#181 Александр » 09.12.2018, 22:40
22
После происшествия на рынке прошла уже неделя. Все это время Степан пытался найти нападавших. В первые дни он их даже не видел, а затем лица начали иногда мелькать в толпе. Однако, увидев Максимова, малолетки моментально растворялись в сутолоке. А вот вчера вечером повезло, и о случившемся Степан как раз докладывал Пашкову. Итак…
Довольно долго после обеда Степан бродил по рынку, прицениваясь то к одному товару, то к другому и нарочно светя деньгами. И только через несколько часов рыбка клюнула на крючок: девочка-подросток, проходя мимо, будто бы случайно толкнула Максимова. Командир отделения среагировал моментально: он сам еще лет пять назад участвовал в таких постановках. Резко хлопнув себя по карману, поймал в нем руку воровки. Девочка лет двенадцати-тринадцати попыталась вырваться и убежать. Степан зашипел ей сквозь зубы:
– Дернешься – голову отрежу. В огород закину.
И, крепко держа ее руку в своем кармане, пошел в уже знакомый переулок. Краем глаза Степан заметил, что уже знакомые подростки, не торопясь, двинулись в их сторону. Дойдя до места прошлой стычки, Максимов бросил руку девочки, и достаточно сильно сдавив горло, прижал ее к забору.
– Мамзель хотела развлечений? Мамзель их получила. Если мамзели повезет, она их переживет. А повезет ей или нет, решат ее кавалеры, – сказал Степан достаточно громко, чтобы это услышали подходящие подростки. Девчонка только испуганно смотрела на него и даже не пыталась вырваться.
– Дядь, Машку отпусти, – вступил в разговор знакомый по событиям недельной давности молодой человек.
– Зачем? – Пожал плечами Степан, скосив взгляд на подходящего сбоку собеседника. – Пусть так повисит. Да и ты там постой. Лишние уши уберешь отсюда ¬– тогда поговорим. Может быть. И даже Машка ваша доживет. Может быть.
– Свалили все, – скомандовал старшой подельникам. Те беспрекословно подчинились.
Степан слегка ослабил хватку на горле воровки.
– Так. А кто из деловых тут с вами? Пусть тоже подойдет.
– А нету никого, дядь. Ты Палея завалил, с тех пор никого и нет.
– А кто район держит?
– Тебе зачем, дядь? Его тут нет, он такой мелочью не занимается… Мы сами тут.
– Не лепи горбатого, малыш. Я же щас и Машку твою придушу, и тебя пристрелю. Давай старшего сюда.
– Дядь, не пойдет он сюда. Да и сказать ему трудно – бежать далеко. Считай, пол-Дюмы… А потом в сторону столько же. Долго будет. Да и не пойдет он сюда все равно.
– Ладно. Верю. – Согласился Степан. – Поговорим не про Машку.
– А что делать. Поговорим, – вздохнул старшой. Степан отпустил горло девочки. Та закашлялась и присела.
– А ну бегом отсюда! - бросил ей Максимов.
Машку не надо было два раза просить.
– Тебя звать-то как?
– Мишаня.
– Вырастешь – медведем будешь. Если доживешь, – заметил Степан. – А скажи, Мишаня, кто вас навел?
– Куда навел?
– Нет, Мишаня, не будешь ты медведем, – Степан потянулся к карману.
– Ей-богу, никто не навел! Мы сами за девкой пошли. Уж больно много денег она на рынке оставила. Да и видели, что у нее еще есть. А тебя не видели. Хорошо ходишь, дядь.
– А дальше что было?
– А дальше, дядь, ты все видел. И Палей здесь рынок держал. Мы ему долю… А теперь сами вот, без него. Долю напрямую носим.
– Скажи, Мишаня, ты знаешь, что вы крепко… – Степан попробовал подобрать слово, но махнул рукой. – В общем, это не милиция. Вы ОГПУ дорогу перешли. Ты понял, Мишаня? Не быть тебе медведем, Мишаня. Разве что плюшевым.
Мишаня сквозь зубы выматерился.
– Дядь, Богом клянусь, мы только пощипать хотели!
– О, про Бога вспомнил… Видать, сильно медведем хочется стать. А зачем непотребности девушке обещали?
– Так мы ж так, припугнуть только. Чтоб не кричала и добро быстрей отдала.
– Ладно, Мишаня, сделаю вид, что поверил. А обманул – найду и коленки прострелю. – Степан на секунду задумался. – И Машку придушу. Мне до твоих рыночных забав дела нет, пусть у милиции за это голова болит. Ты в дела со шпионами влип, Мишань. Выпутываться будем?
– Дядь, ей-богу, не при делах!
– Да я-то, Мишань, верю, а вот начальник Сталинградского крайотдела ОГПУ товарищ Козлов Василий Иваныч… Знаешь такого?
– Слышал, – насупившись, вздохнул старшой.
– А он о тебе пока нет… Пока. Но ты учти, мне рапорт писать. Я, конечно, могу про тебя забыть, пока писать буду. А вот ты про меня не забудь. Твоих дел мне не надо. Совсем. А вот чужие люди вокруг нового завода интересуют. Договоримся?
– Дядь, ну мы на легавых не работаем…
– А я тебя не работать прошу. Мне стукачок не нужен. Ни один, ни кучка. Мне хватит того, что по старой дружбе шепнешь, что кто-то новый появился. А с милицией и рынком сам разбирайся. И да, мамзель Машке мои извинения, – Степан достал из-за пазухи небольшую коробочку с леденцами. – Это для лечения горла. Бывай, Мишаня.
– Тебе бы, Степан, романы писать. Когда писать грамотно научишься. Попросил бы свою спасенную из лап местной шпаны посодействовать, что ли… Уж больно красочно ты мне тут все рассказал, – Пашков ухмыльнулся, глядя на заливающегося краской Степана. – И да, учиться грамотно писать – это не значит хватать за коленки. Ну это я так, на всякий случай. Свободен на сегодня. Жду вечером, за мной пройдешься до вокзала.
– Можно идти?
– А кстати, где ты всю ночь шатался? Почему сразу не доложил?
– Смотрел, что шпана делать будет, к кому побежит.
– И как?
– Никуда не пошли. Всю ночь у себя в логове отсиживались. И к ним никто не подходил.
Пашков молча махнул рукой. Дождавшись, когда Степан уйдет в казарму, замкобес вышел на улицу подышать свежим воздухом. Присел на скамейку у дверей штаба. Рассветало.
В бывшей конюшне — темно и спокойно. Тихо. Где-то далеко заливисто лают собаки, делят остатки водки припозднившиеся гуляки, похлеще мартовских орут коты. Там, где раньше пахло свежим сеном и лошадьми, теперь пахнет чернилами и тушью. Ночь нежна.
Ничего неожиданного не произошло, собранные работницы были слишком разными, чтоб сразу же сойтись, подружиться или хотя бы не задирать друг друга. С другой стороны, что им было делить? Одинаковые условия работы и жизни, одинаковая еда в столовой, одинаковый режим, да даже отношение ко всем одинаковое. Понятно, что чем дальше, тем больше будут выстраиваться своя иерархия у них, тем тоньше станут отношения между начальством и подчинёнными, мужики начнут заглядываться на баб, те будут отвечать тем же. Это быт и человеческая сущность, что с этим поделать. Этого не избежишь, но зачем начинать свою жизнь на новом месте со стычки? Какие причины, явно неявные, движут женщинами? Глупая бабская суть? Хотелось бы верить, что все так просто.
Пашков, окончательно разозлившись на самого себя, рывком встал и сладко потянулся. Поспать уже все равно не получится, а если и забудешься, то днем будешь чувствовать себя совершенно разбитым. Комиссар задумчиво потёр переносицу и, зябко поежившись, поднялся со скамьи. На востоке тонким клинком алел рассвет. Утро вступало в свои права.
Один день сменял другой, все меньше в природе напоминало об уже прошедшем лете. Мерно стучали печатные машинки, правильно падал свет для копирования чертежей, кормили съедобно, спали довольно неплохо. Цапались бабы, иногда крутя хвостами перед мужиками (периодически из-за этого, кстати, и цапались). Сально шутили мужики, похотливо разглядывая особенно привлекательные экземпляры. Типичная жизнь типичных представителей общества двуногих.
В жизни каждого главное место заняла рутина, выпивающая силы (а подчас и желание) жить. Вечерами же, а особенно ночью, каждый мечтал. О новых чулках и красивой юбке, о долгожданной свободе перемещения всюду, о свидании с любимым (или наоборот, глаза б её его не видели), о белоснежной пачке и пуантах. О потерянном только что приобретенном дворянстве, о тепле и вкусной самогонке. Товарищ Пашков, например, мечтал об успешном завершении стройки и выспаться. Просто лечь и спать, пока самому не надоест. А ему не надоест…
Длинный темный коридор. По обе стороны – небольшие комнатки, двери в которые… Дверей в которые нет, а вход занавешен. Первые заморозки и ощутимая прохлада в помещениях не сильно способствуют повышению производительности труда. В землянках – хотя бы отапливаемых – серо и мрачно. Тонкий утренний ледок хрустит на невысыхающих лужах. Природа переходит в состояние «грязь замерзла».
В зале с печатными машинками непривычно тихо. Никого. Только в дальнем углу, под самым потолком, небольшой паучок плетет паутину. Делает он это, впрочем, совершенно беззвучно и не нарушая общей гармонии тишины. Отнюдь не стройными рядами, по одному или парами, к рабочим местам стягиваются «переселенцы», ставшие за это время вполне себе местными, несмотря на их желание или нежелание. Этого, правда, у них все равно никто не спрашивает.
После конфликта у столовой княжну Мещерскую за глаза (а иногда и в них) стали называть не иначе как «Толинагуляли». Удивительная плавность и мягкость прозвища не компенсировали его обидного значения. Особенно упорствовала чем-то обиженная бабища, получившая при первой стычке собственный окурок в не менее собственное голенище. Что уж тут поделаешь: образ жизни у нее был такой.
Вот и сейчас, едва войдя в зал, она оглядела уже собравшихся и досадливо вздохнула: ее излюбленная жертва, тихая и в чем-то даже застенчивая княжна, где-то замешкалась и до рабочего места еще не добрела. Такое великолепное утро для скандала пропадало бесследно. Грузно плюхнувшись за стол, «не изменявшая мужу» хмуро оглядела уже пришедших.
– Антиресно, где это наша княжонка подол задирает, – явно довольная своей шуткой, хмыкнула баба.
– А тебе, Клавка, больше всех надо, – по-кошачьи потягиваясь и хищно блестя глазами, обернулась к ней Анастасия, ставшая причиной первой стычки. После этого поводы были не нужны и воплощались из воздуха, примерно как посылки из неизвестного будущего: появлялись из ниоткуда, убивали рядом стоящих, оставляли массу вопросов и куда-то девались. Несмотря на тотальную секретность, по будущему СТЗ ползли самые дикие слухи: и о пришельцах, покровительствующих Советам, и о загадочном помощнике из грядущего (почему-то народ больше всего интересовал пол и возраст отправителя), и о демонах, посланных Господом в наказание. В ограниченном пространстве, без права выхода за территорию народ дичал и развлекался. Дичал быстро, а развлекался, как мог. Скандаля, придумывая страшилки, поливая друг друга грязью и периодически пытаясь кого-нибудь соблазнить. Интересно, что методы проведения досуга в общих чертах оставались одинаковыми вне зависимости от пола.
– А я, Настька, мож, за наш общественный облик перживаю! – Закидывая ногу на ногу, развязно ответила Клавдия.
– Вы бы за свой, Клавдия Петровна, так переживали, как о нашем печетесь, – тихо проговорила Мещерская, непонятно, когда появившаяся в дверях. – Вам бы полезно было.
И ответила бы ей Клавка, и рот уже открыла, и гадость очередную придумала, но вот незадача: следом за Мещерской вошел Пашков.
-А чего это вас так мало, работнички?
– Так еще не все дошли, товарищ Пашков, – прощебетала только что рычащая Клавдия Петровна.
– Оч-чень хорошо… Просто отлично, – нахмурился мужчина. – Что делать с вами будем?
– Эк занятно выходит, мы есть, и с нами же что-то делать, – задумчиво улыбнулась Анастасия.
– Ладно, не с вами же разбираться за то, что половина где-то по пути прое…. – Пашков смущенно кашлянул и замолчал. – Потерялась, в общем. Зайду через десять минут – чтоб все работали! Взяли моду чаи гонять по утрам, как капиталисты какие-то…
Как только Пашков вышел, Клавка вперилась глазами в Мещерскую. Если бы взглядом можно было взрывать-резать-стрелять, от Китти вряд ли бы остались даже кровавые ошметки.
– Ах вот оно что. Святоша наша, княжна Толинагуляли нового калавера себе нашла… Я ж говорила, Настька, подол уже перед кем-то задирает!
– Уймись, Клавка, ой уймись, – привычно попыталась сгладить конфликт Анастасия. Это, правда, получалось редко, но попытки предпринимались исправно. – За собой следи, лучше будет.
– А я чо, я…
– Сама задрать хотела, да? – Насмешливо взглянула на нее Мещерская. – В измене мужу никто упрекнуть не мог, а, видимо, хотелось, да? Так наверстывайте, Клавдия Петровна! Пашков – мужик видный, только именно поэтому на вас и не посмотрит. «Калавер», как вы выразились, он знатный, ему шушера типа вас не нужна.
Время, проведенное на СТЗ, не прошло для княжны даром: гордая осанка и высоко поднятая голова теперь соседствовали в ней с острым языком, тихая задумчивость сменялась непредсказуемой яростью, когда это было нужно. Вступать в открытые конфликты она, впрочем, еще боялась и тряслась, как осиновый листок. Ну, уж с этим точно ничего было не поделать, такова была ее природа.
Как раз дошедшие работники обступили женщин, как бойцов на ринге. С хлебом проблем, в общем-то, не было, а вот зрелища были в дефиците. Самое интересное, что такие спектакли не надоедали, хотя бабы всегда орали друг на друга по одним причинам. Но КАК орали… Хоть записывай.
– Да как ты смеешь, шлюха потомственная! – Свечкой взвилась со стула Клавка. – Ты…
Моментом построив такие трехэтажные, что большинство восхищенно раскрыло рты и клятвенно пообещало себе запомнить сказанное, тучная Клавдия двинулась к субтильной оппонентке. Та, преодолевая желание отступить и скрыться, робко сделала два шага вперед.
Пашков, отошедший от здания на пару сотен метров, огляделся. Утро полностью вступило в свои права, подплавив нетронутый ледок, где он еще остался. Будущий растворно-бетонный узел не так быстро, как хотелось бы, но вполне уверенно тянулся к небу, расползаясь и в ширину. Темнели участки будущих полигонов, переговаривались рабочие на строительстве котельной. О чем говорили? Кто ж их знает, разве с такого расстояния услышать?
Пока Пашков любовался утром, Клавдия неумолимо надвигалась к своей жертве, которая почему-то не спешила капитулировать. Напротив, сжав тонкие пальцы в кулаки и сведя брови к переносице, она стояла, как перед последним рубежом. Чуть отставив одну ногу назад, Толинагуляли готова была порвать любого, кто к ней сунется. Но маленькие кулачки видимо дрожали, а побелевшие губы красноречиво показывали, что вся эта ситуация ей совсем не по душе.
Вздохнув, Пашков пошел обратно, намереваясь устроить хорошую взбучку потерявшейся неизвестно где половине работниц.
Клавка, подойдя на расстояние двух шагов, широко замахнулась раскрытой ладонью. Китти гордо вскинула голову, даже не думая уворачиваться. Интересно, о чем же она все-таки думала…
Пашков вошел в конюшню, когда там уже вовсю летели клочки по закоулочкам. Ошарашенные бабы так и стояли по сторонам, видимо, до последнего не предполагая, что до рукоприкладства все-таки дойдет.
– Прекратить!! – Рявкнул Пашков, влетая в зал. – Прекратить, я сказал!
Он, с трудом растолкав кольцо зрителей, легко оторвал от Клавки совершенно обезумевшую княжну (в какой момент ситуация кардинально переменилась, сказать никто не мог). Клавка осталась стоять, но вскоре села на пол, удивленно вытирая кровь с расцарапанной щеки. Княжна поправляла растрепавшиеся волосы и умиротворенно улыбалась. Никто и предположить не мог, что полминуты назад ее оттаскивали от менее удачливой товарки.
– Она же чокнутая!!! – Обиженно возопила Клавка. Довольная улыбка не сходила с лица Мещерской.
– Всем за работу, – Скомандовал Пашков. – Вы обе – через десять минут у меня в кабинете.
На стол в штабе треста с характерным «пумом» рухнула очередная посылка из будущего.
Пашков убрал её в сейф не открывая. Вскорости после этого к нему явились вызванные.
– Девушки, то, что вы устроили сегодня, не лезет ни в какие ворота. Вы только что попытались заняться контрреволюционной деятельностью. – Виновницы стояли, понурив голову. – Объясняю. Каждая из вас в данный момент является секретным оружием Советской Республики. А вы попытались вывести друг друга из строя. И что это, как не контрреволюционная статья? Мне цитату из Кодекса поискать? Статью, часть… Зачитать, может быть?
– Не надо, товарищ командир, мы всё поняли.
– Так, – Пашков расхаживал за спинами стоящих Клавы и княжны. – Отношения между собою выяснять только в нерабочее время. И без членовредительства!
– Это как?
– Это руки, глаза и место, на котором сидите за пишмашинкой, должны быть невредимы. А в остальном – хоть косы себе повырывайте, хоть груди повыкручивайте!
– Да было б чего там выкручивать, – попыталась уязвить соперницу Клава.
– Товарищ Пашков! – Деланно взмолилась княжна. – Так нечестно! Если я по вашему совету начну выкручивать, то в нашем сарае резко упадут надои…
С трудом сдержав смех, замкобес отправил склочниц обратно, работать. К этому времени уже пришел Мехлис, и они вскрыли новую посылку.
На этот раз из Ниоткуда пришла книга об одноосных тягачах Могилевского автозавода и машинах на их базе, толстый пакет, адресованный товарищу Сталину и небольшая картонная коробка, в которой оказались разнообразные лампы. К каждой из них была прикреплена бирка с описанием. Тут были и автомобильные, и бытовые, и простые накаливания, и галогеновые, светодиодные и даже люминесцентные. Но проведенные в течение пары дней пробы показали, что все они перегорели при пересылке. Клейма на лампах были затерты, поэтому Мехлис решил согласиться с предложением Отправителя передать лампы в профильные научные заведения для изучения конструкции.
КАК ЖЕ ТРУДНО СЛОЖИТЬ СЛОВО СЧАСТЬЕ ИЗ БУКВ Ж,П,О,А...