Sarmat писал(а):Ага, Додж 3/4 самое то для них, а Виллисы и подавно, для разведки, и налаживания контактов, с пулеметом на вертлюге, уж Браунинги М1919, четвертой генерации, должны были найтись на транспортах по любому. Да и М-2 наверняка будет. Можно и несколько Студеров, в качестве грузовиков.
У нас есть пара-тройка грузовиков и легковушек - включая, полагаю, джипы - на "Изумруде". Конечно, "виллисы" (они, кстати, и были джипами) - более неприхотливые...
А насчёт "завоёвывать" - да хоть сейчас... Просто для этого люди нужны. Но потом, как мы видим из "Великой Реки", когда всё наладилось, и люди появились, граница проходила по Миссисипи, а где и восточнее - то есть, считай, 2/3 континента, а без Мексики и все 3/4...
Впрочем, больше было куплено и/или индейцы добровольно согласились войти в состав Русской Америки. И фундамент этого закладывается уже сейчас.
Добавлено спустя 15 минут 5 секунд:Народ, берём небольшой тайм-аут - Вашему вниманию представляется чуть отредактированный пролог.
Пролог.
1. Перед рассветом.
Опять она меня пилит. Руки в боки - и начинается, в который раз уже. "Ты такой! Ты сякой! Ты не сделал этого! Ты не сделал того! Ничтожество! Дурак!"
Тут до меня дошло, что почему-то всё это она говорит по русски, а русского языка она не знает. А она продолжала: "Пи! Пи! Пи! Пи!"
И тут я проснулся. На тумбочке у кровати пикали часы "Сейко", купленные мною после нашего расставания, а над тумбочкой виднелся светлый по предрассветному квадрат окна. Я вскочил и огляделся - в каюте, как и следовало ожидать, никого больше не было - вторая койка всё ещё была так же ровно застелена, как и позавчера, когда я сюда вселился.
Ещё год назад, я бы и не поверил, что когда-нибудь в обозримом будущем окажусь за железным занавесом, в той самой стране, которую некогда покинули мои предки - кто из Крыма, кто из Владивостока, кто через Финляндию... То, что я, или мои потомки, вернёмся когда-нибудь в Россию, мои дедушки и бабушки считали аксиомой. "Вот падёт коммунизм, и тогда..."
И вот пришли Горбачёв, перестройка, гласность - а потом и падение коммунизма. Но когда я рассказал родителям, что еду в Россию, отец просто бросил трубку, потом перезвонила мать и долго уговаривала меня не рисковать - "ты же знаешь, тебя сразу арестует КГБ, и если тебя сразу не расстреляют, то посадят в ГУЛАГ, и вряд ли мы тебя когда-нибудь ещё увидим." Все мои слова о конце СССР, о том, что ГУЛАГа нет давно, равно как и КГБ, её не впечатлили - "они только притворяются, а на самом деле там ничего не изменилось."
И если бы ситуация сложилась по другому, я бы, может, и не поехал.
Но всё по порядку. Родился я в небольшом городке недалеко от Нью-Йорка. Учился в нормальной американской школе, но по воскресеньям, после церкви, когда мои друзья ездили на пляж, ходили на яхтах, или просто тусовались, я проводил по нескольку часов в русской школе, где меня учили читать и писать, преподавали мне русскую историю, литературу, и многое другое. Уроков за одно воскресенье нам задавали больше, чем в американской школе за всю неделю, и мама лично проверяла, как я сделал уроки, так что отлынивать не получалось. А ещё я играл в американский футбол, баскетбол, и лакросс (вид спорта, позаимствованный у индейцев), а лето проводил в русских скаутских лагерях.
Может, из-за успехов в американском футболе, а, может, и потому, что оценки и результаты экзаменов у меня были на уровне, меня взяли в один из самых престижных университетов Америки. Чтобы не сидеть на шее у родителей, я записался в ROTC, своего рода военную кафедру. Они платили за моё образование, но за это мне приходилось ходить на самые разные военные занятия, а летом по несколько недель проводить в военных лагерях. В первое же лето, во время курса молодого бойца, узнав, что я русский, сержант стал обзывать меня "commie" (коммунистом), но когда это попробовали некоторые другие из курсантов, я не выдержал и побил двух из них. Думал, отчислят, но сержант, узнав об этом, как ни странно, спустил дело на тормозах и даже зауважал меня.
Но вот образование закончилось. Я был неплохим спортсменом, но шансов попасть в Национальную футбольную лигу у меня не было, а в полупрофессиональные лиги не хотелось. Вместо этого, я провёл ещё два года в аспирантуре крупного университета на Среднем Западе, получил степень магистра, и женился. Последнее, как оказалось, было ошибкой, но всё по порядку.
Одним из условий получения стипендии от ROTC была четырёхгодичная служба в американской армии. И я надел форму "второго лейтенанта", то есть лейтенанта по российской классификации, и очутился в маленьком городке под Франкфуртом. Через полгода, впрочем, меня перевели в Штутгарт - намного более приятный город, где я, как магистр информатики, стал заведовать разработкой программного обеспечения для нужд армии.
Германия мне, в общем, нравилась - а ещё интереснее были поездки в другие страны, ведь мы жили недалеко и от Франции, и от Швейцарии, и от Австрии. Всё было бы хорошо, если бы не постоянное нытьё жены - мол, у неё степень по истории искусств, а здесь интересной работы нет вообще. О том, что с такой степенью ей и в Америке было бы очень трудно найти работу по специальности, она не вспоминала. Практически каждый вечер сопровождался жутким скандалом.
Ситуацию спас один мой коллега - его жена работала на немецкую фирму и сумела устроить мою жену туда же, в отдел маркетинга - но, тем не менее, её тирады мне приходилось выслушивать каждый день, ведь то, что она делала, было ниже её достоинства.
Сносной жизнь становилась, как ни странно, лишь в командировках. Один раз, меня послали в Бремерхавен, на Северное море, туда, где был главный порт американской армии - там забарахлила одна из логистических систем, разработанная ранее под моим руководством. Рассчитывалось, что я там проведу не менее месяца, и при приезде местные программисты сказали, что они уже месяц пытаютса наладить программу, но это будет очень сложно. На следующее утро, я решил тряхнуть стариной и посмотреть программу сам, и через полчаса я уже нашёл ошибку - криворукие местные ребятишки решили добавить какую-то мелочь и всё испортили. После этого система заработала как по маслу. Я там провёл неделю - сначала ребятки тестировали программу, потом ею заменили существующую, с ошибками. Я за это время посмотрел Бремен, съездил в Гамбург и Любек, а софт всё работал и работал. Тогда я попробовал позвонить жене, что, мол, приезжаю, но там всё время было занято.
Прилетел я в Штутгарт поздно вечером - самолёт задерживался несколько раз, сначала опоздал, потом туман, затем неисправность... Но встречающий солдатик меня дождался и довёз до самого дома. Открываю дверь и вижу - посреди гостиной на полу такая сценка: толстый плешивый немец-начальник моей жены в несколько неодетом виде, а она на нём в позе всадницы.
Кончилось это тем, что она в ту же ночь уехала к своему ненаглядному, а на следующее утро мне пришлось срочно поехать во Франкфурт - там была очередная проблема. Через три дня, когда я опять приехал домой, то увидел, что большей части мебели уже нет. Остались лишь старый диван, обеденный стол с двумя табуретками и деревянной скамейкой, и кровать в спальне, тоже не самая новая, рядом с которой на полу валялась куча моей одежды, сброшенной на пол из шкафа и практически полностью порезанной. На кухне пол был покрыт черепками и осколками от той посуды, которую она не захотела брать с собой.
К счастью, этот её экспромпт заставил её адвокатов резко снизить претензии, от первоначальных требований в размере половины моей зарплаты не осталось ничего, и через два месяца я уже был вольной птицей. Но армия мне после этой истории осточертела, и по истечении четырёх лет службы, несмотря на все увещевания начальства, я ушёл в запас и перешёл работать в одну из тех компаний, которые разрабатывали те программы, которые я раньше курировал.
И я стал иногда, как в детстве, ходить в русскую церковь. Туда в основном ходили или старые эмигранты, или греки, болгары и сербы, так что я выделялся на общем фоне. И вот, в один прекрасный день в храм вошёл человек с военной выправкой, лет сорока от роду. После службы он подошёл ко мне.
- Здравствуйте! Меня зовут Владимир, я из Москвы.
- Здравствуйте. А меня Алексей.
- Вы не подскажете, где мне здесь найти недорогую гостиницу? А то мне нужно бы пару дней в Штутгарте провести.
- А зачем гостиницу? Можете у меня остановиться. Диван есть, если вам этого достаточно.
И Владимир переехал ко мне. Первым делом я его пригласил посидеть в Calwer Eck - место, где подают лучшее пиво в городе, которое варится прямо на месте. Было тепло, поэтому мы посидели на улице, поели по швабскому бифштексу, выпили по три-четыре стаканчика местного пива. И мы незаметно перешли на ты, а потом и очень сильно сдружились.
Володя оказался бывшим офицером российского флота. Теперь он занимался бизнесом, и для этого приехал в Штутгарт. Я ему сказал, чтобы приезжал в любое время, ведь ему бизнес-партнёры сделали многократную визу, а у меня после выбытия ненаглядной места в квартире было много.
Он приехал пару раз, а потом - примерно через год после нашего знакомства - позвонил мне и сказал:
- Лёш, пора тебе наконец посмотреть на родину предков. Возражения не принимаются, я тебе присылаю приглашение факсом. Выезжаем в начале июля.
У меня как раз на это время намечался отпуск, а женщина, с которой я собирался его провести, начала слишком уж часто намекать на то, что неплохо бы и пожениться, причём не позднее чем этой осенью. Мне после моего первого горького опыта торопиться не хотелось, и она, уходя, громко хлопнула дверью, сказав на прощанье, что, мол, найду другого. Как ни странно, меня это даже обрадовало - и теперь у меня были три недели отпуска, о которых я уже договорился на фирме, и которые я мог потратить по своему усмотрению. Я и сказал Володе:
- Согласен. А на чём поедем?
- На поезде в Бремен, а оттуда на корабле.
- На каком корабле?
- Увидишь. Оформляй пока визу.
Что я и сделал. Факса с приглашением от фирмы оказалось вполне достаточно, и вечером второго июля мы с Володей уже подъезжали к Бремену.
2. 2. По морям, по волнам...
- Бремен! Бремен!
Мы сошли с поезда, и я спросил:
- Володя, а теперь куда?
- Сейчас увидишь. Впрочем, у нас ещё два часа. Может быть, город посмотрим?
В мои поездки в Бремерхафен, я успел изучить Бремен, находившийся в ста километрах от него. Если Бремерхафен - бетонные джунгли на Северном море, то Бремен - древний город на реке Везер. К сожалению, как крупный порт, его много бомбили во время войны, и практически весь город был уничтожен, кроме ратуши и церкви св. Петра, а также старого райончика под названием "Шноор" - "Шнур" на местном диалекте, место, где когда-то делали канаты и жили матросы попроще, с его кукольными домиками. В одном из них мы и выпили по две кружки местного пива ("а у вас в Кальвер Эк оно получше будет"), после чего вернулись на вокзал, забрали багаж, сели на такси и поехали на верфи "Вулкан".
Тут мне пришлось стать русско-немецким переводчиком, ведь Володя купил ни много ни мало, как старенький круизный теплоход класса "река-море", и купил он его "под ключ", после полного ремонта. После дотошного осмотра и выявления кое-каких - весьма мелких - недостатков, он договорился через меня, что их устранят до следующего дня, и мы с ним поехали в близлежащую гостиницу.
Через полчаса, за очередной кружкой пива, он меня спросил:
- Ну как, нравится?
- Ты знаешь, интересно.
- По океану на нём ходить не будем, тоннаж слишком мал, а вот по Балтике и по Ладоге с Онегой - вполне.
- А почему ты его назвал "Форт-Росс"? Неужто в честь бывшей российской колонии в Калифорнии?
- А потому, что эта колония де юре всё ещё российская - американцы так и не заплатили всей оговорённой суммы.
Этого я не знал, но спорить не стал (вдруг правда?), и задал ему следующий вопрос:
- А куда мы на нём поедем?
- Не поедем, а поплывём. Увидишь. Команда теплохода давно уже здесь и готовы выйти в поход хоть завтра. Что мы и сделаем. А сегодня вечером прилетит ещё один человек. Поедешь со мной в аэропорт?
Я сразу понял, о ком шла речь, когда увидел пассажиров рейса Берлин-Бремен. Среди в большинстве своём достаточно страшных немок шла очень красивая женщина лет тридцати, стройная и весьма стильно одетая.
- Лена, знакомься, это мой друг Лёша. Лёша, это Лена, моя невеста.
Как меня когда-то учила бабушка, воспитывавшаяся в детстве в русском институте в Ницце, я поднял её руку к губам и, не дотрагиваясь до неё, сделал вид, что её целую.
- Как галантно! - засмеялась Лена. - Так вот ты какой, северный олень.
- Северный олень?
- Присказка такая. Я о том, что в первый раз вижу потомственного эмигранта. Ладно, поехали, а то я устала - в Питере уже за полночь.
На следующее утро, мы подошли к белоснежному теплоходу, сверкающему свежей краской. Лена взяла бутылку привезённого ею "Советского шампанского", разбила её о нос корабля, и сказала:
- Нарекаю тебя "Форт-Россом"!
Через три часа, все формальности были закончены, и "Форт-Росс" пошёл вниз по Везеру. Следующие дни были весьма интересны - Кильский канал, заход в восточногерманские порты, о которых я до того только слышал - Висмар и Штральсунд, и, наконец, польский Гданьск, прекрасный старый город, который, казалось, застрял в средневековье - даже когда мне рассказали, что город был практически полностью уничтожен в войну и восстановлен потом по старым фотографиям.
В Ригу и Таллин решили не заходить - как сказал Володя, "мало ли что там сейчас, может, не впустят, а может, не выпустят".
И вот мы в Питере. Володя был москвичом, а вот Лена - из Питера, чем она очень гордилась. Единственное, о чём они иногда спорили, был вопрос о том, что лучше - Москва или Питер. Они обсуждали архитектуру, музеи, театры, кухню, людей... На все попытки Лены привлечь меня к дискуссии я отвечал, что пока не посмотрю Москвы, ничего сказать не смогу. И мне её обещали показать, "когда вернёмся".
- А откуда вернёмся? - спрашивал я.
- Увидишь, - с улыбкой отвечали мои друзья.
А пока у меня появилась возможность посмотреть город, который для моих предков оставался российской столицей. Меня поразили огромные просторы города - величественная Нева, площади, дворцы, храмы, и, конечно, Невский проспект. Впрочем, Лена взяла меня в оборот и каждый день знакомила меня с новой подругой. Дамы старались всячески меня занять - кто водил в музеи, кто в театр, кто возил в Царское Село и Павловск... Все, как на подбор, были красавицы, хорошо образованные, интересные, и мне понравились две или три из них, но лучше бы меня познакомили с одной - новое знакомство, а то и два, каждый Божий день не давало мне сблизиться ни с кем.
А примерно через неделю Володя мне сказал:
- Завтра выходим. Пакуй вещи.
- А куда пойдём?
- Ладно, так и быть, скажу. На Валаам и в Кижи. Будет первый прогон "Форт-Росса" по будущему туристическому маршруту... Через три дня вернёмся и поедем в Москву.
На корабле нас уже ждали несколько друзей Володи - по военной выправке было несложно понять, что все они - офицеры. Из них только один всё ещё был в армии, большинство других или были Володиными партнёрами, либо занимались самостоятельным бизнесом. И лишь один не вписывался в общий строй.
Отец Николай Кремер тоже был бывшим офицером. Его предки жили в местечке Долгиново в Белоруссии. В 1942 году, латышские каратели уничтожили почти всё еврейское население Долгинова и окрестных деревень, и лишь двести семьдесят человек смогли уйти к партизанам. Тогда политрук Николай Киселёв смог вывести двести восемнадцать человек через линию фронта, к своим. Одной из спасённых им девочек была Фрида, которой было суждено стать матерью будущего отца Николая.
А в это время, его отец, Михаил Кремер, служил артиллеристом. Михаил начал войну с первого дня, и чудом избежал смерти под Смоленском - его, тяжело раненого, эвакуировали в тыл за день до образования Вяземского котла. Потом ему "везло" - долгое отступление к Сталинграду, разгром под Харьковым в 1943, Курская дуга, и, наконец, освобождение Белоруссии в 1944. Там он узнал о трагедии родного Долгинова. В 1945, он совершенно случайно познакомился с Фридой и узнал от неё, что его семья была уничтожена ещё в 1942 году. Они с Фридой поженились, и последним ребёнком - и единственным мальчиком - у них родился Николай, названный в честь Николая Киселёва.
Николай отказался идти по проторенной еврейской стезе "институт - врач, экономист или юрист"; вместо этого, он посчитал, что раз уж его предков спас политрук Киселёв, то именно для него было сказано, что "профессия есть такая - Родину защищать." Он пошёл в армию и решил посвятить ей свою жизнь. Рассказывали, что он побывал и в Африке в 70-е, и в Афганистане в 80-е, но он весьма неохотно рассказывал про этот период своей жизни. Где-то в это время он тайно крестился, и в середине 80-х это всплыло. Ему предложили подать рапорт. Он ушёл из армии и пошёл в семинарию. И ныне о. Николай служил настоятелем небольшого храма под Москвой. А матушка его была - традиционно для еврейки - врачом. Но таким врачом, что к ней ездили пациенты из самой Москвы. И сама, по Володиным рассказам, могла в любой момент, даже ночью зимой, уехать к больному - своей машины у них не было, но или она ехала на велосипеде, или её с удовольствием подвозил кто-нибудь из соседей.
Узнав, что я крещёный и православный с рождения, но в церковь хожу редко и практически не соблюдаю постов, отец Николай посоветовал мне исповедоваться "когда будешь готов". Я подумал, что готов буду ещё не скоро и поэтому согласился с лёгким сердцем. Интересно, что одно из помещений "Форт-Росса" было переделано в церковь - Володя, в отличие от меня, намного более серьёзно относился к вере.
- Думаю, во время круизов желающих будет мало, но вдруг? А может, кто-нибудь захочет на борту свадьбу сыграть, - сказал он мне в ответ на высказанные мною сомнения в востребовании храмового помещения.
Вечером, "Форт-Росс" снялся с якоря и ушёл вверх по течению Невы. Помню Шлиссельбург, который мы прошли в лучах заката - который я, конечно, заснял. Мы сидели в корабельном ресторане до рассвета и праздновали первый вечер в пути.
Весь день мы провели на Валааме - на который, по семейным рассказам, когда-то ушёл монахом брат моей прабабушки. Увы, Валаам был в плачевном состоянии - вместо некоторых скитов валялись обгорелые брёвна и маковки церквей, в большом соборе сквозь выбитые окна свистел ветер, а прекрасные фрески на стенах, по видимости, давно уже разрушались. Но нижний храм уже ремонтировали монахи и реставрировали тамошние росписи - похоже, монастырь потихоньку возрождался. А северная природа архипелага была настолько величавой, что мне очень захотелось сюда вернуться.
В этот день так все устали, что ночные посиделки сами собой отменились - все пошли спать ещё засветло. А я поставил будильник на часах так, чтобы встать за полчаса до рассвета - в предыдущий день я заметил время, когда первая кромка малинового солнца вышла где-то далеко на востоке, над гладью Ладоги.
И, как ни странно, я всё-таки сумел проснуться, хотя поначалу принял во сне пиканье будильника за истерическую тираду моей бывшей жены.
