Всякое разное...Это не анекдоты!!!

[Uksus]

Издевательство это продолжалось почти час, потом князь, остановив бэтээр и заглушив мотор, приказал всем ждать и куда-то исчез на пятнадцать минут, а вернувшись, объявил, что всё, приехали. Можно выгружаться. Но от таратайки не отходить!..

Причину последнего требования Сергей понял, когда, выбравшись, огляделся по сторонам: машина стояла на небольшой площадке, которой заканчивалась дорога. Впереди, в метре от бампера, и в полутора метрах от левого борта уходящие круто вниз каменистые склоны, сорваться с которых в темноте — раз плюнуть. Справа тоже был такой же крутой и каменистый склон, но он, ради разнообразия, уходил вверх. Ну и, наконец, Кощей, уже с «языком» на плече, чуть ли не приплясывающий от нетерпения у правого переднего колеса.

Объяснив Пучкову и детям, в каком положении они находятся, Гусев предупредил, чтобы от машины не отходили (а кто очень стесняется, пусть терпит), и только потом подошёл к напарнику. Тот, довольно скалясь, посоветовал прихватить на всякий случай «кису» - пришлось капитану опять лезть в кузов — и они, провожаемые заинтересованными взглядами молодёжи, направились к обнаруженной князем тропинке.

Спуск занял чуть менее пяти минут — кто-то очень постарался, чтобы создать что-то похожее на лестницу, довольно безопасное даже в дождь или снег. Ещё бы перила...

Впрочем, Сергей справился и так. Князь, понятное дело, тоже, и вскоре они уже стояли внизу, на довольно широкой — метров десять — галечной полосе. Прямо перед ними на кольях сушились сети, а справа темнело какое-то строение.

Пока капитан осматривался, Кощей аккуратно сгрузил свою ношу на камни, после чего знаками объяснил, что нужно ждать здесь, причём тихо, и убежал. А ещё через пять минут появился снова, тоже с гансом на плече и со старшей девчонкой, несущей портфель с бутылками. Потом — с младшей, без груза и, наконец, с Пучковым, тащившим чемоданчик бухгалтера. Тот, что с рейхсмарками. Но перед этим всеми покинутый «Ганомаг» вдруг взрыкнул двигателем, включил фары, медленно прополз расстояние до обрыва и нырнул вниз. И спустя пару секунд до них донёсся грохот рухнувшей на камни кучи железа...


Любить море лучше всего с берега. Ну, или с большого корабля. Гусев знал это ещё до того, как они все сели в эту... лодочку и отплыли. И совершенно не понимал восторга своего напарника. Нет, ну правда: брызги, ветер, качка... А этот ненормальный, сидя на, гм, корме рядом со старым рыбаком (ага, рыбаком, как же) довольно скалится...

В отличие от старого, гм, рыбака. Но как раз это понятно: не хотел он куда-то везти их группу. Очень не хотел. Сергей его минут пять уговаривал безрезультатно. И если бы не Кощей, которому надоело ждать... В общем, поставили деда перед выбором: или он отвозит их, куда скажут, и получает пачку рейхсмарок, или та лодка, которая дальше по берегу в расщелине спрятана, она не его, и они обойдутся своими силами. На вопрос, а сколько в пачке, напарник только плечами пожал — его такие пустяки не волновали.

Едва отплыли, «рыбак» принялся жаловаться на ветер — мол, не туда дует. Раз пожаловался, другой, а потом князь просто подтащил к себе последнего ганса из НЗ, выпил его, а то, что осталось, выбросил за борт (Гусев тогда еле успел пересесть так, чтобы это от девчонок загородить). И ветер сразу стал дуть куда надо. «Рыбак» же, сообразив, что ненужных гансов больше нет, умолк и оставшееся время рулил туда, куда указывал Кощей. Ну и, в довершение, чувство времени сбоить стало, а часами Сергей уже больше месяца не пользовался — своих внутренних хватало.

Однако всё когда-нибудь заканчивается. И не только хорошее, но и плохое тоже. В том смысле, что князь вдруг отобрал руль у «рыбака», ветер поутих и... лодка, да. В общем, лодка заметно сбавила скорость. То есть явно почти приплыли, и теперь напарник подбирается к берегу — так, чтобы и не сильно искупаться при высадке, и эту... лодку не угробить. В общем, пора было готовиться, и Гусев достал из чемоданчика с валютой одну пачку рейхсмарок, осторожно перебрался поближе к... корме и передал её Кощею. «Рыбак» при виде денег слегка оживился, но и только. Стоило пачке исчезнуть из виду, как это оживление тут же прошло. Сергею даже стало его немножко жаль. Самую-самую малость: вот так живёшь в своём уголке, от всего спрятался. Ни война, ни революция тебя не касаются... И тут вдруг ка-ак...

На этом месте философские размышления капитана оказались прерваны голосом того самого отгородившегося:
- Нельзя дальше. Сядем. Здесь уже неглубоко.
- Хм? - повернулся к нему высматривавший что-то впереди Кощей.
- Неглубоко, говорю, - раздражённо повторил «рыбак» и уточнил: - По пояс.
- Понял, - кивнул князь и позвал: - Гусев, пройди на нос, проверь, - а пока капитан осторожно пробирался вперёд, опять перевёл взгляд на старика: - Если там будет глубже, чем по пояс Гусеву, ты выпадешь за борт.
- Погоди! - тут же вскинулся «рыбак». - Я вспомнил! Можно ещё вперед!

[Uksus]

«Ещё» составило около двадцати метров, и когда «рыбак» сказал, что теперь точно уже всё, дальше нельзя, Сергей своим ущербным ночным зрением мог разглядеть берег и бойца с винтовкой на нём. Но долго заниматься разглядыванием не получилось, потому что князь начал распоряжаться:
- Гусев, Пучков, слезаете в воду, берёте девчонок и несёте на берег.

Капитану досталась та, что постарше (и потяжелее), так что появился хороший повод проверить, смог бы он перетащить через фронт «языка», как планировал, или нет. Проверка, конечно, получалась так себе — и недалеко, и девчонка не генерал. Но зато — по пояс в воде, да и тело всё ещё в порядок не пришло. В общем, со сложностями.

Вот только не придуманы ещё те сложности, что могли бы остановить красного командира! Или, если проще, и дотащил, и аккуратно сгрузил, и...
- Гусев, там оставайся! Пучков, сюда иди!

Оставшись с детьми, Сергей хотел было окликнуть прячущегося за камнями бойца и попросить вызвать разводящего, но передумал. Слишком уж молодым тот был и, что греха таить, испуганным. Будь капитан один, его бы это не остановило, но вот девчонки... Пуля — она ведь, как известно, дура.

Вскоре на берег выбрались сначала Найдёныш, волокущий сразу три портфеля, а за ним и князь с «языком» на плече. Сгрузив пленного на гальку, напарник повёл плечами, разминая их, и начал проверку:
- Дети?
- Здесь, - отозвался Гусев. - Обе.
- Кисы?

Пучков, на которого Кощей уставился при этом своими горящими буркалами, замялся, не понимая, чего от него хотят, и Сергей, чтобы не терять времени, ответил сам:
- Здесь, княже. Все три.
- И ганс тоже здесь. Ничего не забыли, - подвёл итог князь. Довольно хмыкнул и повернулся в сторону продолжавшего прятаться за камнями бойца: - Эй, отрок, поклич старшого!
- Что? - переспросил боец, высовываясь из-за камня, и тут же спохватился: - Стой! Стрелять буду!
- Из чего? - возникший за его спиной Кощей выхватил у растерявшегося бедолаги трёхлинейку и теперь разглядывал её с таким видом, будто увидел первый раз в жизни. - Из этого дрына?
- Это винтовка! - предсказуемо обиделся боец.
- Вин-тов-ка, - повторил по слогам князь и повернулся к успевшему подойти капитану: - Так как тут старшого-то позвать?
- Да просто пальни в воздух, и всё, - посоветовал Сергей.

С прибывшим через три минуты после выстрела разводящим договорились быстро. Гусев просто назвал себя, и вскоре их привели в довольно просторный подвал под полуразрушенным домом, где обосновался особый отдел полка. Начальник этого особого отдела в звании лейтенанта госбезопасности, увидев, кого привели неурочные «гости», сначала потерял дар речи, потом всё же проверил наличие у Гусева особого опознавательного знака и тут же предложил располагаться на заменяющих стулья снарядных ящиках. Сам же, отослав бойца за чайником, принялся звонить по инстанциям.

Звонки заняли минут пятнадцать. За это время прибежавшая санинструктор, которую вызвали по просьбе Гусева, сводила девчонок проветриться, а остальные попили чаю. Правда, у гостеприимных хозяев нашлись только кипяток и, что удивительно, сахар, а вот заварки...

Положение спас Кощей - вытащил из-за пазухи небольшую деревянную коробочку, покрытую резьбой, и передал занимавшемуся угощением бойцу с предложением отсыпать, сколько надо.


В гостях хорошо, а дома всё-таки лучше...

Гусев вспоминал эту старую народную мудрость всякий раз, как возвращался на базу. Даже временную. Потому что домом считал не только и не столько здания, казармы, тренировочные площадки и тому подобное, а в первую очередь людей. Командира. Старшину Нечипоренко. Мишку Северова...

И эти люди дружной толпой сейчас стояли и смотрели, как уходившие в поиск не торопясь, совершенно бесстыдным образом растягивая удовольствие, сначала выгружают Пучкова. Потом — одну за другой, от младшей к старшей — найдёнышей. Потом — как их называет князь, «кисы», то есть два портфеля и чемоданчик. Тоже в определённом порядке: сначала с выпивкой, потом с рейхсмарками и только потом — с оперативными документами. Затем аккуратно спускается Гусев...

И только потом, после небольшой — секунд десять, а то прибьют — задержки Сергей с Найдёнышем принимают негнущееся тело «языка», завёрнутое для пущей таинственности в мотоциклетный плащ.

Хотели большого начальника?.. Получите!..

К сожалению, светает в это время года поздно, и хотя подъём уже был, на дворе пока ещё темно. И потому у Гусева мелькнула совершенно недостойная большевика и красного командира мысль, что можно было всё же задержаться у гостеприимного особиста. Поскольку в должной мере оценить «языка» в темноте сложно, а вот когда рассветёт...

Но тут же возникла другая мысль: какой пример получит молодёжь в лице красноармейца Пучкова и, того хуже, детей? Вот именно. И потому капитан, отбросив ненужные сожаления и подождав, пока слева от него встанет напарник, а за ним — упомянутый красноармеец Пучков, скомандовал «Смирно!» и чётко, хотя и негромко доложил: задание выполнено, группа вернулась, потерь нет!..

[Uksus]

И дальше — по давно сложившемуся порядку. С тем отличием, что сначала передали девчонок старшине — неизвестно, когда у Командира появится время, чтобы с ними поговорить. Но что этот разговор будет обязательно - к бабке не ходи. Слишком уж неприятное дело получилось.

В общем, выслушал товарищ полковник Колычев подробный доклад, поохал от восхищения, побродил вокруг вражьего генерала да и отпустил всех отдыхать до следующего дня. А там — отчёты. И свои — в смысле, Гусева и Пучкова (Командир ещё и на князя косился, но решил не связываться), и чужие, потому что с подачи Кощея Серёга оказался по меньшей мере на неделю отстранён от всяких физических нагрузок и переведён на лёгкую работу. Тут бы, конечно, повозмущаться и побить себя пяткой в грудь, однако выбор был простой: или так, или в госпиталь. Короче говоря, обложили. Правда, как сказал Иван Петрович, обязанность сопровождать князя, если тому взбредёт в голову прогуляться, с капитана не снимается.

На второй день после обеда у Командира нашлось время поговорить с девочками. С обеими сразу, в присутствии Пучкова в качестве моральной поддержки и Гусева, который вёл запись беседы. Именно беседы, а не опроса свидетелей и тем более не допроса. Ещё снаружи, так, что из кабинета его не видели, подпирал стенку князь, и Сергей был железно уверен, что напарник слышал не то что каждое слово, но даже каждый вздох.

На третий день с утра полковник попросил Гусева с Пучковым подробно описать, что происходило с проклинаемыми в том ауле, потом они что-то обсуждали с князем, и ближе к обеду (щи из квашеной капусты, макароны по-флотски и компот из сухофруктов) Колычев, собрав бумаги (в том числе и писанину Пучкова с Гусевым) укатил. Вернулся перед самым ужином (пшённая каша с тушёнкой и сладкий чай) и опять о чём-то переговорил с Кощеем. О чём — осталось неизвестным, потому что Сергей несмотря на обострившийся слух услышал только неразборчивое бубнение.

Дело немного прояснилось после ужина, когда Гусев, сытый и почти довольный жизнью, вышел из организованного старшиной пункта питания и остановился на крыльце, повернув лицо к скрытому облаками солнцу и опустив веки. Когда он спустя минуту открыл глаза, рядом стоял Кощей и с любопытством его разглядывал. Сергей хотел было сказать князю какую-нибудь гадость, но подумал и не стал. Во-первых, это было бы мелко и недостойно большевика и красного командира, а потом, как ни пыжься, а связки всё же болят. То есть пойди он сейчас в поиск, и станет обузой для товарищей. Вот и выходило, что прав напарник. Кругом прав. И говорить гадости ему просто не за что.

Кощей, увидев, что на него обратили внимание, предложил прогуляться. Недалеко. И не спеша. До зенитки. И Гусев, которому, если честно, до смерти надоело возиться с бумагами, с радостью согласился. В конце концов, после возвращения они зенитчиц ещё не проведывали. Правда, пока шли, князь объяснил, что дело не только и не столько в его желании пообщаться с женщинами, сколько в необходимости пристроить детей. Потому что родных у девочек в Севастополе не нашлось, а вывозить их на Большую Землю... Можно, конечно, но куда они там пойдут?

Сергей, тоже размышлявший об этом и пришедший к таким же выводам, кивнул. И решение напарника попробовать пристроить найдёнышей к зенитчицам одобрял целиком и полностью. Что же касается документов...
- А Командир что сказал?
- Поможет, - подтвердил Серёгину догадку князь и, поскольку они уже дошли, резко сменил тему:
- Гой еси, красны девицы!
- И вам поздорову, добры молодцы! - с усмешкой отозвалась старшая и неожиданно продолжила: - Дело* пытаете аль от дела лытаете?
- Дела, краса-девица. Дела, - вздохнул Кощей. - И рад бы просто так подойти, красой вашей полюбоваться, да куда от дел денешься?

*Вообще-то «ДелА», но делаем скидку на недостаточное знание предмета персонажем.

Командирша, уже открывшая рот, чтобы продолжить эту шутливую перепалку, нахмурилась и внимательно посмотрела сначала на князя, а потом и на Гусева:
- Случилось чего?
- Командир ваш нужен, - ответил Сергей.
- Сейчас, - сержантша, подозвав одну из подчинённых, шепнула ей на ухо, чтобы та срочно привела комбата (ну, это она думала, что шепнула и что никто не слышит), а потом опять повернулась к гостям: - Сейчас будет, он тут недалеко должен быть.
- Подождём, - вздохнул Кощей и, изобразив лицом и фигурой смирение, присел на мешки, которыми была обложена огневая позиция.

Гусев, немного подумав, остался стоять — всё равно скоро придёт Толстопузик (Серёга хотел назвать комбата Колобком, но напарник не оценил) и нужно будет куда-нибудь идти. Потому что кое-кто из зенитчиц, по словам князя, отличается ну просто очень чутким слухом...

Капитан Бабасян появился через три с половиной минуты после того, как посланная за ним зенитчица скрылась из глаз. Появился (вышел из-за угла), осмотрелся, увидел капитана с князем, набрал полную грудь воздуха...

[Uksus]

И сдулся. Немного постоял, явно приводя чувства в порядок, и быстрым шагом подошёл к ожидающим его Кощею с Гусевым:
- Здравия желаю, товарищи командиры!*

*Акцент у этого персонажа всё равно остался.

Князь, вставший ещё при приближении комбата, чуть склонил голову и ответил:
- И тебе поздорову, добрый молодец.

Толстопузик, услышав знакомые слова, покосился на командиршу расчёта, однако предпочёл заговорить о другом:
- Вы хотели меня видеть, товарищи командиры?

Прежде чем Кощей успел ответить, вмешался Сергей:
- Княже, дозволь мне? - и когда князь кивнул, повернулся к комбату: - Давайте отойдём в сторонку.

Хмыкнув, зенитчик снова покосился на подчинённую и снова ничего не сказал, а просто кивнул.

Отошли недалеко, метров на двадцать, к установленной ещё до войны самодельной скамье, некрашеные доски которой успели посереть от времени. Скамья была довольно удобной — широкой, со спинкой, не слишком высокой, но и не слишком низкой. Во всяком случае с точки зрения Гусева с его ростом. Что же касается Толстопузика — его она тоже не смутила. Капитан подошёл, потрогал рукой доски и, слегка подпрыгнув, уселся с довольным видом, откинувшись на спинку и болтая ногами. Потом хитро посмотрел на Сергея и сообщил:
- Как в детстве, да!

Первым захохотал Кощей. За ним, с небольшим отставанием, зенитчик, и последним — Гусев, перед этим мысленно прокрутивший ситуацию и всё же оценивший её юмор.

Когда все отсмеялись и перевели дух, слово взял Кощей. Коротко и чётко, без излишних подробностей он объяснил капитану сложившуюся ситуацию и попросил того «взять детей под крыло».

Зенитчик задумался. Надолго. Минут на пять. Потом вздохнул:
- У меня своё начальство есть. И когда оно спросит: «Капитан Бабасян! Почему посторонние на батарее? Двадцать четыре часа тебе сроку посадить их на корабль!» - что я ему скажу? И как я этим детям в глаза смотреть буду?

Секунд десять Гусев с Кощеем переваривали услышанное, потом князь, хлопнув по скамейке ладонью, скомандовал: «Ждите!» - и исчез. Оставив напарника объяснять раскрывшему рот от удивления Толстопузику, что, как и почему. Сергей, ругнувшись про себя, тем не менее отнёсся к внезапно свалившемуся делу ответственно, коротко рассказав комбату, что Кощей на самом деле — спецсотрудник госбезопасности. Что никакого воинского звания у него нет, и потому он плевать хотел на всех командиров и начальников, кроме Командира. В смысле, командира их группы. Что если бы не тяжёлая обстановка, никто бы не пустил такого специалиста на фронт, а попросили бы сидеть в тылу и готовить других специалистов. И, наконец, что всё, что капитан Бабасян уже увидел и увидит ещё — стр-рашная тайна. Причём даже не военная, а государственная...

Толстопузик слушал внимательно, кивая в нужных местах, и, судя по глазам, лицу и фигуре, готов был хоть сейчас дать все подписки, которые у него потребуют. И глядя на это, Серёга уже поздравлял себя с хорошо проведённой беседой, когда зенитчик вдруг сделал вывод:
- Немецкого генерала вы притащили.

Сначала Гусев открыл рот, чтобы поинтересоваться, откуда у простого командира зенитной батареи такие сведения, потом вспомнил, что об этом официально объявляли на утренней политинформации. Командование решило, что противник всё равно знает, а своим хорошая новость будет не лишней. Вот и объявили. Хотя Кощей, услышав об этом, буркнул, что для обитающих на его землях людов дурость — не беда, а народная забава. По его мнению объявлять об этом нужно было на пару дней позже, чтобы вороги ещё побегали да воеводу своего поискали. И Сергей, подумав, с ним согласился: пакость, конечно, мелкая, но когда таких вот пакостей случается много...

Но то — слова в политинформации. А тут – догадка. Точная...

С другой стороны, этот капитан и так уже увидел и почувствовал на своей шкуре вполне достаточно, да и девчонок зенитчицы рано или поздно разговорят. Не ради добычи сведений, а просто из женского любопытства. И, наконец, пример князя перед глазами: Кощей не только сам не врал, но и неодобрительно относился к тому, что врут другие. Потому отнекиваться по меньшей мере глупо. Так что...

Так что Гусев, немного подумав, просто попросил:
- Не говори никому. Хорошо?

[Uksus]

Как и думали («Надеялись!») князь с Гусевым, Командир в помощи не отказал и решил этот вопрос в тот же вечер несколькими разговорами по телефону. Так что уже на следующее утро, в половине десятого, к штабу группы подошли Бабасян с сержантшей и принялись оглядываться по сторонам в поисках кого-нибудь, кто мог бы сообщить полковнику Колычеву об их прибытии.

Помощь зенитчикам пришла откуда не ждали — сверху проскрипело:
- Гой еси, люди добрые! Потеряли кого?

Подняв глаза, зенитчики обнаружили на крыше дома сидящих рядом Кощея с Гусевым, держащих большие кружки.
- И вам поздорову, добры молодцы! - первой сориентировалась сержантша.

Недовольно покосившись на неё — мол, куда поперёд старших? - комбат поднёс руку к козырьку:
- Здравия желаю, товарищи командиры! А как бы мне товарища полковника увидеть?

Напарники переглянулись, потом князь забрал у Сергея кружку, встал и подошёл к краю.
- Смертельный номер! - не удержавшись, возгласил Гусев. - Впервые на арене!..
- Смертельный номер, - хмыкнул Кощей, - будет, когда кое-кто до прихода Командира на крыше останется.
- Эй! Это... - Договорить Сергей не успел: напарник ни слова не говоря просто шагнул вперёд и исчез.

Осторожно — всё же ноги побаливали и на наклонной черепичной крыше могли подвести — Гусев поднялся и тоже подошёл к краю. Князь как ни в чём не бывало стоял внизу, всё так же держа в левой руке обе кружки и с интересом глядя на Гусева.
- И что теперь? - поинтересовался тот.
- Прыгай, - пожал плечами Кощей.
- Э-э-э... Вот так просто?
- Угу.
- Как скажешь, - тоже пожал плечами Сергей и шагнул вперёд. В конце концов, тут высоты было — чуть больше трёх метров и связки почти уже не болели. Так что...

Когда до земли осталось около полуметра и Гусев уже напряг ноги, Кощей вдруг шагнул вперёд и, ухватив его правой рукой за ворот телогрейки... Ну, наверное, это можно назвать «слегка придержал». Потому что Сергей продолжал лететь вниз, но намного медленнее. Как будто спрыгнул со ступеньки. Когда Гусев наконец-то приземлился, князь, продолжая удерживать его за воротник, внимательно оглядел, поинтересовался, как ноги, и, услышав, что в порядке, попросил отправиться за Командиром. Мол, после вчерашнего Колычев на него как-то странно смотрит...


На следующий день после передачи детей зенитчикам в расположении группы опять появились гости. И тоже с утра. Но теперь это были двое из армейской разведки. Из той самой, которая потеряла аж пять групп и потому сейчас занималась не столько работой, сколько натаскиванием пополнения. Благо большая часть этого пополнения была набрана из, так сказать, нижестоящих разведок, главным образом, дивизионных. Но всё равно — ни сработанности, ни моральной готовности к дальним поискам — ничего. Тем более что в этих самых нижестоящих разведках люди тоже с понятием — лучших не отдали. Ну и, вдобавок, то обстоятельство, что про такую вещь, как полные штаты, все давно забыли.

В итоге чья-то (чья именно, выясняют специально назначенные люди) «гениальная» мысль — точнее, её исполнение — к восстановлению возможностей армейской разведки не привела, а вот тем, кого ради этого «ограбили», жизнь осложнила...

О чём Командир, знакомивший группу со сложившейся обстановкой, не сказал, так это о травме капитана Гусева, из-за которой и разведгруппа спецгруппы («Поэт!») тоже в... Там, в общем.

Конечно, князь готов был «пойти прогуляться», как он выразился, и сам, и кто знает, может, где-нибудь в Белоруссии или под Москвой командование с этим и согласилось бы. Но тут...

Тут, как недавно признал сам Кощей, земля ему чужая, что, по мнению начальства, означает снижение эффективности. А одно из первейших умений, потребных военачальнику, это умение использовать имеющиеся силы и возможности с наибольшей пользой.

Проще говоря, князя попросили заняться изготовлением «косточек» — такое название в конце концов закрепилось за притягивателями беды, называть которые оберегами, как оказалось, язык не поворачивался не только у Гусева, но и у других. А в качестве причины указали необходимость как-то «выгуливать» новый состав армейцев («языки» из румын уже всем надоели), желательность осложнения противнику жизни и то печальное обстоятельство, что вот как раз диверсионных групп здесь у командования-то и нету. И готовить их долго. А вот если выдать им Кощеевых поделок...

На что князь высказался в том смысле, что ума им это не добавит и что иные чудеса лучше бы приберечь к тому времени, когда главный ворог появится, но если Колычев считает нужным...

В общем, как говорили в новостях и писали в газетах, «высокие договаривающиеся стороны пришли к полному взаимопониманию». Правда, Командиру это обошлось в освобождение Гусева от бумажной работы, поскольку князь, занимаясь «косточками», подлечивать напарника по ночам не сможет. И если Колычев хочет, чтобы капитан был готов к работе через четыре (два — долечиться, два — чтобы залеченное «крепости набралось») дня...

[Uksus]

Немного подумав, Командир согласился, и потому на следующее утро Сергей с Кощеем опять сидели на крыше, попивая чаёк из раздобытых где-то князем то ли фаянсовых, то ли фарфоровых кружек. Когда появились гости, напарники не сговариваясь решили пока что себя не обнаруживать, благо разглядеть их в предрассветных сумерках было сложновато. Гости тем временем, дойдя почти до самого крыльца, охраняемого часовым, оказались в затруднительном положении: с одной стороны, разговаривать этому самому часовому запрещает Устав, с другой — ждать, пока появится кто-то, кто сможет о них доложить, можно долго.

Понаблюдав минуты три, как они мнутся, Гусев решил немного им помочь. Но не успел - рядом проскрипело:
- Гой еси, добры молодцы! Камо грядеши?

Гости завертели головами, потом один, повернувшись к крыше, приказал:
- Товарищ красноармеец! Прекратите балаган! Немедленно подойдите и доложите как положено!

Прежде чем опешивший от неожиданности князь успел что-то сказать, Сергей попросил:
- Помоги спуститься, - и, передав напарнику кружку, начал медленно вставать.

Не говоря ни слова, Кощей принял посудину, спрыгнул вниз и, подняв голову, сообщил:
- Готов!

После чего Сергей, как и прошлым утром, сделал шаг вперёд. А приземлившись, повернулся к гостям и представился:
- Капитан государственной безопасности Гусев, - потом выждал ровно две секунды и спросил: - Товарищ майор, а для вас, что, Уставы не писаны?..

Нет, полковник Колычев Иван Петрович, любимый Командир, ошибался, когда думал (или подозревал?), что выговоры, которые он периодически читает одному из самых шебутных своих подчинённых, проходят мимо того, не оставляя следа. Вовсе нет. Подчинённый этот старательно учился, запоминая построение фраз, словесные обороты, интонации. Очень старательно учился. И сейчас все те знания в области разносов, разгонов и нагоняев, которыми полковник не жалея делился с младшим товарищем, этот самый младший товарищ пустил в дело. Стараясь если не превзойти, то хотя бы сравняться с любимым Командиром во владении высоким искусством вздрючки.

Разнос продолжался довольно долго, потом, когда Сергей сделал паузу, чтобы набрать воздуха, рядом прозвучало:
- Гусев, что тут происходит?

Мгновенно развернувшись, капитан поднёс руку к козырьку:
- Товарищ полковник! Произвожу воспитательную работу с неизвестным, носящим знаки различия майора!
- Вольно! - хмыкнул Колычев. - Давно производишь?
- Около семи минут! - всё так же стоя навытяжку доложил Сергей.
- И что? Он до сих пор не представился?
- Никак нет!
- Ну что ж, - вздохнул полковник. - Будем разбираться...

Разобрались быстро. Как Гусев и подозревал, любитель дисциплины оказался из армейской разведки, одним из тех, кто готовил к выходу пропавшие группы. И уже успел не раз получить как за потери, так и за отсутствие результатов (Колычев такой откровенности не удивился, только бросил быстрый взгляд на князя). Причём через раз при вздрючке его тыкали носом в то, что вот армейская разведка — не смогла, а какие-то непонятно кто — аж целого командира корпуса притащили и даже без потерь. Так что когда его отправили к этим не пойми кому, он накрутил себя ещё по дороге...

А тут — нарвался...

Внимательно выслушав «исповедь» разведчика, Колычев посмотрел на стоящих рядом князя с Гусевым, никаких признаков раскаяния на их лицах не обнаружил и, вздохнув, попросил Кощея выдать «спецсредства».
- Сейчас сделаем... - оскалился Кощей и принялся вытряхивать из майора сведения: сколько будет групп, когда пойдут, в один район или в разные. Когда выяснилось, что в разные, потребовал уточнить, в какие именно...

Разведчик, оглянувшись на полковника и не найдя у него ни понимания, ни даже сочувствия, всё же ответил. Внимательно его выслушав, князь о чём-то задумался, потом сказал: «Ждите!» - и неторопливо направился в дом. Вернулся он минут через пять. Подошёл к ожидавшим его гостям, напарнику и Колычеву (Командир явно на всякий случай задержался. Во избежание), попросил Гусева посветить и, развернув один из принесённых свёрточков, провёл короткий инструктаж по использованию «спецсредства типа «косточка»». Потом ответил на вопросы и под конец «обрадовал» гостей сообщением, что в полночь третьего дня, если считать следующий первым, неиспользованные «спецсредства» можно будет выкинуть.

После этих слов разведчик посмотрел на Кощея как кролик на удава (сам Гусев такого не видел, ему рассказывали) и поспешил исчезнуть, пока эти странные не пойми кто не «обрадовали» ещё чем-нибудь. Его спутник, не произнёсший за всё время ни слова, исчез вместе с ним.

Посмотрев им вслед, князь повернулся к Колычеву и попросил:
- Командир, отпусти ночью прогуляться? Пока я тут никого не убил...

[Uksus]

За день до «Праздничного выхода», подготовленного князем и Серёгой с разрешения Командира и с его помощью, чтобы отметить возвращение капитана ГБ Гусева в строй, поступил приказ отправить пленного генерала в Столицу. А с ним — и захватившую его группу. Как объяснил Колычев, это потому что дальше держать фон Зальмута здесь смысла не было — всё, что знал, он уже рассказал (после такой доставки даже давить не пришлось).

Точнее, рассказать-то он мог ещё много разного, но уже не про крымские дела, так что держать его в Севастополе смысла не было. С группой, по мнению Сергея (и Командир был с ним согласен) тоже всё просто: стране нужны не только хорошие новости, но и, кхм, герои. То есть дело попахивало очередным награждением. А Кощею — подарком. Одно было непонятно — почему Командира не вызвали? Однако когда Гусев подошёл к Колычеву с этим вопросом, тот отмахнулся — мол, не за награды воюем.

И всё равно на душе было... нехорошо. Потому что, как и в первый раз, всю работу сделал напарник, а он, Серёга Гусев, при этом только присутствовал (хорошо ещё, под ногами не путался). И получалось, что награждают его только чтобы людям показать: вот, мол, у нас по делам и награда.

Эх, знал бы кто эти дела!..

Похоже, это его настроение незамеченным не осталось, потому что незадолго до отправки на аэродром Командир отвёл Сергея в сторонку и принялся объяснять, что как раз его, капитана Гусева, задача и состоит в том, чтобы служить громоотводом для князя. И что награды для Гусева — это как шашка для товарища Будённого. Ну или винтовка для снайпера. Тем более что сам князь награды получать не может. А советским людям нужно видеть, что Советское Государство не забывает тех, кто хорошо работает, верно служит и совершает героические поступки. Ну и для детей пример...

В общем, отставить реф-лек-сии!..


До Москвы летели вместе с Зальмутом, которого сопровождающий явно преднамеренно посадил так, что тот видел Кощея. И весь полёт ганс не сводил с князя глаз. Веяло от генерала при этом смесью интереса, страха и почему-то неверия. А от сопровождающего — Гусев прислушался к ощущениям — весельем, удовлетворением и интересом. Правда, интерес этот относился к Зальмуту — похоже, кто-то из особистов (может, даже и этот) проверял какие-то свои предположения. Князю это, насколько мог почувствовать Сергей, было безразлично. Он вообще сидел весь в раздумьях. Знать бы ещё о чём.

На аэродроме они наконец-то расстались: Зальмута увезли в Управление, а их троих — в знакомую гостиницу, где всех, даже Пучкова, поселили в отдельные номера. В соседние. И Гусев, убедившись, что все устроились нормально, отправился спать — до утра осталось всего ничего...

Утро у Сергея наступило как всегда — в шесть часов. Лёжа на спине и не открывая глаз он сначала попробовал дотянуться Силой до Найдёныша и, нащупав-увидев-ощутив какой-то сгусток, послал ему команду «Подъём!». Потом попытался найти князя, но в голове тут же нарисовался нахально скалящийся череп со светящими зелёным светом глазами и пролязгал: «Не шуми! Всё кладбище подымешь!» После чего, явно почувствовав удивление Сергея, довольно заржал. Если, конечно, скрипение ржавым железом по мутному неровному стеклу можно назвать ржанием...

Через сорок пять минут вся группа собралась в номере Кощея, чтобы отдать должное местной кухне. Пучков, узрев в своей тарелке овсянку, сначала сморщился, но потом, увидев, с каким удовольствием её наворачивает Гусев, решился всё же попробовать... Когда же капитан, покончив со своей порцией, почти традиционно спросил у Кощея разрешения съесть и его порцию тоже, проводил тарелку таким тоскливым взглядом, что Серёга, не выдержав, отложил ему половину...

В семь ноль пять, когда все трое не торопясь пили по второму стакану чая, в дверь номера, вежливо постучав, просунулась испуганная дежурная по этажу и поинтересовалась, не здесь ли находится капитан Гусев. А узнав, что здесь, сообщила, что оного капитана просят к телефону...


Встреча началась, как и предыдущие, со взаимных приветствий. Затем Он предложил садиться, и когда все (а кроме Него и группы в кабинете был ещё и Нарком) расселись, попросил Гусева доложить, как прошло задание. То, в котором им удалось добыть вражеского генерала.

Попросил! Он!..

Почувствовав, что у него сейчас отвалится челюсть («Подумаешь! На Пучкова посмотри!»), Сергей, спешно опустил веки, восстанавливая душевное спокойствие и выстраивая порядок доклада. Затем открыл глаза и коротко и чётко описал произошедшие во время того выхода события. Не все, понятное дело. Самые основные.

После того как прозвучало заключительное: «Капитан Гусев доклад закончил!» - Он некоторое время молчал, о чём-то думая и переглядываясь с Наркомом, а потом снова попросил. Рассказать о задании. Именно рассказать, а не доложить. Подробно.

Сергей опять ненадолго задумался — его не торопили — и, ощущая молчаливую поддержку напарника, принялся рассказывать с самого начала. Упоминание пьяного аса Люфтваффе вызвало у Него усмешку, а то, что Гусев его отпустил — одобрительный кивок. Когда Сергей описал торжественную встречу в ауле и вынесенное большое блюдо с красноармейскими книжками и командирскими удостоверениями, Он что-то сказал по-грузински, явно ругательное, а когда упомянул свиней, которых кормили людьми, Его прорвало:
- Лаврентий! Узнай, где это! В порошок стереть!.. - после чего, вскочив со стула, принялся вышагивать по кабинету, что-то бормоча.

Наконец, немного успокоившись и вернувшись на место, Он попросил продолжать, и Сергей недолго думая сообщил, что стирать в порошок там уже некого. Потому что князь их проклял. И когда группа уходила от аула, из живых там разве что домашний скот оставался — овцы там, козы... А свиней Кощей сжёг. Вместе с сараем. И пепел развеял...

Потом все долго молчали, и Гусев думал, что всё, что он сейчас рассказывает, было в рапорте. В том, который для совсем секретных архивов. Но до Него это почему-то не дошло...

[Uksus]

Квартира, подаренная Герою Советского Союза Сергею Гусеву (вообще-то хотели подарить князю, но он сказал, что у него терем есть), поражала. Она была... большая. Даже очень. Три комнаты, каждая из которых больше того номера в гостинице, куда его поселили. Кухня, в которой можно устроить небольшой строевой смотр. Отдельная ванная (правда, горячей воды сейчас нет, но в мирное время...), ватерклозет, всякие там кладовки... И в завершение — коридор! Широкий и длинный!..

Одно плохо — пусто. Ни мебели, ни посуды. Понятно, почему на обустройство отпуск аж десять суток дали — пока всё найдёшь...

С другой стороны, а оно надо? Когда всё время на фронте?..

Мелькнувшую мысль, что пока сам воюешь, тут можно было бы поселить, к примеру, сестрёнок Найдёныша, Сергей покрутил так и этак, потом спросил князя с Пучковым, что они думают. Князь пожал плечами, что означало что-то вроде «твой дом, тебе решать», а Пучков стал отнекиваться: мол, не дело и так далее. Спор грозил затянуться, но тут в дверь постучали.

Открыв, Гусев обнаружил невысокую (по меркам самого Гусева) худощавую женщину лет пятидесяти на вид. Представившись управдомом, она назвалась Надеждой Васильевной и, посмотрев на Пучкова, сказала, что можно тётей Надей. Сергею она понравилась. И Кощею тоже. Князь, глядя на неё, о чём-то задумался на несколько секунд, а потом выдал:
- Надёжа... Хорошее имя. Доброе.

Как оказалось, тётя Надя зашла не только познакомиться с новыми жильцами, но и сообщить, что по тем бумажкам, которые прилагались к ордеру на квартиру, можно получить на спецскладе мебель и посуду. Бесплатно. И если ей эти бумаги отдадут, она вполне может помочь «товарищу командиру». Завтра с утра.

Вспомнив народную мудрость, что за спрос денег не берут, Сергей, раз уж отношения вроде как доброжелательные, поинтересовался, можно ли, чтобы здесь пожили младшие сестрёнки их боевого товарища, кивнув при этом на Пучкова. Управдомша немного подумала, а потом сказала, что если у них запрета на проживание в Москве нет, то почему бы и нет. При этом во взглядах, бросаемых ею на Найдёныша, читалось пусть и скрытое, но видимое Гусеву сочувствие.

Потом все дружно (кроме Кощея) прикидывали, что и где было бы неплохо поставить с учётом того, что тут поселятся две девчонки (если выдадут), потом...

Потом тётя Надя, узнав, что они только вчера с фронта и через десять (точнее, уже девять) суток отправляются обратно, пригласила всех к себе, попить чаю. Предупредив, что будет немного тесновато, но ничего... И все четверо дружно направились в соседний подъезд, где у управдомши была однокомнатная квартира.


На кухне у тёти Нади и впрямь оказалось тесновато — трое отпускников, сама хозяйка и молодой лейтенант с орденом Красной Звезды на застиранной и местами заштопанной командирской гимнастёрке. Увидев Гусева, лейтенант попытался встать, но тут же стал заваливаться на бок, и если бы не Кощей, возникший рядом и успевший его поддержать, упал. И только потом Сергей обратил внимание на костыли, прислонённые к стенке рядом с орденоносцем. Мысленно обругав себя за невнимательность, Гусев попросил лейтенанта не вставать, на что тот, смутившись, объяснил свой порыв привычкой.

Сидячих мест на всех не хватало, и князь не долго думая устроился на широком подоконнике, аккуратно подвинув стоявший там горшок с каким-то растением. С каким — Гусев сказать не мог, поскольку его знания в этой области ограничивались только кактусом, фикусом и геранью. Поёрзав, чтобы устроиться поудобнее, Кощей вытащил из-за пазухи небольшую деревянную то ли шкатулку, то ли просто коробочку, покрытую резьбой, и протянул её тёте Наде со словами:
- На-кось, хозяюшка, завари этого.

Затем, тоже из-за пазухи, появились две плитки шоколада «Спартак» и узелок, в котором, когда Пучков его развязал, оказались куски сахара. На вопрос Гусева, откуда такое богатство, напарник хмыкнул:
- У обозников сменял. На часы.

Тем временем хозяйка закончила возиться с чайниками (в большой — налить воды и поставить на керогаз, из маленького вылить старую заварку и сполоснуть), села на табурет, и знакомство пошло по второму кругу. Только теперь знакомились не с управдомшей, а с лейтенантом.

Парня звали Игорем Селивановым. Оказался он сыном профессора, жившего раньше в этом доме. Мать у них умерла в тридцать девятом, вот они и жили вдвоём.

Когда началась война, Игорь пошёл на фронт, а два месяца назад кто-то где-то напутал, и на него прислали похоронку. Результат — у старика не выдержало сердце.

Поскольку живых жильцов не осталось, управдом поступила по инструкции: квартиру опечатала и сообщила по начальству, что жилплощадь освободилась.

Около месяца назад в квартире появились новые жильцы — эвакуированная из Львова семья, а три недели назад неожиданно вернулся живой, хоть и не совсем здоровый, её владелец. Бывший владелец.

Сначала по инстанциям бегала управдом. Женщина, насколько разобрался в ощущениях Гусев, чувствовала себя виноватой в сложившейся ситуации и пыталась помочь, но ничего добиться не смогла. Тогда по инстанциям пошёл Игорь. Его тоже посылали... Посылали, хотя и относительно вежливо. Но в последний раз один из чинуш договорился до того, что лучше бы Селиванова на самом деле убили...

На этом месте Кощей, до того молча слушавший, вдруг спросил:
- Гусев, таратайка ждёт?
- Я не отпускал, - пожал плечами Сергей и повернулся к Пучкову.
- Никак нет, тащ капитан! Я не отпускал! - сообщил тот не дожидаясь вопроса.
- Тогда вставай-ка ты, Игорь из рода Селивановых, да съездим-ка мы к тому тиуну говорливому...

[Uksus]

Трясясь в кузове полуторки, Гусев думал о том, что какие чистки ни устраивай, как за чистоту рядов ни борись, вот такие вот «говорливые тиуны» будут и будут появляться. И ведь он скорее всего не ворует. И взяток не берёт, во всяком случае деньгами. Нет, он просто сволочь, которая оценивает людей по полезности для себя, любимого. И по неприятностям, которые эти люди могут доставить, опять же, ему, любимому. А закона, требующего от чиновника быть человечным, у нас нет. Ни закона, ни инструкции. Ни распоряжения. Так что если бы «тиун» этот не распустил язык...

Сначала — при Селиванове. Потом — при наряде милиции, вызванном секретаршей при виде толпы, вломившейся в кабинет шефа, при самой секретарше и прибежавшем на шум заместителе. Прямо в квадратные от удивления глаза слушателей высказывая, что он думает о всяких там недобитых гитлеровцами командирах, красноармейцах, членах их семей и прочих нищебродах (как потом совершенно спокойно объяснил Кощей, ну захотелось люду выплеснуть наболевшее. А тут и случай подвернулся. Подходящий).

Когда же «артиста» наконец увели, испуганный зам пообещал, что самое большее через четыре дня товарищ лейтенант снова въедет в свою бывшую квартиру. Объяснив, что задержка вызвана необходимостью куда-то переселить тех, кто в ней живёт сейчас. Не выкидывать же людей на улицу? Гусеву объяснив. А на князя — поглядывая. Сергей тогда подумал, что хорошо, что они Пучкова с управдомшей оставили, а то бы у бедного чинуши совсем глаза разъехались.

А о машинах они в тот же день договорились, узнав у водителя, где и как можно это сделать. Так что сейчас по тряским советским дорогам к одному из городков Московской области шла небольшая автоколонна, состоящая из двух таратаек - «эмки» и полуторки.

Хмыкнув, Сергей посмотрел на точно так же трясущегося у противоположного борта Кощея. По какой-то причине в этот раз князь не отправился в путь по своей Кромке, а решил ехать вместе с напарником. А Пучкова посадили в идущую головной «эмку» - водителя развлекать.

Сам Гусев предпочёл грузовик из-за роста — тесновато ему в «эмке» было. Ноги девать некуда, особенно при долгой езде. Да и случись что... Шутки шутками, а до того, как ударили морозы, на этих дорогах диверсанты пошаливали. Так что вместе с машинами им выдали и два ППД. Хотели ещё и Кощею выдать, но тот отказался.


Одним из несомненных достоинств маленьких городков является то, что в них всё рядом. Вот и Найдёныш, узнав, что его сестрички ещё в школе, спросил разрешения у Гусева, убежал и уже через двадцать минут вернулся, подпираемый с двух сторон большеглазыми чудами в совсем не серьёзно выглядящих по такой погоде чёрных пальтишках, платках и валенках.

Подозрения о несерьёзности подтвердил и водитель «эмки», спросивший, не этих ли детей нужно будет везти обратно. А услышав, что этих, покачал головой: «Поморозим». Сами водители были «упакованы» в овчинные полушубки, валенки и ушанки с опущенными и завязанными под подбородком ушами. На руках — рукавицы военного образца, с отдельными большим и указательным (чтобы на спуск нажимать) пальцами. Рядом с ними Гусев с Пучковым в своих шинельках совсем не смотрелись, а уж Кощей в поношенном летнем х/б, ботинках с обмотками и пилотке — и подавно. Хорошо ещё, водители, как и машины, относились к родному ведомству, так что держать языки за зубами умели.

Однако водитель был прав, и Сергей уже по привычке повернулся к напарнику:
- Княже?
- В маленькой поеду, - хмыкнул тот. - Впереди сяду.

Кивнув, капитан обратил своё внимание на подошедших Пучкова с девочками:
- Так, товарищи красноармейцы и родственницы красноармейцев, слушайте боевую задачу...

Через три часа успевшие собраться, перекусить (соседка помогла) и даже подремать в тепле (водители) «путешественники» загрузились в таратайки и колонна двинулась в обратный путь.

Обратно ехали спокойно, а Гусев так даже с большим удобством, чем туда, благодаря нескольким брошенным в кузов узлам с вещами. И Силы на согревание пока хватало. Правда, немного беспокоили слоники. Князь, зашедший к соседке с каким-то вопросом, вышел от неё, задумчиво крутя в руках три белых фигурки, и пояснил, заметив вопросительный взгляд Сергея:
- Сменял.
- Опять на часы? - хмыкнул Гусев.
- Не, - помотал головой напарник. - На это, как его, на мыло гансовское, на два куска.

Хмыкнув, капитан не стал уточнять, что на самом деле, если верить обёртке, мыло французское. И хозяйка с этим наверняка разобралась. Хотя, может, и нет. В конце концов, если князь согласился на такой обмен, значит, он его устраивает, а обжулить Кощея... Ну-ну. Что называется, бог (которого нету!) им в помощь.

Почти перед самой Москвой, уже в сумерках, полуторка вдруг сбавила ход, а потом и вовсе остановилась. Находившийся в полудрёме Гусев встрепенулся и, подхватив лежавший рядом ППД, осторожно выглянул из кузова. Впереди, примерно в семи метрах, стояла «эмка», а рядом с ней, спиной к машине, Кощей. Князь что-то высматривал среди подходивших почти к самой дороге кустов и деревьев. Потом он резко взмахнул рукой, и Гусеву показалось, что в лес полетел один из тех, выменянных напарником слоников.

[Uksus]

Несколько секунд после этого ничего не происходило, а потом в той стороне вдруг раздался неразборчивый вопль и метрах в десяти от дороги началась стрельба. При этом сидевшие в лесу явно воевали друг с другом.

Бой длился около двух минут, потом стрельба прекратилась и стало слышно, как кто-то ругается хриплым срывающимся голосом. По-немецки. Решив, что можно уже выходить, Сергей высунулся чуть дальше, но князь, не глядя в его сторону, сделал знак ждать, и капитан опять укрылся за бортом, глядя поверх прицела и поводя стволом из стороны в сторону.

Вылезти Кощей разрешил ещё только через минуту, когда ругань в лесу почти стихла. Приказав спрыгнувшему на землю Гусеву ждать, князь, чуть пригнувшись, просочился — иначе не скажешь — сквозь кусты и почти не проваливаясь зашагал к месту боя...


Сергей смотрел, как напарник неторопливо стаскивает к полуторке тела (он пробовал помочь, но едва сошёл с дороги, как провалился по... Почти по пояс), и воспитывал Найдёныша. Доблестный красноармеец Пучков, когда началась перестрелка, кубарем выкатился из «эмки» и, недолго думая, занял позицию за её кузовом. И сейчас Гусев объяснял надежде советского осназа, что та (надежда) была неправа. В корне. А поскольку фантазия у красноармейца Пучкова была богатая, он очень живо представил, как ответный огонь гитлеровских диверсантов прошивает тонкое железо кузова и...

...и тела сестрёнок, оказавшиеся на его — ответного огня — пути...

Гусев же, убедившись, что младший товарищ прочувствовал и осознал, похлопал его по плечу и слегка подбодрил, сообщив, что такие ошибки — дело обычное. И что если бы было время на нормальную подготовку, красноармеец Пучков это всё изучил бы на полигонах. А сейчас главное — всё запомнить и потом не забыть.

Водитель «эмки», воспользовавшийся случаем, чтобы покурить, и слышавший все эти наставления, одобрительно кивал, однако присоединиться к делу воспитания молодёжи, рассказав, например, историю из своей (или не своей) жизни, не спешил. Впрочем, насколько понял Сергей, и без его помощи достигнутый результат был вполне удовлетворительным.

Тем временем Кощей принёс последнее тело и, предупредив, что этот — живой, погнал Гусева с Найдёнышем в кузов, принимать. Всего диверсантов оказалось восемь — пять нормальных трупов, два трупа странно лёгких — явно напарник силы восполнил - и один живой. В смысле, диверсант живой, а не труп. Первой мыслью Сергея было оставить высушенных здесь — глядишь, до весны зверьё даже кости растащит, однако Кощей, когда Гусев на него посмотрел, сказал: «Пусть будут», - и Сергей, решив, что напарнику виднее, перешёл к «языку». Но и тут ничего делать не понадобилось — раны оказались закупорены засохшей кровью и в перевязке не нуждались. Вот только как бы ганс за время езды в сосульку не превратился — капитан хоть и не мёрз, однако то, что мороз постепенно усиливается, ощутил. И похоже, что Кощей это просто не учёл, потому что после Серёгиного вопроса сначала помянул каких-то Белобога с Чернобогом, потом секунду подумал и наконец сказал, что поедет в кузове. А Гусев, если хочет, может перебраться в маленькую таратайку, потому что Найдёныш как сидел с сестрёнками, так пусть и дальше сидит — им теплее будет.
Ещё оставался вопрос с оружием диверсантов, но тут князь сказал, что если кому надо, пусть сам лезет и копается в снегу. Или до весны подождёт, когда всё растает...

Хотя пулемёт он всё же притащил... По привычке, наверное?..


Заезд в Управление много времени не отнял: во-первых, оно располагалось недалеко от того дома, где Гусеву дали квартиру, а во-вторых, никто никуда, собственно, не заезжал. То есть князь попросил водителя полуторки подъехать к главному входу, и пока Гусев ходил «радовать» дежурного привалившей на ночь глядя работой, на пару с Пучковым быстренько выгрузил из кузова трупы. Уложил их рядком, а сверху аккуратно пристроил «языка».

Когда удивлённый дежурный вышел на крыльцо, чтобы лично оценить размеры свалившегося на его голову «счастья», Кощей, ткнув пальцем, объяснил, что «вон тот вон жив», но шевелиться не сможет примерно до полуночи. Чтобы присмотрели. После чего скомандовал: «Гусев! В машину!» - и как только Серёга влез в кузов, дважды стукнул ладонью по крыше кабины — мол, поехали. И они поехали. Оставляя позади жалобный крик дежурного: «Товарищ капитан! Ну нельзя же так!..»


Когда Гусеву сказали, что ему и его группе предоставляется отпуск аж в десять суток (ему — для обустройства нового жилья, князю с Найдёнышем — за компанию), он, зная родную организацию, не очень-то в это поверил.

Нет, если бы взять и всем вместе отправиться, например, на Кощеев остров или хотя бы просто на необитаемый остров (главное условие — чтобы его не было на карте), тогда — да, тогда была бы надежда, что эти десять суток удастся отдохнуть спокойно. Но и то сомнительно. А так...

А так — ровно в восемь часов утра раздался звонок телефона, о наличии которого в своей квартире Сергей и не подозревал. Зато, как оказалось, адъютант наркома об этом устройстве знал. И номер капитана Гусева — тоже. Потому что на следующее утро после поездки за сёстрами Найдёныша ровно, как уже говорилось, в восемь часов деловым тоном сообщил об ожидающей у подъезда машине, готовой отвезти самого капитана Гусева и всю его группу в ведомственное ателье. В котором героев ждут не дождутся мастера, желающие пошить им парадные мундиры. Срочно пошить. Потому что завтра в Кремле состоится церемония награждения достойных. К которым, само собой, относятся и члены упомянутой группы.

Положив трубку и выпутавшись из шторы (аппарат когда-то поставили на подоконник, а потом там забыли, и если бы не звонок...), Гусев посмотрел на сидящих вокруг большого стола, можно сказать, членов семьи (ещё бы сюда Командира) и сообщил, что внизу ждёт машина и что им сейчас надо срочно ехать в ателье. Всем. То есть всем троим: ему самому, Пучкову и почему-то Кощею.

Последний, не задавая вопросов, отставил чашку с недопитым чаем, поднялся и сообщил, что он - «к Надёже», сказать, что их вызывают, и попросить, чтобы за детьми присмотрела. После чего, не обращая внимания на возмущённое фырканье этих самых детей, вышел из комнаты. Посмотрев ему вслед, Сергей вытащил из кармана галифе пачку купюр — часть «добычи» от позавчерашнего налёта на финчасть — положил на стол и предупредил девочек, что если «тётя Надя» предложит пойти по магазинам, то это на покупки. Найдёныш попробовал было отказаться (а дети — отнекиваться), но Гусев рыкнул: «Боец Пучков, одеваться бегом... марш!» - и вопрос сам собой отложился на некоторое время.

[Uksus]

В ателье всех троих растащили по разным комнатам, и Гусев, попавший в цепкие лапки невысокого полноватого мужичка в жилетке и с портновским метром на шее, на некоторое время потерял связь с миром. Бесконечные «станьте прямо», «повернитесь», «наклонитесь», «поднимите», «опустите» и так далее привели бравого капитана в состояние полного охренения. Так что он даже забыл о своём подопечном и не вспомнил о нём даже тогда, когда мастер объявил, что за готовым мундиром можно будет заехать уже завтра после восьми утра, и лично проводил его в небольшой зальчик, где посетители ожидали, когда ими наконец займутся.

Там пока ещё не было ни Пучкова, ни князя, и Гусев, оглядевшись, сел в кресло у стены и принялся рассматривать какого-то долговязого... гражданина в чёрном костюме и шляпе, любовавшегося собой в огромном, в полтора человеческих роста, зеркале. Гражданину этому явно что-то не нравилось. Но то ли он пока не понял, что именно, то ли пытался с этим смириться, но от зеркала не отходил. Сергей хотел было уже выдать что-то вроде «Свет мой, зеркальце, скажи...», однако не успел открыть рот, как долговязый в костюме пролязгал:
- Гусев. Лучше. Молчи...


После ателье водитель передал просьбу Наркома о встрече, и они все вместе отправились в Управление. Хотя Гусев, глядя на состояние напарника, предпочёл бы более безопасное место. Фронт, например.

Однако вопреки ожиданиям ничего страшного не случилось. Князь, как бывало и раньше, вошёл в кабинет один, оставив Сергея с Найдёнышем подпирать дверь, а когда их тоже пригласили, внутри оказалось всё чинно и спокойно. Даже стёкла в окнах целые. Правда, сам Лаврентий Палыч выглядел очень уж задумчивым, но зато Кощей, судя по ощущениям Гусева, успокоился и уже не горел желанием оторвать кому-нибудь что-нибудь ненужное. Вроде головы.

Нарком, ответив на приветствие и подождав, когда Сергей с Пучковым усядутся, ещё некоторое время о чём-то напряжённо размышлял, но наконец всё же нашёл в себе силы обратить внимание на посетителей. Правда, чтобы вспомнить, кто они и что делают в его кабинете, Наркому потребовалось некоторое время. Но никакие трудности не способны остановить старого большевика, и товарищ Берия наконец-то справился с собственной памятью и встал:
- Товарищи! Прежде всего хочу поблагодарить вас за уничтожение вражеской диверсионной группы. Не скрою, она нам много крови попортила. Отдельное спасибо за взятого «языка». Он уже пришёл в себя и готов сотрудничать, правда, - Лаврентий Павлович посмотрел на князя, - при условии, что его не отдадут потом тебе, княже. Ни его самого, ни, если его в конце концов расстреляют, его душу.
- Хм? - Кощей непонимающе посмотрел на Наркома. - Ну так не отдавайте.
- То есть он тебе не нужен? - на всякий случай переспросил Берия.
- Нет, - покачал головой Кощей.
- Хорошо, - кивнул Нарком и перешёл к другим делам.

Прежде всего им всем сообщили о назначенном на завтра торжественном награждении, на котором им — то есть Гусеву с Пучковым — следует быть обязательно. Что же касается князя, то он (тут Нарком глянул на Кощея и, когда тот отрицательно качнул головой, вздохнул) по соображениям секретности присутствовать не сможет. Напоследок же напомнил, что вчерашнее событие тоже без награды не останется, но позже...


Церемония была... как церемония. Награждаемых всего около двух десятков (можно было бы посчитать, конечно, но зачем?), и половина из них — генералы, а вот из рядовых бойцов присутствовал только Пучков. И награда у него оказалась самой младшей — орден Красной Звезды. И такое вот несоответствие награды месту вызвало у других награждаемых удивление. Впрочем, обстановка к проявлению любопытства не располагала. Сначала — по причине стояния в строю, а потом — поскольку боец этот всё время держался рядом с капитаном из того же ведомства.

Самому Гусеву на грудь упали вторая Золотая Звезда и второй орден Ленина. Что, в общем-то, было ожидаемо.

После вручения наград состоялся небольшой концерт, а за ним банкет, на который Сергей с Найдёнышем не пошли. Гусева беспокоил оставшийся без присмотра напарник, а Пучкову при взгляде на стоявшие на столах яства стало стыдно — он тут обжирается всякими вкусностями, а его сестрёнки там...

В общем, отыскав в бурлящей толпе родного Наркома, получили у него разрешение отбыть и отправились домой — отметить событие ещё раз, но уже среди своих...

[Uksus]

Их дёргали ещё дважды. Сначала к Нему на вручение подарков, где князю преподнесли серебряную продолговатую чашу в виде то ли лодки, то ли корабля, покрытую красивыми узорами*. Какое-то время Кощей её разглядывал со всех сторон, а потом, хитро прищурившись, посмотрел на Него. И Он, довольно заулыбавшись, повернулся к стоящему рядом Наркому и скомандовал:
- Лаврентий, доставай!

*ГГ не знает слова «братина».

Второй раз их вызвали в Управление, чтобы написать отчёты. Какой-то старший майор, который занимался теми диверсантами и не мог закрыть дело, не получив отчётов от непосредственных участников их ликвидации. Дело, в общем, обычное. Если бы не одно обстоятельство: «Особая инструкция», очень строго ограничивавшая круг тех, кто мог получать достоверные сведения о действиях спецсотрудника. И старший майор в этот круг не входил. Возможно, по этой причине он и об «Особой инструкции» никогда не слышал. А может, прочитал, но забыл. А может, ещё почему, но когда Гусев сказал, что у этого старшего майора не хватает допуска, тот взбеленился и начал орать. Посмотрев на его багровую... лицо, Сергей перевёл взгляд на стоявшего позади крикуна Найдёныша и коротко кивнул...

Когда дежурный наряд вывел притихшего старшего майора из кабинета Наркома, товарищ Берия, посмотрев на закрывшуюся за конвойными дверь, вздохнул и спросил, не желает ли товарищ капитан Гусев вместе с товарищем бойцом Пучковым и товарищем спецсотрудником Кощеем прервать свой отпуск, до конца которого осталось три дня, и вылететь в Севастополь уже завтра. А за сёстрами товарища Пучкова присмотрят. Пусть товарищи об этом не беспокоятся....


Вот казалось бы, отсутствовали всего ничего, а изменилось за это время столько, что...

Точнее, если брать по количеству, то изменений не так уж много, а вот если по качеству...

Самое главное, о чём сообщил Командир, после того как с приветствиями, поздравлениями и подарками было закончено, это большое, по масштабам Крыма, наступление, которое должно начаться через два дня.

Некоторое время Гусев с князем, глядя на довольного, как объевшийся сметаны кот, Колычева, переваривали услышанное, потом Кощей, поставив на стол маленького белого слоника, одного из тех, что выменял на французское мыло, спросил:
- Сможешь таких до завтрашнего полудня добыть?

Забрав слоника (с разрешения князя), Командир вышел, но вскоре вернулся, и они сначала втроём, а потом вчетвером — подошёл ещё начштаба армии — до поздней ночи сидели над картой, прикидывая, что из Кощеевых придумок можно использовать. И где. Наконец, около полуночи князь оторвался от карты и сказал, что дальше «глаза портить» толку не будет. Так что лично он идёт готовиться, а его напарник — тут Кощей повернулся к Гусеву — спать.

Сергей хотел было возразить, но вдруг, как когда-то, почувствовал, что ещё немного, и он свалится прямо на пол, и потому, извинившись, побрёл в их с князем комнату...


На следующее утро Гусев проспал. Вместо шести часов как обычно, он проснулся в восемь (как утверждал внутренний несработавший будильник), да и то только потому, что кто-то снаружи разговаривал. Негромко, конечно, но поскольку Сергей выспался, этого тоже хватило. О чём говорили — сквозь остатки сна разобрать не удалось, но как только капитан открыл глаза, как знакомый скрипяще-скрежещущий голос произнёс:
- А вот и Гусев проснулся.

В ответном хмыканьи смешались лёгкое недоверие и восхищение. Как будто кто-то, качая головой, говорит: «Гляди ты!»

Похоже, у Командира опять накопились вопросы к князю и он, пользуясь возможностью, решил их задать. Правда, если Серёга хоть что-то понимал в этой жизни, возможности у Иван Петровича за день до наступления быть-то как раз и не должно — даже если всё в порядке, нужно это всё ещё раз проверить. А потом ещё раз. И ещё. И проверять, пока не Грянет... А тут выходило, что или говорили о чём-то настолько важном, что традиционная преднаступательная суета оказалась задвинута куда-то на задворки, или...

...Или что капитан Сергей Гусев всё же не понимает в этой жизни ни-че-го!.. Осознание этого довольно неприятно могло задеть самолюбие, если бы не одно обстоятельство: Сергей Гусев был человеком военным. Более того — командиром. А значит, лучше многих других понимал простую вещь: начальство всегда знает больше подчинённых. Конечно, это было не законом, а правилом, то есть имелись исключения, однако они, исключения, это самое правило подтверждали.

Другими словами, решив, что если начальство захочет, само расскажет, Гусев занялся обычными утренними делами. И когда он, сытый и умиротворённый, возвращаясь из пункта питания, проходил мимо скамейки, на которой всё так же сидели полковник с князем, Командир попросил его посидеть с ними. Получив приглашение, Сергей недолго думая устроился рядом с Кощеем и приготовился слушать.

[Uksus]

Около минуты все молчали, потом Командир откашлялся, и как будто ждавший этого Кощей спросил:
- А тебе сначала и подробно или коротко и самую суть?
- Э-э-э... - протянул Серёга, пытаясь сообразить, о чём вообще идёт речь, однако ничего умного в голову не приходило, и он уцепился за знакомое слово: - Давай сначала!

Командир снова закашлялся, но теперь явно чтобы скрыть смешок. Покосившись на него с неодобрением, князь опять повернулся к Гусеву:
- Сначала так сначала. Слушай. Воеводы у вас, как побирушка на торжище — то плесневелого сухаря не было, то целый каравай вдруг появился.
- Ну у тебя и сравнения! - не выдержал Колычев.
- Хорошие сравнения! - отрезал Кощей и продолжил: - Ежели ты, Гусев, не понял, объясню. Сначала нас тут не было — в Москву вызвали. Потом ваш Великий Князь тебя с Пучковым в этот... В отпуск отправил. То есть нас на службу позвать — это, получается, против его слова пойти, - князь прервался, повернулся к Колычеву и спросил: - Верно говорю?
- Верно, - кивнул полковник. - Продолжай.
- А потом мы взяли да прилетели!
- Каравай! - радостно высказал догадку Сергей.
- Так, - согласился напарник и предложил: - Давай дальше сам думай!
- А что тут думать, - хмыкнул Гусев. - Всё, что вчера надумали — побоку, а нас куда-нибудь в... - скромно не договорил капитан. Потом, нагнувшись вперёд, посмотрел на Колычева: - Так, тащ полковник?..


Ганс... не впечатлял. Невысокий, щуплый... Всех достоинств — вылитая белокурая бестия. Или почти вылитая — как ни крути, а ростом не вышел. Но вот всё остальное... А предки... А что предки? У всех есть предки. Но Кощей почему-то вцепился именно в этого. Как клещ. И уже больше часа трясёт на тему этих самых предков. Го-ген-шта-убе... нет, уфе-нов. Гогенштауфенов. Правда, побочная, как понял Гусев, ветвь. Какие-то там фон Брауны. Однако же...


А началось всё с того самого разговора. Потому что как бы там Командир ни отшучивался, но их с князем на самом деле сунули в... В эту самую. В неё. Правда, для разнообразия придали шестерых разведчиков из дивизионной разведки, один из которых оказался радистом, причём с радиостанцией и — о чудо! - даже с запасными батареями. А вот Найдёныша и других новичков оставили с полковником — они, конечно, пока ещё мало что умеют, но всё же больше, чем обычные бойцы.

Задача была простой: высадиться с парашютами, «погулять» по не слишком чётко указанному району и узнать о действиях и резервах противника хоть что-нибудь. Ну и, понятное дело, срочно передать узнанное с помощью радиста. Потом — по обстановке. Либо попытаться вернуться к своим, либо, если будет возможность, «погулять» ещё. Приоритетные цели — авиация, особенно бомбардировочная (был у гансов аэродром подскока, всё никак найти не удавалось), танки, артиллерия от корпусной и выше и резервы.

Ещё из хорошего (кроме радиста) можно назвать наличие у всех приданных бойцов хоть паршивенького, но всё же опыта прыжков с парашютом и четырёх слоников, каким-то чудом раздобытых Командиром. Слоники эти, можно сказать, торжественно (в присутствии Гусева, Мишки Северова и старшины) были вручены князю примерно в полдень, как и требовалось...


Долетели, спрыгнули, приземлились благополучно. Собрались тоже достаточно быстро и без приключений. Затем определились с примерным местонахождением и побежали. Впереди — Гусев, замыкающим — Кощей. Через два часа бега, решив, что отошли от места сброса достаточно далеко, спустились в первый попавшийся овраг, и, после того как князь дал добро, встали на ночёвку.

Проснувшись, Гусев первым делом огляделся по сторонам, не обнаружил никаких сюрпризов вроде случайно забредшего ганса и разочарованно вздохнул.
- И дороги рядом нет, - с едва уловимой насмешкой негромко проговорил сидящий к нему спиной князь.
- Какой дороги? - зашевелился рядом с Сергеем старшина Бакулин, старший из приданных разведчиков.
- Никакой, - вздохнул Кощей. Помолчал немного и добавил: - Так что, добры молодцы, приводите себя в порядок, - костлявая рука вытянулась, указывая направление: - Это в той стороне. Умывайтесь, - рука сдвинулась: - Это там. Ешьте, прибирайтесь, и побежим. А то мнится мне, что задерживаться тут не след...

Судя по ощущениям Гусева, группа уже проснулась, и сейчас люди ждали от него команды. Либо подтверждающей слова странного непонятно кого с позывным «Князь Кощей», либо другой. Мысленно хмыкнув, Сергей оглянулся:
- Все слышали?
- Так точно! - отозвался Бакулин.
- Тогда работаем!

И опять был бег...

[Uksus]

К холму, от которого до самой главной в этих местах дороги должно было быть не больше пяти километров, они вышли на рассвете. Поднялись на вершину, осмотрелись по сторонам, и капитан объявил привал. По уму, надо было выдвигаться к дороге, однако что-то внутри Сергея этому противилось. Так что он, взяв бинокль, принялся рассматривать предполагаемое место работы в надежде понять, что же мешает ему отдать приказ на выдвижение.

Минут через пять рядом нарисовался Бакулин:
- Товарищ капитан?
- Ничего не чувствуешь? - вместо ответа спросил Гусев не отрываясь от бинокля.

Старшина помялся, но потом всё же признал, что не хочется ему туда идти. Вот в ту сторону — он показал — запросто, а вот к дороге...

Хмыкнув, Сергей повернулся к напарнику:
- Что скажешь?
- Н-ну-у-у... - протянул тот. - Командир у нас ты-ы...
- Княже, давай не сейчас, а?
- Я бы подождал, - совершенно серьёзно, без малейших признаков ёрничанья ответил Кощей.
- Так всю войну прождать можно, - буркнули сзади.

Посмотрев на старшину Бакулина, который должен был одёрнуть говоруна, но притворился, что увлечён разглядыванием далёкой дороги и ничего не слышит, Гусев не оборачиваясь проговорил:
- Около месяца назад армейская разведка в короткое время отправила пять групп. Одну за другой. И ни одна не вернулась.
- И что? - не сдавался недовольный. Сергей наконец-то узнал его — Стриж. По ощущениям, неплохой боец. Даже хороший. Но слишком уж его иногда заносит. - Потом ещё пошли и целого генерала притащили!

Кощей, с интересом прислушивавшийся к разговору, повалился на спину и самым неприличным образом заржал.
- И что я такого сказал? - не выдержал Стриж, когда смех князя перешёл во всхлипывания.

Вздохнув — объяснять очевидные вещи не хотелось — Гусев опустил бинокль и повернулся к бойцу:
- Пошли. Но уже не армейская разведка, а другие. Не такие торопливые.

Боец раскрыл было рот, чтобы возразить, но передумал, и Сергей продолжил:
- А армейская разведка сейчас сидит глубоко в заднице, потому что старый состав потеряли, а новый и не сработался, и к глубоким рейдам не привык. И ходит теперь эта армейская разведка только по ближним тылам.

Закончив, Гусев подождал немного, однако ни возражений, ни вопросов не последовало, и он вернулся к изучению дороги. Движение на ней почти с самого утра было довольно плотным. Точнее, слишком плотным, чтобы можно было незаметно сдёрнуть с неё хотя бы мотоциклиста. И, похоже, того же мнения был и князь. Если судить по тому, что последние десять минут он чуть ли не обнюхивал одолженную у напарника карту, то и дело щурясь на солнце и явно что-то прикидывая.


Очередная войсковая колонна, следовавшая в сопровождении мотоциклистов, неожиданно сбавила скорость и остановилась почти напротив холма. И сразу же из кузовов стали выпрыгивать люди, выстраиваясь на обочине в довольно частую — с промежутком около пяти метров — цепь. Когда все выгрузились и заняли свои места, цепь вздрогнула и двинулась вперёд. По прикидкам Гусева, ближний её край должен был пройти метрах в двухстах в стороне, так что имело смысл пока не дёргаться, а подождать, когда гансы отойдут подальше.

Когда цепь уже прошла мимо холма, снайпер группы («Петелин»), задумчиво глядя вслед противнику, заметил:
- А ведь они как раз к нашей стоянке идут.
- Да и хрен с ними, - хмыкнул Кощей, не дожидаясь вопросов.
- Косточки? - уточнил Сергей. - Или слоник?
- Нет, - качнул головой князь и пояснил: - Когда уходили, я посмотрел. Если особо не искать, не найти.

Выждав на всякий случай ещё полчаса, группа снялась и направилась к первому из мест, выбранных князем при изучении карты. Шли быстро, поглядывая по сторонам и особо следя за небом — слишком уж настораживала поисковая активность противника. И всё равно один раз чуть было не попались, когда, поднимаясь на очередной холм, чтобы осмотреться, Гусев вдруг почувствовал опасность и неожиданно даже для себя дал команду «Ложись!». И почти сразу после этого из-за склона вынырнул идущий на небольшой высоте «Шторьх». Заметили их лётчики или нет, а если заметили, за кого приняли, так и осталось неизвестным. «Шторьх» кружить и высматривать не стал, а пролетев прямо километра три, резко свернул влево и вскоре пропал из виду. И как только он исчез, группа, прервав подъём, помчалась в сторону от дороги.

Из-за этого случая выходить к первому выбранному князем месту стало неудобно, и потому двинулись сразу ко второму. Там Сергей объявил привал, а Кощей, пока люди отдыхали, прогулялся вокруг, что-то выискивая. Вернулся через десять минут, на вопросительный взгляд капитана отрицательно покачал головой, и Гусев скомандовал подъём.

Третья точка подходила всем, кроме одного. Князь, покрутив головой по сторонам, заявил:
- Вот сердцем чую, что последнее место самое лучшее будет!

Гусев задумался. С одной стороны, и люди подустали, и время идёт, с другой — до следующей точки меньше десяти километров. И речушка там поблизости обозначена. И...

И в конце концов после слов напарника ему и самому захотелось до неё добраться. А как показал даже один только сегодняшний опыт, к своим желаниям стоит прислушиваться. Так что пришлось капитану, подавив тяжёлый вздох, вставать и командовать людям: «Подъём!». В который уже раз за сегодня...

[Uksus]

Когда добрались до последней точки и осмотрелись, Гусев понял, что сюда имело бы смысл дойти даже без всяких предчувствий. Во-первых, потому что в этом месте обнаружилась не обозначенная на карте просёлочная дорога. Во-вторых, по сторонам этого просёлка росли густые кусты. Ну и, в-третьих, неподалёку, в каком-то десятке метров находился широкий овраг с текущим по дну ручейком.

Строго говоря, шли к этому месту именно из-за оврага — Сергей помнил, как около месяца назад князь в почти такой же загнал два мотоцикла. Сходу. Так что теперь дело было за напарником...


Чей-то противный голос заорал над ухом: «Гусев! Подъём!» - и Серёга, подскочив из положения лёжа, заозирался по сторонам. Голос тем временем зазвучал в голове снова: «Бегом ко мне!»

«Кощей», - сообразил капитан, приказал караульному бойцу поднимать старшину и рванул к месту, где можно было подняться по склону. До напарника он успел добежать как раз вовремя, чтобы увидеть останавливающуюся на просёлке таратайку. Сходу, проскочив мимо князя, Гусев прыжком перелетел через вытянутый узкий капот, развернулся в полёте и, приземлившись, рванул на себя водительскую дверь. Та легко распахнулась, и на бравого осназовца хлынула мощная волна густого перегара, едва не сбив с ног.

Однако капитан устоял («Нюхали и не такое!») и, тряхнув головой, принялся вытаскивать на свежий воздух водителя, пялящегося на него ошалевшими глазами. Ганс не сопротивлялся. Он, похоже, просто ничего не понимал, надышавшись ядрёным выхлопом, и князь со своими нематериалистическими фокусами был тут совершенно ни при чём...

Всего гитлеровцев оказалось четверо: водитель в чине ефрейтора, сидевший рядом с ним «зелёный» («Ну, хоть не чёрный») оберштурмфюрер, гауптман-танкист и подполковник Люфтваффе. Последние трое даже не проснулись, когда их выволакивали из таратайки и, оттащив за кусты, укладывали ровным рядком.

Старшина Бакулин, наконец-то добравшийся к месту действия (да ладно! Он же ночью слепой как крот!), с удивлением наблюдал, как капитан Гусев, подсвечивая себе фонариком (чтобы лишних вопросов не было), изучает документы неизвестно откуда взявшихся гансов.

Нет, понятно, что захваченных, но как?! И кто он такой, этот... Кощей, если способен на такие фокусы?

Сергей, как-то ухитрявшийся одновременно с разглядыванием бумаг отслеживать реакцию старшины, мысленно хмыкал: то ли ещё будет!

Наконец, закрыв последний зольдбух и выключив фонарик, капитан посмотрел на изнывающих от любопытства Кощея с Бакулиным и довольным голосом сообщил:
- То, что надо!
- Все четыре? - нахмурился князь, у которого, похоже, появились какие-то свои планы.
- Подполковник - наверняка, - уточнил Гусев. - А остальные — пока не знаю. Ты их протрезвить сможешь?
- А зачем? Ты же их сейчас не будешь пытать, так?
- Так, - хмыкнул Сергей и, заметив, как у старшины пытаются вылезти на лоб глаза, задавил смешок. Откуда не испорченному лишними знаниями Бакулину знать, что «пытать» в данном случае означает «спрашивать»?

Тем временем напарник продолжил:
- Пусть до свету так полежат. Только приставь кого, чтоб волков отгонял.
- А ты? - Гусев спросил, догадываясь заранее, что ответит Кощей.
- К дороге пойду, - хмыкнул князь, подтверждая предположения Сергея. - А то таратайку так и бросили. Непорядок.

Рядом громко засопел старшина: камень был в его огород. И что самое обидное — заслуженный. Видел же, что капитан с Кощеем «языками» занялись, должен был сообразить. Не первогодок.

Его приступ самобичевания прервал Гусев, приказав выставить возле «языков» пост и объявив, что подъём переносится с шести часов утра на семь — пусть люди чуток больше поспят.


Протрезвлять гансов князю всё же пришлось. Потому что, во-первых, к рассвету они так и не проспались, а во-вторых, сидеть и ждать, когда гуляки придут в себя, как-то не с руки. По той же причине, по которой в прошлый раз летуна отпустили: если не появятся до определённого времени, начнутся поиски. А где будут искать?.. Правильно! По предполагаемому маршруту следования. Гусев хотел было объяснить всё это напарнику, но тот посмотрел на него укоризненно и хмыкнул. После чего встал (они разговаривали, лёжа в кустах у просёлка), дошёл до лежащих всё так же рядком гансов и просто постоял рядом, разглядывая «языков» с задумчивым видом...


Как Сергей и думал, толку что от танкиста, что от эсэсовца было мало. Точнее, от танкиста его вообще не было. Он, как оказалось, служил у Роммеля, в Африке. Они там англичан в хвост и в гриву гоняли. А сюда приехал, потому что получил отпуск и захотел навестить брата, служившего в Люфтваффе пилотом бомбардировщика. Однако не сложилось, потому что незадолго до его приезда брат получил ранение и его эвакуировали в тыл. Хотя его сослуживцы встретили африканского героя очень даже тепло. Встретили, отметили встречу, потом выпили за успехи в Африке, потом...

Потом он не помнит. В себя пришёл уже здесь.

В общем, ничего интересного. И Гусев направился к эсэсовцу, которого бойцы оттащили в сторону, а к танкисту подсел Кощей. Причём не просто подсел, а поставил защиту от подслушивания (он её однажды показывал — хорошая штука, в двух шагах уже слов не разобрать). Гусев, посмотрев на это, мысленно пожал плечами: ему-то князь потом и так расскажет (если, конечно, Серёга спросит), а приданным оно наверняка и не надо — спокойнее спать будут...

Оберштурмфюрер, которым капитан занялся после танкиста, поначалу говорить не хотел, заявив, что ему, представителю высшей расы, с местными варварами-недочеловеками даже сидеть рядом негоже, а уж отвечать на вопросы... Гусев хмыкнул, прикрыв глаза, попытался потянуться к напарнику Силой и уже секунд через десять (так показалось, а на самом деле кто знает...) ощутил отклик. Отклик, если Сергей правильно разобрал, означал что-то вроде «Сейчас буду», так что он хмыкнул ещё раз и насмешливо посмотрел на потомка Зигфрида, старательно делающего вид, что происходящее вокруг его не волнует.

Добавлено спустя 6 минут 55 секунд:
В понедельник утром кладут в больницу. Ориентировочно - до пятницы. Как получится - неизвестно.

То же самое касается написания и выкладывания. Потому как не получается у меня лёжа в больнице что-то делать...

[Uksus]

Если Бакулин со товарищи ждали чего-нибудь этакого вроде полевого допроса в исполнении мастера (Гусева) или размахивания руками и выкрикивания чего-то, например, «Абр-ра кадабр-ра!» в исполнении фокусника (Кощея), то их ждало, как однажды Сергей где-то услышал, жестокое разочарование. Применять первое, когда рядом находится такой напарник, как князь, готовый помочь, будет только какой-нибудь больной на всю голову любитель пыток. А что касается второго... Времена, когда Кощею нужно было размахивать руками или смотреть в глаза, прошли. Сейчас у напарника уже хватает Силы обходиться и без этих... этих... Без них, в общем. И получатся ничуть не хуже...

А вот подполковник не разочаровал! Имея возможность наблюдать за происходящим с собутыльниками, он, как хороший штабист (он оказался начштаба бомбардировочной группы*, поддерживавшей гансов в Крыму), быстро всё обдумал и сделал правильные выводы. Первый — что князь не просто опасен, а очень опасен. И второй - что привлекать к себе его внимание не стоит. Почему, подпол не понял, а выводы сделал из поведения эсэсмана. И потому рассказал и о том самом аэродроме, который очень интересовал наше командование, и о запланированном прорыве 46-й дивизии, о котором знал, поскольку группа должна была его обеспечивать, и о резервах, в числе которых каким-то чудом оказались два танковых полка, припрятанных как раз в этом районе. И готов был выложить много чего ещё, но честно предупредил, что это будут только слухи...

*В Люфтваффе не было полков. Эскадры (110-150 самолётов) делились на группы (40-50 самолётов, 3 эскадрильи плюс штабное звено).

Решив, что слухи могут подождать, Гусев посидел некоторое время, сводя полученные сведения в короткое сообщение, затем собрал приданных бойцов, пересказал и показал на карте то, что узнал от подполковника, и приказал готовиться к выдвижению, а радисту — разворачивать рацию. И задумался. С одной стороны, надо бы вывести приданных вместе с «языком» к своим. С другой — а как? Впихнуть девять человек в таратайку... «Язык» - Сергей оглянулся на подполковника — в багажник не поместится. А семеро на заднее сиденье?.. И до побережья далеко... Да и было б оно рядом, где там лодку искать?

В конце концов, так ничего и не придумав, спросил Кощея, и когда тот предложил засунуть гансов обратно в таратайку — мол, заснули, слетели с дороги и проснулись только следующим днём, благо её, таратайку, так и не распотрошили — согласился. Только нужно было подождать, пока напарник наговорится с белобрысым. Или договорится. Вот и сидел, ждал. Сначала — просто так, потом — наблюдая, как ничего не понимающие бойцы под руководством тоже ничего не понимающего старшины перетаскивают сладко спящих ( и когда только успел?) гансов обратно к «Опелю» и усаживают по местам.

Когда бойцы закончили, появился князь, несущий на плече дрыхнущего танкиста. Потом Гусев вернул несостоявшимся (или всё же состоявшимся? Или как?) «языкам» их документы, таратайку общими усилиями выкатили на дорогу и князь загнал всех в кусты. С минуту ничего не происходило, потом водитель вдруг вскинулся, помотал головой, завёл двигатель, и «Опель» неторопливо покатил вперёд.
- …! - не выдержал Стриж.
- Ага, - отозвался снайпер Петелин.
- А далеко он... так? - спросил старшина.
- Шагов сто, - ответил Кощей.
- А потом?
- Дорога поворачивает, - хмыкнул князь.
- Так он что, только прямо? - в голосе Бакулина слышалось неподдельное огорчение. Явно прикидывал, как это можно использовать.
- Всё равно …! - стоял на своём Стриж.

Потом радист отстучал донесение на Большую Землю (какого-то определённого времени для сеансов связи группе не назначали, её волну слушали постоянно), и они двинулись в сторону дома. Шли не особо торопясь — устраивали привалы каждые два часа, если попадались возвышенности, поднимались на них, чтобы осмотреться. Однако поскольку шли в стороне от дорог, ничего примечательного поначалу не попадалось. А вот когда до своих осталось каких-то полтора десятка километров, совершенно случайно выскочили к позициям батареи десятисантиметровых гаубиц.

Дело было около четырёх часов утра, часовые, явно ожидавшие скорой смены, слегка расслабились, а бойцы передвигались достаточно тихо, так что когда Сергей понял, что впереди противник, группу ещё не обнаружили. Поэтому, отведя людей немного назад, капитан собрал небольшой — он сам, Кощей и старшина Бакулин — военный совет. Нужно было решить, что делать: передать своим координаты и спокойно идти дальше или разобраться с батареей своими силами. А если честно, Гусеву хотелось увидеть реакцию старшины, потому что с батареей он уже решил: надо брать. Потому что напарник с каждым переходом выглядел всё хуже и хуже. Это пока ещё в глаза не бросалось, но Серёга-то его не первый день знает! А батарея — это гансы. А гансы — это... Это.

Бакулин оказался на удивление сообразительным. Или догадливым. Внимательно посмотрев сначала на князя, а потом на капитана (хотя что он мог разглядеть в темноте?), старшина заявил, что толку с них — с его людей и с него самого — при таком освещении чуть. Но если будет приказ, они его выполнят.

Кивнув в знак того, что понял, Гусев повернулся к Кощею:
- Княже?
- Громыхалки ломать, - буркнул тот.
- Чего? - не понял Бакулин.
- Орудия из строя выводить, - перевёл Сергей, а потом спросил: - А по существу?
- Гусев, - князь перестал бурчать и заговорил нормально, - мы больше говорим, чем делать будем!
- Значит, делаем, - подвёл черту обсуждению капитан.

Возня с батареей заняла неожиданно много времени. И если бы Гусев «своего» часового не взял живым (просто на всякий случай, вдруг напарнику понадобится), могла бы затянуться ещё больше. Потому что своего князь, явно обрадованный возможностью пополнить запасы Силы, показавшие дно, по наблюдениям Сергея, ещё вчера, явно выпил сразу, не задумываясь. Что тут же положительно сказалось на его внешности: ещё во время обсуждения выглядевший, что называется, краше в гроб кладут Кощей как-то посвежел, и настроение у него явно повысилось. Во всяком случае, вынырнул он из темноты, весело скалясь, чего в последние двое суток Гусев за ним не замечал. Вынырнул, с интересом посмотрел на лежащее у ног капитана тело и спросил, где остальные. А когда Сергей не понял, о каких остальных идёт речь, пояснил, что двух гансов для пальбы из четырёх огнеплюйных громыхалок маловато. Пришлось срочно приводить гитлеровца в сознание и вытряхивать из него нужные сведения.

В результате последнюю часть пути проделали на грузовике, заминировав остальную технику подручными средствами и прихватив в качестве «подарка» любимому начальству командира батареи. Конечно, высказывались мысли «позаимствовать» не грузовик, а тягач, прицепив к нему одно из орудий, но по трезвому размышлению пришлось от них отказаться...

[Uksus]

Люди ликовали. Нет, они не устраивали салютов, митингов, демонстраций. Они просто стали чаще улыбаться, шутить, смеяться...

Здесь, в Крыму, это была первая большая победа. Победа, наглядно доказывающая, что врага можно БИТЬ!

Да, конечно, ему уже вломили под Москвой. И хорошо вломили. Но то — там. А это — здесь! И хотя сражение ещё не закончено, у гитлеровцев ещё много сил, а Манштейн опытный военачальник, уже сейчас видно, что захватить Крым у них не получится. Что сухопутная блокада Севастополя снята и восстановлена не будет. И что оказавшаяся в кольце немецкая дивизия так в нём и сгинет, несмотря на все усилия её вытащить. И не последнюю роль в этом играли две дополнительные дивизии, переброшенные на полуостров в то время, когда Гусев с Кощеем и приданными разведчиками бродили по вражьим тылам.

Но лучше всего об успешности операции говорил пусть пока слабый, но со временем грозящий превратиться в настоящий ливень дождик наград и поощрений.

Не обошёл этот дождик и группу полковника Колычева. Сам Иван Петрович, Гусев, новички и Мишка Северов получили кто очередные, а кто внеочередные звания. Мишкины же подчинённые и старшина Нечипоренко — медали «За боевые заслуги».

И всё бы хорошо, но Командир почему-то решил, что новое звание — это повод перевести любимого подчинённого на штабную работу. Пока частично, время от времени. Между выходами. Но ведь, как гласит народная мудрость, и Москва не сразу строилась, правильно? Так что теперь даже на сопровождение князя на прогулках не всегда удрать получается. Его теперь чуть ли не через раз Пучков «выгуливает». Правда, ходят не далеко — в основном, до зенитчиц и недавно перебазировавшегося поближе к штабу (а значит, и к расположению группы) медсанбата.

Кощея этот дождик, понятное дело, не «намочил», но зато ему из Столицы опять привезли посылку. На этот раз — размером с командирский фанерный чемодан. Что не удивительно — под прошитой и опечатанной в полном соответствии с правилами секретной переписки обёрткой этот самый фанерный командирский и оказался. Внутри же — пакет с несколькими сортами чая, несколько банок с мёдом и... шоколадки! Много! Что натолкнуло Командира с Гусевым, присутствовавших при вскрытии посылки, на нехорошие мысли. Однако сам князь, догадавшийся, о чём они думают, отмахнулся. Мол, нехорошо было бы, если бы такого намёка не было. А так — положено за чужаком приглядывать, вот и приглядывают.
- Это тебе за вербовку того «африканца», - пошутил Командир.

Однако Кощей шутку не принял. И объяснил, что, во-первых, это не вербовка, поскольку «вер-бо-вить» таких нельзя. Если, конечно, хочешь сохранить с ними хорошие отношения. Потому как «невместно» и «не по чину». А во-вторых, с его, танкиста, помощью, случись надобность, проще будет договориться (именно договориться) с каким-нибудь таким же дальним (или не очень) родичем одного из императоров. Главное, думать, что и кому говоришь, и не заставлять-уговаривать-склонять сделать что-то, что для того будет «невместно» и «не по чину». А под конец такой вот... политинформации добавил, что потому и не стал у этого потомка Гогенштауфенов спрашивать, куда ему вести слать. Созреет — сам пошлёт.
- Думаешь, созреют? - не выдержал Гусев, спрашивая то, что очень хотелось спросить и Командиру, но положение не позволяло.
- Ежели не этот, - хмыкнул Кощей, - то кто постарше уж точно. А уж они и таких уму-разуму научат.
- А... когда?
- А вот как попрём их летом обратно, - теперь ни в голосе, ни во взгляде напарника не осталось и следа насмешки, - так и начнут, - он помолчал несколько секунд и закончил: - Созревать!

Быстрее всего разобрались с шоколадками. Выдав Пучкову с Командиром по две штуки (Найдёнышу — сестрёнкам при случае переслать, Колычеву... «А вдруг жёнку какую приглядишь?»), Кощей ещё две сунул «за пазуху», а остальные они вдвоём с Гусевым тем же вечером отнесли Толстопузику — чтобы подопечных порадовал. Почти весь мёд (кроме одной банки) отдали в ближайший медсанбат. А вот как быть с чаем, князь думал долго. Но в конце концов, отсыпав немного себе в коробочку, вызвал старшину Нечипоренко и передал остальное ему с наказом ни на что не менять и заваривать только для своих.


Тем временем бои шли своим чередом. 46-ю пехотную дивизию, попытка выхода которой из кольца сорвалась в том числе и благодаря работе оперативников группы полковника Колычева (ну да, новые звания присвоили, но в целях маскировки... В общем, как бегал Гусев с одной шпалой в каждой петлице, так и бегает...), отжали в крымские горы, вынудив бросить по дороге всю технику и тяжёлое вооружение, и теперь неторопливо додавливали.

А вот планы отрезать 11-ю армию от Перекопа и тем самым организовать гитлеровцам в Крыму ещё один котёл, побольше, чуть было не рухнули. Поняв, что ему грозит, Манштейн прекратил попытки выручить 46-ю пехотную дивизию и перешёл к обороне. На севере полуострова. У перешейка. А вот на юге, ближе к Севастополю, нанёс удар. Ставший полной неожиданностью для советских военачальников.

К счастью, сил для этого удара Манштейн выделил не так уж и много.

А может, он и не планировал добиться значительного успеха, а хотел всего лишь заставить противника снять часть сил с направления главного удара.

А может, людям просто надоело ходить битыми, и они, как недавно на подступах к Москве, упёрлись. Бойцы и командиры. Пехотинцы и военные музыканты. Повара и писари. Связисты и военные переводчики. Погибая, но не делая и шагу назад. И в конце концов выстояли, продержались до подхода подкрепления. И это тоже можно было считать победой. Не менее значимой, чем снятие осады с Севастополя. И так считал не только Гусев, но и Командир, и даже князь.

Тем более что несмотря на вынужденное отвлечение части резервов на парирование отвлекающего удара 11-й армии и её упорство в обороне, на севере Крыма советским войскам всё же удалось подвинуть обороняющихся гитлеровцев, и пусть едва ли не ползком, но добраться до Армянска. Где и встать намертво, замыкая окружение.

Правда, местами «стенки» большого «котла» были, на первый взгляд, недостаточно прочными, но непрерывно шедшие с Большой Земли подкрепления позволяли достаточно быстро нарастить их «толщину». А тут ещё 46-я пехотная наконец-то сдалась, что тоже высвободило некоторое количество войск...

В общем, в неприятном положении гансы оказались. В очень неприятном...

[Uksus]

Кто бы что бы ни думал, но основной задачей группы «полковника» Колычева был сбор сведений по свою сторону линии фронта. И потому, как только стало ясно, что положение хоть немного, но устоялось, группа перебралась в Красноперекопск. И уже оттуда совершала «налёты» на Армянск и его окрестности. Увы — только для приёма и транспортировки в штаб достойных внимания «языков». Что же касается походов «в гости», на них, похоже, пришёл запрет с самого верха. То ли потому что того подполковника не притащили, а там оставили, то ли из-за беседы Кощея с гансом голубых кровей, которую Гусев не слышал и, следовательно, не мог сказать, о чём она шла. Хотя не хотелось верить, что из-за этого — слишком уж это было бы... мелочно, что ли?

А вот спрос на «косточки» вырос. Так что теперь по ночам, когда все спали, князь занимался их изготовлением, периодически пополняя силы во время (как подозревал Сергей, однажды проснувшийся среди ночи и не ощутивший напарника поблизости) визитов на передовую.


Сражение за перешеек не утихало. Не имея возможности в разумные сроки перебросить к месту боёв танки, гитлеровцы прибегли к массированному использованию авиации. Но это не помогало — наученная горьким опытом пехота использовала каждую минуту, чтобы зарыться поглубже, и выковырять её из укрытий оказалось не под силу никаким бомбовым и бомбо-штурмовым ударам. А тут ещё «русские варвары» взяли привычку палить по атакующим их самолётам из чего попало...

11-й армии тоже приходилось несладко. Их давили, может, и не сильно, но непрерывно и со всех сторон. И хотя немцы пока держались и даже нередко контратаковали, но постепенно начинала ощущаться нехватка боеприпасов, подвоза которых практически не было, а того, что гитлеровское верховное командование пыталось перебросить через залив и самолётами, явно не хватало. А кроме того — отсутствие пополнений и накапливающаяся усталость. Прежде всего — моральная. По сути, войска Манштейна ощутили на себе то, что до них испытали защитники Москвы. Пока — слабо, однако надежд на улучшение ситуации с каждым днём становилось всё меньше и меньше...

А в один кому прекрасный, а кому наоборот, день всё вдруг закончилось.

Нет, 11-ю армию совсем уж на произвол судьбы не бросили, но вот попытки отбить перешеек прекратились. И для неё это стало началом конца. Потому что при безоговорочном господстве на Чёрном море Рабоче-Крестьянского Красного флота и отсутствии господства в воздухе Люфтваффе ни снабжать толком окружённую группировку, ни даже провести нормальную эвакуацию было невозможно.

Причиной всего этого явилось наступление под Ленинградом Особой Ударной армии, которой командовал генерал Черняховский. Гусеву с Кощеем об этом рассказал Командир, добавив, что официального объявления не будет до окончания операции. Но вообще, насколько ему, «полковнику» Колычеву, известно, кольцо окружения прорвано и блокада снята. У противника же сначала случился ступор (у верховного командования), а потом приступ панической активности, направленный на парирование действий Особой Ударной.

Советское же командование, решив, что не следует откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, перегнало в Крым полк тяжёлых бомбардировщиков и устроило войскам Манштейна «весёлую жизнь», заваливая каждую ночь вражеские позиции авиационными зажигательными ампулами. А чтобы облегчить бомбовозам работу, за сутки до этого был объявлен «День борьбы с зенитками», во время которого известные позиции ПВО противника были сначала накрыты артиллерией, а потом причёсаны штурмовиками.

После третьей ночи советское командование предложило гитлеровцам сдаться. Предложение было сделано утром, в десять часов. Время на обдумывание — двенадцать часов. И когда в двадцать два часа того же дня ответа так и не поступило, на аэродроме, где базировался полк, загудели моторы.

Бомбардировщики вылетали ещё дважды, и только после этого Манштейн отдал приказ о капитуляции, а сам на маленьком самолётике удрал куда-то в сторону любимого Рейха.


После того как 11-я армия капитулировала, группа Колычева провела на полуострове ещё некоторое время, собирая и уточняя сведения по потерям, как своим, так и противника (особенно по уничтоженной вражеской технике), после чего волею начальства оказалась выдернута под Москву, в один из только что созданных учебных лагерей осназа. Как сказал Нарком на встрече перед выездом к очередному месту базирования, в таких лагерях сейчас ведётся обучение будущих инструкторов, которые, отучившись и сдав зачёты, станут потом учить других бойцов. А в этом лагере (а потом развёрнутой на его базе школе) будут учить тех, кому потом предстоит действовать в средней полосе. То есть, в том числе, умению договориться с лешим и другими подобными ему существами. И учить, как надеется Советское Правительство, будет сам князь. Хотя бы самый первый набор.

Нет, если товарищ Кощей решит, что ему это не по чину, то Советское Правительство его поймёт и обиду держать не станет...

Товарищ Кощей, изобразив задумчивость, задал товарищу Наркому несколько вопросов, уточняя, прежде всего, чему учить (на усмотрение товарища Кощея), кто будет отбирать кандидатов и, главное, что делать с теми, кого сам князь сочтёт неподходящими.

Последние два вопроса для некоторых товарищей явно были очень даже животрепещущими, поскольку означали возможность пристроить поближе к князю нужного человека. Пусть на короткое время, но это сначала. А потом, глядишь, и в постоянные ученики попасть получится. А там...

И если об этом догадался даже Гусев (Сергей не считал себя глупым, но признавал, что до недавнего времени безоговорочно верил всему, что говорилось от имени Партии старшими товарищами. И до сих пор полностью от этой привычки не избавился), то уж напарнику, как говорится, сама Мать-Земля велела. Подозрения Гусева — что это всё не просто так и затеяно не ради одной только подготовки осназовцев — подтвердило поведение Наркома. Лаврентий Палыч упорно не желал предоставлять князю право отчислять неподходящих по его (Кощея) мнению курсантов. Однако же напарник тоже закусил удила. При этом как товарищ Берия не желал (или не мог?) проявлять власть и отстранять несговорчивого «товарища» от преподавания, так и сам этот «товарищ» явно не собирался заявлять, что ему на таких условиях учить «невместно». Хотя было у Сергея подозрение, скажи Кощей так, и Нарком отступится.

Наконец Берия, устало выдохнув, откинулся на спинку кресла и проговорил то ли осуждая, то ли восхищаясь:
- Ну, княже, ты и упёртый...

На что Кощей, приподняв... бровь, насмешливо поинтересовался:
- С кем об заклад бился?
- Н-ну-у... - Лаврентий Павлович отвёл глаза, как бы случайно мазнув взглядом по потолку...

[Uksus]

Если бы Гусев верил в бога, он сравнил бы время пребывания в учебном лагере с адом. Причём не только для курсантов, но и для инструкторов. Потому что какой у нас самый лучший способ обучения? Правильно! Личным примером! Правда, им, оперативникам группы Колычева, в этом отношении было намного проще — сказывались занудство и настойчивость князя, с которыми он не давал им отдохнуть в перерывах между выходами. Да и Сила, как ни крути...

Но о ней не говорили. Кому нужно и можно, знали и так, остальным же не стоило забивать голову. Кроме прочего ещё и потому, что, как убедились не только Гусев, но и другие колычевцы, верность делу Ленина-Сталина ещё не означает... (Сергей долго думал, как назвать это свойство, чтобы и не обидно, и точно, и в конце концов остановился на «способности к обучению»).

Другими словами, кому-то достаточно было объяснить-показать один раз. Кому-то — три-четыре. А кто-то и после десятого раза повторить не мог. Начальник лагеря, на которого из-за нехватки кадров свалили всё, что могли, включая и общее руководство учебным процессом, во время ежевечерних докладов только руками разводил: мол, что есть, с тем и приходится работать.

Однако разницу в подготовке, буквально бросающуюся в глаза, требовалось как-то объяснить, и Гусев с разрешения князя показал курсантам несколько упражнений на «укрепление духа» (их так Кощей назвал). После чего в ежедневном учебном расписании появились два часа — один утром и один вечером — на их выполнение. За счёт сна...

Сам князь тоже дурака не валял, стараясь посещать занятия по тактике, подрывному делу, радиоделу и так далее, что Сергея совершенно не удивляло — напарник и раньше живо интересовался нынешними способами ведения войны. Тем более что на Курсах в качестве учебников по некоторым предметам использовались разработки товарища Старинова. О котором Командир рассказал Гусеву с князем под большим секретом, как об очень умелом и знающем (а главное — везучем) диверсанте.

Спустя две недели после начала занятий Кощей затребовал себе командировку на фронт на пару-тройку суток и ещё слоников (можно и шариков, но слоников лучше). На вопрос Сергея, нужно ли и ему тоже ехать, пожал плечами — мол, сам смотри. И объяснил, что ничего интересного там не будет, одно только простое заполнение слоников (и если будут — шариков) Силой. Потому что то, что он вывез из Крыма, уже почти подошло к концу.

После недолгого размышления большое начальство выдвинуло два условия. Первое — с князем отправится майор госбезопасности Гусев в качестве обеспечивающего. Второе — не учинять на фронте и вражьих тылах («В этот раз», - уточнил Кощей) ничего масштабного.

Начальство уточнение князя сочло просто проявлением занудства и согласилось. Так что Гусев неожиданно получил аж целых три дня отдыха. Всех дел было — вдвоём с напарником вырезать пару сотен гансов в два приёма. Точнее, гансов упокаивал князь, выпивая Силу и тут же сливая её в одного из слоников, а Сергей в это время собирал зольдбухи и, если попадались, офицерские планшеты.

Наутро после второго выхода их доставили на аэродром, и вскоре после полудня Гусев опять увидел ненавистные домики учебного лагеря...


Во второй половине апреля Кощей, объявив, что леший проснулся, устроил показательную пробежку по тропе как для курсантов, так и для преподавателей. При этом туда половина участников бежала как обычно, а вторая — по проложенной лешим тропе. А обратно — наоборот.

Результаты пробежки впечатлили всех. И даже комиссар лагеря, поначалу пытавшийся мутить воду, заткнутый полномочиями князя, но всё равно не унявшийся, вынужден был пересмотреть свои взгляды на «товарища Кощея» и «пропагандируемые им суеверия и мракобесие». Вместо этого он стал агитировать «товарища Кощея» за вступление в Коммунистическую Партию (большевиков). И всякие «мелочи» вроде того, что Кощей князь или что он иностранный гражданин, его не смущали. Мол, история Революционного Движения видывала и не такое...


Первое Мая, День Международной Солидарности Трудящихся, в лагере отметили, как и положено, торжественным митингом. Ради этого даже отменили занятия в первой половине дня. Правда, во вторую половину попытались упущенное время наверстать, но это никого не смутило и не возмутило, потому что в конце того же торжественного митинга было объявлено о скором окончании обучения — война ещё не закончена и враг ещё силён.

В качестве выпускного испытания было решено устроить учения, в которых с одной стороны выступали выпускники и инструкторы учебного лагеря, «кроме товарищей Кощея и Гусева», а их противником - «молодёжь» из контрразведки, которой в качестве усиления придали полк НКВД.

Участникам поставили задачи, дали несколько часов на подготовку и выход на исходные позиции и дали отмашку. После чего судьи и «болельщики» расположились рядом с финишем и принялись ждать, наслаждаясь такими редкими часами покоя...


Первая группа, таща на себе еле живого от усталости посредника, вышла к финишу через сорок часов после старта. Что вызвало нездоровое волнение среди наблюдавших за учениями. Затем, через четыре с половиной часа после неё и тоже таща выдохшегося посредника, вышла вторая. И после этого как мешок прорвало — группы стали выходить одна за другой. Когда вышла последняя, до планового конца учений оставалось ещё больше суток.

Конечно, были попытки поставить результаты под сомнение, но... Вялые. А если точнее, попытался представитель контрразведки, которому не понравился проигрыш с сухим счётом («Одно место зачесалось!»), однако он сразу пошёл на попятный, стоило главному судье предложить подать рапорт с официальным протестом. Пожав плечами, главный судья спросил, есть ли желающие опротестовать итоги учений официально. Таких не оказалось, и победу присудили диверсантам.

А на следующий день состоялся выпуск.

[Uksus]

На торжественном построении (князь, понятное дело, в строй не становился, потому как не военнослужащий, а вот Гусеву пришлось) сначала выступил гость из Управления, затем — довольный до ужаса (после такой победы лагерь уж точно преобразуют в Школу. А это наверняка повышение) начальник учебного лагеря. Ну и, само собой, комиссар (тоже довольный. По той же причине) — ему по должности положено выступать в любом месте и по любому поводу.

Потом курсантам торжественно вручали свидетельства об окончании курсов. Потом поощряли инструкторов, сумевших в короткий (что такое два месяца?) срок подготовить таких специалистов. Главным образом, объявляли благодарности, а Пучкову и «новичкам» даже дали новые звания. Но тут ничего удивительного, потому что первая пришедшая к финишу группа как раз из них троих и состояла. Так что во время банкета, состоявшегося после торжественной части, обмыли за одно и первые «кубари»* боевых товарищей.

*Звание сержанта ГУГБ НКВД приравнивалось к званию младшего лейтенанта РККА.


Перед следующим назначением традиционно заехали в Москву, но теперь — вчетвером. Командир, князь, сам Гусев и Найдёныш. Вообще-то Пучкова брать не собирались, но он, узнав, куда отправляется любимое начальство, смотрел так жалостно, что железное сердце старого чекиста не выдержало.

Остановились в подаренной Сергею квартире. Все, кроме Колычева. Иван Петрович предпочёл гостиницу, сказав, что ему так привычнее. Тем более что и мебель у Гусева на такое количество постояльцев не рассчитана. А вот после войны...

На следующий день в Управлении (поехали все, но Найдёныша оставили в приёмной) довольный до ужаса Нарком сначала несколько минут расхваливал князя с помощниками, а потом предложил Кощею и дальше заниматься подготовкой бойцов.

Кощей, понятное дело, отказался, однако Лаврентий Палыча отказ не огорчил. Наоборот, услышав его, Нарком испытал облегчение. Впрочем, внешне это никак не отразилось, и Гусев подумал, что старшие начальники о некоторых способностях некоторых подчинённых до сих пор не догадываются. Иначе бы не тратили силы на притворство.

С другой стороны, это могло быть следствием привычки, бороться с которой товарищ Народный Комиссар не считал нужным. В конце концов, сотрудников с повышенной проницательностью очень мало и встречаться с ними приходится редко, а вот обычные по нескольку раз на на дню попадаются. Но как бы то ни было, обсуждать это с кем-то, кроме напарника, может быть опасно. Мало ли? Вдруг верно именно первое предположение?

Тем временем Нарком описывал обстановку на фронте, потому что политинформации, конечно, дело хорошее, но вот комиссары всего рассказать не могут. Просто не знают. Поэтому товарищ Берия и счёл необходимым, несмотря на занятость, потратить часть своего времени на введение союзника в курс дела.

По традиции товарищ Народный Комиссар начал с севера. С Кольского полуострова, на котором, как с гордостью сообщил Лаврентий Павлович, враг, несмотря на упорные непрекращающиеся попытки, так и не смог прорвать оборону советских войск и ступить на землю нашей Родины!

Сообщив об этом, Берия сделал паузу, чтобы дать слушателям проникнуться и порадоваться, потом перешёл к Карельскому перешейку и Ленинграду. И там, и там вражеские войска, получив зимой по... В общем, получив, всё ещё зализывают раны, при этом немецкие войска большей частью отошли, оставив своих союзников-белофиннов почти без поддержки.

Примерно такая же картина складывается и на Московском направлении. Но там, вдобавок ко всему, до сих пор бродят слухи — тут Лаврентий Павлович позволил себе усмехнуться — о нечистой силе. И по сообщениям наших разведчиков, хотя борьба с этими слухами ведётся, но почти безуспешно.

И опять последовала пауза, но теперь Наркома интересовала реакция князя. Или он просто давал возможность союзнику что-нибудь сказать. Однако Кощей промолчал, и товарищ Берия продолжил.

Теперь он перешёл к Крыму, что сразу заставило Гусева (и не только его — от Командира тоже повеяло удивлением. Слегка) встрепенуться: после Москвы должна была идти Украина! А вот напарник то ли ничего не понял, то ли ему это было не интересно. А может, закрылся наглухо...

Тем временем Нарком закончил хвалить группировку советских войск в Крыму и наконец перешёл, как понял Гусев, к тому, из-за чего их сегодня пригласили. Прокашлявшись, он глубоко вздохнул и начал:
- Товарищи! Двенадцатого мая, то есть уже завтра начнётся операция по освобождению города Харькова!

Если Берия надеялся произвести впечатление, то он его произвёл. Вот только, как показалось Гусеву, не совсем то. Или, точнее, совсем не то — Командир, к примеру, поморщился. Мысленно, конечно, так что ощутить могли только князь с Сергеем, но всё равно. Кощею все эти операции были безразличны, пока его не приглашали в них поучаствовать, а самому Гусеву...

Нет, понятно, что он должен был радоваться. Вот только что-то мешало. Что-то неуловимое. Может, те самые предчувствия, над которыми Сергей посмеялся, когда они за генералом ходили?..

Размышляя о странностях в своём отношении к миру и происходящим в нём событиям, Гусев в то же время внимательно слушал, что говорит Нарком. А тот рассказывал, что операция, которая начнётся завтра, это продолжение зимней, в результате которой получился Барвенковский выступ и которую пришлось остановить из-за весенней распутицы. И что генералы, вдохновлённые успехами под Москвой, в Крыму и под Ленинградом решили не останавливаться на достигнутом и сделать Советскому Народу ещё один подарок. И поскольку таких было большинство, Он в конце концов согласился.

Вот только те, кто против этой операции возражал, хоть и были в меньшинстве, но уже успели показать себя знающими и — не последнее качество — удачливыми военачальниками. И Он их мнение не может не учитывать. И потому просит князя присмотреть за операцией. На всякий случай.

Вот они и... присматривали...