляные гильзы, стукающие по броне с лязгом невидимого механизма ненасытного молоха. Есть от чего опешить с утра пораньше. Самые умные, из тех, кто бежали к нам, упали на асфальт и шустро поползли к завалам у обочины. Они не знали, что у меня ПКТ самое любимое оружие в училище, тем более что пострелять вдоволь никогда не приходилось, а тут такой боезапас! И что мне нужно было ещё больше - ошарашить их, так, чтоб ни о каких ответных действиях, пока мои парни набивали боеприпасами кузов КамАЗа, эти отморозки, даже и подумать не могли. Самим бы уцелеть. Поэтому четыреста патронов к "крупняку" я берёг для усиления эффекта и для расстрела здания, и оставшихся в нём боевиков. А осколки камней, отлетающие от кирпича кладки старой постройки, будут крошить всех вокруг не хуже самих крупнокалиберных пуль главного оружия бронетранспортёра. Сотню патронов к крупняку из возимого боекомплекта эти «партизаны-паразиты» наверно отстреляли, опробуя оружие боевой машины. Во всяком случае, импульсный счётчик показывает мне наличие четырёх сотен боеприпасов калибра «четырнадцать и пять» миллиметра. Шевеление тел на дороге окончательно прекратилось под воздействием щедрых очередей танкового пулемёта. По носу БТРа застучали автоматные и пулемётные очереди, выпущенные из окон школы. Ибрагим не терял времени зря и наладил связь с группами.
- Мухой - прячь колёса! Прячь, мля нах - назад! Назад!- заорал я Пирмухаммедову. Машина покатилась на задней передаче, сбивая прицел у редких стрелков, который попытались осторожно высунуться после того, как четыре окна соединились в одно, из-за обвала трёх кирпичных промежутков стен между ними, развороченных шестидесятичетырёхграммовыми пулями КПВТ.
- Старшина - Первому! Посылку отправил! Приём! Старшина - Первому! Посылку отправил! Приём!- услышал я в наушниках радостный и повторяющийся голос Грязнова в громком долбёже моего КПВТ по зданию. Теперь я бил в дыры окон, превращая пространство внутри помещения в осколочный дождь щебенки. Дождался паузы.
- Первый - Старшине! Вас понял! Домой! Пять человек с КамАЗа оставить на повороте. Снайперов, РПГ и ПКМ! Приём! Мухой-мед - газу! - бронник рванулся с места задним ходом, как взбесившийся мустанг. Развернулся, расшвыривая мешающие ему на дороге стволы, камни. И как корабль, погнал, разгоняясь и плавно покачиваясь на торсионах подвески. Башня, развернутая назад, выискивала цели стволами пулемётов, но на такой скорости точно что-то выцелить было невозможно. Сзади вспыхнули огоньки выстрелов. Я выстрелил, примерно в их сторону, короткой очередью из "Владимирова" и закрутил башней вправо, осматриваясь. Больше по нам никто не стрелял. УАЗ во главе со старшиной, таки остался нас прикрывать на повороте на грунтовку вместе с восемью бойцами. В кузове Уаза оказалась две машинки для заряжания лент к обоим пулемётам броника и по пять ящиков патронов к ним. Пирмухамедов счастливо улыбался, лихо тормознул и качнул в поклоне и пыли машину нашим парням и старшине возле уазика. Благодарил, шумахер пограничный, за подарок. БТР присел перед уазиком в реверансе торможения и выпрямился, погасив скорость, нагнав впереди пыльное облако догнавших его завихрений. А к Пирмухамедову Ибрагиму приклеилась после этой стычки кличка - Муха. Коротко, ясно и в точку. Маленький, проворный, шустрый, вредный, бесстрашный и неуловимый.

[mikimi]

Наш драп "нах родная заставэн", после нападения на людей Курбана был третьим за последние три ночи. Что даже меня наводило на мысли о праведном и справедливом отмщении в преследовании бегущего противника, и уничтожении его трусливого образа врага в паучьем гнезде, в котором он несомненно живёт. Восточный народ горяч и темперамент имеет жгучий, резкий и реактивный. Только вот у меня было в наличии четыре снайперских винтовки (один ВАЛ), два пулемёта, РПГ и БТР-82 с непобедимым Мухой. Над ущельем поднималось утреннее солнце. Видимость чёткая - на километр не меньше. Перебили мы в это утро не менее тридцати местных борцов за самооборону. А отделались царапинами на броне БэТРа. Месть - святая и беспощадная, с безумными глазами, и бездумной головой борца с неверными, сама напрашивалась в головы оставшихся в живых бандюков. Поэтому засада на хребте ущелья, который тянется вдоль дороги внизу, была просто обязательна. Главное - маскировка. Ждать пришлось недолго. Зато теперь вместо необученных селян одураченных националистическими призывами против нас шли настоящие боевики. Хотя может и не боевики, но руководил ими безусловно человек авторитетный и опытный. Приказы его выполнялись быстро и подразумевали некую боевую слаженность. А наличие желания, вполне может заменить и некоторые умения и опыт, если рядом есть кому подсказать и направить. Правда, со всем их опытом, численностью и злобой они были внизу, а мы вверху. Мы их видели, а они нас предполагали увидеть. У нас за спиной стоял БТР, а их прикрывал танк Т-72, который мы ещё не углядели, зато хорошо услышали. Ставки и цены в завязавшемся противостоянии неуклонно росли в сторону повышения нашего статуса и веса в глазах противника. Интересно, что там ещё есть у Курбана в загашниках? "Град"? Самоходные "Полевые и культурные цветы" выросшие на клумбах ВПК? Десантная "Нона"? Дожились, блин, от собственных изделий отбиваемся! Очень надеюсь, что все вертолёты в округе сдохли на своих аэродромах, а иначе нам абсолютный триндец, разве, что Виктор Иванович будет гасить летучую заразу со своего "Взломщика", как он обозвал противотанковое ружьё выписанное начальством для охоты в горах на девятую погранзаставу ещё в той жизни.
- Вовремя смылись! - прокомментировал Виктор Иванович рёв движка танка, отражающийся от горных скатов. Лёжа, рядом со мной и рассматривая в оптический прицел подходы к нашей горке, он осторожно водил толстым стволом ВАЛа. В оптическом прицеле его автомата была внутренняя, затемнённая, ячеистая сетка. Прицеливаться не мешала, зато возможные блики гасила полностью. На остальных винтовках старшина приладил картонные, самодельные бликопоглотители. Обёрнутые выцветшими тряпками от старого ХБ, снайперки не выделялись на сером фоне местности резкими переходами окраски воронёных деталей и затертых до блеска "углов" оружия.
Общим замыслом было то, что майор, кроме пленения БТР, одобрил и предложил тактику мелких укусов. Такая деятельность в общей слаженности давала возможность безнаказанно и, главное, не теряя людей в схватке выбить живую силу у противника и лишить его преимущества в вооружении. Для этой же цели мы хотели организовать засаду после воровства бронника и грабежа склада с оружием. И выбить из строя Курбана ещё человек десять своими винтовками. Причём приказ был простой - не убивать, а по возможности ранить. Единственное, что мы не смогли предугадать и что могло добросовестно осложнить нам жизнь - был танк урчащий вдали на дороге.
- Что будем делать, лейтенант? Танк всё-таки,а? Может, отступим до поворота? А там его, на повороте и подожжём! Он дорогу намертво закупорит, а пехоту мы из своих "рогаток" положим в предполье, - дельно излагал старшина. Только, если мы его на дороге поставим, то и сами потом выехать по ней никуда не сможем. А вот если мы его остановим до поворота, на котором с одной стороны скала, а с другой стороны обрыв, то и "наезжающих" тормознём и предупредим, и себе дорогу для дальнейших действий оставим открытой. Была у меня ещё одна мысль, как пленных использовать, но это дело тоже надо было обставить соответствующим образом. Между тем, боевики грамотно приближались, рассыпавшись цепью. Они внимательно прочёсывали все строения и завалы по обе стороны дороги. И этим не ограничились. Одна их группа забралась на хребет и медленно двигалась по господствующему горному образованию к моим снайперам на левом фланге засады. Пришлось дать приказ отходить. Одновременно я вызвал пленных к повороту, который становился стратегическим в развивающемся противостоянии. Итого, против нас снизу, вдоль дороги выступало не менее взвода басмачей. И примерно столько же бандитов двигалось по хребту, с явным намерением оседлать вершину водораздела, из-за которой мы пришли и выявить нас, если мы есть. А если нас там нет, то дать знать экипажу танка, что дорога свободна. С танком воевать совершенно не хотелось. Пришлось импровизировать. Отошли за поворот и вскарабкались на скалу. Виктор Иванович со своими четырьмя солдатами отступил ещё дальше. Ситуация сложилась примерно такая. Въезд на дорогу, которая ведёт к заставе, идёт по просторному дефиле и упирается "бутылочным горлышком" в резкий поворот вокруг возвышающейся сопки, далее дорога делает изгиб между обрывистым краем щели и почти вертикальной скалой возвышенности. Низина дефиле простреливается сверху от сопки, что на повороте, просто великолепно. Разведка боевиков действовала по шаблону, проверяла дорогу на километр вперёд от танка, давала добро, танк приближался. Он останавливался на выгодной для него позиции. Стодвадцатипяти миллиметровая танковая пушка надёжно прикрывала пехоту на такой дальности. Стоило только дать танкистам целеуказание, и наводчик разнёс бы в труху любой подозрительный предмет на склонах и вдоль дороги. А достать его на таком расстоянии, без ПТУРСа, мы никак не могли. К тому же по хребту вдоль дороги, к основанию "бутылки" передвигалась вторая многочисленная группа. Справа, поворот надёжно перекрывала уходящая вдаль шель, не менее сотни метров глубиной и столько же шириной. Местность позволяла малыми силами затянуть танк и его сопровождение в ловушку.
Вопрос был только в том, что сможет ли Пирмухамедов, двигаясь на передаче заднего хода, вписать не коротенькое тело БТР в поворот. Муха ухмыльнулся, так, что некое подобие стыда промелькнуло в наших головах за сомнение в его возможностях. Второй вопрос: "Это кто будет наживкой?" Посылать надо было кого-то уравновешенного, но быстроногого. Рисковать молодыми было нехорошо. И я пошёл сам. Остальные откатились сначала за первый поворот, а потом и за дальний второй, после "подковообразного".